Текст книги "Любовь от начала до конца"

Глава седьмая
Я к тебе не подойду

Через несколько дней после приезда я позвонил тебе. Позвонил не из дома, а с улицы. Помню, как долго разыскивал телефон-автомат, который был бы свободен и при этом удалён от людных мест. Нашёл его на новом корпусе пединститута, где ты потом училась.

Было солнечно и очень жарко. На мне были простенькие польские техасы, которыми я гордился. Улучив минутку, когда у входа в институт никого не было, я взбежал по ступенькам и со стеснённым от волнения дыханием набрал твой хорошо заученный номер: 65–42–19.

– Тоня… Здравствуй. Узнаёшь?

По твоему оживлённому голосу я понял, что ты обрадовалась, и это придало уверенности. Мы поговорили на разные темы, и только о своём визите в пионерский лагерь я умолчал. Разговор об этом я приберегал для нашей встречи. Я ведь и звонил не только для того, чтобы услышать твой голос, я хотел назначить тебе свидание. Свидание… Слово – то какое, пугающее. Нет, я сам себе даже не произносил это новое для меня слово. Просто, мол, хочу увидеться с тобой. Поговорить. Прогуляться.

В таких же словах о своём намерении я сказал и тебе.

Ты с радостью согласилась.

Но где мы увидимся?

– Тоня, приезжай на детскую железную дорогу, – предложил я. – Знаешь, где это?

Через час… На вокзале…

Ликующий от одной только мысли, что увижу тебя, что мы будем одни, я отправился на автобусную остановку.

Я и верил, и не верил, что моя сокровенная мечта так приблизилась, что еле сдерживал радостную улыбку.

Мамина детская больница, высоченный памятник чекисту Феликсу Дзержинскому в серой каменной шинели до пят, автовокзал…

До детской железной дороги доехал быстро.

Тебя ещё не было, и я стал прогуливаться вокруг вокзала, поглядывая через огромные сквозные окна здания, чтобы не пропустить твоё появление. И тут с огорчением увидел, что здесь из нашего класса я не один. Меня встретили ребята и начали расспрашивать, что я тут делаю и не поеду ли с ними на озёра. «Так, просто гуляю…». «Наверное, поеду…».

А выйдя из здания вокзала на площадку, и вовсе растерялся. Недалеко от перрона в группе девчонок стояла ты. Светлая блузка с тёмной юбкой, белые туфли на каблуке. Не знаю, то ли тот самый каблук подействовал на меня, то ли и без того всё обстояло так, что я просто не представлял, как мне теперь себя вести. Я не решался подойти к тебе, пока ты стояла в кругу своих одноклассниц.

Ситуация нелепая.

Мы кружили группками по площадке, то сходясь, то расходясь. Обменивались быстрыми взглядами, после чего всякий раз я чувствовал себя всё более скверно. И вот, выйдя в очередной раз из вокзала, обнаружил, что тебя нет. Как бы ненароком повёл ребят в одну сторону, в другую… Я с горечью понял: ты уехала. Мне здесь больше делать нечего. Я отправился домой.

По пути всё думал, что надо позвонить тебе, извиниться, всё объяснить… А что объяснять? Что я робкий, нерешительный? Что я не смог найти выход из этой ситуации… Нет, у меня язык не повернётся такое сказать. Тогда хотя бы извиниться.

Приехал к тому же телефону-автомату, с которого назначал свидание. Уже не обращая ни на кого внимания, снял трубку, медленно покрутил металлический диск. Долгие гудки из трубки. Доносятся издалека, будто с другого края Вселенной. Щёлк. Монета провалилась, и я услышал твой голос.

– Тоня, это я…

В ответ молчание.

– Тоня, извини меня, – выдавил я из себя. – Так получилось…

– Извиняю, – тихо сказала ты. И в этот момент твой голос мне показался грустным-грустным.

Спросил, чем ты сейчас занимаешься, и сразу почувствовал нелепость вопроса. Замялся. Разговор не клеился, и через несколько минут мы попрощались. Я пообещал, что позвоню тебе.

Трубка повешена. Не слышен больше твой такой родной и близкий голос.

Я сбежал вниз по ступенькам и неспеша побрёл в сторону стадиона. На душе было мрачно и тоскливо. Меня всё не отпускала мысль, что вот я здесь один и ты там дома одна. И это в то время, когда мы хотим быть вместе. И можем быть вместе, но, тем не менее, мы врозь…

Приезжая каждый год в Запорожье к родителям после отъезда в Россию, я всегда приходил на детскую железную дорогу. Выходил на перрон и подолгу просто стоял и смотрел, вспоминая тебя, твоё лицо, улыбку. И думал о том, что об этом неудачном эпизоде в наших отношениях ты никогда даже словом не обмолвилась.

Тоня, Тонечка…

* * *

Ни моё нерешительное поведение в пионерском лагере, ни тот случай на детской железной дороге не испортили наших отношений. Может быть, ты не придала этому значения, а может, не хотела слишком серьёзно к этому относиться, потому что любила меня? Наши отношения продолжились. И снова мы виделись почти каждую перемену.

Несмотря на то, что ваш класс находился этажом ниже, ты постоянно приходила к нам, и мы в компании Вали Белан и Наташи Николаенко кучкой просиживали за партами. Иногда выходили в коридор. Мои одноклассницы были нашими проводниками. Дружба с ними позволяла тебе видеться со мной, а мне с тобой. Но главным связующим звеном для меня и тебя была Валя.

Мы дружили и за этой дружбой ничего не замечали вокруг. Особенно я. В этой дружбе было что-то почти родственное. Поздравительные открытки вы мне подписывали так: Твои сёстры Валя и Тоня. Помню, мы на ученических резинках написали чернилами Т. Р. В. (Тоня, Рома, Валя). Это была наша печать. Мы, шутя, ставили эти оттиски на ладонях, тем самым подтверждая, что нас связывают особые отношения. Глядя на нас, ребята из моего класса посмеивались. Однажды наш главный хулиган Олег Ганжа попросил меня разжать руку, ухмыльнулся и сказал:

– Делать, что ли, нечего, руки пачкаете.

Тогда же, в начале учебного года, состоялось родительское собрание, где собрались родители и ученики наших классов. В школу пришёл мой папа.

Я не помню, как прошло это собрание. Помню только, как мы выходили из школы.

Каким-то непостижимым образом мы снова оказались недалеко друг от друга. Ты с мамой чуть впереди, а я с отцом сзади. Я что-то отвечал папе, а ты что-то рассказывала маме. При этом мы украдкой поглядывали друг на друга, и даже когда не смотрели – всё равно чувствовали взаимное присутствие и замечали, что делает другой. Я был уверен, что наших тайных взглядов никто не замечает. Каково же было моё удивление, когда ты мне потом сказала, что как только мы с отцом повернули в сторону отделения железной дороги, твоя мама спросила: «Это он?».

Ты поинтересовалась, почему она так думает, и твоя мама с улыбкой ответила: «Думаешь, ничего не видно?»

А мы и вправду думали, что ничего не видно.

Глава восьмая
В «Космосе»

К этому времени Валя Белан переехала в новый частный дом, который находился на Южном посёлке в микрорайоне «Космический», а в просторечии «Космос». И пригласила нас на новоселье.

Ты была отличница, а мы тебя втянули в свою безответственную компанию. Ты раньше не прогуливала… А тут пришлось уйти с двух последних уроков. Валя уехала ещё раньше, чтобы подготовиться. Помню, как мы скрытно вышли из школы и направились в сторону проспекта Ленина. В новом учебном году это была наша первая с тобой встреча за пределами школы. С нами, конечно, была ещё разговорчивая Наташа Николаенко, но она мне не мешала, а наоборот, даже помогала своим присутствием.

Мы были веселы и возбуждены, чувствуя себя тайными прогульщиками, и радовались, что сейчас вместе. На проспекте сели в троллейбус и поехали в сторону «Космоса». Дороги я совсем не помню. Помню только, что когда мы вышли из троллейбуса, то перешли на другую сторону и углубились в проулок возле небольшого продовольственного магазина.

Наташа уже бывала у Вали и потому вела нас уверенно. Прошли один перекрёсток, другой, свернули вправо на небольшую улочку.

– Здесь, – сказала Наташа.

Зашла во двор, заглянула в окно, постучала и звонко крикнула:

– Принимай гостей, хозяйка!

Дверь отворилась и появилась Валя. На ней был передник, она улыбалась и что-то жевала.

– Здравствуйте, гости дорогие, прошу в дом, – театрально сказала она и гостеприимно повела рукой. – Только у меня ещё ничего не готово.

И добавила уже простым, натуральным голосом:

– Не успела, девчонки.

– Ничего, мы поможем, – весело ответила ты.

Домик у Вали был маленький, потолки низкие. Помня её прежнее место жительства, где им принадлежала половина дома, я тогда ещё подумал: «Зачем же они поменялись?». Но спрашивать не стал. Меня интересовала только ты, и я весь был поглощён только тобой.

Кухонька находилась рядом, через прихожую, и вы все тотчас направились туда. Я пошёл за вами и поинтересовался – может, чем помочь?

– Вот, неси, – с улыбкой протянула ты мне салат оливье, и я отправился обратно.

Через минуту ты зашла в комнату, что-то поставила на небольшой столик, стоявший посередине, и на какое-то время мы остались наедине. Полумрак. Атмосфера в комнате сразу наэлектризовалась. Хотелось говорить с тобой, но я не знал о чём. Хотелось спросить, как твоё настроение, но мне казалось, что мы с тобой ещё не настолько близки, чтобы об этом спрашивать. Но и не настолько далеки, чтобы говорить о всяких пустяках.

Ты выручила меня.

– Хорошо здесь, правда? – сказала ты просто и от звука твоего голоса, прозвучавшего совсем рядом, у меня даже в горле перехватило.

Подошла к окну и заглянула в него.

– Вишни под окном… Тишина…

– Да, хорошо, – согласился я и стал рядом с тобой.

Хотел ещё что-нибудь сказать, но тут вошли Валя и Наташа.

– Всё готово, – громко сказала Наташа.

– Садимся, – скомандовала Валя. В руках у неё была бутылка наливки.

– О-о! – воскликнул я, испытывая прилив радости от короткого разговора с тобой. – И песни петь будем?

– А что, можем и спеть! Нам недолго, – ответила Наташа.

Мы сели за столик.

– Рома, приступай к своим обязанностям, – сказала Валя.

Я откупорил бутылку и разлил тёмно-красное вино в небольшие рюмочки. Мы выпили. Через десять минут уже всем было весело. Стали дурачиться, рассказывать анекдоты и шутить. С Наташей у нас вышел какой-то спор, и я поддерживал его только потому, что хотелось немного подразнить её. Не находя аргументов в ответ, Наташа воскликнула:

– Всё! Хватит! Тебе вредно пить, – и забрала мою рюмку.

Я взялся её отнимать, но Наташа ударила меня по рукам. В запальчивости и шутя, конечно. Ты тут же перегнулась через стол и чуть оттолкнула Николаенко. При этом что-то сказала, после чего девчонки ещё громче засмеялись, а ты засмущалась и отвернулась.

– Что? – не расслышал я.

Ты слегка хлопнула ладонью по столу и требовательно попросила девочек:

– Молчите!

Не знаю почему, но мне подумалось, что ты сказала что-то не очень приятное для меня. Я всё ещё помнил пересказанный Швецовым разговор с тобой. Может, посмеялась надо мной, а теперь хотела скрыть это? Я не стал настаивать, но всё оставшееся время уже не дурачился, пытаясь догадаться по смешливым гримасам девчонок, что же ты сказала.

Через час или полтора мы вышли от Вали и отправились к остановке. Шли все вместе. А потом мы с Валей обогнали вас, и я стал допытываться, ну что же ты всё-таки сказала.

– Рома, не могу. Ты же слышал. Тоня просила… – мягко упорствовала Валя.

– Наверное, что-нибудь… плохое? – упавшим голосом сказал я.

Валя глубоко вздохнула, сжала губы так, что на щеках у неё появились симпатичные ямочки.

– Тоня сказала: не трожьте моего Рому… Ну, успокоился?

«Моего Рому»…

Мне стало очень стыдно за то, что я подумал, будто ты можешь что-то плохо сказать обо мне. Даже прибавил шагу, чтобы вы с Наташей случайно не услышали наш разговор с Валей. Вместе с тем почувствовал благодарность к тебе и огромное облегчение.

В тот день я сказал себе, что никогда больше не буду думать о тебе так.

Как «так»? А вот «так»…

Глава девятая
Рядом с тобой

Эти первые два осенних месяца были самыми счастливыми в новом учебном году. В школе затруднений не возникало. И с тобой отношения наладились. Я успокоился. Нет, я не стал тебя меньше любить. Просто ушла тревога, и стало легко на душе.

Мне казалось, что теперь так будет всегда.

Часто звонил тебе по телефону, и мы договаривались о встрече. Встречались вечером, часов в восемь, уже перед тем, когда начинало темнеть – на углу начальной школы. Я приходил первым и минут десять в ожидании тебя расхаживал вдоль школьного забора. Ты никогда не опаздывала.

Я замечал тебя ещё издали. На тебе был коричневый и модный тогда болоньевый плащ, на ногах – белые туфли. Внутренне подбираясь, я лихорадочно вспоминал заготовленные слова и шёл навстречу. Не доходя несколько шагов, ты озарялась улыбкой:

– Здравствуй…

Переполненный чувствами, я в первые мгновения ничего не мог сказать, и мы шли молча. «Да, я в любовь поверю, когда молчим вдвоём…». Помнишь такую песню? Сколько в этом пропитанном чувствами молчании нежности, юношеской робости и желания быть смелым…

Но молчать всё время нельзя, и я задавал ничего не значащий вопрос:

– Как твои уроки?

Ты отвечала, и дальше разговор складывался сам собой.

– Пойдём здесь походим, – показывал я на аллею, которая протянулась от угла школы до стадиона.

– Пойдём, – легко соглашалась ты, и мы, перейдя дорогу, углублялись в её тенистое пространство.

Это было самое укромное место в округе. Свет от фонарей терялся в верхушках раскидистых тополей, и от этого аллея всегда казалась сумрачной. По этой аллее я ходил в школу и знал, кого могу там встретить, что после случая на детской железной дороге было немаловажно.

Мы медленно ходили с тобой из конца в конец, разговаривали и чувствовали себя счастливыми. Прогулка продолжалась обычно час-полтора. Не помню уже, о чём были наши разговоры. Наверное, о чём-то незначительном. Я слушал твой голос, радовался, что ты рядом со мной, что я могу повернуться к тебе и видеть близко твоё лицо. Могу улыбнуться тебе и увидеть ответную улыбку…

Возможно, тебе это как девочке не понятно, но это был для мальчиков ещё и возраст гиперсексуальности. Очень трудный возраст. Мальчишки только и говорили про девчонок всякие скабрезности, тем самым компенсируя свою сексуальную неудовлетворённость. В мечтах чего только не фантазировали! И я не был исключением. Но я не помню, чтобы в этом возрасте ты присутствовала в моих эротических фантазиях.

Может, надо было более приземлённо думать о тебе?

Может, я бы тогда вёл себя смелее?

Но думать о тебе по-другому я не мог. Иначе я не смог бы тебя так любить. А если не любить, тогда зачем всё это?

Когда время истекало, ты извиняющимся голосом, мягко, но в то же время твёрдо говорила:

– Рома, мне пора.

Я вздыхал, и мы шли к перекрёстку. Доходили до угла школы, после чего ты тихим нежным голосом говорила: «До свидания», и предупреждала, что дальше пойдёшь одна.

Последний взгляд, последняя улыбка…

Не знаю, догадывалась ли мама о том, что я вернулся со свидания. Я молчал как партизан, но, кажется, мой счастливый вид выдавал меня с головой.

Глава десятая
Волшебный вечер

В то время я уже увлекался рок-музыкой. Откуда пришло это увлечение, рассказывать долго, но помню, что в моём классе больше никто этим не интересовался. Да и в твоём, кажется, тоже. Как я находил друзей по этому увлечению, уже не помню, но такие друзья у меня были. Через них я узнавал музыкальные новости и доставал редкие, но модные в то время записи. А ещё слушал радиостанции «Голос Америки», «Свобода», «Немецкая волна» и британскую Би-Би-Си. Но только музыкальные программы. Вообще по тем временам для своего возраста я в музыкальных вопросах был мальчик, как теперь говорят, продвинутый.

При этом не помню, чтобы мы с тобой когда-нибудь говорили о рок-музыке. Наверное, мне казалось, что тебе это не интересно.

Так вот, однажды мне удалось на один вечер достать альбом «Битлз» «Вечер трудного дня». Наверняка ты слышала самые известные песни из этого альбома – весёлую и заводную Can`t Buy Me Love, которую переводили как «Мою любовь не купишь», и мелодичную, пропитанную печалью «И я люблю её», а по-английски And I Love Her. Пол Маккартни написал её после того, как от него ушла любимая девушка.

Это была такая удача!

У меня уже был свой бобинный магнитофон «Дайна». Я выпросил у приятеля ещё один магнитофон, соединил их шнурами, поставил чистую бобину… Тут открылась дверь в комнату, и мама позвала:

– Рома, тебя к телефону.

Ну, кто это ещё… Было уже поздно, а завтра я должен был вернуть магнитофон и запись обратно. Движимый нетерпением, когда тебя отрывают по пустякам от важного дела, я побежал к телефону.

В трубке раздался голос Вали Белан:

– Ромка, привет. Нам срочно нужна твоя помощь, – с присущим ей юмором сказала Валя. – Мы с Тоней у Наташи Николаенко. Уже темно, а Тоне нужно домой. Живёт она далеко, сам знаешь. Ты сможешь её сейчас проводить?

Тоня? У Наташи Николаенко? В такое время…

В этот момент я испытал чрезвычайно противоречивые чувства. С одной стороны «Битлз»… Я давно мечтал об этой записи, и если мне не удастся её сегодня переписать, то ещё неизвестно, когда она попадёт мне в руки. С другой стороны – ты… Мне бы очень хотелось совместить одно и другое. Но как это сделать?

Да никак.

И как я ни хотел стать счастливым обладателем альбома битлов, почувствовал, что, несмотря на все мои сомнения, решение уже созрело:

– Мам, я ненадолго.

– Кто это звонил? Куда ты собираешься? – забеспокоилась мама.

– Во двор выйду. Мне нужно. Я быстро.

Я продолжал врать и одевался. Всё, что я успел сделать – выключить магнитофоны и задвинуть под стол.

Уже через десять минут я бежал, летел в сторону дома Наташи Николаенко.

Нажал на звонок. Дверь быстро открылась. Вы были уже в прихожей, и Наташа Николаенко сразу же в присущей ей назидательной манере начала выговаривать:

– Ты что, через Малый базар шёл? Вот ещё бы пять минут…

Ты стояла возле трюмо и улыбалась, слушая притворно-гневную тираду Наташи. Вали уже не было. Я молчал, ожидая, пока Николаенко перестанет изливать на меня упрёки. Вы быстро попрощались, и мы с тобой вышли на улицу.

Темнота сгустилась до черноты. Мы прошли через освещённые дворы, мимо нашей школы, и вышли к железнодорожной больнице. Когда перешли дорогу, я невольно напрягся, потому что в этом месте мы с тобой прощались. Я ждал, что ты сейчас скажешь свои обычные слова: «Рома, дальше я…». Но ты ничего не говорила.

У тебя было приподнятое настроение. И хотя я ещё не освободился до конца от чувства досады, что не удалось переписать альбом любимой рок-группы, но твоё состояние быстро передалось мне, и мы с тобой весело болтали.

Я заметил, что в твоём настроении, в наших разговорах было что-то новое. Если прежде мы просто гуляли, то теперь говорили друг с другом как влюблённые, уверенные, что каждый из нас любит и любим. А ведь я так ни разу и не сказал, что люблю тебя… Как я жалел об этом!

Возле железнодорожного моста я снова напрягся, ожидая, что ты меня сейчас оставишь здесь, а дальше пойдёшь одна. Этот мост был для меня своеобразной разделительной полосой, где по обе его стороны существовали два как бы совершенно отдельных мира. Один мир тот, в котором жил я. Мне он казался более светлым и интеллигентным. И другой мир… Бараки, хулиганистые парни, крикливые тётки, выпивающие прямо возле ларьков мужики.

Мы зашли под мост. Над нами прогрохотал маневровый тепловоз. Ты посмотрела на меня с некоторым лукавством и спросила:

– Моя бабушка говорит, что я похожа на японку… Правда? Или разыгрывает?

В глазах весёлые искорки.

Я посмотрел изучающе на тебя. И хотя в твоём смуглом лице действительно проглядывало что-то восточное, но я не понял по твоему голосу, нравится тебе это или нет, и на всякий случай, как мне казалось, занял твою сторону:

– Да нет… нет…

Ты улыбнулась. Я видел, что тебя переполняют какие-то невысказанные чувства, что они не дают тебе покоя, и ты подыскиваешь слова, чтобы их высказать. Но не прямо, а так, чтобы и ничего лишнего не сказать, и чтобы всё было понятно.

Собралась с духом и сказала фразу, от которой перехватило дыхание:

– У меня мама спрашивает… Вы так часто встречаетесь… Вы что, решили пожениться? Вам же только четырнадцать…

Сказала, и тут же осеклась от своей смелости. Я смутился.

Мы повернули на какую-то улицу и неспеша двинулись к твоему дому. Я никогда не был здесь и по ходу всматривался в каждую пятиэтажку, пытаясь угадать, где именно ты живёшь. Если бы ты указала на первый попавшийся дом и сказала: «Вот мой дом. Здесь я живу», я бы сразу в него влюбился.

Дошли почти до конца улицы и остановились возле последней пятиэтажки.

– Вот, я здесь живу, – сказала ты.

Это лучший дом в Запорожье! Лучший дом в мире!

Мы стояли молча, глядя по сторонам, но не проявляя нетерпения. И вдруг ты спросила:

– Хочешь, посидим ещё немного?

Я обрадовался, но не увидел ни одной лавочки. Неужели во дворе?

– Где? – спросил я на всякий случай.

– Пойдём. У нас тут есть своё место.

Плакучие ивы возле дома закрывали густыми кронами палисадник. Мы прошли через него вдоль тёмных зарешеченных окон первого этажа. Первое окно находилось высоко, а все последующие прижимались к земле. Остановились возле последнего, за которым находилась дверь в… «Домоуправление», – прочитал я.

– Вот, – показала ты на карниз. – Можно здесь посидеть. Ты садись, а я родителей предупрежу.

Я ждал тебя и не мог нарадоваться свалившемуся на меня счастью. Мы вместе! И всё так хорошо! Меня просто распирало от глупой мысли, что я сейчас, будто Золушка, попал в сказочную страну, где быть счастливым так же естественно, как и дышать.

Мелькнула тень, и я снова увидел твоё улыбающееся счастливое лицо.

– Мне разрешили пятнадцать минут, – сказала ты и добавила: – Садись. Здесь удобно.

– Только пятнадцать? – изобразил я шутливое огорчение.

Ты махнула рукой, мол, не придавай значения.

Мы сели. Окно было узкое, и места на карнизе на двоих еле хватило. Но меня это даже обрадовало. Мы впервые с тобой сидели так близко, почти прижавшись друг к другу. Я чувствовал через куртку и плащ твоё тело. Говорили о всяких пустяках, посмеивались над одноклассниками. Ты разомкнула руки и потёрла ладонью колено. Мне захотелось взять тебя за руку. Я преодолевал робость, набирался смелости… и тут…

– Тоня, уже поздно, – раздался голос твоей мамы из окна над нами.

– Я сейчас, – ответила ты, и мы продолжали сидеть.

Теперь мог выйти твой отец и строго потребовать «немедленно домой», как это было у меня с одной девочкой в Бердянске. При мысли об этом я сдержал свой порыв. Над нами снова прозвучал голос твоей мамы:

– Тоня, иди домой.

По её голосу ты, наверное, поняла, что это более строгое предупреждение, и ты не можешь ослушаться.

Мы встали и пошли. На углу дома остановились, ты улыбнулась и сказала на прощание:

– Пока.

Пока… Раньше ты всегда говорила «до свидания».

Возвращаясь домой, я еле сдерживал себя. Мне хотелось радостно бежать куда глаза глядят. Хотелось лететь. Почему люди не летают, как птицы? Я бы сейчас взлетел высоко-высоко и кружил над твоим домом, вспоминая твои глаза, твою улыбку, твои руки…

Японка…

Это моё последнее хорошее воспоминание о наших отношениях, о моей любви к тебе. Больше вспоминать нечего.

На осенние каникулы я уехал с отцом к родственникам, а когда вернулся, всё уже было по-другому. Почему? Что произошло? Не знаю. Да я никогда и не хотел узнать. Боялся открыть для себя нечто такое, от чего бы у меня вообще в голове помутилось.

На мои звонки ты уже не отвечала. А когда я до тебя всё-таки дозванивался, выяснялось, что ты занята и встретиться мы не можем. Раньше ты была всегда свободна. Так продолжалось некоторое время, а потом…

Ну, что было потом, я уже рассказал.