Текст книги "Любовь от начала до конца"

«Неужели так бывает?»

В центре перекрёстка – площади стоял милиционер с выпирающим животом. В свете фар он загорался яркими короткими светоотражающими полосками и в этот момент становился похож на человека-невидимку, которого выдала одежда. Когда лучи света сворачивали в сторону, милиционер сливался с темнотой, и на его месте было видно только полосатую светящуюся палочку. Она вертелась по сторонам, будто искала хозяина, который внезапно растворился во тьме.

«Неужели так бывает? А если бывает… Если во всём, что сейчас происходит со мной, действительно есть какая-то предопределённость… Означает ли это, что уже известен конечный пункт моего движения? И что меня там ждёт – тоже известно? И никак этого не избежать? А если я не хочу…».

День заканчивался, но в гостиницу не хотелось. Что-то важное ещё оставалось недодуманным и это мешало мне понять, что делать дальше. Как вообще жить дальше?

«Надо идти», – сказал я сам себе, но не двинулся с места.

Будто заворожённый, я смотрел на выбегающие урчащим стадом сверкающие автомобили, на их горящие светом глаза, провожал взглядом, а потом без всяких мыслей следил за игрой милиционера со светящейся палочкой.

«Надо идти».

Оторвав себя, наконец, от заграждения, я неторопливо побрёл обратно, выискивая силуэты машин с оранжевыми значками такси. Находил их и… шёл дальше. Шёл, шёл, шёл…

И неожиданно снова свернул на Прорезную.

Опять повстречался бронзовый Михаил Самуэлевич, изображающий слепого. На лавочке возле него укладывался на ночлег бездомный, натянув на себя старое клетчатое одеяло.

«Куда я иду? Зачем?».

Чернота сгустилась, и после первого перекрёстка я стал озираться по сторонам. Безлюдная улица будто присматривалась ко мне. Повторить дневной маршрут, да ещё в такое позднее время, не хотелось. Пожалев о своём спонтанном решении, я мысленно наметил место, до которого дойду и поверну назад. Уже хотел прибавить шагу…

Стоп.

«Но ведь ничего плохого со мной не происходит. Наоборот, происходит хорошее».

Я остановился.

Может, и есть какая-то сила, которая воздействует на меня, управляет мной. Может, и есть какое-то невидимое течение, которое увлекает меня неведомо куда. Но если мне от этого становится лучше, то нужно ли тревожиться по этому поводу? Нужно ли этому сопротивляться?

Надо просто жить. Любить. И радоваться тому, что у меня снова есть ты.

И пусть всё будет, как будет.

Эти мысли принесли мне облегчение и прилив озорной радости.

«Несёт меня течение…», – пропел я мысленно строку из песни Юрия Антонова, которая была популярна в пору нашей юности, и оглянулся по сторонам.

«Всё хорошо», – весело сказал я сам себе, увидев на противоположной стороне улицы светящуюся вывеску «Метла».

«Несёт меня течение…».

И занесло оно меня в чудесный ресторанчик с украинским колоритом девятнадцатого века.

Глава вторая
Я снова живу!

1.

В дверях меня встретила грузная большая женщина, наряженная под гоголевскую Солоху. Её груди выпирали из-под расшитой узорами белой блузки как большие праздничные надувные шары, заполненные водой. Так и подмывало их потрогать.

Увидев меня, Солоха расплылась в гостеприимной улыбке, будто уже заждалась, и уточнила тоже с упором на «о»:

– Вы одын?

– Пока один, – пошутил я, разглядывая ресторанчик, оформленный под украинскую хату.

Везде сидели люди. Но Солоха не обратила на это внимание и тяжёлым переваливающимся шагом повела меня куда-то за устроенную в самом центре хаты широкую перегородку в виде плетня. Возле него возвышались разного размера и формы глиняные ковшики, бутыли и стоял огромный чёрный сундук, расписанный цветами. На Украине такие сундуки называют «скрыня». В скрыни обычно хранится приданое.

За плетнём обнаружились два пустых столика. Один упирался в плетень, а другой находился почти в центре, на всеобщем обозрении. Я выбрал последний. Хотелось всех видеть. Да и мне скрывать было нечего.

Я подумал, что большегрудая Солоха и будет обслуживать мой столик. «Старовата». Но через несколько минут ко мне подошла женщина лет сорока с серьёзным лицом и подала увесистую папку с меню. Её миловидное лицо было по-своему привлекательным, но эта театральная наряженность под селянку как-то не вязалась с её обликом. Мне даже показалось, что ей неловко появляться перед людьми в таком наряде. Наверное, она когда-то работала на крупном заводе, выпускающем серьёзную продукцию, и сама она была немного под стать этой продукции. А теперь вот селянка…

Я откинулся на мягкую спинку деревянного стула и раскрыл меню.

Та-а – к…

Перевести это на русский язык и сохранить аромат, исходящий от каждого слова… Это невозможно.

Вот как звучит по-украински то, что я прочитал в меню.

Дерунчики з бiлими грибами пiд нiжним вершковим соусом… Домашнi ковбаски… Оселедчик[2]2
  «Оселедчик» – селёдочка.


[Закрыть] пряного посолу… Сальце нарiзане тоненькими скибочками[3]3
  «Скибочка» – ломтик.


[Закрыть] з часником… Запечена на пательнi[4]4
  «Пательнi» – сковороды.


[Закрыть] домашня кровъяночка з цибулькою[5]5
  «Цибулька» – лучок.


[Закрыть]… Цiленькi рiчковi рибинки смаженi[6]6
  «Смаженi» – жареные.


[Закрыть] до золотавого кольору… Хрумкi свиннi вушка…

Рот наполнился слюной.

Нет, это не еда. Это поэзия. Ты только послушай, как это звучит: дерунчики, свининка, ковбасочка, буженинка, огiрочки, цибулька… Ласково-уменьшительное обращение к обыкновенному кушанью будто добавляет ему чего-то человеческого. Будто это и не еда вовсе, а что-то такое, от чего душа наполняется нежностью и любовью.

Может, поэтому на Украине так вкусно готовят?

Я почувствовал себя бесконечно голодным. А ведь я и в самом деле почти весь день не ел. И тут такое…

Когда моя серьёзная официантка записала всё, что я ей надиктовал, мне показалось, что она переписала в свой блокнотик половину меню. «Ты всё это не съешь», – сказал укоризненно голос здравомыслящего Ромы. «Съем», – легкомысленно возразил голос Ромы, у которого вместо мыслей в голове уже бродил желудочный сок.

– Так, – чуть было не забыл я. – И горилки. С перцем. И сало. Горилку и сало принесите, пожалуйста, сразу.

Сальце, горилочка, солёные огурчики в подсолнечном масле, ароматный хлебушек…

Мне стало хорошо. Я почувствовал, что совсем освободился от прежнего угнетающего меня настроения, мысли встрепенулись, будто кони, которых выпустили на волю, и то недодуманное, что уже чувствовалось, но никак не додумывалось, стало додумываться само собой.

Смысл этих додуманных до конца мыслей можно было выразить короткой фразой: «Я снова живу!».

Сейчас я постараюсь тебе объяснить.

2.

Помнишь, я рассказывал про свои сны? Они были связаны с тобой. Они не внушали мне оптимизма, но каждый раз появление тебя в моих снах будто подтверждало, что я ещё не засох, не заржавел, что я ещё живой, что я ещё на многое способен и многое у меня впереди. Что я всё ещё люблю тебя.

Но последние годы ты мне почти перестала сниться.

Нет, чувства не ушли. Ушло из моей жизни что-то другое. Тоже очень важное, без чего нельзя с прежним энтузиазмом и увлечённостью мечтать о будущем. И жизнь моя тоже изменилась.

Всё стало каким-то будничным, однообразным. Изо дня в день одно и то же. Только что была пятница, мгновение – и снова пятница. Кажется, уже не видишь и не чувствуешь собственной жизни. И впереди ничего нового. Только выходные, отпуск, покупка новой одежды. Ну, ещё праздники, но опять же, как выходные. Я заметил, что в моей жизни появилось много рутины. Не только бытовой или рабочей, но и домашней, в отношениях с женой. Чувства замерли, а вместе с ними замерла и сама жизнь. Будто в помещении выключили основной свет и оставили только дежурное освещение. Вроде всё видно, только делать при таком свете ничего не хочется.

Сначала рутина проникла в повседневность, а затем незаметно перекочевала в мечты. Всё, что у меня когда-то вызывало воодушевление, померкло и потеряло свою притягательность. Когда-то я воображал себя Жульеном Сорелем из романа Стендаля «Красное и чёрное». Как и он, я готовился к подвигам и яркой необычной жизни. Мечтал побывать в Ливерпуле, пройтись по улицам, где росли и мечтали о будущем простые парни из моих до сих пор любимых «Битлз», посидеть в том самом клубе «Каверн», откуда началось их феноменальное восхождение к славе и любви миллионов таких как я. Но всё как-то не получалось. Сначала не было денег, потом времени, потому что надо было зарабатывать деньги. Потом дела не отпускали.

Теперь я мог себе это позволить, но подвиги меня уже не манили, а Ливерпуль даже стал пугать, превратившись в олицетворение той жизни, которой бы я хотел жить, но смутно чувствовал, что мне это уже не по силам. Теперь мне достаточно было иногда встречаться с друзьями, расслабленно потягивать вино и в хмельном состоянии обсуждать дела, политику, вспоминать былые времена и сплетничать про общих знакомых. Очень устаю, и уже ничего не хочется. Нет, всё-таки сначала не хочется, а потом уже… всё остальное.

Я долго сопротивлялся этому состоянию. Ведь там, где рутина, там нет чувства, нет мысли. Ты будто не ощущаешь себя живым. Но потом стал замечать, что у меня больше нет прежнего желания сопротивляться. Зачем? Да и при чём тут рутина? И вообще, что такое – рутина? Это стабильность, предсказуемость жизни, благополучие, покой. Разве не об этом все мечтают, представляя себе конечный пункт своих жизненных усилий? Положа руку на сердце, – ведь об этом. Так что же здесь плохого?

Плохое для меня заключалось в том, что я ничего плохого в этом уже не видел.

В одном популярном фильме стареющий музыкант говорит: «Не стало будущего. Вместо будущего стало настоящее». И это настоящее ему вроде как нравится. Хорошие рестораны, машины… Всё хорошо. Нечего больше желать. Но всё-таки что-то гложет.

У меня тоже осталось только настоящее. И в этом настоящем тоже всё было хорошо. Успехи в бизнесе. Деньги. Машины. Поездки за границу на дорогие курорты. Но при этом меня не покидало чувство, что жизнь моя останавливается, что мой вагон отцепили от основного состава и перегоняют на запасной путь.

Неизвестно, к чему бы это привело…

Но тут в мою жизнь вернулась ты.

Когда я снова обрёл тебя, у меня появилось ощущение, будто мою жизнь отмотали на двадцать лет назад, оставив мне все сегодняшние достижения, мой опыт, возможности и даже мой возраст. И сказали: вспомни свои заветные мечты и осуществи их. Давай! Ты хотел написать книгу? Пиши! Ты хотел съездить в Ливерпуль? Езжай! Теперь у тебя снова всё впереди. Соверши свой подвиг.

Мне будто дали второй шанс, дали вторую жизнь.

Я не понимаю, как это происходит, но с этого момента моя жизнь наполнилась светом, будто сумрачная комната в солнечный день. Опять захотелось мечтать, стремиться к чему-то, совершать открытия и чего-то добиваться.

И чтобы ты непременно об этом знала.

Пытаясь разобраться в себе, я писал тебе эсэмэски с вопросами, на которые у меня не было ответа. Помнишь?

«Почему после стольких лет полного неведения друг о друге жизнь снова нас свела? Для чего? Я чувствую, в этом есть какой-то смысл. Но какой? Не могу понять. Чувствую только, что мысли о тебе меняют меня, меняют мою жизнь, возвращая к тем чувствам, которые, казалось бы, уже навсегда погребены под толстым слоем жизненных проблем».

Но теперь, кажется, у меня есть ответ.

Да, ты вернулась в мою жизнь не просто так. Не только для того, чтобы вернуть моей любви прежнюю силу. Не только для того, чтобы напомнить мне о счастливых школьных годах. А чтобы вернуть меня самому себе.

С твоим возвращением я снова стал настоящим. Открытым, мечтательным, простым и доверчивым. Я будто вернулся в свои четырнадцать-пятнадцать. Снова стал самим собой. Помнишь, какими мы тогда были?

А что потом происходит с нами?

Мы стремились скорее повзрослеть. Хотели поскорее стать ещё кем-то, полагая, что это принесёт нам исполнение наших надежд и мечтаний. Сделает нас более значимыми, важными, нужными. Более сильными, защищёнными. И мы взрослели, осваивали социальные роли и все чего-то добивались. Все становились кем-то.

Но при этом всё больше отдалялись от самих себя.

После института мне довелось работать на моторостроительном заводе. Перспективное производство, хорошие люди рядом, и начальник мне нравился. Ещё до конца не определившись, чего же мне в жизни хочется, я планировал освоиться здесь, продвинуться по службе, получить квартиру. Я старался. Но вскоре понял, что мои старания только в том случае увенчаются успехом, если я откажусь от чего-то очень личного в себе. Производство функционально, и чтобы вписаться в него, стать хорошим специалистом и чего-то добиться, мне тоже надо превратиться в функцию.

Иногда я выходил за проходную каким-то одеревеневшим. У меня на время отключалась способность чувствовать. Я ощущал себя продолжением станков, деталей, рабочих документов, столов, коридоров и служебных совещаний. Я ощущал себя функцией.

Чтобы восстановить человеческое состояние, ехал на Днепр и там подолгу сидел на берегу, смотря без всяких мыслей на огненное отражение заката в воде, на замерших в картинной неподвижности рыбаков, на чаек, преследующих прогулочные теплоходы. И только когда отупение уходило, когда прояснялось в голове, я отправлялся домой.

Я ушёл с производства в надежде, что в другом месте, в другом виде деятельности мне не придётся обменивать себя на жизненные успехи. Но правила жизни были везде одинаковы. И добиваясь чего-то, получая заслуженную награду в виде квартиры, машины, хорошей зарплаты и дальнейшей перспективы в работе, мне везде приходилось чем-то жертвовать в себе.

Шли годы, жизнь крутилась вокруг меня нескончаемым вихрем и, увлечённый этим вихрем, я не замечал, что уже давно не просто Рома Мищенко, а руководитель, бизнесмен, муж, отец, редактор. И хоть я по-прежнему оставался Ромой Мищенко, но это уже был совсем другой Рома, во многом чужой и незнакомый мне. Я жил вроде правильно, делал то же, что и другие, но при этом жил словно не своей жизнью. И что в итоге? От меня самого, от настоящего Ромы почти ничего не осталось.

Это хорошо чувствуешь при встрече с бывшими одноклассниками. Смотришь на взрослых женщин, мужчин… И не веришь, что вы когда-то вместе учились. Это не те девочки и мальчики, которые могли открыто смеяться, дурачиться и смотреть на мир глазами человека, умеющего бескорыстно помогать, безоглядно любить и ценить то, что никак не связано с нашими жизненными успехами. Теперь это уверенные в себе люди, понимающие, что всему есть цена, и если они готовы кому-то оказать помощь, то лишь учётом этой цены.

И я теперь такой же, как они.

Всё в прошлом. Теперь вместо любви – секс. Вместо дружбы – знакомства. Вместо чувств – эмоции. Вместо реального общения – социальные сети. Так мы заполняем обступившую нас пустоту. Чувства стали недоступны, как абонент, у которого разрядился аккумулятор в телефоне.

Но без чувств мечтать невозможно. Любить невозможно. Вообще жить полноценной жизнью невозможно. Пока мы чувствуем, с нами ещё может что-то происходить.

Ты вернулась вовремя, Тоня. Ты вовремя вернула меня себе.

И я поеду в Ливерпуль.

Глава третья
Праздник у меня

Ну вот, теперь я окончательно расслабился. Как это важно – ответить на главный вопрос. Ты мучился, мучился, всё подбирал разные ключи. И тут раз – ключ подошёл. Дверь открылась. Уф-ф…

Где моя официантка с секретного завода? Хочу ещё горилки. Праздник у меня сегодня.

Я стал высматривать свою селянку за плетнём, и пока высматривал, к моему столику подошли музыканты. Молодая женщина в красной длинной юбке, подпоясанная широким чёрным кушаком, улыбчиво смотрела по сторонам, а рядом с ней скрипач выводил грустную тягучую мелодию. Баянист с длинными свисающими усами тихонько ему подыгрывал. Женщина поймала мой взгляд и улыбнулась. Мне ничего больше не оставалось, и я спросил:

– Иванко заспиваетэ?

– Можно, – просто ответила она.

Оглянулась на музыкантов и без перерыва звонко запела:

 
Иванко ты Иванко,
Сорочка вышиванка.
Высокый та стрункый, высокый та стрункый
Ще й на бороди ямка.
 

Потом мне спели «Ты ж мэнэ пидманула», «Цвитэ тэрэн», «А чий там кинь стоить»…

Все сидящие в зале постепенно развернулись в нашу сторону и, отвлекаясь только на выпивку и закуску, слушали неожиданный концерт. Я вынимал купюру за купюрой, и в перерыве между песнями успел-таки ещё заказать горилки. Меня несло.

Мне хотелось радоваться и хотелось, чтобы все вокруг тоже радовались. Такое бывает раз в жизни. Я нашёл свою любимую. Я всю жизнь её искал. Праздник у меня! Захотелось подняться и попросить всех выпить вместе со мной за тебя. Выпить за мою новую жизнь, которая без тебя не могла бы состояться.

Начал представлять, как это будет выглядеть, но тут во мне кто-то сказал укоризненно: «Наклюкался?». Что? «Да, ну и что?» – возразил его оппонент.

Ну и что?

Я засомневался.

Минута вдохновения прошла, и я попросил официантку принести счёт.

Через пять минут заметно похорошевшая селянка принесла коричневую папочку. Я посмотрел на официантку и лицо её мне понравилось. Она не задабривала улыбками, не пыталась расположить к себе в надежде на хорошие чаевые. Она просто и с достоинством выполняла свою работу. «Интересно, на каком заводе она работала?» – подумал я, и рука сама достала из портмоне лишние двести гривен.

– Это всё ваше, – подвинул я к ней папочку с деньгами и улыбнулся.

Селянка не ответила на улыбку.

Соображая, как мне теперь добраться до гостиницы, я продолжал сидеть. Через десять минут официантка прошла мимо, о чём-то переговорила у меня за спиной с компанией молодых ребят, а потом снова подошла ко мне. Наклонилась и доверительно спросила:

– Может, вам вызвать такси?

Я посмотрел на неё долгим осоловевшим взглядом и улыбнулся как давней знакомой.

– Пожжалуйста… выззовите… ттакси.

Она кивнула. Вынула откуда-то из передника визитку ресторана, на обратной стороне что-то написала и протянула мне:

– Заходите ещё. Это вам будет персональная скидка от меня.

На радостях захотелось её обнять, но я сдержался. «Кажется, я и правда наклюкался», – с весёлым безразличием подумал я, испытывая безграничную благодарность к селянке-заводчанке за то, что она позаботилась обо мне.

Уже в такси достал визитку и разглядел на обратной стороне надпись «Мария». На ум пришла фраза из гоголевского «Вия»: «В Киеве все бабы – ведьмы». Вспомнил выражение лица официантки, когда она передавала свою визитку, отсутствующее и вместе с тем таинственное, и хмыкнул.

Водитель покосился на меня.

Следующие два дня я приходил в себя, отсыпался и просто без всяких мыслей бродил по городу. Я давно уже не звонил и не писал тебе. А тут вдруг вспомнил, какой сегодня день, и захотелось прервать молчание. Достал мобильник и, мечтательно улыбаясь, написал:

«В этот день сорок лет назад мы с тобой увиделись в Сиреневой роще. Я до сих пор помню, как ты была одета. Цвела сирень, светило солнце, а воздух был пропитан предчувствием неизбежного счастья. Хотелось верить только в хорошее. Если бы всё в нашей жизни зависело от наших желаний…».

Нажал кнопку «отправить» и… почувствовал себя человеком, который долго и мучительно болел, а теперь выздоровел.

Больше меня ничего не мучило. Сомнений не осталось. Прислушиваясь к себе, я чувствовал, как невидимое течение увлекает меня всё дальше в неизвестность, но эта неизвестность уже не пугала. Даже появилось ощущение, что я стараюсь ускорить своё движение: давай, давай, быстрей.

Моя жизнь, которая недавно разломилась на две части, снова стала цельной. В ней ничего не было лишнего. И никто в ней не был лишний. Чтобы жизнь была полной и счастливой, все мне были нужны.

Больше я об этом думать не хочу.

Домой.

* * *

Дома Лена встретила меня вопросительным взглядом. Не дождавшись отзывов о поездке, она спросила с деланным равнодушием:

– Как Киев?

Я уж было хотел рассказать о том, что привёз в своей голове из Киева, но увидел напряжённое лицо Лены и осёкся.

– Нормально. Очень тепло. Даже жарко.

– Каштаны цветут?

– Цветут.

На этом обмен репликами закончился.

Лена не стала ничего выспрашивать, а главное – не стала изображать страдание. Кажется, она тоже много чего передумала за это время и приняла какое-то решение.

Она накормила меня и пересказала историю, как её мама вышла во двор и захлопнула за собой дверь. Ключи оставила дома. Дом частный, окна не очень высоко над землёй. Мама не хотела никого звать на помощь, подтащила к окну тяжеленный мангал и с него попыталась влезть через окно, но силы быстро закончились. Окно выходит во двор, никто её не видит. Мобильный телефон лежит на земле. Неизвестно сколько восьмидесятилетняя женщина промучилась, но ей всё-таки удалось забраться обратно в дом. Как это у неё получилось – она не смогла объяснить. Потом три дня лежала без сил.

Лена рассказывала спокойно, даже с юмором, будто и не было этих недавних мучительных объяснений между нами. Будто она вообще ничего не знает про тебя. Всем своим видом Лена показывала, что больше не будет вмешиваться в мою историю.

Я заметил это и обрадовался, как мальчишка, которого отпустили погулять.

Мне снова стало легко думать о тебе.

Мне снова стало легко любить тебя.