Текст книги "Нирвана"

Глава 10

3595 г., январь, Нирвана

Вся размеренная, хоть и переполненная муштрой и занятиями, жизнь на Кафедре резко изменилась сразу после встречи Нового года. И начались эти кардинальные изменения с прибытия командира Дивизиона, старшего куратора имперской безопасности полковника Серджио Капочи. Хотя в иных родах войск он и имел звание генерала. Свалился он как снег на голову, ранним утром, и целых полдня появлялся в самых неожиданных местах Кафедры. То на полосе препятствий понаблюдает за офицерами, то в учебные классы зайдет и немного послушает, сидя в сторонке. Ни с кем особо не разговаривал, зато ходящий следом, словно тень, Хайтек на правах заместителя и куратора свой рот почти не закрывал, постоянно что-то нашептывая.

Во время обеда они тоже уселись за один столик почти в самом углу помещения, продолжая интенсивную беседу. И только Малыш осмелился расположиться со своим подносом всего через два столика от высшего начальства. Как он ни прислушивался к разговору, как ни старался разобрать приглушенные слова, ничего конкретного не услышал, кроме разве что одной фразы Хайтека:

– …Его показатели вообще упали за последний месяц вдвое, и он стал самым худшим в группе! – куратор этим явно возмущался, потому и повысил непроизвольно голос. – Поэтому я буду ходатайствовать…

Дальше расслышать ничего больше не удалось, но Малышу и подобного мизера хватило для понимания, о ком и о чем идет речь. Наверняка заместитель командира распинался об отчислении наиболее худшего стажера с Кафедры. А самым худшим за последние три недели стал не кто иной, как майор Парадорский. Нонсенс для его друзей, для его новых приятелей и для его любимой девушки. То есть и в самом деле показатели упали почти вдвое как на полосе препятствий, так и по всем остальным физическим дисциплинам. Создавалось впечатление, что молодой герой основательно заболел: он стал нервным, жутко раздражительным, порой по его лицу прокатывались какие-то спазмы, словно он испытывал неуместную боль. Иногда он просто срывался с турника во время простейших акробатических упражнений, несколько раз очень болезненно рухнул на полосе препятствий, получая травмы. Хорошо хоть незначительные. Потерял аппетит, заметно похудел. Благо еще, что теоретические занятия у него проходили на прежнем уровне, и знания он впитывал в себя, словно губка воду.

Когда друзья интересовались самочувствием Тантоитана, тот старался свести все к шуткам или просто ссылался на банальную простуду. Реже – оправдывался тем, что потянул связки или порвал какую-то мышцу. Что, в принципе, считалось вполне естественным: стажеров во время тренировок и спарринг-поединков никто не жалел и поблажек не давал. То есть пока ни паниковать, ни вроде как отчислять с Кафедры большого повода не было. Но вся соль заключалась в том, что Минри Хайтек с первого дня по каким-то причинам воспылал к Парадорскому, мягко говоря, нелюбовью. И эта нелюбовь, переходящая в непримиримое противостояние, становилась заметна всем окружающим с каждым днем все больше и больше. Вроде как все делалось по уставу, и куратор ни в коем случае не превышал своих полномочий, но опытные офицеры сразу просматривали излишнюю строгость и предумышленное проталкивание молодого героя в наиболее опасные места, как на полосе препятствий, так и в тренажерных залах. Парадорский, естественно, не отступал, как всегда, старался оставаться первым и лучшим, но в результате только все чаще и чаще получал микротравмы и растяжения.

Сам Тантоитан к возникшему противостоянию относился на удивление спокойно и на провокации не поддавался, зато на майора Хайтека ополчились все друзья Парадорского. А больше всего подобным положением дел оказалась взвинчена Клеопатра Ланьо. Девушка несколько раз была всего лишь в одном шаге от того, чтобы сорваться, жутко нахамить куратору, а то и просто его избить. Неизвестно, справилась бы она с ним или нет, все-таки воин недаром считался одним из лучших в Дивизионе, но уж морду всяко бы расцарапала до неузнаваемости.

Как ни странно, но куратор шипения и колкие слова со стороны подчиненной игнорировал полностью и в дальнейшем постарался еще больше воспользоваться своим служебным положением. После этого разведенные по разным аудиториям и тренажерным залам возлюбленные вообще перестали встречаться в дневное время, а ночами с завидной очередностью отправлялись в наружный дозор или на патрулирование дальнего периметра. В итоге в последние две недели жених со своей невестой умудрился только один раз переспать в их комнате.

Тяготы службы. Жаловаться или роптать – нет смысла.

Но вот сейчас Малыш по обрывкам подслушанного разговора догадался, что речь идет об отчислении друга. А это дело более чем серьезное. Если Парадорский каким-то образом не попадет в Дивизион, оказавшись на дальнем пограничье, это будет не только его беда. Скорей всего, и его грядущая свадьба с Клеопатрой расстроится. Следовало что-то немедленно предпринимать. И этим «что-то» могла оказаться элементарная, но единовременная подача сразу нескольких рапортов на имя Серджио Капочи. В любом случае командир Дивизиона будет вынужден принять во внимание мнение по этому вопросу и остальных офицеров данной стажирующейся группы.

Вот с такими задумками и помчался Малыш сразу после обеда к Парадорскому и остальным друзьям. Вначале зашел в комнату майора, и пока Клеопатра где-то задерживалась, быстро рассказал о подслушанных словах и своих выводах. И был весьма ошарашен, когда Тантоитан в резкой ультимативной форме потребовал:

– Никаких рапортов! Спасибо тебе за предупреждение, хотя я и так догадывался, что куратор постарается меня вытурить с Кафедры. Но в любом случае мои временные снижения физических показателей ни в коей мере не дают права на отчисление. Я специально внимательно перечитал правила и уставные требования к прохождению стажировки.

– Да узнавать – это одно, а вот происки Хайтека – совсем другое, – не успокаивался Малыш. – В его власти так факты подтасовать…

– Ладно, дружище, – перебил его Танти, выглядывая в приоткрытую дверь и заметив в коридоре приближающуюся Ланьо. – Ни за что не переживай, о рапортах пока никому ни слова, ну и при Клеопатре держи язык за зубами. – И уже выпроваживая товарища в коридор, совсем иным тоном добавил: – Да нет, играть в карты меня совсем не тянет. Может, как-нибудь в следующий раз.

А оставшись с любимой наедине, закрыл дверь на внутреннюю защелку, подхватил свою невесту на руки и в несколько шагов донес до кровати. Заваливая прямо поверх одеял, уже шептал со всей страстью и настойчивостью:

– О! Моя прекрасная принцесса! Как я по тебе соскучился! Прямо не верится, что нас не развели сегодня перипетии тяжкой службы…

Ответив вполне жарким и пылким поцелуем, Клеопатра тем не менее смогла чуток вырваться из любовного захвата и проговорить:

– Я по тебе тоже соскучилась, но именно поэтому и хочу немедленно переговорить. Ну, пожалуйста!.. Перестань меня насиловать!

– У-у-у, раньше тебе это нравилось…

– Мы с тобой уже неделю толком поговорить не можем, а у тебя только одно на уме… Танти! Я сейчас рассержусь!

– И что будет?

– Вообще с тобой разговаривать перестану…

– Так я этого и добиваюсь! Во время секса только и надо, что целоваться, ну и…

– Без «ну и»! Ты не понимаешь, что происходит? Этот Хайтек только и делает с самого утра, что ходит за полковником Капочи и очерняет все твои заслуги. Вдруг у него на уме тебя погнать с Кафедры?

– Дорогая, ты явно преувеличиваешь. Тем более что выгонять меня не за что: дисциплину я не нарушаю, теоретические знания усваиваю на отлично…

– Ты мне лапшу на уши не вешай. Твоя физподготовка на уровне самой слабой стажерки…

– Ну так чего не случается… Травмы там, падение пика формы… Как у любого спортсмена…

– Мы с тобой не спортсмены! И если Хайтек пожелает, то имеет все права для твоего перевода.

– Да не переживай ты так. Вначале посмотрим…

– Чего смотреть! – уже не на шутку разозлилась Клеопатра. – Надо нам всем немедленно писать рапорты на имя командира Дивизиона и требовать немедленной замены куратора.

– Экие вы все шустрые! – не удержался Парадорский от восклицания. – А забыли, что не отвечающие истине рапорты могут отразиться и на вашем послужном списке?

– Почему это не «отвечающие»? И кто это «вы все»? – сразу зацепилась за его слова ушлая капитан Ланьо. Причем додумывать ей долго не пришлось: – Малыш тоже хотел рапорт подать? Ведь я ни за что не поверю, что в такое напряженное время, когда приехал Серджио Капочи, этот длинный игровой шланг вздумал тебя пригласить на карточные посиделки.

– Как тебе не стыдно так говорить за глаза о нашем приятеле? – делано возмутился Тантоитан. – Он ведь за нас горой…

– Знаю, что горой, поэтому все ему прощаю. А шлангом я его и в глаза называю, потому что этот доморощенный философ-аристократ на тебя негативно влияет.

– А вот тут ты совсем не права. Потому что Малыш…

Какие положительные стороны и черты капитана Агнера Ллойда должны были раскрыться в следующих фразах, Клеопатре узнать было не суждено. Громкоговоритель в их комнате щелкнул, после чего раздался голос дежурного по Кафедре:

– Майору Парадорскому пройти в лабораторию профессора Сартре.

– Ну вот! – с досадой воскликнула девушка. – Даже поговорить не успели!

– Я тебе сразу предлагал заняться чем-то более приятным, чем пустопорожний разговор. – Расцеловав свою суженую в обе щечки, Тантоитан уже вскочил с кровати. Чуток оправился и только возле самой двери добавил: – И вообще, капитан Ланьо, ваша недисциплинированность уже стала притчей во языцех, вы совсем перестали подчиняться старшему по званию. Будете сегодня жестоко наказаны!

– Хм! Недолго тебе зверствовать осталось, – не осталась в долгу невеста. – Скоро и мне звание майора присвоят…

– За какие такие заслуги? – жених замер от удивления в дверях.

– За красивые глазки! – с вызовом ответила Клеопатра. – Или я не заслуживаю?

Судя по тому, как скривился Тантоитан и без стука закрыл за собой дверь, пока не заслуживала. Но девушка только высокомерно улыбнулась и пробормотала:

– Ничего! Вот как только нас зачислят в Дивизион, тогда и поймешь, почему мне дадут звание майора. Хи-хи! А может, сразу и полковника? – Но тотчас обеспокоенно нахмурилась: – Но что делать с происками этого Хайтека? И ведь не удастся пока наедине с Серджио переговорить. Значит, надо…

Она тоже сорвалась с кровати и побежала разыскивать Малыша. Все-таки мысль о рапортах показалась ей достаточно правильной.

Тем временем явившийся в лабораторию Тантоитан привычно взобрался на высокое ложе и был сноровисто облеплен не менее привычными датчиками и прочими регистрирующими приборами. Вот только на повседневные вопросы майора Сартре отвечал с явной неохотой, а потом и вообще ошарашил:

– Сейчас тут с тобой хочет один человек переговорить. В неофициальной, так сказать, обстановке. Лежи спокойно, чтобы датчики не свалились.

После чего из прохода с другой стороны лаборатории появился старший куратор безопасности империи, командир Дивизиона полковник Капочи. Благодарно кивнув профессору, он осмотрел обнаженного по пояс Парадорского и начал с вопроса:

– Ну и как самочувствие, майор?

Видя, как Тантоитан хмурится в некоторых сомнениях, Сартре вполне будничным голосом пояснил:

– Серджио – один из тех трех, кто знает о сути наших экспериментов.

– А-а-а, – с некоторым облегчением вздохнул герой. – Ну, подобное и следовало предполагать…

– А на мой вопрос отвечать будешь? – посерьезнел Капочи.

– Так точно, господин полковник! – послышался бравый ответ. – Самочувствие – хуже не бывает! Словно час назад дюжина крестьян по всему телу оглоблями прошлась.

– Все время?

– Почти. Иногда вроде как отпустит – и терпимо. Но несколько раз в час так выкручивать и ломать все тело начинает, что сам удивляюсь, как сдерживаюсь на людях. Что только не выдумываю, чтобы оправдать перекошенное лицо и жуткое порой выделение пота. И, с одной стороны, даже рад, что этот служака Хайтек меня с Клеопатрой все время разводит то по классам, то по ночным вахтам. Иначе она бы уже давно скандал подняла и меня в госпиталь упекла. Как минимум…

После таких признаний полковник озадаченно покрутил головой, осудительно покосился на профессора и посочувствовал:

– М-да! Первым всегда трудно, хоть и весьма интересно. – Затем хмыкнул и тоже признался: – Я ведь вторым на очереди стою, у меня наилучшие показатели среди всех остальных кандидатов.

Удивляться по поводу такого отбора молодому майору явно не следовало, все-таки перед ним сейчас находился лучший воин современности, как его называли в просвещенных кругах. Но вот старое знакомство и несколько тайн между ними, о которых знали только несколько человек, позволяли Тантоитану если уж не подначивать высшее командование, то с наивным видом выдавить из себя некоторое сомнение:

– Увы, господин полковник, инициация процесса физической саморегуляции наверняка еще требует практической доработки. У вас вряд ли получится, еще сердце остановится…

– Ты хоть за разговором следи, – осадил его командир Дивизиона. – Если уж ты наладку выдерживаешь, то мне и того легче все окажется.

– Вообще-то, Танти прав, – вмешался в разговор профессор, явно сдерживаясь от желания уложить Серджио на второй стол и заняться над ним экспериментированием. – Возраст для ИПФС – довольно важный фактор. Чем моложе организм, тем он лучше переносит любые структурные перестройки. Молодость добавочно повышает болевой порог, дает больше шансов для правильной работы сердца и организует дополнительные блоки самовосстановления умственной деятельности. После каждой волны саморегуляции сознание у более молодого объекта восстановится в любом случае быстрей.

Уже не раз слышавший подобные рассуждения Парадорский скорбно поддакнул:

– Да, да, невероятно важный фактор. И ведь вы, профессор, утверждали, что ИПФС проводить на человеке старше двадцати пяти лет не следует.

– И сейчас утверждаю: если организм ослаблен и как следует не тренирован, то сердце не выдержит. Да и разум… – он покрутил в воздухе ладошкой, – скорей всего, станет претерпевать негативные изменения.

– Ну, это мне не грозит, – напрягшийся до того полковник теперь свободно вздохнул и расслабленно шевельнул плечищами. – Более тренированное тело, чем у меня, вы вряд ли во всей Галактике сыщите. Что бы там о себе некоторые ни возомнили.

При этом он с явным сарказмом во взгляде прошелся по облепленному датчиками телу молодого майора. Как раз это совпало с очередной волной физической саморегуляции: все мышцы задергались, словно в эпилепсии, тело заметно завибрировало, задрожало, кожа покрылась мелкими бисеринками пота.

В унисон с этим все записывающие приборы заработали с десятикратным ускорением, самописцы словно взбесились, фиксируя максимально допустимые вспышки активности. На экранах замелькали фейерверки цифр, каких-то таблиц и сложных графиков, и отблески этих фейерверков заполыхали в глазах ученого, который бросился к своему основному рабочему месту, пытаясь по горячим следам выискать какие-то только ему понятные закономерности или ожидаемые результаты.

Тогда как командир Дивизиона вспышку физической активности майора со смешком приписал несколько иному человеческому свойству:

– Ну и чего ты так от моего взгляда дергаешься и краснеешь? Не бойся, за неуважение к старшим бить не буду.

– Чего это я боюсь? – нахмурился герой. – И где это я кого не уважил?

– Ха! А то я тебя не раскусил: так и мечтаешь, чтобы я ИПФС не прошел? А то и сразу отказался? А потом пробежишь полосу препятствий быстрей меня и займешь мою должность?

– Интересно… – Терзающая боль несколько отступила, и Танти даже умудрился состроить наивную рожицу: – С каких это пор старшего куратора имперской безопасности выбирают по физической выносливости?

– И не мечтай! Зато на место командира Дивизиона ты явно с нехорошим гастрономическим интересом посматриваешь.

– Ну, так… плох тот майор, который не мечтает стать маршалом.

– Тоже зря надеешься, – продолжал посмеиваться Серджио, извлекая какой-то стул между столов и усаживаясь рядом с объектом экспериментов. – Разница в возрасте у нас небольшая, так что на пенсию уйдем вместе.

– Ничего себе небольшая! – от всей души возмутился молодой герой. – Вам ведь уже тридцать девять!

Причем сказал это таким тоном, словно речь шла как минимум о восьмидесятилетнем старце. Капочи даже обиделся не на шутку:

– В истории Дивизиона я самый молодой командир, занявший это место.

– Впечатляет, – сразу согласился с ним Танти. – Даже невероятно впечатляет. Но ведь это не значит, что следующий командир не добьется этой должности в еще более молодом возрасте. Это раз. А два, при всем желании вам крепкого здоровья и долгих лет жизни, вряд ли вы в своем преклонном возрасте уже через пару лет сможете тягаться с более молодыми, ловкими и сильными воинами. Мне профессор Сартре показывал диаграмму, на которой ухудшения моторики с возрастом стремятся вниз с геометрической прогрессией.

– Поговори у меня, поговори, – тон у Серджио стал угрожающим, хотя в глазах продолжали плясать смешинки. – Я тебе и через сорок лет фору дам.

– Через сорок? У-у-у… разве столько живут? – причем парень подумал явно о своем шестидесятилетии, а не о восьмидесятилетии командира.

– Живут, живут, – утешил его полковник, хотя и добавил с нажимом: – Если язык умеют за зубами держать как следует.

– Мм? – не открывая рта, Танти перешел на язык жестов, которому как раз стали обучать на Кафедре. При этом он спросил, где его подловили в излишней болтливости. Капочи вначале присмотрелся к профессору Сартре, почти скрывшемуся в облаке виртуальной аппаратуры, и только после этого стал переходить к делу:

– Никому не проболтался о причине наложенного на тебя пять лет назад взыскания?

– Как можно! Я ведь себе не враг!

– А то майор Хайтек очень и очень интересовался подноготной этого наказания. Подозревает в чем-то особо тяжком и страшном…

– Странный он, однако… И чего на меня взъелся? Солдафон!..

Серджио ухмыльнулся:

– Чувствует, что ты не на своем месте. А капитану Ланьо ты не проговорился?

– Ей – тем более! – воскликнул Парадорский. И тут же признался: – Хотя я даже себе представить не могу, что будет, когда она узнает: муж моложе ее на год.

– Кошмар! Ужасно! – с не свойственным для него сочувствием поддакивал полковник. – Как вы эту трагедию переживете, не представляю!

Но молодому герою было совсем не до шуток, у него перед глазами промелькнуло то самое событие более чем пятилетней давности, которое до сих пор не давало ему покоя.

Глава 11

Воспоминания о 3589 годе, Оилтон

Дело происходило сразу после торжественного вручения наград, присвоения внеочередных званий всем героям событий на Хаитане. Молодые космодесантники стояли своим кружком в преддверии праздничного банкета в главном зале родного училища и с восторгами припоминали моменты только что закончившейся церемонии. Все-таки личное пожатие руки самим императором, пусть даже и в довольно узком кругу, без единого журналиста – событие экстраординарное. Ну и гвоздь всего события – вручение Парадорскому ордена «Изумрудный Листок» будоражило кровь не только ему. Поэтому несколько неприятным диссонансом оказались для всех слова одного из воинов Дивизиона, который приблизился к группе курсантов и официальным тоном обратился к молодому герою:

– Тантоитана Парадорского немедленно вызывает полковник Капочи в седьмую аудиторию.

Что-то в его тоне сразу не понравилось ребятам. Особенно всполошилась Клеопатра. Она увязалась за своим парнем до самого места вызова и все спрашивала:

– Что ему от тебя надо?

Вопрос, понятно, риторический, на который Танти пообещал ответить только после выяснения причины вызова. Кажется, его любимая собралась и в саму аудиторию проскользнуть с невероятной наглостью, но стоящий у входа дежурный ее и не вздумал пускать, а потом и дверь плотно закрыл. Так что подслушать девушка ничего не смогла даже при всем желании. Хотя и волноваться ей вроде как повода не было. Просто было до жути интересно.

Тогда как молодой герой-космодесантник внутри аудитории номер семь пережил один из самых неприятных моментов в своей жизни. Командир Дивизиона ожидал его там в полном одиночестве, выслушал доклад о прибытии и вместо поздравлений с наградой сразу перешел к обвинениям:

– Почему ты до сих пор не признался в содеянных преступлениях? Или не учитываешь, что чистосердечное признание смягчает вину и уменьшает сроки заключения?

Первый раз в своей жизни Тантоитан настолько испугался, что у него сперло дыхание, он покраснел и почувствовал головокружение. Панические мысли разбежались во все стороны, потом вернулись обратно в мозг, сталкиваясь, словно волны цунами, и лишая так нужной в данный момент сообразительности, концентрации и здравого рассудка. Только и мелькала на периферии сознания глупая фраза из какой-то книги: «После наивысшего триумфа его накрыла трагическая длань неудачи. И он бесславно погиб в глубокой пучине черного отчаяния…»

Содеянных преступлений на своей совести Парадорский имел три. Так ему казалось. Причем третье проходило по категории не уголовно наказуемых: более года назад он при соучастии Гарольда Стенеси обманом заставил их друга Романа Бровера поступить вместе с ними в космодесантное училище. Но вряд ли главного куратора имперской безопасности могли заинтересовать шалости мальчишек.

А вот остальные два преступления являлись явно более весомыми. А в том, что они раскроются, немалую роль могли сыграть и недавние события: подвиги, награды, звания. Служи Парадорский тихо, так сказать, не высовываясь, никто бы под него копать и проверять не стал. А тут – весь набор: и лучший, и сильнейший, и удачливый, и сообразительный, и … И все остальное тоже. Понятно, что такой парень-ухарь, парень-хват просто не мог быть не проверен службами безопасности. Наверняка его биографию отныне знали еще до зачаточного периода. И наверняка обратили внимание на несоответствие дат рождения в разных документах. А это было очень страшно. Очень страшно и печально.

На фоне этого преступления третье попросту меркло: убийство нескольких террористов, пытавшихся под покровом ночи и с помощью современной блокирующей сигнализацию техники пробраться на территорию одной из школ-интернатов Китланда в ночь с девятого на десятое мая три тысячи пятьсот восемьдесят восьмого года. То есть чуть более года назад. Тогда молодой выпускник школы превысил все свои полномочия и собственноручно успокоил весьма странных вооруженных уркаганов. Непосредственно после самого события главного участника схватки вроде как не отыскали, но сейчас, после всех совершенных подвигов, могли и более подробно сравнить все данные, сличить размеры обуви, малейшие детали и отыскать так удачно ушедшего от собственной славы парня.

Но именно страх и растерянность помогли Парадорскому в начальные моменты нелегкого разговора с полковником Капочи не наговорить глупостей. Пока он стоял столбом после первых вопросов и пытался вернуть себе хоть какое-то самообладание, время шло. А это раздражало больше уже самого командира Дивизиона. Он повысил голос:

– Чего молчишь, как мраморная статуя? Или язык проглотил?

Зато эти слова вернули парню хоть какую-то сообразительность:

– Если статуя из мрамора, то… откуда язык возьмется?

– Вот ты какой? – Серджио автоматически потер когда-то пострадавшую скулу. – Оправдываться не желаешь? Старшим дерзишь? Или вообще решил под дурачка закосить?

– Никак нет, господин полковник! – стал приходить в себя Танти.

– Нет?! Не желаешь оправдаться?

– То есть… да!

– Да? Дерзить нравится? И дурачком притворяться?

– Нет, господин полковник. Наоборот, оправдаться хочу. Только вот понять не могу, о каких именно преступлениях вы говорите?

– Обо всех! – твердо заявил полковник, уже начавший наливаться нешуточным гневом. – Или я тебе их еще и перечислить должен? Не должен? Ну так не молчи! Все сам рассказывай!

– Как пожелаете… – понурился Парадорский. – Только вряд ли вам будет интересно слушать про драки и потасовки, шутки и розыгрыши несовершеннолетнего парня.

– Вот это ты завернул! – уважительно приподнял брови Капочи. – Да тебе не космодесантником быть, а адвокатом. Смотри как ловко, одним махом все свои грехи списал на несознательность по малолетству! Ишь ты! Наказания избежать хочешь?

– Никак нет, господин полковник! Готов понести любое. Но прошу принять во внимание смягчающие обстоятельства.

– Смягчающие что? И как? Или ты думал, что возвращенная начальнику по кадрам вашей школы-интерната коллекция мини-автомобилей уничтожит седые пряди в его волосах? Или что вскрытые тобой недостатки в системе безопасности школы помогли в дальнейшем улучшить всю эту систему и модернизировать?

– Так точно! – неожиданно даже для себя улыбнулся Парадорский.

– Странная у тебя радость, – нахмурился Капочи.

Ну не мог он знать, что в тот момент молодого космодесантника больше всего порадовала конкретная оговорка в словах полковника: «…вскрытые тобой недостатки». Не «вами», а «тобой»! Что явно указывало на непричастность друзей к подлогу и подмене документов. Их ни в чем не подозревали. То есть в любом случае ни Гарольд Стенеси, ни Роман Бровер в уголовном деле, будь таково открыто, фигурировать не будут. А только от этого осознания – гора с плеч. Самому уже можно выкручиваться как угодно. Еще и наглеть в любых мыслимых и немыслимых пропорциях или конфигурациях.

– Ну как же не радоваться, если дело и выеденного яйца не стоит, – стал выкручиваться Танти. – Моя только и вина, что воспользовался чьей-то ошибкой в регистрационных записях. Это если меня допрашивать начнут с пристрастием, я так и отвечу. Ну а служить империи у нас в любом возрасте не запрещено. Прецедентов слишком много.

– Хм! Много… Но есть еще и законы! Нельзя служить в оилтонском космодесантном училище, если тебе не исполнилось шестнадцати лет. А ты?

– Правильно. Нельзя, господин полковник. Но мне ведь сейчас больше шестнадцати.

– Зато когда поступал…

– Но сейчас-то все в порядке.

– Ай да жук! – крутанул головой Серджио. – Намекаешь, что ты мог сразу и на второй курс поступить? Вернее, если уже быть точным и в десяти днях расхождения: сразу на третий?

– Так точно.

После чего командир Дивизиона, кривясь и хмыкая, пару раз обошел вокруг наглого космодесантника. Затем походил вдоль огромного преподавательского стола, несколько раз хмыкнул и задал следующий вопрос:

– Ну а почему не признался в убийствах нарушителей ночного покоя?

– Боялся… – последовал односложный ответ.

– Чего боялся? Что те вооруженные дядьки вдруг окажутся всего лишь старыми выпускниками школы и просто хотели повидаться со своими престарелыми учителями?

– Ну, где-то так… Я вообще шел, никого себе не трогал…

Командир Дивизиона ошарашенно мотнул головой:

– Слушай, а что с тобой будет, когда ты вырастешь и врать научишься?

К тому моменту Парадорский уже окончательно пришел в себя и подспудно понимал: если бы провинившегося героя хотели выгнать, наказать, а то и начать расследование – уже давно бы это сделали. И никакой бы награды перед тем не вручили. Значит, самое страшное позади. И он после скорбного вздоха предположил:

– Не знаю… – и тут же вопросительно добавил: – Наверное, стану новым командиром Дивизиона?

– Вот уж правильно говорят: наглость – второе счастье! – возмутился Капочи. После чего опять несколько раз прошелся вдоль стола, затем замер возле него рядом, а свою левую руку положил на каких-то два пакета. – Но тут я тебя обломаю и крылышки укорочу. Как ты знаешь, на мою должность ставят воинов только с безукоризненной репутацией и идеальным послужным списком…

Космодесантник лишь еле заметно пожал плечами.

– …Значит, в твое личное дело заносится тяжкое порицание под секретным кодом. Не каждый твой командир сможет узнать причину наказания, но оно будет над тобой довлеть, сам знаешь сколько времени.

Вот тут уже настроение Парадорского упало ниже плинтуса. Действительно, тяжкие порицания считались одними из самых неприятных взысканий и порой сильно мешали служебной карьере и в получении очередных или внеочередных званий. Причем аннулировать и убрать из личного дела подобное взыскание мог только лично император. Да и то в виде особого поощрения за очередной подвиг. Подобная запись в личном деле считалась очень весомым наказанием, хуже было только изгнание из воинской среды.

Так что переживания молодого героя, у которого еще вся жизнь и карьера впереди только вырисовывались, были и понятны и оправданны. Поэтому он уже не совсем адекватно и внимательно воспринимал следующие слова Серджио:

– Хотя за террористов тебе положена особая награда, состоящая из двух частей. – Он взял оба пакета и протянул их воину. – И раз уж мне пришлось разбираться с этим делом, то я тебе эту награду и вручаю. Здесь отличительный знак с гербом одного старинного рода, в спасении представителя которого ты оказался случайно замешан. Можешь расположить этот знак у себя на письменном столе или над кроватью. А во втором пакете денежное вознаграждение. Причем за какие такие подвиги ты получил знак и деньги, следует молчать. Государственная тайна. Как молчать и о причине наложения тяжкого взыскания. Пусть пока все остается на прежних местах. Все понятно?

– Так точно… – не совсем уверенно ответил парень. Собирался еще что-то спросить, но был грубо оборван:

– Свободен! А то на банкет опоздаешь. Иди!

– Есть, господин полковник!

После этого больше ничего не оставалось, как отдать честь, покинуть помещение и оказаться под лавиной рухнувших на него вопросов со стороны Клеопатры. Причем превалировал следующий:

– Что случилось?

В результате чего у Танти и вырвалось весьма печальное признание:

– Да вот, тяжкое порицание в личное дело влепили…

– За что?! – девушка воскликнула это таким тоном, словно собиралась сию минуту вернуться к командиру Дивизиона и как минимум разжаловать того в рядовые.

– Да ерунда, в принципе, ничего страшного! – Парадорский уже страшно жалел, что, словно безвольный салага, пожаловался своей любимой и раскрыл такой важный секрет. Ей и знать-то ничего не следовало, а теперь она с него не слезет, пока он не признается в совершенном проступке. – Когда-то давненько имелся за мной один грешок, я уже и забыл про него, да вот служба безопасности и его раскопала. И, чтобы неповадно было, задним числом, вдогонку, так сказать, взыскание меня и настигло.

– Ладно, потом расскажешь, за что, – сделала тактическое отступление девушка, но от него у Тантоитана стало еще тревожней на душе. Уж он-то знал прекрасно, насколько его любимая может быть въедливой и строгой. – Лучше расскажи, что в этих пакетах?