Текст книги "Любовь от начала до конца"

Глава восьмая
Уходи к ней

Этого следовало ожидать. Мне давно уже подавались знаки, но ослеплённый чувствами к тебе, я не обращал на них внимание. Наверное, поэтому всё произошло для меня неожиданно.

В тот день мы собрались с Леной на фитнес. Я пришёл с работы пораньше и увидел её в подавленном настроении. Высокая стройная Лена будто ссутулилась. Глаза у неё были красные и припухшие. Было видно, что она плакала.

– Пойдём на фитнес? – спросил я, насторожившись.

– Я не пойду, – ответила Лена.

Мне подумалось, что она поссорилась с дочерью. У Лизы ещё не закончился переходной возраст, и она частенько нам дерзила. Но Лиза была в хорошем настроении. Значит, не Лиза. Тогда в чём дело?

– Что-то случилось?

– Нет, – ответила Лена, пряча глаза. – Просто плохое настроение.

Я не стал допытываться, но тут же прошёл в кабинет, открыл ящик стола и просмотрел свои бумаги, которые касались тебя. Всё в порядке. Бросился к компьютеру. Так и есть! Компьютер не запаролен. Память моего мобильника была переполнена эсэмэсками к тебе, и я два дня назад перенёс их в компьютер. Я пожурил себя за легкомысленность и поставил пароль. У меня даже мысли не возникло, что Лена может без разрешения прочитать то, что ей не предназначается. Но всё-таки появилось нехорошее чувство.

Ладно. Я ведь не делаю ничего плохого.

На фитнес я ушёл один. Вернулся поздно. С дороги позвонил тебе. Мы хорошо поговорили, и я сразу же сел за компьютер, чтобы записать для тебя на новенький плейер песни советских ВИА, которые звучали в пору нашей юности.

Где-то в двенадцатом часу ночи ко мне в кабинет заглянула Лена. Она была в белой короткой ночнушке, лицо серьёзное и расстроенное.

– Ты не мог бы перебраться спать в кабинет? – спросила она, глядя куда-то в сторону.

– Почему?

– Ты сам знаешь почему.

Я насторожился.

– Не знаю. Подожди… Давай поговорим. Зайди…

Лена прошла в кабинет и села на диван.

– Что случилось?

– Ты нашёл свою первую любовь. Ты давно её искал. Теперь, я думаю, ты должен изменить свою жизнь и совершить мужской поступок…

– Какой поступок?

– Уйти к ней. Взять на себя заботу о ней. Ты ведь и сам этого хочешь?

Так вот в чём дело…

– Ты понимаешь, что твои сообщения к ней – это провокация? – уверенно сказала Лена, расценив заминку с моей стороны как признание вины.

– Почему провокация?

– Ты пишешь ей такие слова… Ты понимаешь, что можешь разбить ей жизнь?

Сомнений больше не было: Лена прочитала в компьютере мои эсэмэски.

Лена нервно помолчала, а потом воскликнула:

– Неужели она стала тебе нужнее, чем я? Это ведь просто первая любовь. Это было и прошло. Давным-давно. Ты себе всё выдумал, а теперь мучаешь меня и себя. Да и Тоню тоже.

– Что тебе не нравится? – спросил я, всё ещё не придя в себя.

– Что не нравится? – переспросила Лена с угрожающим недоумением. – А что мне здесь должно нравиться? Тебе было бы приятно узнать, что я влюбилась в своего бывшего одноклассника и тайком переписываюсь с ним?

– Но этого нет.

– А ты представь.

– Я не хочу думать о том, чего нет.

Маленькая заминка, и Лена снова пошла на приступ.

– Я позвоню твоей Иванченко и скажу, что жена всё знает, и чтобы она отстала от тебя.

Нет, не действует… Лена попыталась сменить тактику.

– Ты представляешь, что произойдёт, если её муж прочитает твои эсэмэски? Ты что, хочешь разрушить их семью? Ты вообще видел, как она сейчас выглядит?

Да, я видел в "Одноклассниках" твою фотографию с сыном на даче у родителей. Ты заметно повзрослела. Но всё такая же красивая. Та самая Тоня, которую я любил. Я видел и другие твои фотографии. На них ты не так хорошо выглядишь, и я уже понимал – почему. Но для меня это не важно. Я ведь помню, какой ты была. И я не хочу разбивать твою семью. Я хочу любить тебя. Просто любить. Хочу заботиться о тебе, поддерживать тебя, разговаривать с тобой. Разве это предосудительно? Как это объяснить? Да ещё своей жене…

А Лена всё говорила и говорила, подстёгиваемая моим молчанием.

Я почувствовал себя мальчишкой, которого мама уличила в неблаговидном поступке и теперь проводит с ним воспитательную беседу. Но меня не просто воспитывали. Ко мне забрались в голову и там порылись, будто в кармане пиджака. Достали то, что я так бережно хранил втайне от посторонних глаз и продемонстрировали мне как свидетельство моей испорченности. Как унизительно!

Волна негодования захлестнула меня.

– Ты хочешь, чтобы я почувствовал себя виноватым? – с трудом сдерживаясь, сказал я. – Но я не чувствую себя виноватым. Я не делаю ничего плохого.

– Ну конечно…

Эта реплика Лены стала последней каплей.

– Скажи, зачем тебе это было надо? Зачем ты (хотелось сказать «роешься», но я сдержался) смотришь мои бумаги, открываешь мой компьютер? – невольно повысил я голос.

– А почему не посмотреть? Всё лежит открыто…

– Это не объяснение.

– Хотелось получить ответы на некоторые вопросы.

– Получила?

– Получила. Теперь я знаю, что ты любишь другую женщину.

Мне стало жалко Лену. Я помолчал, подбирая слова, и уже спокойно произнёс:

– Лена, это тебя никак не касается. Ничем тебе не угрожает. Я никуда не собираюсь уходить.

– Тогда я уйду. Я увольняюсь с твоей работы и буду искать себе другую работу. Сниму квартиру и перееду туда.

Видя настроение Лены, я не стал её переубеждать, но всё-таки попытался что-то объяснить:

– Лена, если бы ты не… забралась в мой компьютер, я бы и сам тебе через какое-то время всё рассказал. Но мне нужно сначала самому во всём разобраться. Как я могу тебе что-то объяснить, если я и сам многого не понимаю?

– Теперь ей будешь всё объяснять.

– Да что объяснять! Я же тебе рассказывал, что… (я хотел сказать Тоня, но понял, что сейчас это всё равно, что махать красной тряпкой) человек уже несколько месяцев лежит в больнице. Сахарный диабет, отказали почки. Да ещё ребёнок с такой сложной формой ДЦП… Ты всегда была такой мудрой…

– Больше я не хочу никакой мудрости. Раз она для тебя так важна…

– Да, Лена, она для меня очень значимый человек…

Эти слова будто обожгли Лену. Она порывисто встала с дивана и когда уже была в дверях, я спросил её вдогонку:

– Так мне перебираться в кабинет?

Лена заколебалась.

– Я не знаю…

– Давай я хотя бы сегодня ещё переночую в спальне, а завтра уже решим.

– Хорошо, – сказала Лена, видимо, на самом деле не зная, что делать.

Я остался в кабинете один.

Тоня, я не собирался тебе рассказывать об этом. Я и сейчас не уверен, что правильно делаю. Не рассказывают одной женщине про другую. Но так получилось, что в моей жизни теперь две женщины. И я люблю обеих. Наверное, это трудно понять. Да я и сам до недавнего времени в подобное не верил. Но отрицать это уже невозможно.

Когда-то Хемингуэй написал про своего героя: «И если ему не повезёт, то он будет любить обеих». Я люблю тебя. Я люблю Лену. Тем не менее я не считаю, что мне не повезло. Может быть, даже наоборот.

Когда я нашёл тебя, всё в моей жизни изменилось. Изменился не только я сам, не только мир вокруг меня, но и мои отношения с женой. Извини, что я говорю об этом, но мне кажется, что моя любовь к тебе будто вдохнула вторую жизнь и в мою любовь к Лене. Как это объяснить? Не знаю. Но чувствую, что это взаимосвязано.

Я радовался, что у меня теперь есть ты и есть Лена. Моей жизни будто чего-то не хватало, а теперь она стала полноценной. Что удивительно, пока Лена ничего не знала про мои смс к тебе, а только лицезрела мой счастливый вид, это счастье доставалось и ей. Причём в размерах гораздо больше прежних. Мне хотелось делиться с Леной своей радостью, хотелось обнимать её, улыбаться, говорить ласковые слова.

Но… это её не обрадовало. Напротив, насторожило. Даже испугало. Из-за чего столько радости? Вроде нет видимого повода.

Ну а дальше ты уже знаешь…

Моя любовь к тебе стала для Лены главным доказательством моей вины.

А в чём моя вина?

Я ведь не машина. Я не могу включать и выключать свои чувства, когда захочется. И когда они включаются сами – разве я виноват? Могу ли я себя остановить? Могу ли запретить себе любить под тем предлогом, что женат, что у меня есть ответственность перед женой… Ведь я не отказываюсь от ответственности. И ничего аморального при этом не совершаю. Разве любовь вообще может быть аморальной? А со мной разговаривают так, будто чувства к другой женщине в то время, когда у меня есть жена – это аморально.

Я не заставлял Лену открывать мой компьютер и читать смс, адресованные тебе. Зачем она это сделала? Хотела узнать правду? Какую правду? Что всё хорошо, что никакая Тоня Иванченко в её жизнь не вмешается, не разобьёт? Неужели Лена даже на мгновение не задумалась о том, что может прочитать в моих записях и смс нечто такое, что лишит её равновесия?

И что теперь ей делать? Что мне теперь делать?

Эта история должна была остаться моей тайной, но всё вышло не так, как мне хотелось. И теперь приходится во всём тебе признаваться. Это нелегко. Ведь женщины всегда требуют выбрать: либо я, либо она. А я выбрать не могу.

Но и врать не хочу.

* * *

Следующий день прошёл в пасмурном настроении. Теперь не только Лена, но и я чувствовал себя подавленным. Радость, что ты где-то есть и что я могу тебя любить и разговаривать с тобой, куда-то ушла.

В тот день мне даже не захотелось звонить тебе, и я просто послал смс.

Вечером решил поговорить с Леной.

Когда я пришёл с работы, Лена была одна. Лиза ушла гулять. Я воспользовался этим и, переодевшись, зашёл в гостиную, где Лена сидела, обложившись газетами про работу. Сел на кресло. Лена отложила газеты и посмотрела на меня.

– Лена, я хочу тебе кое-что сказать… Ну, во-первых, дай мне комплект белья. Я переберусь в кабинет.

Хотел добавить «как ты хотела», но не стал её дразнить. К тому же вдруг Лена скажет, что передумала и не настаивает на этом. А я уже твёрдо решил перебраться в кабинет. Я знал, что не стану разрывать наших с тобой отношений, и в этой непростой ситуации мне хотелось чувствовать себя свободным. Затем произнёс следующее:

– Лена, я ещё раз хочу сказать, эта история не имеет к тебе никакого отношения, вы как две параллельные прямые, которые никогда не пересекаются.

Лена не дослушала и резко сказала:

– Ты меня предал. Ты объяснялся в любви другой женщине.

– Это моё прошлое, это отношения с моим прошлым, – терпеливо ответил я. – Ничего менять в своей жизни я не собираюсь. Я люблю тебя. Я жил с тобой и хочу в будущем жить с тобой…

Лена молчала.

Я подождал немного, затем встал и хотел уйти, но тут Лена отозвалась:

– Если так, то подойди ко мне.

Я подошёл, не зная, что она хочет. Лена протянула ко мне руки, я сел рядом, и мы обнялись. Ничего говорить больше не хотелось. Лена тоже молчала. Потом я встал и пошёл в ванную. Через некоторое время увидел в кабинете стопку чистого белья.

Обстановка немного разрядилась, и Лена даже спросила:

– Есть будешь?

Прогресс! Последние два дня меня вообще не кормили.

Глава девятая
Верить или не верить?

Я надеялся, что после нашего последнего разговора с Леной всё нормализуется. Ну, не то, чтобы станет по-прежнему, но мы хотя бы перестанем мучить друг друга. Я понимал, что Лена ждёт от меня каких-то внятных объяснений. Но сказать мне было нечего, и я тянул время, надеясь, что всё само собой образуется.

Но образовалось совсем не то, на что я рассчитывал.

В день выпуска газеты у нас в редакции назначается дежурный редактор. Он следит за вёрсткой газеты и готовит её к печати в типографии. Лена работала у меня в газете корреспондентом и сейчас была её очередь дежурить. Видя её состояние, я за несколько дней напомнил об этом.

Мы завтракали.

– Ты на этой неделе дежуришь, – сказал я, нарушив напряжённое молчание.

Лена отреагировала нервно и категорично.

– Я не буду дежурить. Я вообще больше не приду в редакцию.

– Почему?

– А ты не знаешь, почему?

– Нет.

– В редакции, наверное, все уже знают про твою историю. Я не хочу, чтобы на меня смотрели как на женщину, муж которой связался с другой женщиной. Ты будешь крутить шашни со своей бывшей одноклассницей, а мне, значит, делать вид, что ничего не происходит?

Слово «шашни» меня покоробило, но я сдержался.

– Никто ничего не знает.

– Откуда же тогда я про это знаю?

– Про что?

– Про то, что все знают?

– Не знаю, откуда ты это знаешь. Тебе неоткуда это узнать, – сказал я, стараясь придать голосу твёрдость, но в то же время почувствовал в словах Лены какую-то опасность. – Я никому ничего не рассказываю.

– Даже Нине?

Лена задала вопрос с вызывающим спокойствием.

Я запнулся. Нина Приватковская действительно уже многое знала. Она, конечно, болтушка, но она не могла разболтать мою тайну. Я не стал сознаваться.

– Даже Нине.

– Откуда же тогда Марина Фадеева об этом знает? – выложила Лена свой последний аргумент и многозначительно добавила: – Откуда она знает, что это твоя одноклассница? Что нет её прекрасней…

Услышав название моего письма-повести к тебе, я на мгновение растерялся.

Нина и Марина, которая была в газете моим непосредственным замом по информационной работе, дружили. Подруги и не такими тайнами делятся, а тут…

Мне ничего не оставалось, как пожать плечами.

Но услышанное встревожило.

Захотелось тут же выяснить у Лены обстоятельства получения этой компрометирующей информации, но тогда бы она сразу заподозрила, что я действительно что-то рассказал Нине. «Нет, ни слова». Я молча собрался и так же молча ушёл на работу. На лице ещё какое-то время удерживал выражение безразличия к услышанному, но в редакцию уже ехал, весь поглощённый этой мыслью: а вдруг?

Вдруг Нина и в самом деле рассказала? Я даже мысли не допускал, что моя личная история может стать предметом всеобщего обсуждения. Но теперь засомневался. К тому же одно дело, когда обсуждают тебя, тем более, когда ты сам дал повод, а другое – когда сплетничают про твоего близкого человека, про твою жену.

Эта мысль настолько овладела мной, что как только я зашёл в свой кабинет, первым делом вызвал Нину. Ничего не подозревая, она с улыбкой зашла ко мне. Не обратив внимание на её игривое настроение, я тут же тоном человека, которого предали, напрямую спросил её:

– Нина, зачем ты рассказала про Тоню? Я же тебя просил.

Нина замерла и изобразила крайнее удивление.

– Я никому не рассказывала…

– Откуда же Лена знает то, что знаешь только ты?

Нина чуть повернула голову в сторону, будто прислушиваясь, и улыбка сползла с её лица.

– Я никому не рассказывала.

Я в упор пристально и хмуро смотрел на Нину. Мне хотелось поймать её реакцию. Но Нина не отвела взгляда.

Впрочем, что это я… Прямо следователь.

Даже если и рассказала, я всё равно не могу переложить на неё вину за то, что поставил Лену в унизительное положение. В этом виноват только я один. Не надо было никому доверять свою тайну. Даже Нине. Мало ли на что я надеялся и о чём её предупреждал. А она вот взяла и рассказала.

– Всё. Свободна, – холодно попрощался я с Ниной и взялся за документы, давая понять, что разговор окончен.

Нина молча вышла.

Стало неприятно и одиноко. Так бывает, когда друг тебя обманул. А ты его уличил. Был друг, и вот уже нет друга. Вспомнился Вадим Швецов. Что ж это мне так не везёт с друзьями?

Через пятнадцать минут Нина сама зашла ко мне в кабинет. Её лицо было растеряно и без обычной маски уверенности в себе. Она остановилась возле стола, и в её глазах я увидел мучительную попытку что-то объяснить.

– Рома, я клянусь, я никому не рассказывала. Если только ты сам кому-то…

В её глазах заблестели слёзы, и лицо приняло выражение человека, которого несправедливо обидели.

– Я понимаю, что ты мне не веришь. Но я ни в чём не виновата.

Я посмотрел долгим изучающим взглядом на Нину. На её лице замерло страдальческое выражение отчаяния.

«Может, и не Нина… Тогда кто?».

Я подумал, что Лена могла сама это вычитать в моём послании к тебе. Ведь оно тоже, как и мои эсэмэски, было в свободном доступе. И теперь воспользовалась этим, зная, что мы с Ниной иногда по-дружески делимся своими секретами. Нет, этого не может быть.

Я отбросил эту мысль, но на душе потяжелело.

– Хорошо. Иди. Верю, – сухо сказал я Нине, всё ещё не определившись с выводами.

Кто говорит правду? Кто врёт?

Появилось пугающее чувство, будто меня засасывает в неведомую трясину. Ещё вчера я чувствовал себя во всём правым. А теперь везде виноват.

Я вышел из редакции. Захотелось пройтись, успокоиться.

И до этого голова наполнялась только чёрными мыслями, а тут мысли стали ещё чернее.

«Уехать бы куда-нибудь, – с тоской подумал я, чувствуя себя так, будто вокруг меня расставляют невидимые капканы. – И не видеть ни Лены, ни Нины. Вообще никого».

Даже с тобой в это время говорить не хотелось.

Настроение на весь день было испорчено. Мне подумалось, что если бы Лена сейчас предложила развестись, то я бы сразу согласился.

Вечером после работы я сразу же заперся у себя в кабинете. Спустя полчаса услышал, как Лена ткнулась ко мне. Опустилась и поднялась золотистая ручка и дёрнулась зажатая замком дверь. Сначала я хотел сделать вид, что сплю и ничего не слышу, но потом всё-таки вышел к ней в спальню. Лена попросила прикрыть дверь, потому что в прихожей возле зеркала крутилась дочь, и сказала:

– Я хочу извиниться за всё, что тебе наговорила за последнюю неделю.

– За что именно?

– Ну, за всё…

Лена подошла ко мне, обняла и сказала:

– Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю, – ответил я и тоже обнял её.

– Я поеду в редакцию. Я буду дежурить.

– Хорошо.

Я гладил Лену по спине, но ничего не чувствовал.

* * *

Утром я зашёл на кухню с готовым решением.

Лена стояла возле плиты и возилась с кастрюлями. События последних дней подействовали на неё не лучшим образом. Лена выглядела растерянной. Вспомнив, как она все эти дни испытывала меня на прочность, мной на мгновение овладело торжество, но я тут же его подавил, уловив в глазах Лены безысходность. Хотел сразу же сказать о своём намерении, но испуг, застывший на лице Лены, и тёмные круги под глазами остановили меня.

Захотелось её ободрить.

Мы поздоровались, обменялись несколькими незначительными фразами, а когда Лена пошла к холодильнику, я встал у неё на пути и попытался обнять. Лена упёрлась в меня руками, но не очень решительно.

– Не надо. Будем друзьями.

– Я тебя люблю, – сказал я.

– Ты любишь другую женщину…

Я промолчал. Это тоже было правдой.

– Я… тебя… люблю, – мягко, твёрдо, с расстановкой повторил я.

– Так не бывает, – возразила Лена.

Я хотел сказать, что бывает, вот видишь… Но только вздохнул.

Повисла напряжённая пауза.

Эта двусмысленная ситуация в семье измучила меня. Всё, что раньше было понятно, объяснимо и предсказуемо превратилось в сплошной знак вопроса. На меня давило угнетённое состояние Лены, давила собственная растерянность и чувство вины, которое поневоле возникало при виде страдальческого выражения лица Лены. А тут ещё Нина…

Это мешало мне думать о тебе. Мешало любить тебя. Мешало радоваться.

А радоваться очень хотелось.

Наверное, в этом не следовало бы признаваться, но я чувствовал, как последнее время во мне растёт ожесточение против всего, что разделяет меня с тобой. Растёт ожесточение против Лены.

Мысли который день бегали по кругу, всё больше соскальзывая во внутренние диалоги, где я, кажется, уже не столько пытался что-то объяснить Лене, сколько оправдаться.

А в чём мне оправдываться?

Вчера я понял, что если дальше так дело пойдёт, то я Лену просто возненавижу. Нет, так продолжаться не может.

Мы постояли немного, Лена села на диван.

– Я хочу поехать в Киев, – произнёс я.

– Зачем?

– Я хочу побыть один.

– Хочешь быть ближе к ней?

Лена сидела грустная.

«Ну, зачем, зачем ты забралась в мой компьютер!» – хотелось воскликнуть.

Но сказал другое:

– Я люблю тебя.

Сел рядом, прижал её голову к себе и поцеловал.

Лена не сопротивлялась.

Мне было трудно смотреть на покрасневшие заплаканные глаза Лены, но ничего изменить я уже не мог.

– Ты вернёшься? – спросила она упавшим голосом, глядя куда-то перед собой.

– Вернусь, – ответил я и отвёл взгляд.

Через два дня пришёл заказанный катетер. Я положил вместе с ним в посылку плейер с песнями, брелок с изображением Ромео и Джульетты, который когда-то привёз из Вероны, и всё это отправил в Запорожье.

В тот же день я уехал в Киев.

Часть четвёртая
Мой Киев

Глава первая
Несёт меня течение

1.

Я люблю другие города. Только в другом городе можно почувствовать себя свободным от тех социальных ролей, которые уже намертво прикипели к тебе в родном городе. Здесь ты можешь быть просто Ромой Мищенко, а не журналистом, руководителем, подчинённым, мужем, отцом. Здесь ты не встретишь никого из своих знакомых, и никто тебе прямо или косвенно не напомнит, какую роль ты сейчас играешь в пьесе под названием «Жизнь». Чувствуешь себя самим собой. Дышится легко. Хочется улыбаться. Хочется мечтать. Здесь думаешь и принимаешь решения ты, а не твоя социальная роль.

Но Киев для меня не просто другой город.

С Киевом связаны разные события моей жизни. Я много раз ездил через Киев к друзьям в Винницу. Несколько лет работал проводником в стройотряде на киевском направлении. Проходил здесь преддипломную практику. Удивительное сочетание столичности и патриархальности Киева необъяснимым образом помогало быть ближе к самому себе.

Здесь я лучше слышал себя, лучше был понятен себе.

Сейчас мне это было очень нужно.

До Киева я добрался только вечером следующего дня. Долгий утомительный переезд-перелёт и напряжение последних дней настолько измучили меня, что, поселившись в гостинице, я только полюбовался через окна на крыши домов старого города и завалился спать. Ни физических, ни душевных сил больше не осталось. Ни о чём думать не хотелось. Только спать, спать, спать.

Лишь на следующий день до меня окончательно дошло, что я уже в Киеве.

Я в Киеве!

Где-то рядом Крещатик, Андреевский спуск, Подол… Словно чтобы убедиться в этом, я первым делом снова припал к окну и ещё раз осмотрелся. Да, я в Киеве. Всё, что меня тяготило и мучило последнее время, осталось во вчерашнем дне. Где-то далеко-далеко. Я почувствовал себя беглецом, который оторвался от своих преследователей. Опять стало легко и радостно. Опять можно любить, радоваться жизни и не чувствовать, что тем самым ты предаёшь кого-то, совершаешь какое-то преступление. Возникло удивительное чувство, будто я сейчас не продолжаю свою прежнюю жизнь, а начинаю жизнь новую, как бы с чистого листа.

Вот как напишу сейчас, так и будет.

Наскоро позавтракав в пустом зале ресторана, я чуть ли не побежал под горку в сторону Крещатика. Побежал с такой радостью, будто меня там и правда ждала совсем другая жизнь, в которой не было этой мучительной раздвоенности между двумя женщинами, а будущее открывалось таким, каким я себе его когда-то представлял.

В Киев я попал на майские праздники. Город опустел. Но все ресторанчики работали. Увидел бывшую столовую, которая теперь превратилась в ресторан, и ноги сами занесли меня на террасу, которая выдвигалась прямо на тротуар. Мне всегда нравилось сидеть возле тротуара и наблюдать за людьми. Вот они идут, улыбаются, хмурятся, жестикулируют, разговаривают по телефону. До меня доносились обрывки разговоров.

После теленовостей о всеобщей украинизации казалось, что здесь теперь все должны разговаривать по-украински. Начал освежать в памяти какие-то фразы, чтобы объясниться с официантом. Но с удивлением понял, что Киев говорит по-русски. И хоть официант был одет в украинскую вышиванку, он тоже заговорил со мной по-русски.

Я почувствовал разочарование. Хотелось показать себя украинцем. У меня ведь была твёрдая четвёрка по украинскому и я «розмовляв» на «ридний мови» так же свободно, как и по-русски. Отдельное спасибо той самой Галине Дмитриевне. Впрочем, официант не обманул моих ожиданий. Я сделал заказ и он, повторяя за мной, сказал мальчишеским звонким голосом с упором на «о»:

– Пыво – одно. Стейк свынячий – одын.

Я не сдержался и улыбнулся. Здравствуй, родина!

А потом я пошёл бродить по Киеву.

Киев, Киев…

Приятно пройтись по улицам, которые будто разговаривают с тобой. Приятно посмотреть на витрину магазина и вспомнить, что тридцать лет назад она была совсем другой. И ты был совсем другим. Не лучше и не хуже. Просто другим. А теперь вот идёшь мимо, смотришь на эту витрину, и через неё будто проступает твоя прошлая жизнь.

Дойдя до Прорезной, я вспомнил, что эта улица упоминалась в романе Михаила Булгакова «Белая гвардия». Когда-то мне очень нравился этот роман, и я каждый год перечитывал его в то самое время, когда разворачивались описываемые там события. Мечтал, что когда-нибудь приеду в Киев и пройдусь по тем улицам, которые должны помнить самого Булгакова и его героев. Но после развала Советского Союза и отделения Украины мне не доводилось попасть в Киев. Теперь ничто не мешало осуществить свою давнюю мечту. Это было очень кстати. Все последние недели голова была заполнена тягостными мыслями, и мне очень хотелось что-то в ней поменять. Хотелось отвлечься. Хотелось забыть всё плохое, что отравляло жизнь, и снова почувствовать себя счастливым.

Пройдя мимо бронзового Паниковского, который был удивительно похож на своего киношного персонажа из фильма «Золотой телёнок», я стал искать улицы, по которым доктор Турбин убегал от петлюровцев. Вышел на Владимирскую, затем на Театральную. Ткнулся в дом, где располагался шляпный магазин мадам Анжу и где Турбин срывал с себя офицерские погоны. Вернулся, вышел на Малоподвальную, именовавшуюся в романе Мало-Провальной, и разыскал то место, где его, раненного, заметила женщина, с которой у Турбина потом завязался роман. Долго без всякой цели бродил по запутанным переулкам, пока неожиданно для себя не вышел к фонтанам на площади Независимости, или как тут говорят – Нэзалэжности.

Когда я последний раз был в Киеве, эта площадь носила название Октябрьской революции. Это самый центр. Фонтаны шумели разноцветной подсвеченной водой. Вокруг было много молодёжи. Люди были дружелюбны, весело смеялись и пили пиво прямо из горлышка. В стороне скучали два милиционера.

Прогулка пошла мне на пользу. В голове прояснилось. Мысли успокоились. Я тоже купил пиво и пристроился на выступе возле фонтана.

И тут у меня возникло странное чувство. Как бы это сказать поточнее…

Будто происходящее со мной разворачивается под воздействием непонятной мне силы. Всё делается по моей воле, в то же время словно кто-то невидимый управляет мной. Я ощутил себя внутри течения, которое незаметно увлекает меня за собой. Я могу плыть в любую сторону, могу повернуть назад, но при этом всё равно буду двигаться вместе с течением. И сопротивляться бесполезно. Что бы я ни делал, неизбежно окажусь там, где должен оказаться.

Стало немного не по себе.

Я поднялся и вернулся на Крещатик, который перекрыли для гуляющих до Бессарабского рынка. Вдоль главной киевской улицы светились собранные в гроздья оранжевые шары плафонов на высоких чугунных столбах. По Крещатику в обе стороны беспорядочно двигалась нарядно одетая толпа.

Девочка в пёстром платье в сердечках держала в одной руке жёлтый шарик, а в другой торжественно несла мороженое на палочке. Мужчина и женщина, наряженные в национальные костюмы, шли мне навстречу. Подпоясанная красным кушаком женщина, похожая на разодетый сноп, звонко горланила про «козацьку долю», а её спутник в соломенной шляпе лихо растягивал баян и блаженно улыбался.

«Разве так бывает? – прыгали мысли в голове. – Ну, характер, обстоятельства… Это как-то влияет на наши поступки. Но чтобы ты жил, будто подчиняясь чьей-то невидимой воле…».

Вспомнились слова, написанные Людмилой в самом начале нашей переписки. «Ты сейчас не просто так появился в жизни Тони. Это зачем-то в первую очередь нужно тебе. Но и Тоне тоже нужно». Я тогда не придал значения этим словам. А сейчас поневоле задумался…

Какие-то наблюдения у меня были, но они существовали отдельно друг от друга. И вот здесь, в самом центре Киева, я вдруг увидел все эти внешне разрозненные случаи как части одного целого. Это открытие ошеломило меня, будто я дотронулся до чего-то такого, что имеет нематериалистическое происхождение.

Помнишь, я написал, что какая-то неведомая сила подвела меня к балкону, когда ты в фате невесты выходила из своего подъезда? Мог я на пять минут подойти позже? Мог. И тогда бы я тебя не увидел. Так и пребывал бы в неведении. Но я вышел вместе с тобой минута в минуту.

А этот пугающий сон, который подтолкнул к поискам тебя…

Ничего подобного раньше не было.

Под конец года мы публикуем в газете гороскоп на следующий год. Я не верю в гороскопы и, как правило, их не читаю. Каково же было моё удивление, когда уже после того, как тебе были отправлены мои первые эсэмэски, я неожиданно наткнулся на этот номер газеты и прочитал предсказание, адресованное Скорпионам. То есть мне. Это предсказание один в один совпало с теми событиями, которые уже начали разворачиваться в моей жизни. Там было сказано следующее: «Возможно появление любимого в прошлом человека, чувства к которому вспыхнут с новой силой». Скорпионов много, но этот прогноз словно был адресован мне лично.

Дальше и вовсе мистика.

В конце прошлого года, когда тебя положили в отделение гемодиализа, я вдруг заболел странной болезнью. Такого со мной ещё не было. Ни температуры, ни насморка, ни головной боли. Я ходил по врачам, сдавал анализы, ложился в больницу на обследование, но врачи ничего существенного у меня не находили. Заведующая отделением, где я последний раз проверялся, даже заявила: «Всё вы выдумываете. Вы абсолютно здоровый человек для своего возраста». А я болею до сих пор. Действительно чувствую себя здоровым, но порой меня от лёгкого сквозняка буквально валит с ног. Бросает в пот, я лежу без сил, без мыслей. Состояние, похожее на приступ. Что происходит?

Одно предположение настойчиво преследует меня. Я никому его не высказываю, но порой кажется, что моё состояние непостижимым образом связано с тобой, с твоим состоянием.

Когда я думаю обо всём этом, мне тоже приходят в голову мысли, что мы не случайно сейчас появился в жизни друг друга.

2.

Было уже поздно и следовало бы повернуть в сторону гостиницы, но я всё шёл и шёл вперёд. С бульвара слышалась музыка, ярко горели окна кафешек и киосков, заслонённые почерневшими в наступившей темноте силуэтами каштанов. За универмагом, закрывая подряд несколько старинных зданий, тянулись развешенные до земли огромные плакаты с изображением украинского политика Юлии Тимошенко. «За Юлю! За волю! За кращу долю!» – было выведено огромными красными буквами. А рядом чёрными: «Янукович, руки гэть вiд Тiмошенко!».

Возле Бессарабского рынка пришлось остановиться. Пешеходная зона заканчивалась, и дальше за ограждением было видно оживлённое движение машин. С той стороны доносился гул и, прислушиваясь к нему, казалось, что где-то рядом открыто огромное невидимое окно. Я опёрся на заграждение.