Текст книги "Великая Смута"

Победа над Казанью оказалась для молодого царя теми «медными трубами», испытания которыми он не прошел. Его, самодержавного хозяина Руси и помазанника Божьего, начала тяготить зависимость от «ближайшей рады». После победоносной войны он почувствовал себя «большим и сильным» и перестал прислушиваться к советам своих опекунов. Вместо того чтобы способствовать претворению в жизнь спланированной кампании по окончательному покорению Казанского ханства, подавляя тлеющие очаги сопротивления и приучая новых подданных к московским порядкам, он, игнорируя уговоры приближенных, не только сам не остался там, но и увел за собой львиную часть армии, возложив эту тяжелую миссию на бояр. Те же в свою очередь, видя безразличие царя к казанским делам, не торопились с принятием необходимых мер. Более того, некоторые из них открыто заявляли о невозможности удержания этого края в повиновении и осуждали сам Казанский поход за его высокую затратность. Именно инертность Боярской думы в отношении казанских дел, по мнению современников, была одной из главнейших причин того, что вскоре после поспешного ухода оттуда основных сил русских войск практически вся луговая (левобережная) часть былого Казанского ханства восстала против Москвы и понадобилось еще пять лет, чтобы привести мятежников к повиновению.

Следующим симптомом охлаждения между царем и митрополитом, возглавлявшим «команду реформаторов», стал немотивированный отказ последнего от участия в крещении царевича Дмитрия, родившегося вскоре после Казанского похода. Но основной кризис отношений наступил все-таки в марте 1553 года. Царь тяжело заболел. Речь шла о жизни и смерти. Одна часть его приближенных была охвачена горем, другая – радовалась в предвкушении грядущих перемен. Встал вопрос о наследнике и принесении присяги. Иван Васильевич потребовал, чтобы бояре присягали на верность его пятимесячному сыну Дмитрию, но тут возроптали и здравомыслящие бояре. «Мы рады повиноваться тебе и твоему сыну, – сказал один из них, – только не хотим служить Захарьиным, которые будут управлять государством именем младенца, а мы уже испытали, что значит боярское правление». Многие из них хотели видеть на царском престоле Владимира Андреевича Старицкого, показавшего себя не с худшей стороны с того момента, как Иван Васильевич снял опалу с него и с его честолюбивой матери, урожденной княгини Хованской, и приблизил их к себе. Кандидатуру Владимира поддержал и Сильвестр. О позиции митрополита Макария летописцы не упоминают. Видимо, она была также не в пользу младенца. В конце концов воля царя возобладала, и бояре, а вместе с ними и Владимир Андреевич присягнули царевичу Дмитрию.

Иван же после выздоровления делал вид, что зла ни на кого не держит, но жизнь показала, что он уже тогда затаил ненависть к своим опекунам и наставникам. Пострадал лишь князь Семен Лобанов-Ростовский, активнее других выступавший за Владимира Андреевича и попытавшийся после выздоровления Ивана Васильевича отъехать в Литву вместе со своими родственниками. Смертный приговор, вынесенный ему Боярской думой, царь по ходатайству Макария заменил ссылкой и заключением на Белоозере.

Из трех татарских ханств: Казанского, Крымского и Астраханского – последнее было самым слабым. Основанное на руинах прежней могущественной Золотой Орды в устье реки Волги Астраханское ханство находилось под сильным влиянием Ногайской Орды, обособившейся вскоре после Куликовской битвы и кочевавшей на просторах от Иртыша до Крымского ханства, в свою очередь находящегося под патронажем турецкого султана. Астраханским престолом распоряжались то одни, то другие. Однако с усилением Московского княжества астраханские правители все чаще и чаще стали обращать свои взоры на Север. Дело в том, что весь постзолотоордынский мир, как и любая развалившаяся империя, был раздираем нескончаемыми войнами многочисленных потомков Чингисидов и их военачальников за старшинство, за право получения дани, за тучные пастбища, за рыболовные места. Каждый царевич, каждый князь искал для себя выгоду, бесконечно меняя союзников и покровителей. Как не было единства в Крымском ханстве (мы уже говорили о войне Саип-Гирея с Исламом), так не было его и у ногаев. Если вышеупоминавшийся нами Юсуф держал сторону турецкого султана, то его родной брат Измаил находился в дружественных отношениях с Москвой. Отмечая эту разобщенность, С.М. Соловьев приводит в своих сочинениях такой пример: «В то время как один астраханский царевич, Едигер, бился с русскими насмерть в Казани, родственник его, астраханский царевич Шиг-Алей, находился в русском стане, другой царевич, Кайбула, владел Юрьевом, изгнанный из Астрахани царь Дербыш-Алей жил в Звенигороде. Незадолго перед тем преемник Дербыша, астраханский царь Ямгурчей, присылал в Москву бить челом государю, чтобы пожаловал, велел ему служить…» Из всего этого следует, что Великая Степь, уставшая от бесконечных войн, с нетерпением ждала сильного государя, способного прекратить это кровопролитие и дать мир населявшим ее народам.

Через год после падения Казани, в октябре 1553-го, в Москву пришли послы Измаила и других ногайских мурз с предложением о совместных действиях против Ямгурчея и замене его Дербышем. Результатом этого посольства стало то, что весной следующего года 30-тысячная русская армия под началом князя Юрия Пронского-Шемякина начала сплавляться вниз по Волге. Двадцать девятого июня она миновала «переволоку» между Волгой и Доном, а 2 июля достигла и самой Астрахани, которую взяла без малейшего сопротивления по той простой причине, что Ямгурчей и его воины просто разбежались, завидев русских. В Астрахани был посажен Дербыш, обязавшийся ежегодно выплачивать Москве 40 тысяч алтын и поставлять ко двору Ивана Грозного три тысячи рыбин. Забрав с собой русских невольников да гарем Ямгурчея, русские воеводы оставили небольшой гарнизон во главе с дворянином Тургеневым и возвратились в Москву.

Выполнил свою часть договора и Измаил. В упорной и кровопролитной войне он разбил отряды Юсуфа, а его самого убил. Но после такой победы он не мог оставаться спокойным до тех пор, пока будет жив хоть один из юсуфовых сыновей, а поэтому ему пришлось обратиться к московскому царю с просьбой о помощи. Весной 1555 года стрелецкий голова Кафтырев и казачий атаман Павлов отправились на Волгу. Им была поставлена задача перекрыть возможные переправы, дабы не дать противникам Измаила переправиться через реку и внезапно напасть на него.

Сыновья Юсуфа нашли другой путь. Снедаемые жаждой мести, они подступили под стены Астрахани, однако взять ее не смогли. Тогда за голову своего союзника, недавнего астраханского царя Ямгурчея, они договорились с Дербышем о беспрепятственной переправе через Волгу. Из-за этого предательства Измаил, застигнутый врасплох, вынужден был бежать, власть над Ногайской Ордой на некоторое время перешла к его племянникам. Узнав об этом, Кафтырев повернул назад отряд Тургенева, отосланный Дербышем в Москву, и со своими стрельцами прибыл в Астрахань, но нашел ее пустой: боясь царского гнева, татары разбежались. Правда, Дербыш вскоре вернулся. Стрелецкий голова убедил его, что он не только не понесет никакого наказания за предательство, но получит даже некоторую выгоду, в том числе и освобождение на один год от выплаты дани.

В марте 1556 года в Москву пришла очередная весть от Измаила: Дербыш окончательно перешел на сторону крымского хана и выбил из Астрахани полутысячный отряд царского посла Мансурова – это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Ивана Васильевича. На Волгу были направлены казаки Колупаева и Ляпуна Филимонова, стрельцы Черемисинова и Тетерина, а также вятичи с воеводой Писемским. Потерпев в первом же бою поражение от казаков Филимонова, Дербыш в беспорядке отступил, Астрахань опять обезлюдела, так что Черемисинову она досталась без боя. Все последующие попытки оказать какое-то сопротивление русскому войску успеха не имели. Более того, степняки вновь перессорились между собой. Сыновья Юсуфа напали на род Шиг-Мамая, изгнали Дербыша, а крымские пушки, отнятые у прежних союзников, прислали Черемисинову в Астрахань за то, чтобы московский царь простил их прежние грехи и позволил кочевать у Астрахани и служить государю, как служит их дядя, с которым они к тому времени помирились. Вслед за ними и «черные люди» стали приходить к русским воеводам бить челом, чтобы их не казнили, а дали возможность жить в Астрахани, служить царю и платить ему дань.

Так устье Волги окончательно закрепилось за Москвой, что открыло русскому государству целый мир мелких владений Северного Кавказа, враждовавших между собой и терпящих большую нужду от крымских татар. Одно за другим потянулись посольства в Москву с мольбами о помощи, предложениями военного союза, просьбами взять «под руку белого царя».

Не будет преувеличением сказать, что усилиями Ивана Грозного, его советников и воевод была реализована многовековая мечта русского народа. Именно они довели до логического завершения дело своих предшественников Дмитрия Донского и Ивана III. Волжская Орда, угнетавшая и разорявшая Русь более трехсот лет, прекратила свое существование. Некогда грозные и надменные ханы превратились в подручников русских государей, кочевники окончательно осели на земле, а их разбойничьи шайки переквалифицировались в дисциплинированное и боеспособное войско – послушное орудие московских царей. Покорение Казани и Астрахани открывало путь не только на Северный Кавказ. В связи с малочисленностью и низкой организацией аборигенов Москва получила уникальную возможность колонизации Урала и Сибири.

Тем не менее первые годы освоения волжских просторов были затруднены как сопротивлением местных мятежных князей и мурз, так и противодействием крымского хана Девлет-Гирея, в свою очередь подстрекаемого турецким султаном. Однако наступательный поход 1555 года князя Ивана Шереметева в сторону Перекопа, впервые организованный Москвой за все время существования Крымского ханства, а также рейд, предпринятый в следующем году путивльскими казаками под началом дьяка Ржевского, знаменовали собой конец безусловного господства крымчаков на степных просторах южнее Оки и Куликова поля. И если поход Шереметева нельзя отнести к разряду безусловно успешных, то действия отряда Ржевского и примкнувших к нему украинских казаков в районе Ислам-Керменя и Очакова не на шутку напугали крымского хана, который не только изменил тон своих грамот, адресованных царю, но и отпустил за выкуп всех (!) русских, плененных им в бою с Шереметевым. Последующие действия каневского старосты Дмитрия Вишневецкого и пятигорских черкесов, взявших в 1556 году Ислам-Кермень, Темрюк и Тамань, безуспешные попытки хана в 1557 году выгнать Вишневецкого с острова Хортица, а еще больше удачный рейд Даниила Адашева (1559 г.) в устье Днепра и по территории Крыма вселили в умы Избранной рады Ивана Васильевича уверенность в том, что с Крымом можно поступить так же, как они поступили с Казанью и Астраханью.

Но осуществлению этого плана мешал ряд обстоятельств. Если население Казани и Астрахани было всего лишь единоверным с населением Турецкого султаната, то Крым являлся к тому же еще и турецким вассалом, а султан вряд ли бы смирился с тем, что подвластное ему ханство перейдет под юрисдикцию православного царя. Поражение Крыма означало бы поражение Турции, чего она, находящаяся на пике своего могущества, ни под каким предлогом допустить не могла. Хотя бы из принципа. Но дело не только в принципе. Крым – отличный плацдарм для дальнейшей турецкой экспансии в Центральную и Восточную Европу. Таким образом, война с Крымом означала войну с Турцией, к чему Москва не была готова.

Не менее важную роль в московско-крымских отношениях играло и польско-литовское государство, которое больше боялось московского царя, чем крымского хана, и потому было заинтересовано в сохранении этого разбойничьего государства, своими набегами ослаблявшего стратегического противника.

Нельзя сбрасывать со счетов и такого существенного препятствия, как отдаленность той земли. Если Московское царство, Казань и Астрахань связывала судоходная Волга, то Москву и Крым разделяла Великая Степь, изнуряющий путь по которой занимал не менее двадцати дней. И если Казань, окруженную русскими городами, еще можно было удержать под властью Москвы, то Крым – при наличии резко отрицательной реакции Турции и европейских государств на усиление Московского царства – вряд ли. Правильность этого вывода подтверждается всей последующей историей, и в частности обстоятельствами походов Голицына – при правительнице Софье, Миниха – при Анне Иоанновне и Крымской войны 1853–1855 годов – при Николае I. А о том, что «просвещенная» Европа была явно не на нашей стороне в этой борьбе с преступным государством, говорят невыполнимые условия заключения антикрымского союза, выдвигаемые Литвой, и создание первого «железного занавеса» на границах Московии, с помощью которого они пытались задержать проникновение на нашу территорию технических знаний, науки, искусства. С.М. Соловьев, в частности, приводит такой случай, относящийся к эпохе Ивана Грозного. В 1547 году только что венчанный на царство Иван Васильевич поручает предприимчивому саксонцу Шлите навербовать в Европе для нужд своего государства как можно больше ученых и ремесленников. Шлите, с разрешения германского императора, выполняет это поручение и собирает в Любеке для последующей отправки по месту назначения более сотни мастеров. Но в события вмешивается ливонское правительство, оно красноречиво расписывает императору, что ждет его и всю Европу в целом, если «русские варвары» освоят и внедрят в свою повседневную жизнь научно-технические достижения. Император прислушивается к мнению своих братьев по крови и разрешает магистру не пропускать в Москву ни одного ученого и художника. Ослушавшихся этого приказа мастеров, попытавшихся на свой страх и риск все-таки добраться до Москвы, посадили в тюрьму, а некоего Ганса, повторившего свою попытку после освобождения, схватили в двух милях от русской границы и казнили. Иван Грозный своеобразно отреагировал на этот недружественный акт – он распорядился продать туркам и татарам всех европейских наемников, взятых в плен в предыдущих войнах Москвы с Польшей.

Однако то, чего боялись немцы, не боялись англичане, начинавшие ощущать снижение спроса на свои товары и тесноту на традиционных рынках. Чтобы спасти положение дел, им требовались новые рынки сбыта. И судьба, в лице Ричарда Ченслера, открывшего морской путь из Англии в Московию через Северное, Норвежское, Баренцево и Белое моря, предоставила такую возможность. В 1553–1555 годах, в самый разгар боевых действий за покорение поволжских народов, в Москве, а потом и в Лондоне были подписаны торговые соглашения, по которым английские и русские купцы получили свободу перемещения и право беспошлинной торговли, а также гарантии личной и имущественной безопасности. Сверх того, английская королевская чета дала согласие на свободный выезд в Россию своих подданных, художников и ремесленников, чем не преминул воспользоваться первый русский посол в этой стране Осип Непея, вывезший в Москву много механиков, медиков, рудознатцев и других мастеров. Так была прервана интеллектуальная блокада Московского царства.

А теперь мы переходим к одному из трагических эпизодов русской истории – двадцатичетырехлетней Ливонской войне, успешно начатой и закономерно проигранной Иваном Грозным. Ливонский орден как военная организация немецких рыцарей-крестоносцев и как католическое государство был образован в начале ХIII века на латышских и эстонских землях, потеснив одновременно и русских князей, основавших там еще в 1030 году город Юрьев (Дерпт, теперешний Тарту) и владевших рядом волостей, расположенных по берегам Двины. Вынужденно уступая крестоносцам подвластные им земли, полоцкие князья выторговали себе часть собираемой с туземных племен дани – вообще-то она практически никогда не выплачивалась, но право на нее время от времени подтверждалось двусторонними договорами, в частности договором о перемирии, подписанным магистром ордена Плеттенбергом еще во времена Ивана III (1503 г.). Так вот, именно эта запись и послужила той зацепкой, которой, к несчастью для Руси, и воспользовался Иван Грозный для развязывания военных действий – правда, не с целью получения свободного выхода к Балтийскому морю (он у нас был через устье реки Невы), а с целью завоевания новых городов и поместий для своих голодных и жадных «кромешников».

Походы в Ливонской войне

Вспомнили об этой формальной дани в 1554 году, когда ливонское посольство прибыло в Москву для ведения переговоров о продлении перемирия на очередной срок. Право Москвы на получение дани было продублировано и в новом соглашении, причем было обещано, что выплаты будут реальными, но прошло три года, а ливонцы так и не прислали ни талера. Более того, в 1557 году они в ходе переговоров об условиях нового соглашения поставили вопрос о снижении, а потом и об отмене дани, мотивируя это сложившейся практикой двусторонних отношений. Когда же Москва ответила отказом, Ливония, заботясь о собственной безопасности, вступила в соглашение с Литвой, явно нацеленное против Москвы, что окончательно вывело из себя Ивана Грозного, решившего и дань взять, и выход к морю получить. В январе 1558 года не менее чем 40-тысячная армия Московского царства под высшим командованием касимовского царя Шиг-Алея, дяди Ивана IV Михаила Глинского, мятежного крымского царевича Тохтамыша, астраханского царевича Кайбулы, бояр Алексея Басманова, Даниила Адашева, князя Андрея Курбского, князей казанских, кабардинских и черемисских вторглась в Ливонию, опустошая все на своем пути. Предместья городов и крепостей были разграблены, селения сожжены, а население выведено в окрестности Иван-города. Как и обещал Алексей Адашев, московский царь сам собрал причитающуюся ему дань. Особой жестокостью в этом рейде отличились, кстати, не татары и не черемисы, а отряды охотников, состоявшие из псковских и новгородских жителей. Объясняется это, видимо, чувством мести, накопившимся за многие годы взаимных набегов, причиненных бед и страданий.

Одиннадцатого мая Басманову и Адашеву сдалась Нарва, а 18 июля князь Петр Шуйский принудил к сдаче процветающий и сильно укрепленный Дерпт. Жителям обоих городов была предоставлена свобода выбора. За остающимися обывателями сохранялись практически все их прежние права и привилегии. Эстонские крестьяне получили часть земель, конфискованных у немецких рыцарей и монастырей. Из России наладилась поставка хлеба, семян, скота и лошадей. Эта довольно взвешенная политика, направляемая преимущественно Алексеем Адашевым и дьяком Висковатым, позволила за летнюю кампанию с минимальными потерями занять всю восточную часть Эстонии и получить долгожданный выход к морю. В Нарве оживилась международная торговля и даже была предпринята попытка создания собственного флота.

Всю зиму 1558/59 года русские отряды совершали регулярные рейды в северную часть Латвии, доходя до окрестностей Риги и приводя в отчаяние ливонское правительство, тщетно ожидавшее помощи со стороны польского короля и германского императора. И все же к лету при посредничестве датского короля Фридриха II орден смог заключить с Москвой перемирие на шесть месяцев. Это решение, лежавшее в русле миролюбивой политики, проводимой Алексеем Адашевым, было с большой неохотой санкционировано самим Иваном IV. И царь, как показали последующие события, был прав. Воспользовавшись этой передышкой, магистр Ливонского ордена Готард Кетлер вступил в переговоры с Сигизмундом-Августом, и результатом их стало соглашение от 31 августа, согласно которому орден переходил под покровительство Литвы. Через две недели литовский протекторат распространился и на Ригу.

В это же время посредник в русско-ливонском соглашении о перемирии Фридрих II, пользуясь случаем, вознамерился решить за счет разваливающегося ордена и свои проблемы. Вместо того чтобы выделить брату Магнусу часть своего королевства, причитающуюся тому по завещанию, он совершил торговую сделку и купил для него за 30 тысяч талеров остров Эзель (Сааремаа).

В довершение ко всему Кетлер, воодушевленный поддержкой Августа, нарушил соглашение о перемирии и предпринял поход на Дерпт, однако вынужден был отступить, остановленный русскими войсками.

Такие последствия перемирия и такое развитие событий резко ухудшили отношение Ивана IV к Алексею Адашеву, ибо нарушались планы царя на завоевание всей Ливонии. Адашев в его глазах представлялся чуть ли не предателем, ибо своим сочувственным отношением к ливонцам он вольно или невольно, но нанес ущерб государству. Царь, вопреки советам своего недавнего фаворита, в 1560 году возобновляет военные действия против ордена. Русские войска одерживают крупную победу при Эрмесе и штурмом берут крепость Феллин. Положение рыцарей усугубляют восставшие против них латышские крестьяне.

Орден доживал последние месяцы. В конце 1561 года его магистр, предчувствуя невозможность дальнейшего сопротивления наседающим московским войскам, подписал договор с Литвой, и в результате находившаяся под его контролем территория (теперешняя Латвия) на правах герцогства вошла в состав Великого княжества Литовского. Немецкий орден окончательно прекратил свое существование. А остальные земли поделили между собой соседи. Москва удерживала за собой восточную Эстонию с Нарвой и Дерптом; Ревель (Таллин) с центральной и северной Эстонией захватила к этому времени Швеция; Дания вступила во владение островом Эзель. Попытка любой из этих четырех стран увеличить свои приобретения в Ливонии была чревата новой войной, и уже не с обескровленным орденом, а с боеспособными армиями европейских хищников.