Текст книги "Собрание малоформатной прозы. Том 10. Ужасы, мистика, фантастика, криминал, современная проза"

*

Я возвращался назад в полном смятении чувств.

У меня не укладывалось в сознании то, о чём мне поведал Арсений.

Как такое возможно?!!

У меня отлегло от сердца, когда я увидел Фрола, поджидающего меня у входа на его дачный участок.

«Значит, все те ужасы, о которых предупредил меня Арсений, не случились?»

Приблизившись к Фролу, я вдруг почувствовал, что с ним что-то произошло. От него исходила иная энергетика. Его взгляд…

– Фрол? – я осёкся, сбившись с мысли.

– Проходи. Я не хочу тебя видеть ни сейчас, ни потом, – проговорил чужим (загробным) голосом тот, кто имел внешний облик Фрола, окатив меня холодным, отчуждающим взглядом, в котором сквозила потусторонняя, замогильная зябкость.

Полёт синицы

Мистика.

Вибрации.

Энергии.

Слияние эзотерических технологий с достижениями техногенной науки.

*

Однажды группа психологов провела эксперимент на большом количестве добровольцев. Перед каждым из них психологи поставили задачу: успеть выбрать из быстро мчащегося потока рекламных сообщений то самое яркое и красивое, которое обещает получение приза в 100 000 долларов США

С заданием справились немногие. Но всего несколько человек (менее одного процента подопытных) успели разглядеть, оценить и выбрать не искомую рекламу, а ту, которая, теряясь в ярком потоке неприметной серенькой мышкой, обещала получение приза в 100 000 000 долларов США.

Кто-то не заметил её, отбрасывая всё, что отвлекает от искомой цели.

Кто-то расценил её более выгодное предложение как «замануху», призванную сбить с толку, увести от желаемой цели к насмешливой «фиге с маслом».

Кто-то просто посомневался в состоятельности рекламного обещания, не оговорённого условиями проводимого эксперимента, и предпочёл надёжную «синицу в руках» призрачному «журавлю в небе».

И только те, которые не зацикливались на искомом, а внимательно отслеживали всё, что попадалось им на глаза, и посмели поверить в удачу, сделали более предпочтительный выбор.

Так мы все и идём по жизни:

Кто-то, будучи ослеплённым некой заданной целью, даже не замечает драгоценных Подарков Судьбы.

Кто-то, опасаясь подвоха от Посулов Судьбы, делает «мудрый» выбор в пользу гарантированной малости.

И лишь единицы из многих тысяч смеют поверить в Удачу и получить от Судьбы свой драгоценный джекпот.

*

Много ли счастья вмещается в коротком полёте синицы?

Зато сколько раздольной мечты в дальнем перелёте журавля!

*

Демьян Акимович прожил долгую и, будто бы, удачливую жизнь. На его семидесятилетнем юбилее в его честь провозглашалось много высокопарно-хвалебных тостов. Для юнца подобное возвеличивание было бы стимулом к штурму новых высот, а для Демьяна Акимовича они были жалобным перезвоном мёрзлого колокольчика, заплутавшегося в снежной пурге.

Ему казалось, что это сам он затерялся в пурге, сбился с того пути, по которому влекло его сердце, где его ожидала не почётная старость, а Огромное Счастье.

Его «служение науке» было подобно прокладке новых путей среди непроходимых завалов валежника в глухих и неприветливых таёжных дебрях. Шеф указывал направление, а подчинённый ему коллектив, включая некогда молодого, перспективного учёного Демьяна, трудился, «не покладая рук». В этой многолетней работе Демьян заматерел, получил немало вознаграждений «за успехи в командном зачёте» и был приглашаем на «пиры» по случаю «выдающихся достижений их славного коллектива».

Ох, уж эти «пиры»!

Демьян «там был, мёд– пиво пил» («по усам текло, да в рот не попало»).

Разве такой судьбы хотела его душа?!!

Хотелось собственных подвигов, Величайших Личных Открытий!

Не для славы, а для полноты насыщения той оболочки, в которой разместилась его жизнь.

*

Старческая бессонница гонит Демьяна Акимовича к письменному столу. В дальнем его ящике блокнот с заветными мечтами его молодости. На первой странице всего три слова: «Мистика. Вибрации. Энергии».

*

Всю жизнь в глубинах подсознания Демьяна пульсировали, не давали покоя заветные мечты его молодости. Под их томлением домашняя библиотека «серьёзного, здравомыслящего» учёного обогатилась редкостными трактатами и древними свитками по алхимии, методиками и руководствами по различным эзотерическим практикам. Их замысловатые тексты были туманны, иносказательны и не поддавались пониманию без пояснений всезнающих гуру. Но они крепко впечатались в память и подспудно загружали работой некие участки головного мозга, ответственные за выявление того, что неявно, за постижение непостижимого для логики линейного мышления.

И чудо произошло.

Трудяга от академической науки вдруг обрёл интуитивные способности, позволившие ему проникнуть в тайны мистических технологий, в понимание того, как прежние высокоразвитые цивилизации создавали артефакты, создание которых недоступно для наших современников.

Это были те знания, которым Демьяну Акимовичу хотелось смолоду и до старости посвятить всю свою жизнь и все силы.

Ему бы теперь иметь время для воплощения этих чудом обретённых знаний в недра материальных носителей!

Ему бы теперь силы «для большого журавлиного полёта».

Но короток полёт синицы и короток старческий век.

То, что осталось в наследство от чудесных знаний старика, было подобно лишь малой части сложной математической формулы, а другая, главная её часть, оказалась отсечённой косой смерти.

В тумане мистических тайн

В землянке перед маленькой иконкой Спасителя день и ночь горела лампада. День и ночь с короткими перерывами на сон и на скудную трапезу молился, обращаясь сквозь иконку к Сыну Божьему, отшельник – обычный грешник, удалившийся от мирских искушений.

Линии жизни на обеих его ладонях указывали, что смерть его уже близко.

Мистика открывается лишь тому, кто способен принять её всей душой, полностью, без остатка, без малейшей крупицы самовлюблённого критиканства. Ничтожнейшая попытка приостановить погружение в её неведомые глубины, «здраво их оценить», мгновенно разрушает мистицизм, вышвыривает сознание прочь.

Наша мнимая «здравость рассудка» подобна в этом случае взбесившемуся слону в лавке бесценных сокровищ, улетучивающихся от соприкосновения с грубым материальным миром.

Погружение в мистицизм подобно вхождению в царство сна, в котором открываются способности к решению загадок, недоступных бодрствующему уму, к высотам чувств, недостижимым для бескрылого «рассудочного анализа».

Обыватель падок до «необычного», ему подавай сенсацию.

– В наших краях объявился чудило – молится целыми днями в лесной глуши, а сам с бесами дружбу водит.

– Знаем мы этих хитрецов! Кто от алиментов так прячется, кто от полиции, а кто и от бандитов.

– Бабы говорят, что он пророк.

– Слушайте больше! Пророков в наших краях не бывает! Они лишь в святых местах обретаются!

*

Отшельник пришёл в ужас, когда к нему вдруг стали приходить откровения. Началось это с того, что к нему в землянку заглянул мужчина в камуфляжном одеянии, с автоматом:

– А ну, на выход!

Отшельник молча повиновался.

– Кто таков?

– Раб Божий Михаил. По отчеству Николаевич. По фамилии Махов.

– Документы при себе есть?

Отшельник вернулся в землянку, вынес коробочку с документами.

– Ого! А орден за что?

– За Афганистан.

– Ну, брателла! Я тоже «за речкой» кровь свою проливал. А теперь со своими бойцами беглых зеков ищу. Не видел?

И отшельник «увидел». Будто кадры из фильма.

– Да ты никак ясновидящий?

Беглых тогда взяли там, где указал отшельник.

«Господи! Откуда мне это удивительное видение? Если это во мне было наваждением от врага Твоего, то избави! Пусть враг Твой меня не мучает! А если от тебя, то остави, приму покорно как послушание воле Твоей Святой».

Вначале об этом даре узнали в тех местах, где служили бойцы, изловившие беглых зеков по наводке отшельника. Потом эта весть докатилась и до тех окрестностей, где отшельник обосновался для своих молитвенных бдений.

*

Соцопрос проводился по теме: Что хочет каждая женщина?

Одна «современная» девушка – дитя периода бездуховности – ответила:

«Денег. И секса».

Она не упомянула любовь. Эта девушка и мыслила, и жила в практично-цыничной плоскости, а любовь – это субстанция многомерная, выходящая за параметры плоскостного мировоззрения таких девушек.

Насколько и каким образом соотносимы эти далеко не конгруэнтные понятия «любовь» и «секс»?

Пожалуй, любовь без секса – это любовь, не нашедшая естественного, самой природой обусловленного воплощения, а секс без любви – это скотство.

Ни избыток денег, ни избыток секса не принесут бездуховному человеку счастья. Будет лишь бездушное насыщение, затем – скорое пресыщение, а в итоге – пустая и никчёмная судьба, как пусты и никчёмны его запросы на получение «денег» и «секса».

Миша рос и воспитывался в семье священника – человека смиренного, чистосердечного, искренно любившего Бога, как отца своего, а ближних своих, как самого себя.

С юности душа Миши жаждала настоящей любви к девушке и с чистым и добрым сердцем.

Но как-то не случилось ему встретить эту настоящую любовь.

В отшельничестве Михаил стоически усмирял потребности своей плоти непрерывным постом, а душу укреплял горячей молитвой.

«Душу – Богу, жизнь – ближним».

Но иногда накатывала на него истома тела, а в душу змеёй подколодной вползала тоска-злодейка по некой девушке с чистым и добрым сердцем, по настоящей любви. И тогда Михаил с ещё большим рвением начинал укрощать свою плоть постом, укреплять свою душу молитвой.

*

Михаил целиком уходил в заботу о братьях и сестрах своих во Христе, приходивших к нему за помощью. Иные, по молитве отшельника к Господу, получали исцеление от хвори, иные – подсказку к выходу из беспросветно тупиковых ситуаций.

От этого ухода в заботу об одном из страждущих братьев и произошло с отшельником то, что уготовила ему смерть.

Таково было предначертание свыше, отражавшееся в рисунке линий жизни на его ладонях, в том, как они обрывались, дотянувшись до рокового мгновения, завершающего короткую череду самых последних событий, переживаний и смыслов.

Тем страждущим горемыкой был юноша с пылким сердцем, искавшим свою невесту. В этом несчастном юноше отшельник увидел особым взором своим такие же страдания по любви, которые мучили в юности и его самого, которые долгим эхом овладевают и им самим в минуты, когда вдруг ослабевает его воля, опадает бушующее пламя его горячей молитвы.

Отшельник вошёл в астрал.

Взгляд, дающий ему зрение в нашем трёхмерном мире, расфокусировался, застыл.

Взгляд, дающий зрение в астрале, обрёл особую остроту и слился со всепроникающей интуицией.

И увидел отшельник картину страшной гибели девушки от зубов свирепых хищников, случившуюся много месяцев ранее.

С тяжёлым сердцем вышел отшельник из своего астрального путешествия.

«Мужайся, брат мой. Твоя невеста пребывает уже там, где нет физических страданий. Молись о светлой душе её», – проводил он сражённого этим известием юношу, осеняя его вслед крестным знамением и передавая ему часть силы своей души. А сам он вновь вернулся в астрал, на то же самое место, где погибла душа невесты несчастного юноши. Его звал туда девичий голос из более давнего времени. На том же самом месте, но многими годами ранее другую девушку настигла такая же смерть, мучительная и страшная. И понял отшельник, что эта другая девушка и есть та единственная, которая была бы его любовью, его счастливой судьбой, если бы не погибла в том распроклятом месте.

Отшельник возник перед нею, встав между девушкой и её неумолимой смертью.

Его тело обнаружили те, кто пришёл к нему за помощью. Они похоронили отшельника с большими почестями.

Теперь миряне продолжают просить отшельника о помощи уже на его могиле, и чудесным образом помощь от него получают.

Оглянись прежде, чем хохотать

Женщину корёжило от хохота. Казалось, что это бесы исторгали из неё такие звуки, настолько они были неприятны. Было в них какое-то бесстыдство. Компания, в которой она закатывалась от хохота явно смущалась от явной несообразности его звучания их культурному коду. Происходило это на пикнике, организованном сослуживцами и их жёнами на берегу тёплого Азовского моря с умеренным количеством спиртного и обильными закусками.

Мимо проходили две цыганки. Одна из них, старая, с сухими чертами лица и проницательным взглядом тихо проговорила:

– Большую беду на себя эта женщина таким нехорошим бесовским хохотом навлекла.

– Откуда ты это знаешь, тётя, – спросила её попутчица.

– Увидела я, как сзади неё проходила смерть и, услышав хохот этой женщины остановилась, молча ей погрозила и пошла назад, видимо, задумала что-то.

*

Накликала та женщина на себя очень большую беду. Её сын попал в автокатастрофу и сгорел заживо в своём автомобиле. Он горел и корчился от боли как раз в то самое время, когда мать его корёжило от хохота.

*

Есть в нашем многомерном и загадочном мире потусторонние силы, которые лучше не беспокоить. Находятся избранные, которые наделены умением общения с ними. Они могут с помощью этих неисчерпаемых сил и горы передвигать, и морские воды раздвигать для прохода по дну морскому, и ударом посоха о камень иссечь из него воду, дав начало Святому Источнику. Но гневаются те силы от всякого проявления бесовщины и обрушивают гнев свой на тех, в ком бесовщина правит торжество, например, изгаляясь над благолепием мира непотребным сатанинским хохотом. И если бы те, кто охвачен этим бесовским хохотом могли оглянуться назад, они бы такое увидели…

Однажды я стал орудием совершения кары над тем, кто, пребывая в облике человека, был вместилищем злобных бесов.

Это произошло через десять лет после нападения того изверга на меня и на мою жену.

Тогда, десять лет назад, я прогуливался с женой по дальним аллеям ночного парка. Нас пьянило колдовское очарование летней ночи, густой и сладкий аромат цветущей акации, мы купались в блаженстве нашей горячей любви. Нас мягко обнимало ласковое звёздное небо, для нас рассыпался трелями невидимый соловей. Одинокий встречный прохожий оставался за пределами нашего мира, в котором были только я и моя чудесная жена. Даже в тесной толпе мы были бы только вдвоём!

Неожиданно встречный прохожий вторгся в наш упоительный мир. Он толкнул меня в грудь.

«Старый знакомый? Я рад всем своим старым друзьям, но не в минуты слияния двух любящих сердец».

Взглянув в лицо прохожему, освещённое фонарями «дневного» света, я опешил: вместо дружеской улыбки – гримаса тупого, маниакально-сексуального предвкушения.

Это было последним моим впечатлением в той трагической ночи.

Толчок в грудь, который показался мне в тот момент дружеским из-за моего изменённого сознания от пребывания в мире необъятной любви, был ножевым ударом, отправившим меня в иной мир. В том мире была тьма, были падения в пропасть, бегство от чудовищ с искривлёнными формами, вызывавшими непреодолимые приступы тошноты, были провалы в ловчие ямы, где ужас обретал плоть, и был чёрт, выскакивающий из пустоты, как из табакерки, и сражающий меня гримасой тупого, маниакально-сексуального предвкушения. В том мире между жизнью и смертью надо мною колдовали великие чародеи реаниматологи. Их труд увенчался успехом только лишь потому, что я не знал о страшной кончине своей жены. Это она была причиной гримасы тупого, маниакально-сексуального предвкушения на лице напавшего на нас прохожего. То предвкушение воплотилось в долгий праздник утоления его мерзких сатанинских потребностей.

Если бы я узнал об этом тогда, когда бригада реаниматологов вытягивала меня с того света, я бы им не поддался.

Зачем мне жизнь без той, которая была и навсегда осталась для меня дороже жизни?

*

Прошло десять лет. Ни разу за всё это время я не возвращался к тому месту, где на меня и мою жену напал маньяк. Но в такой же день с наступлением сумерок мною вдруг овладело непонятное томление. Оно полностью затмило мой разум и стало управлять моими действиями, заставив меня выйти на прогулку по тому же маршруту, как и в тот роковой вечер. Я шёл, и моя память с невероятной точностью и яркостью воспроизводила посекундно каждое слово, каждое движение моей жены. В этом была какая-то нездоровая, болезненная притягательность, затянувшая меня в свою стремнину, из которой я уже не мог и не желал бы вырваться. Пожалуй, я бы даже оказал самое решительное сопротивление любым попыткам отвлечь меня от тех надрывающих мою душу воспоминаний. Так, шаг за шагом, я приблизился к тому месту, где случилась трагедия. Казалось бы, не было ничего удивительного и в том, что я «увидел» одинокого прохожего, который вдруг вторгся в тот мир, где мысленно я вновь был вдвоём со своей прекрасной, необыкновенной, горячо любимой женой. Но я испытал потрясение, отчётливо осознав, что всё «виденное» мною до этого момента как воспоминание давнего прошлого исчезло, уступив место настоящему. Маньяк шагнул из ужасной десятилетней давности в настоящее. Я тут же узнал его. И теперь уже не он, а я вторгся в его мир.

Он тоже меня узнал.

Вероятно и он оказался в это время и в этом месте под воздействием таких же сил, которые привели сюда меня.

«Готовься ответить за смерть моей жены, негодяй», – сказал я тихо. Убивающе тихо и твёрдо.

Маньяк оторопел на секунду, но быстро опомнился, выхватил откуда-то финский нож и медленно, зловеще, по-змеиному раскачиваясь, двинулся на меня, оскалившись тупой, маниакально-плотоядной улыбкой.

Я отшагнул назад и поманил его левой рукой, приняв левостороннюю стойку.

Увидев, что у меня нет оружия, маньяк сдержанно хрюкнул, но, не сумев до конца сдержаться, закатился неудержимым, гадким, сатанинским хохотом. Он хохотал и не мог остановиться. Это было похоже на временное умопомешательство.

Мне показалось, что я увидел, как сзади к нему подошла и остановилась в выжидании смерть.

В высоком прыжке я провёл резкий удар ребром ноги в область его сердца.

*

Тогда от смерти в той короткой схватке меня спасло то, что, проведя удар ногой в область сердца маньяка, я приземлился в низкой стойке. Пуля, прошившая сердце маньяка со спины, просвистела у меня над головой. Возле нас, как из-под земли, возникли бойцы из группы захвата. Они «пасли» маньяка для взятия с поличным.

Мой случай им вполне подходил.

Обе травмы, нанесённые маньяку были признаны смертельными (и моя, ударная, и спецназовская, огнестрельная).

Напрасно тогда маньяк не оглянулся перед тем, как закатиться непотребным сатанинским смехом.

Возможно ему, как и мне, показалось бы, что сзади к нему подошла и остановилась в ожидании смерть.

Пожил бы ещё немного, пока идут следствие и суд, пока пройдёт остаток его дней в колонии для приговорённых к пожизненному лишению свободы…

И я там был

Я шёл по широкому полю, по бездорожью, вдыхая пряные запахи девясила, донника, калуженицы. В траве стрекотали кузнечики, мимо меня неуклюже пропорхала бабочка-капустница, блеклая, как большинство полевых цветков. В небе пролетели две ласточки, предсказывая своим высоким полётом ясный, погожий денёк. Я запоминающе оглядывал эти новые для меня окрестности недавно купленной дачи. Свежесть положительных впечатлений расположила меня к мечтательности.

Мысли мои закружились и помчались в том направлении, которое занимало меня последнее время: я – отважный путешественник во времени, изучающий знания древних цивилизаций до того, как они окажутся безвозвратно утраченными. Первым местом, куда я отправился в поисках утраченной мудрости была Александрийская библиотека в период её расцвета – III – II века до нашей эры. Объём её фонда тогда доходил до 400 000 папирусных свитков (около 100 000 книг среднего современного издательского стандарта). В него входили любые письменные работы. Только малая часть того объёма имела непреходящую ценность научных и мистических знаний. По предположениям некоторых исследователей, в результате боевых сражений и пожаров могли быть утрачены руководства по уникальным мистическим практикам и технические секреты, полученные от представителей иных (возможно, даже неземных) цивилизаций.

Я знал, как можно сузить поле поиска этих драгоценных секретов.

Ключ к этому поиску создавался Каллимахом из Кирены.

Из мечтательности меня неожиданно вывел (вырвал наигрубейшим образом!) пронзительный, скребанувший, как железом по стеклу, птичий крик. Я метнул быстрый взгляд на перехват источника этого гадкого крика и увидел, кружившую надо мною ворону.

«Что за дьявольщина?!»

Крик был не вороний, но никакой другой птицы в том месте не было. И, будто бы, для того, чтобы развеять мои сомнения, ворона вновь повторила такой же препротивнейший крик, вызывающе смотря мне в глаза.

«Фу! Какая мерзость!»

Ворона полетела туда, где над степью колыхались восходящими потоками горячие струи марева.

В это время, нарушая все законы оптики, марево, подобно приливной морской волне, хлынуло в мою сторону и окатило меня с головы до ног. Я невольно прикрыл глаза и задержал дыхание, как если бы в самом деле был накрыт набежавшей приливной волной. Когда я открыл глаза, то обнаружил себя в мрачном подземелье, освещённом рядами факелов, закреплённых вдоль кирпичных стен, сходящихся полукругом в низко нависающий свод.

В свете факелов я увидел трёхметрового монстра, стоящего на мощных задних лапах с коровьими копытами. Его крупная голова была увенчана козлиными рогами. У него были мускулистые руки и могучий торс, густо заросший длинной серой шерстью. Узловатые пальцы его рук своими кривыми когтями напоминали лапы орла в трёхкратном увеличении. Взгляд его красных от природы или от света факельного огня глаз источал сатанинскую прозорливость и властность.

Первым звуком в этом жутком месте был голос, который я недавно слышал от вороны, но это была уже не ворона, а сгорбленная старуха, одетая в потрёпанную одежду под цвет вороньего оперения. Она вышла из-за моей спины и прогорланила в подобострастном поклоне перед монстром, указывая ему на меня:

«Вот тот, которого ты призывал к себе, мой повелитель!»

Когда заговорил монстр, я тут же узнал его голос, звучавший прошедшей ночью в моём удивительном сне. В том сне я был одним из учеников Каллимаха, призванных помогать ему в формировании и систематизации фонда царской библиотеки, получившей наименование Александрийской. Каллимах, прославившийся в веках как величайший поэт, эпиграмматист, мифограф и писатель, был одержим созданием «Таблиц» (аннотированного каталога Александрийской библиотеки). Он доверил мне вычитывание тех манускриптов, которые не содержали в себе ни художественной прозы, ни поэзии, ни исторических сведений. Древние свитки, с которыми я должен был работать, были исписаны либо «странным набором слов», либо «сложными чертежами с пояснениями», далёкими от интересов Каллимаха. Всё это не затрагивало его сердца. А моё сердце воспламенялось огнём стремления к познанию чудодейственных заклинаний, состоящих из «странных наборов слов» и творящих великое волшебство, и к техническим изобретениям неведомых высокоразвитых цивилизаций, запечатлённых в «сложных чертежах с пояснениями». На каждый такой манускрипт я должен был подготовить черновой набросок аннотации, которая перерабатывалась Каллимахом согласно разработанным им стандартам.

В своих черновых набросках аннотаций я утаивал от учителя величайшую практическую ценность содержимого тех манускриптов, представляя их «творениями многотрудными для понимания, но лишёнными какой бы то ни было пользы».

В том сне Каллимах, не имея возможности лично вникать содержимое каждого свитка, полностью мне доверял, считал меня одним из лучших своих учеников и помощников, называл меня «мой дорогой Амадео».

В конце того удивительного сна я и услышал вдруг голос, источающий сатанинскую прозорливость и властность. Тот голос произнёс:

«Приди ко мне, предстань передо мною как перед твоим повелителем, и ты получишь желанный доступ к сокровенным тайнам манускриптов, не сохранившихся до нашего времени в результате войн и пожаров».

Я проснулся под сильным впечатлением от того сна. Во мне жёстко сцепились в борьбе два чувства: вера в то, что сон этот не простой, что в нём есть некое пророчество, и чувство связи с реальностью, исключающей самою возможность моего пребывания в древнем временном измерении в качестве ученика и помощника Каллимаха.

В пылу нешуточной схватки мои чувства катились, будто в собачьей свалке, то одерживая верх одно над другим, то меняясь местами.

Ранняя утренняя прохлада тем временем сменилась предполуденной жарой, и я вышел из душного летнего домика во двор, на свежий воздух. С поля, подступающего к моему дачному участку, потянуло лёгким ветерком, принесшим запахи степного многотравья. Я пошёл навстречу этому ветерку и этим чарующим запахам.

«Славненько я прогулялся!» – подумал я, содрогаясь под пронизывающим взглядом дьяволоподобного монстра.

«Так вот чей голос призывал меня в моём сне явиться и предстать перед говорившим!»

А голос монстра (узнанный мною как голос из моего диковинного сна) продолжал:

«…Мы оба хотим одного и того же: получить доступ к древним знаниям, утраченным в сражениях и пожарах. Я получу доступ к этим знаниям через твои глаза и уши», – сказал монстр, и я в тот же миг оказался… на родине Фаросского маяка, одного из 7-и чудес древнего мира, где находится средиземноморский портовый город Александрия.

В тот миг я оцепенел от неожиданности такого молниеносного перемещения в пространстве.

– Амадео! – окликнул меня мой учитель, и я обрёл всю полноту восприятий нового места и того старого времени, в котором я – один из лучших учеников и помощников знаменитого Каллимаха из Кирены, имеющего ключ к великим древним знаниям.

– Довольно прохлаждаться, мой дорогой помощник! Сегодня у нас с тобой очень много работы, – озабоченно хмурился Каллимах. – Все ранее подготовленные тобою черновики я уже переложил на подобающий слог. Я жду о тебя новых наработок.