Текст книги "След на песке (сборник)"

Юрий Гельман
След на песке

© Гельман Ю. Е., 2015

© ООО «Литературный Совет», 2015

* * *

След на песке

– Пора возвращаться! – обернувшись к штурману, прокричал пилот. – Ты закончил?

– Пожалуй! – ответил штурман. – Все, что было нужно, я уже отснял.

Пилот кивнул головой и приготовился делать разворот.

Биплан летел на высоте не более двухсот метров. Окрестности Иерусалима лежали как на ладони. Белые крыши древнего города ласкало заходящее солнце. Иудейские горы, начинавшиеся почти от замурованных мусульманами Золотых ворот и простиравшиеся на восток, были покрыты изумрудной растительностью. Они будто ласково обнимали разные по стилю и назначению постройки, надежно охраняя их от вторжения.

Впрочем, горы не умели стрелять, не умели драться. На протяжении веков и тысячелетий они оставались молчаливыми свидетелями кровавых походов и сражений. И город, величаво раскинувшийся у их подножия, давно стал точкой преломления для всей человеческой истории.

– Давай сделаем еще один круг! – крикнул пилот. – На прощание.

– Давай!

Оливер Кук, второй лейтенант эскадрильи королевских ВВС Великобритании, слегка наклонил рычаг управления, и «Сопвич» послушно накренился вправо. Кевин Барлоу, главный мастер-сержант эскадрильи, а в экипаже самолета – штурман-фотограф, крепко ухватился за скобы сиденья. Перед его серыми глазами угрожающе вставала на дыбы гористая окрестность Иерусалима.

Сколько же книг об этих местах прочитал он в свое время! Сколько словарей и манускриптов перелистал в Британском музее! Почувствовав однажды непреодолимую тягу к истории Ближнего востока, юный выпускник Лондонской гимназии для одаренных детей решил посвятить жизнь изучению древних святынь. Он без труда поступил в Кембридж на исторический факультет, где с первых же месяцев обучения зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Четыре года пребывания в университете укрепили юношу из благородной семьи в том, что свой выбор он сделал правильно.

Но кабинетная жизнь отнюдь не привлекала молодого человека. Кевин Барлоу твердо решил для себя обязательно побывать в Месопотамии и Палестине, в Египте и Сирии. Для этого он собирался организовать научную экспедицию, и даже получил поддержку в Министерстве образования и науки.

Помешала война. Она началась внезапно и развивалась стремительно. Сараевское убийство в июле тысяча девятьсот четырнадцатого года обнажило пропасть между реалиями жизни и планами на будущее. Родина Кевина была втянута в эту войну. Ни о каких экспедициях теперь не могло быть и речи. Однако сердце двадцатипятилетнего ученого уже не принадлежало только родной Британии, его тянуло на Ближний восток – в те края, где зародилось однажды христианство, в те края, где наслоение эпох и культур за многие века цивилизации образовало такой пирог, полакомиться которым мечтал всякий историк начала двадцатого столетия.

И когда однажды, проходя по Грин-стрит, Кевин Барлоу увидел на заборе вербовочный плакат Королевского летного корпуса, сердце его дрогнуло и забилось с удвоенной силой. Не зря, стало быть, еще в юности он ходил в аэроклуб при университете. Не зря наряду с тишиной читальных залов в жизни молодого ученого когда-то появился – и вовсе не раздражал слух – рев авиамоторов.

Его зачислили без проволочек. Самолетов становилось все больше, а летчиков не хватало – их просто не успевали готовить. Опыт пилота, пусть и любительский, пусть больше спортивный, чем военный, все же очень нужен был британской авиации накануне битвы за Иерусалим. И уже через месяц Кевин Барлоу с летным корпусом прибыл в Палестину.

– Давай вокруг Дейр-Ясина! – крикнул Кевин. – Я сделаю еще пару снимков. Пригодится!

– Хорошо! Поднимемся выше? – спросил пилот.

– Не надо. Они ведь не знают, что мы ведем только аэросъемку. А при виде нашего самолета у турок дрожат колени. Пусть боятся!

– Как скажешь.

Оливер Кук направил самолет к упомянутому холму, где укрепления турецкой армии казались наиболее прочными. Разведчикам уже к вечеру необходимо было предоставить данные аэросъемок генералу Филиппу Четвуду. Именно его командующий британских войск Эдмунд Алленби назначил во главе передового корпуса в предстоящей битве за Иерусалим.

– Смотри, Оливер, они машут нам руками! – крикнул Кевин. – Может, хотят сдаться уже сегодня?

– Это вряд ли, – ответил пилот и, манипулируя штурвалом, покачал крыльями самолета в ответ на приветствия турок. – Все, уходим!

Они направились на восток и стали быстро удаляться от величественных контуров древнего города. Подняв самолет на несколько сотен метров выше, Оливер собирался делать разворот. И вдруг звук мотора стал иным. Он перестал звенеть, как раньше, и теперь будто ворчал, торопливо сбрасывая обороты. Потом натужно закашлял и вскоре заглох.

«Сопвич» к тому времени удалился от холма Дейр-Ясин настолько, что укрепления турецкой армии давно исчезли из виду. Но теперь, когда двигатель замолчал, стало ясно, что падения не избежать. Оливер Кук направил биплан через горы – в сторону Иудейской пустыни. Там и только там он, опытный пилот британских военно-воздушных сил, рассчитывал посадить безжизненную машину.

– Что случилось, командир?! – спросил Кевин. Первые несколько мгновений он молчал, наблюдая со спины за действиями пилота. Тысячи мыслей проносились в это время в его голове. – Нас подбили?

– Пока не знаю! – ответил пилот. – В любом случае наше дело дрянь!

– Это заметно. – Кевин попытался улыбнуться, но губы не слушались. Он еще помолчал, потом спросил потерянным голосом: – Мы сядем?

На высоте в полкилометра, в тишине, где только ветер ломал свои невидимые крылья о стойки биплана – этот вопрос прозвучал особенно трагически.

Пилот ответил не сразу. Он переключал какие-то рычаги, нажимал на какие-то кнопки. И все время выглядывал из кабины – наверное, так ему было легче определять высоту.

– «Сопвич» – хорошая машина, – сказал он, наконец. – Я надеюсь спланировать на какой-нибудь ровный участок. Но на всякий случай… мне было интересно общаться с тобой, главный мастер-сержант Кевин Барлоу!

– А мне – с тобой, Оливер! – ответил штурман-фотограф. – Жаль, что все так заканчивается…

– Погоди! Еще не заканчивается! – обернувшись, сказал пилот. – Может быть, все только начинается…

* * *

– Сколько у нас воды?

– Не больше пинты, – вяло ответил Кевин. И добавил искренне, без улыбки: – Я отдам тебе ее всю, если ты скажешь, что через полчаса мы взлетаем.

– Не скажу, – хмуро сказал Оливер. – И ты сам прекрасно это знаешь.

– Да, знаю. Просто очень хочется помечтать.

…Прошло четыре часа их вынужденного одиночества. Биплан безжизненно лежал на брюхе, накренившись на правое крыло. Шасси наполовину утопали в желто-буром песке.

Оливеру Куку удалось посадить машину, не повредив ее. Он спланировал на длинный пологий склон холма. «Сопвич» поначалу ткнулся о землю колесами, потом подскочил на несколько футов, потом клюнул носом, а после этого резво покатился вниз, оставляя после себя две глубокие борозды. Плотный песок и мелкий вьющийся кустарник быстро остановили это дерзкое движение. Самолет не дополз всего десятка метров до подножия холма, где начинался ровный, как бильярдный стол, участок пустыни.

Несколько минут в девственной тишине наступающего вечера пилоты сидели молча. Потом второй лейтенант эскадрильи стащил с головы легкий кожаный шлем, сорвал с лица прилипшие защитные очки. И продолжал сидеть так – не оборачиваясь назад. Главный мастер сержант дрожащими руками поднял очки на лоб и уставился на затылок своего спасителя. В черных волосах Оливера Кука поблескивали ручейки седины. Потом они исказились, поплыли в сторону. И Кевин Барлоу торопливо размазал слезы по щекам…

– Мечтать не вредно, – сказал Оливер. – От этого, впрочем, и пользы никакой.

– Не скажи, – возразил Кевин. – Иногда мечты приводят к идеям, а идеи, в свою очередь, к открытиям.

– У тебя уже есть идеи? – ухмыльнулся Оливер.

– Пока нет. Впрочем… одна застряла в голове.

– Излагай, сделай одолжение.

– Мне кажется, я придумал, как добиться, чтобы колеса не зарывались в песок при разбеге.

– И как же?

– Нужно сделать что-то наподобие противокапотажных лыж. Понимаешь? Шасси можно будет вообще снять. Разбежимся по песку, как по снегу!

– Молодец! – похвалил Кевина Оливер. – Хорошо придумал. Только я об этом знал еще тогда, когда мы садились.

– Ты пилот, тебе и знать лучше меня, – совершенно не обидевшись, ответил Кевин. – Может быть, ты уже придумал, из чего их сделать?

– А ты?

– Я придумал: нужно отодрать часть фанеры от фюзеляжа, например, между нашими кабинами. Мне кажется, этого хватит. Ну, привяжем понадежнее…

– Ты прав, – согласился Оливер. – Идея хорошая.

– Так давай займемся этим немедленно! – Кевин встретился взглядом с Оливером. – Ладно, завтра с утра, скоро начнет темнеть.

Штурман отвернулся и задумался.

– Мне нравится твой энтузиазм, – сказал Оливер. – Честно признаться, когда ты пришел в эскадрилью, мне показалось, что…

– Договаривай!

– Показалось, что ты – слабак.

– Спасибо за откровение. – Кевин снова повернулся к пилоту. В лучах заходящего солнца смуглое лицо Оливера казалось бронзовым. – Только знай, что я в авиацию пошел отнюдь не случайно. Мне с детства нравилось небо, и картинка из какого-то журнала с английским самолетом висела на стене в моей комнате.

– Наверное, это был «Таблоид»?

– Нет, «Фарман-Авиага».

– Знаю, стойки в коробке крыльев были заменены системой расчалок и шпренгелей. На нем стоял двигатель «Аргус» в шестьдесят лошадиных сил.

– Оливер, как ты все помнишь!

– Ну, ты же помнишь какие-то свои исторические книги?

– Помню, конечно.

– Вот и я знаю почти все типы самолетов, – спокойно ответил пилот. – Но мне и положено. А тебя-то что потянуло в авиацию?

– Понимаешь, еще в университете я решил, что никогда не буду кабинетной крысой. Моя стихия – путешествия, исследования. Я готовил себя к поездке на Ближний восток, именно сюда, в эти края.

– Неужели?

– Так и было, поверь! – воскликнул Кевин. – А тут война. И все мои планы рухнули. Но когда я узнал, что британские войска собираются наступать на Иерусалим – разве мог я оставаться в Лондоне? И тут пригодились мои занятия в аэроклубе.

– Ты правильно сказал: война. И это – не прогулка по историческим местам.

– Согласен, не прогулка. Но историческими эти места не перестают быть и во время войны. Разве не так?

– И что?

– А то, – ответил Кевин. – В этом городе и его окрестностях спрятано столько загадок, что не хватит и десяти экспедиций, чтобы их разгадать.

– Считай, что твоя первая экспедиция началась именно вчера, – улыбнулся Оливер.

– Увы, я так не считаю, – хмуро ответил Кевин. – Да, благодаря твоему умению и хладнокровию, мы остались живы. Но что нас ждет впереди? Может быть, нам предстоят еще суровые испытания, и мы пожалеем о том, что не погибли сразу…

– Может быть, – согласился Оливер. – Тут всего можно ожидать.

Они сидели в тени самолета, прислонившись спинами к теплому корпусу. Солнце пряталось за холмы. Как золотая монета, оно катилось за горизонт. Оба летчика знали, что еще каких-то полтора часа – и теплый красно-коричневый корпус биплана, прогретый за день, быстро остынет. Настанет ночь – звездная и холодная, как всякая ночь в пустыне.

У них оставалась одна плитка шоколада на двоих. Оставалось немного воды. Оставалась слабая надежда на то, что хотя бы завтра командование летного корпуса отправит на их поиски самолет.

– Так как насчет лыж? – спросил Кевин после паузы. – Сделаем?

Оливер повернулся к нему.

– А смысл?

– Будем готовы к взлету в любой момент.

– Без масла? – Оливер повысил голос. – У нас нет и полпинты масла! Что толку, что я возился полдня, восстанавливая маслопровод!

– Кто же знал, что турки станут стрелять из винтовок? – сказал Кевин. – Мне кажется, что мы летели достаточно высоко.

– Однако кто-то же попал именно в маслопроводный шланг! – Оливер выразительно посмотрел на собеседника. – А кто-то говорил, что у них коленки дрожат…

– Ты считаешь, что это я виноват во всем? – спросил Кевин.

Пилот молчал. Он уже отвернулся и, не моргая, смотрел вдаль.

– Я считаю, что завтра нам нужно уходить отсюда, – сказал он после паузы. – Рано утром и пойдем.

– Почему? Нас найдут!

– Кто? Если сегодня над нами не пролетела даже какая-нибудь голодная куропатка, не то, что самолет… В штабе, вероятно, посчитали, что нас сбили, вот и не ищут. А ты бы как поступил на месте командира эскадрильи?

– Не знаю, – вздохнул Кевин. – Капитан Оллфорд казался мне порядочным человеком.

– При чем тут порядочность, Кевин? Идет война, здесь иные понятия и законы. Здесь никто и никого не станет жалеть…

– Сколько нам нужно пройти до аэродрома? – спросил Кевин после паузы. – Примерно, десять или двенадцать миль, да? И это по прямой. А нам нужно будет сделать большой крюк.

– Да, обязательно, – согласился пилот.

– И ты полагаешь, что мы справимся? Тут на каждом шагу подстерегает опасность. Я уже не говорю о турецких постах…

– Сидеть на месте и ждать – тоже верная гибель. Причем, от голода – это и вовсе нелепость. А на войне предпочтительней погибнуть от пули врага. Нужно идти, пока у нас есть силы.

– На войне предпочтительней остаться в живых, – сказал Кевин, и его фраза повисла в вечернем воздухе.

Они помолчали. Потом, не сговариваясь, поднялись и по очереди влезли каждый в свою кабинку. Сидя – а по-иному не устроиться никак – летчикам предстояло провести ночь в холодной пустыне.

Солнце давно спряталось за горы, и небо заметно потускнело. Цепочка холмов на северо-западе потеряла контуры, превратилась в сплошную темно-синюю полосу.

– А знаешь, Оливер, – вдруг сказал Кевин, обращаясь к затылку напарника, – я действительно всю сознательную жизнь мечтал побывать в этих краях…

– Поздравляю! Твоя мечта сбылась, – ответил пилот с грустной усмешкой, не поворачивая головы.

– Понимаешь, – продолжил Кевин, – в этой пустыне, в этих гротах и пещерах, занесенных песком, быть может, хранятся самые великие тайны человечества! Иерусалим и его окрестности просто наполнены загадками и усеяны реликвиями. Я ведь собирался приехать сюда с экспедицией…

– Хм, и что ты хотел тут найти? – оживился пилот. – Неужели золото древних иудеев? Так его, наверное, уже давно нашли и вывезли отсюда в неизвестном направлении.

– Есть вещи гораздо дороже золота.

– И что это, например?

– Что? Например, Ковчег завета. Слышал о нем что-нибудь?

– Если честно, то не очень. Пойми, Кевин, я летчик, военный человек, и я не интересуюсь древней историей.

– Я это знаю, Оливер. Ты хороший летчик, а я – ты уж поверь – хороший историк…

– В нашей ситуации ни твои, ни мои навыки нам, скорее всего, не пригодятся, – заключил пилот. – Завтра понадобятся крепкие ноги, терпение и удача. И больше ничего. Если не нарвемся на турецкие посты, к вечеру доберемся к своим.

– Или попадем в плен…

– Нет уж! Я предпочитаю сдохнуть раньше, чем турки станут вытряхивать из меня душу! Поверь, они это делать умеют.

– Я слышал об этом.

– То-то же. Так что давай спать. И пусть завтра нам сопутствует удача.

– И все же, Оливер… – Кевин тронул пилота за плечо. – Я просто хочу рассказать тебе кое-что о Ковчеге завета, о Граале… Понимаешь, это величайшие святыни человечества!

– Прости, – отозвался летчик, – у меня нет настроения слушать. Давай договоримся так: если останемся живы, и если у тебя еще не пропадет желание посвящать меня в свою науку…

* * *

Солнце, как настойчивый цыпленок, смело проклюнуло покатую скорлупу горизонта. И сразу по песку наперегонки побежали косые тени, цепляясь и тут же перескакивая через трещины в известняковых залысинах. Сухой прохладный воздух пустыни задрожал, сдвинулся. Холмистый восток порозовел, прогоняя сумрачную серость зимней ночи.

Кевин проснулся от того, что почувствовал, как пересохло у него во рту. Шершавым языком он провел по губам, пытаясь их смочить, но губы не увлажнялись. Он выпростал руки из-под холщевой накидки, которую использовал, как одеяло, и протер пальцами глаза.

Быстро светало. Впереди, в пилотской кабине пошевелился и Оливер.

– Доброе утро! – произнес Кевин, потом добавил другим тоном: – Надеюсь, доброе…

– И вам того же, сэр! – бодро ответил пилот. – Как спалось среди реликвий этого скорбного мира?

– Ты напрасно иронизируешь, – обиделся историк. – Впрочем, спалось тревожно.

– А что так?

– Честно сказать, мне как-то не по себе, – ответил Кевин. – Что нас ждет впереди…

– Скоро узнаем, – сказал Оливер и стал выбираться из кабины.

Через четверть часа, оправившись и наскоро перекусив остатками шоколада, они уже были готовы двинуться в путь.

– Жаль оставлять нашего друга в одиночестве, не так ли? – спросил пилот, с грустью глядя на биплан.

– Если мы доберемся до своих, и если потом наш корпус возьмет Иерусалим, то надо будет обязательно вернуться за ним, – сказал Кевин.

– Этого можно было и не говорить, – ответил Оливер. – Он ведь мне – как родной брат, я знаю наизусть каждую его растяжку, каждый винтик.

Он подошел к самолету, обеими руками погладил его фанерный фюзеляж, обшитый плотной тканью. Потом с силой толкнул безжизненные лопасти – винт сделал пол-оборота и остановился.

– Я не сторонник сантиментов, но комок в горле у меня стоит, – сказал летчик.

Кевин молчал, глядя на друга. Он понимал, что в эту минуту нужно воздержаться от каких-либо комментариев. Нужно подождать, пока пилот, как старший в экипаже, сам не отдаст команду двинуться в путь.

– Ну, что, – после паузы вздохнул Оливер, – пошли?

Он ощупал карманы своей летной куртки, проверил, надежно ли прикреплена к поясу кобура с пистолетом. Глядя на него, Кевин повторил те же движения.

– Пошли, – сказал он.

Друзья бросили прощальный взгляд на вмиг осиротевшую фигуру самолета и повернулись спинами к восходящему солнцу. Но не успели они сделать и нескольких шагов, как на вершине пологого холма, который пилоты собирались преодолеть, появились люди.

Их было двое – судя по одежде, это были двое мужчин. Один вел под уздцы мула, другой, казавшийся более щуплым, сидел на муле боком.

Увидев друг друга, и те и другие, остановились, как вкопанные. Английские летчики, поняв, что перед ними мирные граждане, а не турецкие солдаты, быстро успокоились. Двое же путников, случайно встреченных в это раннее утро, так и стояли на вершине холма в двадцати ярдах от пилотов, не решаясь сдвинуться с места.

– Мир вам! – сказал Оливер. – Вы из Иерусалима идете? Не подскажете, как лучше пройти, чтобы не столкнуться с турецкими постами?

Путники продолжали стоять неподвижно. Солнце хорошо освещало их фигуры. Пешему мужчине на вид было лет пятьдесят с небольшим. На нем была надета симла[1]1
  Симла – верхняя одежда древних иудеев. Представляла собой четырехугольный кусок грубой шерстяной ткани чёрного или бурого цвета, сшитый таким образом, что оставалось одно отверстие спереди и два по бокам, для рук. Широкая складка на груди заменяла карман. Днём симла служила одеждой, а ночью – одеялом.


[Закрыть] привычного для местных жителей бурого цвета, подпоясанная широким кожаным ремнем. Голову обхватывала черная повязка, из-под которой на плечи струились длинные седые волосы. На ногах мужчины были надеты сандалии.

Другой казался значительно моложе своего спутника. На нем тоже была симла, только более светлая и длинная, перевязанная серым поясом из ткани. Голову его покрывала то ли накидка, то ли капюшон – так, что почти не видно было лица.

Услышав голос чужаков, этот второй слез с мула и спрятался за спиной своего спутника. Тот же, придя в себя от замешательства, быстро сунул руку в один из двух тюков, привязанных к седлу, и достал оттуда широкий тесак в ножнах. Обнажив его, он принял воинственную позу. Лезвие сверкнуло на солнце довольно грозно. Изумление и страх, отражавшиеся на лице путника, сменились очевидной решимостью.

– Оливер, они не понимают по-английски, – тихо сказал Кевин.

– Я уже догадался, – отозвался пилот. – Судя по всему, нам ничего не удастся выяснить. Остается просто мирно разойтись.

Он поднял руки, показывая встреченным людям, что они пусты. Этот знак во все времена и у всех народов означал примирение и нежелание делать зло друг другу.

– Ла тикрэвун дильма тэмутун! – вдруг сказал путник. – Ла ошит едах![2]2
  Не приближайтесь, а то умрете! Не протягивай руку свою! (Арамейский)


[Закрыть]

– Что? Что они говорят? Мы никогда не договоримся! – Оливер повернулся к Кевину, а глаза штурмана в этот миг уже засветились странным блеском.

– Погоди, Оливер! – воскликнул он. – Я понимаю их речь! Этот мужчина угрожает нам. Он говорит на арамейском языке, а я знаю его.

– Ты не шутишь?

– Какие могут быть шутки в подобной ситуации? Это язык древних иудеев. Я изучал его в университете. Только и предположить не мог, что он сохранился в этих местах. Вот так открытие!

– Потом будешь радоваться открытиям! – предостерег друга пилот, на всякий случай расстегивая кобуру пистолета. – Объясни им поскорее, что мы не причиним вреда, что не трогаем мирное население.

– Хорошо, попробую. Цафра тава! – сказал Кевин.

Мужчина с кинжалом и тот, чье лицо было скрыто накидкой, переглянулись.

– Что ты им сказал? – спросил Оливер.

– Я сказал «доброе утро», – ответил Кевин. – А перед этим нам действительно угрожали.

– Это было заметно без перевода. Скажи им, чтоб не боялись нас.

– Ла тидхаль, – сказал Кевин. – Шлам лэхон!

– Что ты сказал?

– Как ты и просил, чтоб не боялись.

– Знаешь, ты все время переводи мне, чтобы я понимал, о чем речь, – сказал Оливер.

– Постараюсь.

Тем временем путники, оставаясь на месте и опасливо поглядывая на странных незнакомцев, негромко перебросились несколькими фразами. Кевин пытался расслышать, о чем они говорят, но уловил лишь отдельные слова. Наконец, опустив свой кинжал, седой мужчина произнес:

– Марэ, кабилу минни. Шальхуни. Ими армэла, вэ хи итэта мэадъйя.

– Ла титнацун, – ответил Кевин. – Анахна хака иклэу. Эзиль гэраба.[3]3
  – Господин, послушайте. Отпустите меня. Со мной вдова и она – беременна. – Не волнуйтесь. Мы здесь оказались случайно. Идет война. (Арамейский)


[Закрыть]

После этого Кевин перевел свой диалог для Оливера.

– Так это женщина! Мне кажется, она хочет остаться неузнанной, поэтому прячет лицо, – сказал тот.

– Не исключено, – согласился Кевин. – Мало ли какие у них обстоятельства.

– Скажи, что мы их не тронем и не обидим. – Пилот улыбнулся путникам, застегнул кобуру и развел руки в стороны. – Скажи, что мы должны пробраться мимо Иерусалима к английскому корпусу. Пусть только скажут, где они видели турецкие посты.

С трудом подбирая нужные слова, Кевин попытался объясниться с местными жителями. Оливер терпеливо ждал, пока закончится их разговор. Он внимательно вглядывался в лица собеседников, и от него не укрылось то, как удивление вместе с недоверием друг к другу отразилось на этих лицах.

– Что-то не так? – спросил он у Кевина.

– Странные они какие-то, – пояснил штурман. – Говорят, что никаких турок в окрестностях Иерусалима не было и нет.

– Как нет? Вчера только мы облетали их позиции! Неужели за эти сутки армия под командованием генерала Фалькенхайна испарилась?

– Нет, Оливер, здесь другое, – задумчиво произнес Кевин.

– Что же?

– Мужчина говорит, что в городе полно римских солдат, и начались массовые гонения христиан. Вот они тоже решили убежать. Возможно, их уже ищут…

– Римские солдаты? Что за бред! Этот иудей, наверное, просто сумасшедший. Или накурился какой-то травы.

– Я так не думаю, Оливер, – сказал историк.

– А как иначе понимать его слова?

– Пока не знаю, но начинаю догадываться.

– О чем?

– Ты читал Уэллса? – спросил Кевин. – «Машину времени», например.

– Нет, не читал, – ответил пилот. – Мне и читать-то некогда, все время служба…

– Так вот, – продолжал Кевин, – мне кажется, что мы с тобой каким-то образом оказались не в будущем, как герой в романе Уэллса, а в прошлом нашей человеческой истории – в эпохе римской империи.

– Ты с ума сошел! – воскликнул Оливер. – Как такое может быть?

– Не знаю. До сих пор я полагал, что перемещения во времени – это лишь выдумка писателей фантастов.

– А я и сейчас так думаю, – твердо заявил пилот. – Тут просто какое-то недоразумение. Ты уверен, что правильно понимаешь этих людей?

– На сто процентов, – ответил Кевин. – Они действительно говорят на арамейском языке. В наше время этот язык уже мертв. Существуют лишь словари и древние тексты с комментариями. Я посвятил изучению этих текстов несколько лет. Поверь, Оливер, я не ошибаюсь.

– Предположим, – согласился пилот. – Но мог ли ты с уверенностью знать там, в Лондоне, что здесь, на этой древней земле, не осталось никого, кто бы сохранил язык своих предков?

– Я почти уверен в этом. Примерно, в седьмом веке нашей эры арабы захватили Ближний восток, и арабский стал постепенно вытеснять язык древних иудеев. Это продолжалось еще несколько столетий, но, в конце концов, арамейский умер, как в свое время умерла латынь.

– Марэ! – вдруг позвал незнакомец. – Хазэ мика!

Кевин оглянулся.

– Эаре кадаша ди-дхав, – сказал тот. – Толь!

– Лэт, – замялся штурман.

– Лэма мэсарав ат?

Кевин пожал плечами.

– Шальхуни вэ итэта![4]4
  – Господин! Посмотри сюда! – Вот кольцо из золота. Возьми.
  – Нет.
  – Почему ты отказываешься?
  – Отпустите меня и женщину! (Арамейский)


[Закрыть] – взмолился незнакомец.

– Мы не задержим вас, – сказал Кевин. – Не бойтесь, мы не причиним вам зла.

Затем он перевел Оливеру свой последний диалог с путником.

– Похоже, они действительно куда-то торопятся. Или от кого-то бегут. А знаешь, спроси их, какой сейчас год, – предложил пилот. – Сейчас мы все выясним.

Кевин задал этот вопрос. Незнакомцы переглянулись.

– Тридцать четвертый, – ответил путник.

– Я так и знал! – воскликнул Кевин, и на его лице отразилась целая гамма эмоций. Он повернулся к пилоту и добавил: – Оливер, мы действительно в начале нашей эры! И перед нами – одни из первых христиан! Представляешь?

– Я не разделяю твой энтузиазм, – хмуро ответил пилот. – Не забывай, что нам еще нужно как-то выбираться отсюда.

– Из первого века?

– Из двадцатого! Здесь идет война!

– Ты не понял! – воодушевленно возразил историк. – Пока мы находимся в другом времени, нам с тобой ничего не угрожает! Турок здесь нет! И никакой войны здесь нет! Я имею в виду – нашей войны…

– Ты думаешь?

– Уверен!

– Мне кажется, что нам и римских воинов следует опасаться не меньше турок, – сказал Оливер. – Что мы сделаем против них, если доведется встретиться с глазу на глаз?

– Пожалуй, и пистолеты не помогут, – согласился Кевин.

– Нет, я все же не могу поверить в эту мистику! – воскликнул пилот.

Он снял с плеча планшет, в котором, кроме летной карты, лежала фляга с водой.

– Во рту пересохло от этих превращений!

Заметив, что в сосуде незнакомца воды оставалось совсем немного, иудейский мужчина ловким движением развязал один из тюков, прикрепленных к седлу мула, и сказал:

– Эаре рокба дэ-майа, толь![5]5
  Вот бурдюк с водой, возьми! (Арамейский)


[Закрыть]

– Спасибо, – поблагодарил Кевин.

Он подошел к незнакомцу и взял из его рук драгоценный мех с водой. Вдвоем с пилотом они наполнили свою флягу до краев. Возвращая бурдюк хозяину, Кевин заметил, что женщина, до сих пор прятавшаяся за спиной своего спутника, успокоилась, и лицо ее посветлело. И на этом лице – белом и чистом – как два восхитительных озера, синели огромные глаза.

– Почему она все время молчит? – спросил он у седого мужчины.

– Она скорбит, – после паузы ответил тот. – У нее умер муж.

– Сочувствую. И куда вы теперь держите путь?

– На северо-восток. Там, за Мертвым морем, можно укрыться от преследования римлян.

– Но вам предстоит пересечь пустыню. Не страшно?

– Страшнее вернуться в Иерусалим. Нас, вероятно, уже ищут.

– А нас вот как раз и нет, – развел руками Кевин.

– Ты говорил о каких-то турках…

– Да, говорил. Они сейчас находятся в Иерусалиме, и Египетский экспедиционный корпус под командованием Эдмунда Алленби готовится штурмом взять этот город.

– Я ничего не понимаю из твоих слов, незнакомец, – сказал иудей. – Прости меня.

– Это и не мудрено. Мы с вами – люди из разных времен. Между нами – почти девятнадцать веков человеческой истории. Каким-то чудесным образом мы встретились тут – на перекрестке двух миров. Если вам это непонятно, то для нас, людей двадцатого столетия, такие казусы становятся все более объяснимыми.

– Нет, это невозможно, – сказал иудей. – Миров не может быть два или несколько, мир один! Он общий для всех! Он создан Всевышним для испытаний своих подданных.

– Это точно! Только испытания переходят из одного века в другой. И этот процесс, похоже, бесконечен.

– Мы не можем судить об этом, нам дано только верить и подчиняться…

– Но слепая вера, по сути, превращается в фанатизм, не так ли? А это не есть благо.

– Почему слепая? У нас было немало доказательств Его присутствия, особенно, недавно…

– Да, я понимаю…

– Так мы можем идти? – спросил иудей после паузы. – Вы не задержите нас?

– Конечно, не задержим, – ответил Кевин. – Только теперь становится непонятно: куда же идти нам?

– Поверь, незнакомец, я даже не знаю, чем вам помочь, – сказал путник.

– У нас говорят: путь указывает сердце, – вдруг тихим голосом произнесла женщина.

– Наверное, это справедливо, – согласился Кевин.

Его глаза встретились с глазами молодой вдовы, в которых тихо плескалась вселенская грусть. Так показалось историку.

Тем временем солнце уже вскарабкалось довольно высоко. В небе – сказочно голубом и чистом – не висело ни одного облачка. Незнакомцы спустились к подножию холма и теперь все четверо стояли возле биплана. Мужчина давно спрятал в ножны кинжал и с любопытством разглядывал странную конструкцию, представшую перед ним. Его спутница одной рукой держала узду, а другой гладила мула по голове.

– Прости, незнакомец, – сказал иудей, вновь обращаясь к Кевину, – прежде чем мы расстанемся, хотелось бы узнать, что это перед нами. Такого диковинного сооружения не придумали даже римские полководцы…

И он указал рукой в сторону самолета.

– Боюсь, что вы не поймете, – улыбнулся Кевин. Он повернулся к Оливеру: – Как им объяснить, что такое самолет?

– Не знаю. Скажи, что это такая птица, которая способна нести на своих плечах людей.

Кевин повторил слова пилота на арамейском.

Путники снова переглянулись, причем, женщина даже улыбнулась чудны́м словам незнакомца.

– А вы можете показать, как она летает? – спросила она.

– Если бы! – воскликнул штурман. – Сейчас она поломалась. Именно поэтому мы и сели в этой пустынной местности.

– Поломалась?

– Другими словами, она нездорова, – поправился Кевин.

– А как ее вылечить? – спросила женщина. – Может быть, мы с дядей сможем помочь?

– Это вряд ли! – воскликнул Кевин. – Как вам объяснить? Наша птица должна выпить немного масла.

– Масла? – переспросила женщина. – У нас есть масло. Ваша птица пьет масло из оливы?

– Командир! У них есть оливковое масло! – воскликнул Кевин. – Подойдет?

– В паспорте к мотору ничего об этом не сказано, – пожимая плечами, ответил пилот. – Но мы попробуем! Пусть дадут, если им не жалко. Очень надеюсь, что масла окажется достаточно для того, чтобы заработал мотор и чтобы мы могли взлететь.

Кевин перевел слова Оливера. Любопытство сверкнуло в глазах иудейских путников. Мужчина достал из тюка медный кувшин с запечатанным горлышком и протянул Кевину.

Оливер вскарабкался на фюзеляж, и штурман передал ему бесценный сосуд. Через несколько минут колдовства в чреве авиамотора Оливер вернул кувшин Кевину.