Текст книги "Танго с прошлым"

Проезжая снова через вятские заполья под жарким июньским солнцем, Платон обдумывал, как сделать так, чтобы оказаться в поле зрения князя Сонцова как бы случайно. Мысль познакомиться на основании заинтересованности его в минералогии была интересна, но совершенно неясна в плане исполнения. Поэтому, взвесив все, он решил, что проще просто физически очутиться в Москве рядом с домом князя ближе к зиме, когда вся его семья переедет из своего имения.

Пробыв в Казани сутки после возвращения из Уржума, Платон поехал в Москву. На вокзале его встретил его управляющий всеми магазинами, которых у него было пять, поляк Каминский. Узнав причину прибытия хозяина, он искренне обрадовался, по крайней мере, так показалось Платону.

– Я вам давно намекал, Платон Никитич, что такому человеку, как вы, просто грешно не иметь свои дома в Москве и в Петербурге, – сказал Каминский с явным польским акцентом, когда они уже подъезжали к его небольшому домику в Лефортове. – Позвольте полюбопытствовать: дом намереваетесь строить новый или желаете купить старый, коих в Москве множество, и облагородить его?

– Строить сейчас времени мало. Надо поискать добротный дом, чтобы можно было привести его в подобающий вид. Ты, Каминский, – человек недюжинного ума, и наверняка поможешь мне в этом деле, да? – ответил Платон и посмотрел на своего управляющего немного холодным взглядом.

– О чем речь, Платон Никитич? Разве Каминский вас когда-нибудь подводил? А где вы намереваетесь приобрести дом? На Пречистенке – поближе к представителям голубой крови, или же на Замоскворечье – рядом с купцами?

– Подготовь мне к завтрашнему вечеру все приемлемые варианты на Пречистенке, – почти шепотом сказал Платон. – Ты дом князя Сонцова знаешь?

– Да, – ответил поляк, немного подумав. – Это рядом с церковью Успения, недалеко от лицея. Вы к нему присматриваетесь, так?

– Нет, мне нужно поблизости. И еще вот что: мне надо человека послать в Воронежскую губернию с письмом, – сказал Платон, слезая с коляски. – Он мне нужен через час.

В доме Каминского небольшой флигелек как бы принадлежал Платону: он всегда останавливался у своего помощника во время пребывания в Москве, довольствуясь только самым необходимым. И сейчас, поздоровавшись с супругой Каминского – худой немкой в утреннем платье и чепце, – он уверенным шагом направился не к парадному входу, а к боковой двери. Платон отпер ее своим ключом и, кивнув головой в сторону управляющего, зашел в помещение. А еще через час оттуда вышел молодой человек с письмом, адресованным Таубе, где Платон просил своего знакомого заехать по пути обратно домой от князя Сонцова к нему в дом своего управляющего в Лефортово, чтобы «обсудить общие дела».

Таубе объявился в Москве через месяц. К этому времени у Платона был уже куплен двухэтажный дом недалеко от Александро-Мариинского института благородных девиц на Остоженке, где под руководством одного молодого, но известного архитектора шла полным ходом реконструкция.

– Виктор Алексеевич, – обратился к Таубе Платон, когда он объявил ему о своем приобретении, – мы собираемся к Рождеству закончить основные работы внутри дома и посему хотел бы пригласить вас на новоселье сразу после Нового года. Вы примете мое приглашение?

– С удовольствием, – рассмеялся Таубе и хитро прищурился. – Мне, предполагаю, надо за это время попробовать заинтересовать и семейство Сонцовых посетить сие мероприятие?

– Надеюсь, – мучительно улыбнулся Платон, немного осунувшийся и почерневший за прошедший месяц. – Вся моя надежда на вас, Виктор Алексеевич.

– Почту за честь помочь Вам, Платон Никитич.

Познакомиться как бы невзначай с князем Сонцовым – это было даже не полдела, а только начало. Все это Платон проделывал в интересах своей промышленности не раз. Самое сложное заключалось в следующих шагах. Еще в тот момент, когда Каминский озвучил местоположение особняка князя Сонцова, у Платона возникла интересная мысль: недалеко, на самой Пречистенке, жил, не сказать, что приятель, но знакомый известный ювелир Александр Фаберже; а у него, у Платона, была коллекция очень дорогих, но необработанных драгоценных камней – зачем ему нужны они теперь, если он нашел в жизни более ценное? Платон нанес визит вежливости ювелиру, как и полагалось купцу его уровня, а после стал бывать у него в гостях чуть ли не каждую неделю по пятницам. Так он дождался, когда у сына в гостях появится сам Карл Фаберже. Платон был готов предложить отцу и сыну взяться за необычный проект, рисунок которого он сделал сам очень тщательно и скрупулезно.

Был осенний дождливый вечер. Они втроем – отец и сын Фаберже и Платон – сидели возле камина и, потягивая глинтвейн, обсуждали политическую жизнь в стране. Платон мог многое рассказать о ней, но сейчас она была для него неинтересна: голубые глаза княжны Ксении и ее голос – вот что для него было важно.

– Ты что, Платон Никитич, задумался? – сказал и пристально посмотрел на него Александр, поправляя свои очки в золотой оправе. – Как думаешь: когда у нас повторится 1905 год, только уже с такой силой, что мало никому не покажется?

– Как только если ввяжемся в какую-нибудь бессмысленную войну, то и получим настоящий бунт, – рассеянно ответил Платон. – И это произойдет помимо нашей воли…. Я вот в нерешительности обдумываю, как бы вас заинтересовать вот этим. – Платон вытащил из внутреннего нагрудного кармана своего сюртука сложенный вчетверо лист и, развернув его, положил на стол перед Карлом Густавовичем.

Александр уже протянул было руку, чтобы развернуть листок в свою сторону, но старик-ювелир быстро схватил лист и, поднеся к своему лицу, стал жадно разглядывать рисунок. Сын встал со своего места и, встав за спиной отца, стал изучать листок. На нем были нарисованы три ангела, причем один стоял на коленях, второй – вставал с колен, третий стоял, и держащие на вытянутых верх руках сверкающие камни. Кончики крыльев у этих фигур были подняты верх и назад, образовывая тем самым держатель еще одного – центрального во всей композиции – камня.

– А камни? – спросил сухим голосом минут через пять Карл Густавович. – У тебя вот у одного ангела надпись, что это розовый алмаз. Но таких крупных красных алмазов не существует.

– Были какие-то слухи, что кто-то из великих князей купил тайно у какого-то добытчика из долины Оранжевой реки неимоверный красный алмаз, – за Платона ответил Александр и пристально посмотрел на гостя.

– Это не слухи, – спокойно ответил Платон. – И этот камень у меня. Правда, он не обработан, но, думаю, для вас это не проблема?

Карл Густавович в крайнем удивлении уставился на приятеля своего сына.

– А александрит, который держат на крыльях ангелы? – спросил отец-Фаберже. – Тоже у тебя есть вот такого размера?

– Да, – спокойно ответил Платон. – И изумруд, и синий сапфир, но опять же – нужна огранка.

– Огранка – штука тяжелая, – вздохнул старый ювелир. – Ах, Платон Никитич, какой талант в тебе пропадает: ты настоящий художник! – Карл Густавович протянул листок сыну.

– Да-а, – сказал сын-ювелир, снимая очки и пристально вглядываясь в детали рисунка, – я ему давно говорил, что наживание капиталов – все это детские забавы…. Что я могу сказать: здесь работы как минимум на полгода, да и то, если с огранкой никаких накладок не будет. У тебя с собой был какой-то ящичек – не камни ли там, а?

Платон вышел из комнаты и почти тут же вернулся обратно, неся в руках названную шкатулку, обитую кожей.

– Все четыре камня здесь, – сказал он и, немного поколдовав над хитрым механизмом потайного замочка, представил взору отца и сына содержимое ящичка. – Если во время огранки что-то пойдет не так, то можно другое подобрать из моей коллекции: есть прозрачный жадеит, есть синий грандидьерит, есть красный рубин.

– Ну что, Александр, – обратился Карл Густавович к сыну, – конечно, у нас заказов много, но это – настоящее испытание для нас. Как ты думаешь? Если ты возьмешься за огранку, а я буду заниматься композицией фигурок и основания, плюс нужна будет шкатулка для такой ценной вещи, то, думаю, справимся за полгода. – Старый ювелир обратился к Платону. – Работа будет стоить полмиллиона – тебя это устроит.

– Надеюсь, Платон Никитич, ты не позовешь нас сегодня поиграть в карты? – засмеялся Александр Карлович и подмигнул.

– Да, договорились, – сказал Платон и поочередно пожал руку ювелирам: вначале отцу, потом сыну. – Только у меня просьба: не афишировать этот заказ. Все дело в красном алмазе. Вы меня, надеюсь, поймете: великий князь сейчас подзабыл о своей утрате, но если начнут о ней упоминать всуе, то неприятности с Романовыми ни вам, ни мне не принесут никакой выгоды.

– Обижаешь, Платон Никитич, – похлопал по-дружески Александр Карлович его по плечу, – мы уже это поняли в самом начале, и нам не стоило даже об этом напоминать.

Рутинные купеческие дела постепенно, волей-неволей, отвлекли Платона от постоянного преследования его образом княжны Ксении: в сентябре он две недели был занят поездкой в Париж по вопросам поставки товаров в свои магазины; по возвращении в Россию он почти сразу направился в Царицын – утрясать некоторые финансовые дела, связанные с невозвратом ему долгов; затем переключился к своим сибирским делам и так далее. В Москве он смог объявиться только в конце ноября. К этому моменту в его новом доме, по его просьбе, уже был полностью готов один из флигелей, где он мог жить без всяких бытовых стеснений. На третий день пребывания в старой столице ему принесли личное приглашение от директора Петербургского горного института Евграфа Степановича Федорова посетить его единственную лекцию в Московском университете. Послание было отправлено изначально в Казань и уже оттуда оно, изрядно попутешествовав, добралось до него. Платон знал Федорова еще с 1885 года, когда профессор, тогда еще Московского сельскохозяйственного института, приезжал в Казанский институт читать цикл лекций по кристаллографии. Нынешняя лекция директора Горного института была обзорной и посвящалась в первую очередь новым разведанным месторождениям полезных ископаемых в Сибири. Увидев приглашение, да к тому же лично от директора Федорова, Платон обрадовался не только тому факту, что увидит своего старого знакомого, но и тому, что письмо не опоздало: лекция должна была состояться буквально на следующий день.

– Признаюсь честно: не ожидал я тебя увидеть, Платон Никитич, в Москве, – крепко обняв Платона, сказал Федоров, увидев своего старого знакомого за два часа до начала своей лекции. – Ты в Москве, верно, редко бываешь?

– Теперь можно меня записывать в москвичи, Евграф Степанович, – ответил Платон. – Приобрел домик на Пречистенке нынче, сейчас заканчиваем реконструкцию. Собираюсь справить новоселье на Рождество. Так что, многоуважаемый Евграф Степанович, вы – первый, кого я приглашаю на это мероприятие.

– Пожалуй, домик твой о пяти этажах и с флигелями? – хитро подмигнул ученый и поправил свою окладистую бороду. – Благодарствую за приглашение и прошу меня извинить, но я не смогу в январе…

– Это не беда, – перебил его Платон. – Мой дом с этого дня – ваш дом. Не побрезгуйте, будучи в Москве, заселяться у меня и жить, сколько вам захочется.

– Спасибо, мой друг, за сердечное приглашение – даст Бог, воспользуюсь непременно.

Так они незаметно проговорили почти до начала лекции. Да и на самой лекции вопросы в основном задавал только Платон, хотя послушать ученого пришло немало народу разных возрастов и разного положения в обществе. Федорову явно нравились вопросы Платона, так как они задавались знатоком минералогии и кристаллографии. Было видно, что он отвечал с явным удовольствием и довольно развернуто на них, чем вводил в сонное состояние большую часть аудитории. После доклада Евграф Степанович, извинившись, попрощался с Платоном и уехал на званый ужин к одному известному врачу, пообещав непременно навестить его на следующий день в новом доме.

Был довольно холодный бесснежный темный ноябрьский вечер. Платон вышел из здания университета и медленно зашагал к тронувшейся навстречу ему коляске.

– Милостивый государь, – вдруг услышал за спиной Платон обращение явно к нему, так как рядом с ним больше никого не было, – прошу меня великодушно извинить, но не имею ли честь в вашем лице видеть Платона Никитича Сушкова?

– Да, – ответил Платон и, повернувшись на голос, разглядел в пяти шагах от себя пожилого прилично одетого господина лет шестидесяти. – Мы с Вами знакомы?

– Очно – нет, но я много о вас наслышан от Виктора Алексеевича Таубе. Вы, если я не ошибаюсь, хорошо знакомы с ним?

Платон удивленно вгляделся в облик пожилого мужчины, не понимая, что он от него хочет.

– Позвольте представиться, – сказал господин, – князь Павел Андреевич Сонцов. Извините, что так бесцеремонно на улице, но я хотел было подойти к вам в помещении, но вы сразу же ушли вместе с директором Федоровым, а я, довольно прилично прождав, собирался уезжать да вот, уже сев в коляску, заметил, как вы вышли на улицу. Профессор вас называл Платоном Никитичем, а сидевшие передо мной студенты озвучили вашу фамилию, и я захотел познакомиться с вами, если я, конечно, никак вас не задерживаю. Вы не позволите вас отвезти – куда скажете?

Платон слушал и не верил своим глазам и ушам: он строил неимоверные планы, чтобы случайно попасться на глаза князю Сонцову и потом, как бы невзначай, познакомиться, а тут вышло наоборот – Павел Андреевич сам нашел его и предлагает знакомство!

– Ваше Сиятельство, – еле выговорил он, немного приходя в себя от такой неожиданной встречи посреди ночной улицы, – я слышал о вас от Виктора Алексеевича много хороших слов и даже имел счастье видеть вашу дочь Ксению, но такая неожиданная встреча….

– Вы бы знали, сколько лестности мы слышали о вас от моего свояка! – Добродушно улыбнулся князь. – Мы с супругой даже стали в конце сомневаться: ну не может столько энергии и ума вместить один единственный человек! А вот сегодня, увидев вас на докладе Федорова, я понял, что Таубе ничуть не приукрасил. Вы случайно не в «Националь»?

– Нет, – ответил Платон, – я приобрел дом на Пречистенке, вернее, правильнее сказать, на Остоженке, недалеко от Александро-Мариинского института. Пока дом в состоянии благоукрашательства, но надеюсь, что к Рождеству закончим.

– Что вы говорите?! – воскликнул князь. – Так это же почти рядом с нами. Вы позволите отвезти Вас? Вот моя коляска.

Так произошло знакомство с отцом Ксении. Когда старый князь довез Платона до его дома, он взял с него слово, что его новый знакомый непременно будет у них через день на торжественном ужине перед началом Рождественского поста. Платон, принимая приглашение князя, благодарил Бога за то, что эта первая встреча с отцом Ксении приключилась в ноябрьский темный вечер: проницательный взор пожилого человека непременно уловил бы изменения в лице Платона при каждом упоминании имени своей дочери, что, конечно же, могло насторожить его. Князь же Сонцов, когда остался один в коляске, стал немного жалеть о том, что смалодушничал и пригласил Платона Сушкова к себе на ужин, находясь под обаянием умного, но все же не дворянского сословия, человека. Приехав домой, он долго не решался рассказать своей супруге о неожиданном знакомстве с приятелем Таубе и о намечающемся его визите по приглашению князя к ним. Только уже собираясь отойти ко сну, облачившись в свой домашний халат, как бы случайно вспомнив, Павел Андреевич сообщил княгине эту новость. К радости князя, супруга восприняла рассказ довольно рассеянно, чем весьма удивила его.

– Ах, Павел, – печально молвила Ольга Михайловна, – я не знала, как тебе сказать и все не решалась. Ты только не волнуйся, хорошо?

Князь испуганно посмотрел на свою жену, не понимая, что она хочет ему поведать.

– Я получила письмо от нашего Сержа, – продолжила княгиня после некоторой паузы. – Он пишет, что переводится в 13-ю кавалерийскую дивизию, которая квартируется в Варшаве. У него образовались приличные долги, и он посчитал, что если это будет известно старшему полковнику, то ему с позором предложат написать рапорт о переводе в армейский полк. Поэтому Серж сам все рассказал заранее ему, описав плачевное финансовое состояние нашей семьи, что с его стороны было честно и порядочно. Впрочем, почитай сам.

Княгиня подошла к секретеру и, взяв конверт, который лежал на виду, протянула его мужу. Павел Андреевич внимательно прочел, затем положил письмо обратно в конверт и спокойно произнес:

– Ну что ж…. Я не вижу никакой беды: не только в Лейб-гвардии служат достойные офицеры. Серж пишет, что ему дают эскадрон в 13-м драгунском графа Миниха полку – чем он хуже полка синих кирасир? К тому же он скоро получит, значит, следующее звание. В его возрасте командовать эскадроном – это очень даже большой успех в карьере. Так что скоро мы увидим нашего сын с погонами штабс-капитана.

Князь сел рядом с супругой и обнял ее за плечи.

– Ты, душенька моя, слышала, что я сказал про купца Сушкова? – переспросил он уже смело. – Я пригласил его на ужин к нам на послезавтра. Ты помнишь, как Виктор Алексеевич в восхищении рассказывал о своем знакомом богаче Платоне Сушкове? Представь себе, я сегодня был на докладе у директора Горного института и слышу, как какие-то молодые люди передо мной шепчутся, кивая головой в сторону импозантного господина средних лет, что это сам Сушков Платон Никитич. Я уже, честно говоря, подзабыл, что нам трезвонил наш родственник, но потом словно молнией в голову ударило – да ведь это он и есть! Я после доклада дождался его – он с час все беседовал с профессором Федоровым накоротке – и представился ему как родственник Виктора Алексеевича Таубе. Этот Сушков, оказывается, купил огромный особняк на Остоженке и сейчас приводит его в надлежащий по современным меркам вид. Намеревается, кстати, справить новоселье на Рождество и заранее великодушно и настойчиво пригласил нас всей семьей к нему на это торжество. Ну, и я после этого не мог не попросить обрадовать нас своим визитом на семейный ужин перед началом Рождественского поста.

– Он не дворянин, кажется? – равнодушно спросила княгиня.

– Родители у него были государственными крестьянами, и сам он в двадцать лет еще был в буквальном смысле нищим, – ответил Павел Андреевич. – Я и сам к словам Таубе относился с подозрением, пока сегодня сам не увидел в этом человеке могучую личность во всех значениях этого слова. Представь себе, полуграмотный и нищий в двадцать лет человек через семнадцать лет ведет беседу на равных с самим Федоровым о минералогии, оперируя при этом такими терминами из высшей математики, что аудитория стала под конец просто засыпать, ничего не понимая: о чем это они там беседуют между собой. Просто Ломоносов – и никак иначе! И при этом за это же время он нажил такое состояние, что нам с тобой – потомкам благородных князей – трудно даже представить: какими числами он оперирует ежедневно. И еще: наша Ксения уже видела его тоже у Таубе – так что не пригласить его к нам никак было нельзя.

– Устала я за сегодняшний день, Павел Андреевич, давай завтра все обсудим, – также равнодушно промолвив, Ольга Михайловна встала с кушетки и направилась в сторону своей спальни.

На следующий день около десяти утра к Платону постучался молодой человек в темно-зеленой студенческой тужурке и передал ему записку от профессора Федорова. Суть письма состояла в том, что директор Горного института сожалел о том, что не может сдержать своего обещания нанести Платону визит по причине официального приглашения его вечером этого дня к отцам города. Эта весть Платона больше обрадовала, чем огорчила: ему надо было собраться с мыслями перед завтрашним днем, и он боялся выглядеть перед Федоровым рассеянным и тем самым обидеть его. Больше всего Платона беспокоил вопрос с подарками: с пустыми руками прийти в гости было неудобно, но что тогда дарить князю, что княгине и что княжне Ксении? Дешевые безделушки он не мог позволить из-за своего статуса, а дорогими он мог поставить хозяев дома в неудобное положение и даже обидеть. В итоге Платон для князя выбрал трость из экзотической древесины желтоватого оттенка с коричневатыми полосками, с резным набалдашником из янтаря, инкрустированного золотом; для княгини – коллекцию однотипных зонтов с разного цвета куполом; для княжны же Ксении Платон выбрал три китайские фарфоровые статуэтки династии Мин.

В назначенное время через день Платон подъехал к дому князя Сонцова. Особняк представлял собой двухэтажное небольшое здание с одноэтажными флигелями по бокам без всяких архитектурных излишеств. Сам дом был деревянный и заштукатуренный по дранке, что было явно видно по облупившейся местами этой самой штукатурке. Въехав в небольшой загороженный чугунной оградой высотой с метр дворик перед домом, Платон сам собрал в охапку свои подарки и отпустил коляску. В этот момент к нему из дома выбежал дворовый мужичок неопределенного возраста и заискивающе предложил свою помощь.

– Добрый вечер! – услышал Платон за спиной голос князя Сонцова, когда он перекладывал на подставленные слугой, словно он собирался носить колотые дрова, руки коробки с зонтами и с полдюжиной бутылок шампанского.

– Здравствуйте, Ваше Сиятельство! – поздоровался Платон, повернувшись к хозяину дома.

– Агафон, отнеси это все в залу, – обратился князь к слуге, затем он подошел к Платону и похлопал его по плечу, так как руки его были заняты. – Платон Никитич, если вам будет удобно, называйте меня по имени и отчеству. Мне, видит Бог, немного неловко, когда вы обращаетесь ко мне «Ваше Сиятельство».

Платон с замиранием сердца входил в дом, в ожидании увидеть небесно-голубые глаза Ксении за каждой открытой дверью. Уже подходя к залу, он услышал ее голос и от этого чуть не уронил коробку с драгоценными статуэтками.

– Что с вами, Платон Никитич? – встревоженно спросил князь. – Здоровы ли вы?

– Ничего-ничего, – ответил Платон, – благодарствую, совершенно здоров. Вот эта длинная коробка начала сползать и хотел было подправить, а в итоге чуть все не уронил.

– Вот, извольте представить вам мою супругу, княгиню Ольгу Михайловну, – сказал князь, заходя в зал. – Мы с ней договорились, что вы нас всех будете называть по имени-отчеству, Платон Никитич, чтобы избежать разных конфузов.

Платон положил на небольшую кушетку рядом с дверью свои коробки, где уже стояли занесенные слугой остальные подарки, и поцеловал, низко наклонив голову, руку княгини. Он чувствовал, что сбоку от него рядом стоит Ксения, но боялся повернуться в ее сторону.

– А это наша дочь Ксения, – сказал князь и дотронулся до плеча гостя, как бы намереваясь с силой повернуть его в правую сторону, – впрочем, вы знакомы.

Платону пришлось приложить все силы, чтобы не показать свое волнение, когда он подошел к Ксении и поцеловал ее руку.

– Позвольте, Павел Андреевич, в знак признательности того, что вы пригласили меня в свой дом, преподнести небольшой подарок, – сказал Платон и подошел к кушетке, где лежали красиво упакованные коробки разных размеров.

Платону надо было срочно чем-то отвлечь семейство Сонцовых, чтобы скрыть охватившее его волнение, когда он дотронулся до руки Ксении.

– Боже мой! – воскликнул князь, когда взял протянутый гостем чудной работы трость. – Это же баснословно дорогой подарок! Мне, право, неловко, Платон Никитич, от такого царского подарка. Спасибо вам, дорогой Платон Никитич!

Старый князь обнял своего гостя со слезами на глазах.

Дальше наступил черед княгини. Увидев инкрустированные золотом ручки зонтов, с прикрепленными на них разноцветными помпонами, а затем, попробовав раскрыть и закрыть купол из плотного шелка, Ольга Михайловна, до сих пор молча наблюдавшая за гостем, пришла в неописуемый восторг и, позабыв правила этикета, поцеловала Платона в щеку.

Дальше Платону предстояло обратиться к Ксении. Искреннее восхищение подарками хозяевами дома успокоили его, и он начал, открыв коробку из кораллового дерева, доставать драгоценные статуэтки.

– Ах, какая красота! – произнесла княжна в волнении, когда пред ее взором выставили все три фигурки.

– Позвольте, Платон Никитич, – обратился к гостю князь, – только не говорите, что это фарфор династии Мин. Если это так, то мы не сможем принять такой дорогой подарок.

– Тогда вы меня обидите, Павел Андреевич, – как-то потерянно и беспомощно ответил Платон, предчувствуя нехороший поворот событий.

– Папа, – подбежала к отцу Ксения и повисла у него на шее, – папочка! Ну что ты говоришь! Почему тебе можно дорогой подарок, а мне нельзя? Платон Никитич, – обратилась затем княжна к гостю, – не слушайте папу. Я рада принять ваш подарок, и они мне безумно нравятся. Я их поставлю на свой туалетный столик и буду постоянно любоваться, вспоминая вас.

Платон Никитич взял руку княжны и, поклонившись низко, поцеловал ее кончики пальцев снова.

– Что она делает со мной? – на глазах князя снова появилась слезинка. – Вот так моя красавица вьет из меня веревки каждый раз, когда что-то захочет. Платон Никитич, уважьте и вы наше семейство – стол накрыт и ждет. Может, наш повар готовит и не изысканно, но все, позвольте заметить, с нашей усадьбы.

– А это – небольшое дополнение к вашему столу, – сказал Платон, открывая коробку с бутылками.

– Платон Никитич, – грустно обратился князь к гостю, попивая шампанское, когда княгиня и княжна под благовидным предлогом оставили мужчин одних, – наверное, вам мой свояк Таубе говорил, что дела мои совсем стали плохи.

– Да, я слышал, – спокойно ответил Платон.

– Позавчера наш сын написал письмо, что из-за нехватки денег он переводится из Лейб-гвардии в армейский полк в Варшаву. Да-с, вот так: не обучены мы вести хозяйство. Вот вы, уважаемый Платон Никитич, никто вас не учил, а держите в своих руках такое количество людей, что дух захватывает. Я же не знаю, что делать со своей небольшой усадьбой. Управляющий у меня бестолковый и вороватый, и что делать с ним – не знаю…. На самом деле мы полностью в долгах, и с каждым днем сумма этого долга растет….

Известие о том, что брат Ксении переводится в простой кавалерийский полк, прозвучало для Платона как гром среди ясного неба – это было единственной существенной непреодолимой преградой для князя согласиться на выдачу своей дочери за купца, так как сестра офицера лейб-гвардии никак не могла быть купчихой. Платон еле сдерживал свою радость, стараясь из последних сил сохранять постное лицо от горестных признаний Павла Андреевича.

Так Платон стал желанным гостем в доме князя, хотя он до Рождества смог побывать только раз у них в доме, когда у Павла Андреевича гостил его сын через две недели после знаменательного знакомства с семьей Сонцовых. Из-за огромного количества разных дел, связанных с постоянными поездками по стране и заграницу, Платон был очень занят весь декабрь и только случайно оказался в Москве на два дня именно в этот момент, когда Серж Сонцов переезжал из Петербурга в Варшаву. Видимо, князь приказал кому-то из своих слуг постоянно следить за его домом, и как только он заехал к себе домой, так через час к нему приехал сам Павел Андреевич и чуть ли не заставил поехать к ним с визитом. Хорошо еще то, что у Платона заранее был приготовлен подарок в виде золотого портсигара для брата Ксении, чем сразу же расположил Сержа к себе. Молодой князь понравился Платону своей беспредельной офицерской честностью и неимоверным патриотизмом, а также пытливым умом. А когда Серж вышел один его провожать на улицу, то просто поразил Платона своей проницательностью и наблюдательностью.

– Платон Никитич, – обратился он к нему с какой-то мальчишеской наивностью и простотой, – я вижу, что вы без ума от моей сестры. Женитесь на ней и не мучайтесь – жизнь проходит очень быстро, и надо ценить каждую минуту. Я даю слово офицера, что если мои родители будут против, то я сделаю все, чтобы они изменили свое решение.

Платон не нашел, что сказать: он долго простоял молча, опустив голову, затем вдруг резко повернулся к поручику и обнял его так, как никогда не обнимал даже своего запропастившегося родного брата.

– Спаси тебя Бог, Сергей Павлович, – еле выговорил он в крайнем волнении, – только пусть это будет пока между нами, хорошо?

– Вы говорите с русским офицером – как же иначе?

Потом было Рождество и праздник новоселья в доме Платона на Остоженке. Ремонт и реконструкция получились на славу. Князь почти весь вечер бродил по разным комнатам и этажам со своей княгиней и восхищался царским убранством помещений, одновременно немного стыдясь убожества своей московской усадьбы. Уже прощаясь, все семейство Сонцовых тепло и настойчиво предложили Платону встретить Новый год у них, что он с радостью принял, так как ждал это приглашение для того, чтобы попросить у князя руку Ксении.

31 декабря Платон за полтора часа до назначенного времени начала празднества, нарушив этикет, приехал к дому Сонцовых. В руках он держал ящик из отполированного эбенового дерева. Зайдя в прихожую, он узнал от подбежавшего Агафона, что князь и княгиня еще не вернулись от какой-то дальней родственницы-графини.

– А княжна? – спросил он растерянно у слуги.

– Они дома-с, – угодливо ответил Агафон. – У себя изволят наряды выбирать к встрече Нового года.

Платон разделся и, снова взяв в руки свой ящик, зашагал на второй этаж в комнату княжны. Подойдя к двери, он тихо постучал.

– Агафон, я занята: скажи Прохору, что я не понимаю ничего в его блюдах. Скоро приедут родители, и тогда они сами ему скажут, что делать, – послышалось из-за неплотно закрытой двери.

Платон постучался снова.

– Ой, это вы, Платон Никитич, – смущенно воскликнула Ксения, когда недовольно и резко открыла дверь и очутилась лицом к лицу с гостем, – я думала, что наш повар послал снова Агафона узнать, что лучше подавать на десерт. А родители еще не приехали….

Ксения была в домашнем платье коричневого цвета с желтым кружевным воротником, которое шло ей до невозможности хорошо, отчего Платон на секунду потерял дар речи.

– Здравствуйте, Ксения Павловна, – тихо проговорил он, взглянув в голубые глаза княжны, – честно говоря, я хотел переговорить с вами наедине. Вы позволите?

– Здравствуйте! Да, конечно, – немного встревоженно ответила Ксения, – но о чем? Заходите, прошу вас.

Платон зашел в комнату и поставил на стол возле окна свой ящик. Затем он откинул крышку и достал оттуда серебряную шкатулку, декорированную многоцветной эмалью. Ксения удивленно смотрела, ничего не понимая, на действия гостя.

– Это вам, Ксения Павловна, – с дрожью в голосе обратился Платон к девушке, ставя на стол композицию из трех золотых ангелов с драгоценными камнями. – Я купец, и могу дать вам лишь то, что у меня есть.