Текст книги "Собрание малоформатной прозы. Том 8. Ужасы, мистика, фантастика, криминал, современная проза"

Чермантей получил это имя по случаю наделения его посмертной силой чёрного колдуна, у которого он был и проводником, и слугой, и помощником, и прилежным учеником, как к тому обязывала его непререкаемая воля колдуна. Сорок лет прошли для него подобно нескончаемой тёмной ночи. Всё это время его сердце разрывалось от разлуки с любимой невестой, от горя невосполнимой утраты. Злые духи прорекли ему её судьбу, но скрыли то, что однажды он повстречает свою невесту в лице её красавицы дочки.

О, горе! Его любовь взорвалась в его душе с прежней силой, сдетонировав от столкновения с той, что была всего лишь точной копией его бывшей невесты. Чермантей понимал, что перед ним иная душа, не знавшая их любви, чурающаяся его теперешнего страшного облика. Он понимал, что между ними не может быть взаимной любви, но то чувство, которое раньше сияло в его юной душе чистым и радостным светом, переродилось в состарившейся душе в порочную алчную страсть. И Чермонтей, обезумев от обуреваемых его чувств, распаляемых злыми духами, зажёг чёрную свечу и приступил к совершению сложного ритуала с принесением в жертву чёрного петуха. Он призовёт самых страшных и самых могущественных духов, чтобы просить у них о том, что несбыточно при естественном течении событий, что противоестественно природе нормальных человеческих отношений, что неприемлемо для утончённого чувства, хрупкого, как неокрепший лёд на водоёме, крепкого, как алмаз, горячего, как разбушевавшаяся плазма.

«О, духи кромешной тьмы, духи ада! Услышьте крик моей загубленной души! Сотворите то, о чём прошу…»

На острове, которого нет

Четверо сильных мужчин тяжёлой натруженной поступью медленно перемещались по кругу, толкая перед собою огромных размеров оглоблю, соединённую с массивным деревянным воротом. Их мускулистые спины лоснились от пота, длинные, слипшиеся от пота волосы свисали с головы, будто ветви плакучей ивы. Они были подобны Сизифу, чьим наказанием было закатывание на крутую скалу тяжеленного камня, который, едва оказавшись на вершине, тут же скатывался вниз, обрекая Сизифа вновь и вновь закатывать его наверх.

Тяжёлый и бесконечный труд.

Джеф открыл глаза. Сновидение о тяжёлом и бесконечном труде перетекло из головы в натруженные мышцы рук, спины и ног. Весь предыдущий день низовой ветер постоянно менял направление, мешая удерживать курс. Когда ветер стих, на море воцарился штиль – новое бедствие для парусного судна. Джеф заскучал и вязкая, тягучая дрёма навеяла на него этот странный сон. Очнувшись от него, Джеф почувствовал, что сон этот не простой. Он имел какое-то отношение к его будущей судьбе.

Джеф встряхнул затёкшие во время дрёмы мышцы и растянулся на надувном матрасе, заложив руки под голову. Его ничего не невидящий взгляд был направлен в небо, а волны памяти унесли мысли Джефа в раздумье о своей беспокойной судьбе яхтсмена.

Хождение под парусами на одноместной яхте – это переход в иную реальность. В ней сила морской стихии испытывает на прочность все физические и волевые ресурсы яхтсмена. В ней мало места праздным размышлениям и беспечности. В ней нет шансов на выживание у тех, кто готов смириться, отступить, покориться. Эта реальность – место для неугомонных и непокорных. Это место для тех, кто познал вкус настоящей борьбы и «подсел» на него, как волк, познавший вкус живой, горячей крови и алчущий насладиться им вновь и вновь. Не оттого ли неисправимые бродяги мореманы именуются «морскими волками»?

Наградой одинокому яхтсмену, ушедшему в дальнее плавание, выпадают сладостные минуты очарованности красотами заповедных морских просторов. Нигде в мире нет таких красот, какие открываются тому, кто полюбился Живому Духу морской стихии за проявленное мужество и отвагу! Эти сладостные минуты с лихвой окупают всё: и запредельные физические нагрузки, и рвущие душу нечеловеческие волевые усилия в схватке с остервеневшей смертью. Эти сладостные минуты – великая, но заслуженная награда Победителю, Избраннику Судьбы.

Сколько раз зарекался Джеф от уходов в ту самую реальность, где то стынет от ужаса кровь, то душа заходится от восторга, манящего к себе с колдовски-непреодолимой силой! У этой неведомой силы нет научного объяснения. Она за пределами понимания. Поэтому ей дано не научное, а поэтическое название: «Зов моря».

Точно так же нет полного научного объяснения и у другой могучей стихии, наделённой не менее колдовской непреодолимой силой. Поэтому ей тоже дано не научное, а поэтическое название: «Зов любви».

Джозеф оказался между этих двух сил, как между молотом и наковальней. Решение было найдено: Джеф в последний раз ушёл в море. Он не мог покинуть эту родную ему стихию, не попрощавшись с нею в последнем морском походе, не изведав всех её чудес, таких, например, фантастических, как пение прекрасных морских сирен.

*

Волны памяти унесли Джефа к своей Любви. Расставание перед этим походом было трудным. Его невеста не понимала, зачем нужен прощальный дальний поход? Если принял решение порвать со своим морским бродяжничеством, создать семью, жить, оседло, как все нормальные люди, то не откладывай это на потом. «Ведь Любовь – это самое главное! Море не должно быть главнее!»

Бедняжка! Так может думать лишь тот, кто не знает, что такое море для настоящего моряка, для «морского волка»!

С невестой Джефу несказанно повезло. В их портовом городе многие пытались добиться её любви, а Афра выбрала Джефа. Отстаивать её выбор приходилось не ей, а Джефу. В этом споре за право оставаться её женихом, Джефу пришлось пройти и через кулачные схватки, и через ножевые бои. Победы не были лёгкими. Соперники попадались сильные, самоуверенные и ловкие. Но справедливость всякий раз была на стороне Джефа, а поэтому сама Судьба была на его стороне.

Джеф вспоминал одно за другим все свои свидания с невестой. Это были минуты такого счастья, которое можно сравнить только с минутами сладостной очарованности красотами заповедных морских просторов.

Настоящие морские волки точно знают, что море имеет живую душу. Его живая душа в чём-то похожа на душу женщины. Поэтому море бывает то ласковым, то игривым, то пасмурным. Беда, когда в его душе пробуждается гнев, но гораздо страшнее, когда живая душа моря впадает в ревность. Не случайно среди моряков есть поверие, что женщине не место на корабле. Где женщина – там любовь. А где с любовью к морю начинает соперничать любовь к женщине, там ревность моря начинает угрожать гибелью кораблю.

Море умеет читать мысли своих скитальцев. Оно прочло мысли Джефа, изобличающие его в том, что он (этот подлый изменник!) посмел предпочесть морю женщину!

…И мир вокруг Джефа изменился.

Дневной свет померк.

Порывы ветра набрали силу, столкнулись между собою, подхватили и закрутили столбом огромную массу воды, втянув в её завихрения яхту Джефа.

Бывший любимчик капризной морской стихии подвергся безумной вспышке ревности очень чуткой и очень ранимой души моря.

Тьма и ужас застлали ему глаза.

Время для него остановилось.

Из безвременья, из полного небытия Джеф очнулся, услышав пение сладкого эротического сопрано. Это был хор женских голосов, пленяющих и манящих. Воспламенившись душой и сердцем, забыв обо всём на свете, Джеф направил свою яхту туда, откуда слышалось это пение. То был Зов такой силы, которая превышала все человеческие возможности. Она ослепляла ум, порабощала волю и превращала человека в марионетку, послушную её повелениям.

…И случилось невероятное.

Уже через малое время Джеф понял, в какой из параллельных миров забросил его злой смерч. В этом мире был тот самый остров, о котором давно знают все моряки. Остров, которого нет в нашем мире. Этим островом правят сирены, наделённые волшебными голосами, заманивающими к себе морских скитальцев.

Жизнь скитальцев, пленённых сладкими голосами бесчеловечных сирен, не случайно снилась Джефу, как пророчество о его коварной судьбе.

Это Джеф был одним из тех четверых мужчин, которые тяжёлой натруженной поступью медленно перемещались по кругу, толкая перед собою огромных размеров оглоблю, соединённую с массивным деревянным воротом. Их мускулистые спины лоснились от пота, длинные, слипшиеся от пота волосы свисали с головы, будто ветви плакучей ивы. Они были подобны Сизифу, чьим наказанием было закатывание на крутую скалу тяжеленного камня, который, едва оказавшись на вершине, тут же скатывался вниз, обрекая Сизифа вновь и вновь закатывать его наверх.

Это море отомстило Джефу за измену с такой жестокостью, на которую могут быть способны только море и женщины, охваченные испепеляющим огнём своей ревности.

В ожидании чистки

Новенький дождался, пока за ним закрылась тяжёлая стальная дверь, и злорадно лязгнул замок.

«Попался!», – послышалось в этом лязге.

«Попался…», – качнулось эхо в обострённом восприятии Новенького.

Взоры сидельцев обратились к Новенькому. Ему вспомнились его давние детские впечатления от посещения зоопарка. Точно так же смотрели на посетителей звери из множества клеток. Были в этих разных взглядах какая-то одинаковость, обусловленная условиями неволи. Один только лев взирал на всё с царственной безучастностью. Он и там был царём. В этой камере, пропахшей тяжёлыми миазмами, Новенький увидел среди других взглядов, уравненных условиями неволи, взгляд, напомнивший льва.

«Пахан хаты, а, возможно, и пахан зоны».

Выждав положенное время, Новенький произнёс блеклым, бесцветным голосом (как учили знающие люди):

– Привет всем честным бродягам.

– Фальшиво спел, – игриво обернулся ко льву сиделец, напомнив Новенькому этой выходкой льстивого шакала Табаки из сказки о Маугли.

– Вот ты и прокамертонь, – с ленивой презрительностью глянул на «Табаки» «лев».

«Табаки» молча вышел в проход между шконками. Он оказался неожиданно высоким для своего плюгавенького общения со «львом» мужчиной неопределённого возраста с маленькими глазками-буравчиками.

– Кого я вижу! – слегка откинув голову назад и панибратски раздвинув руки, вальяжно двинулся навстречу Новенькому «Табаки».

Подпустив «Табаки» на дистанцию подшагивания с ударом, Новенький провёл хорошо поставленный приём по верхнему уровню.

«Табаки» отлетел назад с падением навзничь, впечатался затылком в цементный пол.

– Технично, – прокомментировал действие Новенького сиделец с видом единоборца в полутяжёлом весе.

Новенький молча оглядел камеру, приметил свободную шконку на верхнем ярусе, легко закинул на неё своё натренированное тело и отвернулся к стене.

– Дождёмся, пока уснёт и возьмём его на кукен-квакен? – ощерился старикан с прочерневшими от чифиря зубами.

– Не мельтиши! – прицыкнул на старикана «лев». – Присмотримся, дождёмся малявы с воли, тогда и примем решение.

*

Новенькому долго не спалось. Воспоминания бурным, хаотичным потоком клубились в голове, прерывая друг друга, не поддаваясь их осмыслению. Вспомнилась его самая первая и самая яркая любовь, ставшая любовью на всю жизнь. Новенькому было тогда лет пятнадцать. Он ехал с отцом по каким-то отцовским делам. Приехали в центр города. Отец долго искал свободное место для парковки. Едва они остановились, к автомобильному окну со стороны отца наклонила голову молодая женщина. Ни до, ни после этого Новенький не встречал более прекрасного лица. Её лицо пылало требовательностью, не допускающей возражений:

«Ты где был! Ты где был!!!»

Отец молча захватил подбородок этого наипрекраснейшего лица сильными жёсткими пальцами своей левой руки, и взгляд красавицы забархатился полной покорностью. Это был иной ракурс неописуемой красоты. Это было выше, запредельнее любых восторгов.

«Ой! Тут Валерка!», – красавица вырвалась из отцовского захвата и исчезла, оставив неизгладимый след в детской памяти, переполнив её любовью.

Ни до, ни после этого Новенький не испытывал более сильной любви.

Великий Учитель стал для Валерки его духовным отцом. Его тайная школа «Сознание Бога Тхивы» открыла для Валерки такие знания, обучила его таким приёмам самозащиты, которые изменили всю его жизнь. Годы учёбы в той школе были наполнены верой в служение Силам Добра, Силам Света. Все ученики этой школы излучали свет и доброту. Странным было пребывание в этой школе монаха Муни, удивлявшего всех своим наивным непослушанием. Он был кривлякой и пустословом, не владевшим ни тайными знаниями, ни навыками самозащиты. Он не излучал свет и доброту, которые излучали выпускники тайной школы «Сознание Бога Тхивы», именуемые «ваджра муни».

Выпускные экзамены были жёсткими. Они отобрали все силы. Выпускникам, успешно выдержавшим испытание дали день отдыха в их отшельнических кельях. Валерка удивился тому, что ночью его отшельничество нарушил кривляка и пустослов монах Муни. Его облик на этот раз был неузнаваем. Муни был твёрд и мрачен. Его слова прозвучали как откровение, наполненное ужасной и непреодолимой мистической мощью.

Не может этого быть! Как верить кривляке и пустослову?! Но таков ли он на самом деле? Не состоит ли его тайное послушание в создании видимости непослушания ради того, чтобы в нужный момент произнести то самое откровение, разрушающее прежнюю веру, открывающее страшную истину?

Эти сомнения мучили Валерку до той поры, пока не нашли подтверждения от незнакомца, в котором не было видимых признаков ваджра муни. Оказавшись в сложной ситуации, Валерка получил сообщение от скрытого источника:

«Обратись к R***. Он знает, как помочь».

Сообщения от скрытого источника – обычная практика общения ваджра муни.

Валерка обратился к R***.

Оказалось, что фраза, составлявшая «откровение» от кривляки и пустослова монаха Муни была истиной и секретным паролем. R*** в точности воспроизвёл её в самом начале их встречи:

«Ваджра муни – дьяволы».

И Валерка осознал в себе то, что со дня «откровения» Муни мрачно росло и неумолимо вызревало в нём, пугая и вводя в недоумение.

«Не может этого быть!»

«Но это так и есть…»

Валерка осознал, что он дьявол.

*

Смятение души со временем сменилось озлоблением на самого себя, на Великого Учителя, на его проклятую науку.

Озлобление прошло, когда Валерка неожиданно увидел ту, от воспоминаний о которой сладко ныло и разрывалось его сердце. Ни до, ни после этого Валерка не встречал более прекрасного лица. Её лицо пылало недоверчивостью, из-под которой наружу рвалась необузданная любовь:

«Как он похож на отца! На своего покойного отца!»

Валерка молча захватил подбородок этого наипрекраснейшего лица сильными жёсткими пальцами своей левой руки, и взгляд красавицы забархатился полной покорностью. Это был иной ракурс неописуемой красоты. Это было выше, запредельнее любых восторгов.

Это было началом их сумасшедшей любви.

Великий Учитель знал, чем примирить Валерия с его осознанием своей новой сущности. Он воссоединил с помощью подвластных ему сил Валерия и наипрекраснейшую из женщин. В этой безумной любви Валерию пригодились многие его тайные знания. Как эта женщина отдавалась во власть его нечеловеческих возможностей в искусстве платонических страстей! Она жила только им, только для него, только ради него! Это придавало Валерию сил жить не только любовью, но и второй своей жизнью, о которой знали только те, кто им руководил и кем руководил он.

*

– Учись видеть то, что происходит за твоей спиной. Учись слышать то, что беззвучно.

– Великий Учитель, разве это возможно?

– Научишься, когда поверишь, что возможно.

Тренировки, мантры, медитации. Изо дня в день, из года в год.

Новенький «увидел» «Табаки», «услышал» его срывающееся дыхание. Он уже знал, что случится дальше.

Утренняя поверка прошла на шухере. Администрация рвала и метала. Труп в камере – это ЧП, за которое отвечать придётся многим: и дежурной смене, и начальнику отряда, и куму, и хозяину зоны. Все сидельцы камеры, как обычно, «ничего не видели, ничего не слышали, крепко спали до самой побудки».

Начальник отряда клялся, что заключенный Козинцев И. И. был немного с придурью, мог сам на себя руки наложить. Блатные предъяв к нему не имели, он в приблатнённых ходил, шестерил перед авторитетами. Мужики с ним не связывались. Новенький? Но на рукоятке заточки следы только самого покойника. Значит, сам себя порешил.

Валерий «отвёл» подозрения от себя, «утихомирил» прыть проверяющих.

Кто может управлять неведомыми силами, тот может повлиять и на развитие тех или иных событий.

Когда-то Валера спрашивал:

«Великий Учитель, разве можно влиять на принятие кем-то решений с помощью каких-либо тайных сил?»

Теперь Валерий сам знал, как это делается. Знал и умел.

*

Как много страшных дел можно было бы сделать тайно, если бы не тайные силы тех, кто призван противодействовать дьяволам!

*

Запрограммированное Великим Учителем предназначение Новенького на зоне свершилось: прежнего хозяина, пребывавшего в состоянии полного и окончательного профессионального выгорания, отправили на заслуженный отдых, на смену ему был назначен человек деловой, энергичный, пышущий бодростью и здоровьем. Он лично вникал во все хозяйственные, бытовые и организационные вопросы, вызывал на беседу по одному и сотрудников зоны, и сидельцев. Дошла очередь такой беседы и до Новенького. Не дослушав рапорт явившегося по вызову, хозяин перебил его:

«Ваджра муни – дьяволы».

С того дня Валерия переводили из одной камеры в другую, туда, где отбывали свои сроки кандидаты в адепты ужасных секретных знаний. Ни в одном другом месте не было такого скопища кандидатов и таких условий работы с ними. Теперь каждая группа кандидатов помещалась в специально отведённую для их подготовки камеру, свободную от непригодных. Каждая такая камера становилась учебным классом и полигоном для отработки получаемых знаний и навыков. Валерий стал их сенсеем и их кумиром. От этого контингента не было нужды маскироваться под поборника светлых сил. Он уже был готовым орудием сатаны. Их взгляды воспламенялись вскипающей в них гордыней, когда они произносили свой пароль:

«Ваджра муни – дьяволы».

Но, выходя на волю, кто по «досрочке», кто «по звонку», они подпадали под незримое сопровождение «недремлющих», отслеживающих все их контакты с адептами их чёрных знаний и выявляющих через них их хитро сплетённую и широко раскинутую сеть. Придёт время, и операция под кодовым названием «Большая чистка» завершится полным разгромом всех «дьяволов» до единого. А пока…

Ужасы заброшенной деревни

Это было похоже на игру. Но это была вовсе не игра, совсем не игра.

Генри Саттон «Эксгибиционистка»

Шнурок опасливо выбрался на дорогу. Его звериное чутьё, выработанное множеством опасностей, подстерегающих первоходка на зоне общего режима, где не поймёшь, кому кланяться: бугры лютуют и беспредельничают днём, а злобные урки – ночью, пока молчало. Но молчание его было настороженным. Дорога давно нуждалась в капитальном ремонте асфальтового покрытия. Её глубокие выбоины не отражали лунного света и казались глубокими провалами, ведущими в преисподнюю. Шнурок подумал, что такая дорога, скорее всего, примыкает одним концом к небольшому населённому пункту, а другим – либо к давно заброшенным хозобъектам, либо к свалке. На свалке поживиться будет нечем, а в небольшом населённом пункте Шнурок с его воровским умением может и в одиночку подломить какой-нибудь ларёк, разжиться хавчиком, куревом и спиртным. При одном упоминании о такой воровской добыче у Шнурка засосало в желудке и жадно задвигались челюсти. Яркая полная луна будет, конечно, помехой, но «кто не рискует, тот не пьёт шампанского».

Шнурку повезло: выбранное им направление дороги привело к небольшому населённому пункту. Но ему не повезло: перед ним оказалась вымершая деревня.

«Проклятие!!!»

Шнурок знал, что он снова в розыске, что ему нужно прятаться от «легавых», пока не истечёт срок давности привлечения к уголовной ответственности по его последней «делюге», а поэтому ему очень нужен был фарт, сладкий воровской фарт, который часто снился ему во сне: деньги, деньги, деньги, тёплое море, красивая, на всё согласная тёлка, катраны и рестораны.

Что с того, что до этого он был лишь мелким вором-неудачником?

Шнурок брёл по заброшенной улице. Ни собачьего лая, ни человечьего голоса. Вокруг только мёртвая тишина, залитая лунным светом.

И вдруг…

«Показалось, или слабый свет в одном окошке?»

Шнурок бесшумной звериной поступью прокрался к тому окну, где ему померещился огонёк, припал к оконному стеклу.

«Неужели это не глюки?»

В чистой комнатке за столом сидела аппетитная молодуха и читала какую-то книгу.

Шнурок с жарко заколотившимся сердцем постучал в окно. Постучал уверенно, властно «как менты, когда приходят брать».

Да, он стучал, чтобы брать! Вот она, аппетитная, одна на много верст вокруг. Она и его спасение, и его сладкая добыча!

Женщина повернула на стук морщинистое старческое лицо.

«Как же так?!! Ведь то была молодуха!!!»

Женщина усмехнулась, и лицо её вновь обрело молодую сочную спелость.

«Что за наваждение? Тут, пожалуй, надо быть очень осторожным…»

Уже, войдя в комнату, Шнурок почувствовал, что всё вокруг него на какие-то короткие моменты становится зыбким, призрачным и иным.

Молодка улыбнулась и спросила:

«Что, Шнурок, всего сразу хочешь: и голод утолить, и вина напиться, и женским телом утешиться?»

«Откуда ей всё известно?! Уж не ведьма ли это?!!»

«А, если и ведьма, то что? Где ж твоя воровская удаль?», – молодка рассмеялась двойным смехом: и молодым, красивым и возбуждающим, и старческим, коварным и пугающим.

«Ну, садись, коль вошёл за стол напротив. Давай, раскинем картишки, сыграем в подкидного дурачка. Ты выиграешь у меня десять раз подряд – всё будет, как ты захочешь. А я выиграю – будешь ты у меня деревянной утварью на все случаи! Или ты испугался?» – насмешливо и лукаво глянула на Шнурка то ли старуха, то ли молодуха.

Есть в воровской среде такое неписанное, но неукоснительное правило: вор не может отказаться от карточной дуэли. Шнурок это твёрдо знал и неукоснительно соблюдал. Он понял, что и молодка-старуха тоже об этом знала и крепко взнуздала его этим.

«Эх, пропадёт моя голова! Как пить дать пропадёт!!!», – затушевался Шнурок, беря в руки карты.

И вновь почувствовал Шнурок, что всё вокруг него на какие-то короткие моменты становится зыбким, призрачным и иным. Берёт он свою карту, бросает её на стол, а она из той, что была выигрышной в его руке, падает на стол уже проигрышной. И так, будто во сне, кон за коном, все десять конов подряд.

«Вот и полночь настала, время гостей принимать. Становись, касатик, на четвереньки. Будешь этой ночью скамьёй для моих дорогих гостей», – с фальшивой ласковостью проговорила-пропела ведьма.

Вскипела тут у Шнурка его воровская душа, да и остыла и льдом покрылась. И мозги его заледенели, будто совсем их отшибло. Превратился он в послушного болванчика, встал покорно на четвереньки. Его обесчувственное туловище раздвинулось в длину, стало плоским и гладким, как выструганная доска, а одеревеневшие руки и ноги превратились в толстые бруски и крепко упёрлись в пол.

Добротная скамья получилась.