Текст книги "Тайный вояж"

Айбу

– Нэ та бышь?99
  Нэ та бышь – какие новости (алтайский).


[Закрыть], – послышался громкий голос у двери. Весь в черном, невысокий коренастый человек, бесцеремонно отпихнув стоявших на его пути, прошёл на середину юрты.

Его лицо, застывшее словно маска, было обращено в сторону Емзынака. Удостоив присутствующих беглым невидящим взглядом, он равнодушно окинул прибывших с российской стороны гостей.

– А что, Адбай ещё не вернулся с охоты? – вполголоса спросил он зайсана.

– Через день, рано утром будет, – также негромко ответил Емзынак.

Человек в чёрном вплотную наклонился к Емзынаку и стал что-то нашёптывать.

– Шаман Айбу, – тихо пояснил Тархан, повернувшись к казакам. – У алтайцев шамана чаще называют абызом, – уточнил он.

Как уже говорилось, это был невысокий, как и все алтайцы, человек лет сорока пяти. Небольшой горб и широкие плечи выдавали в нём недюжинную силу. На его бесстрастном лице выделялся узкий скошенный лоб и вытянутый вперёд нос, что делало его похожим на хорька. Чёрные как смоль, достающие до плеч длинные волосы и узкие, горящие жестокостью глаза довершали его отталкивающий портрет.

Пошептавшись немного с Емзынаком, он, не обращая ни на кого внимания, вышел из юрты. Стоявшие около двери расступились, проводив шамана испуганным взглядом.

Казаки, долго не засиживаясь, распрощались с присутствующими и в сопровождении Емзынака отправились к подготовленной для них юрте, расположенной на небольшой поляне у самой реки.

– А что, шаман всегда такой неприветливый? – спросил Ефим.

– Он разговаривает с духами, и общение с простыми людьми он считает унизительным для себя, – ответил Емзынак.

Ефим криво усмехнулся, но ничего не стал возражать.

– Да по мне-то – хоть век с ним не разговаривать! Такая противная рожа!.. А ещё считает унизительным для себя… Тьфу! – не сдержался Степан.

Тархан не стал этого переводить, а Емзынак, считая, что разговор об Айбу не закончен, продолжил:

– Неприятную весть сообщил мне шаман: невеста моего сына Оймок, уже два дня лежит, не поднимается. Вчера ему было видение, что добрый дух кайратах ходит далеко и не хочет приблизиться к Оймок… пока она не откажется от Адбая. А если она забудет его, шайтан покинет тело и здоровье Оймок наладится – иначе её ожидает мучительная смерть. Сын мой ещё не знает о таком горе. Через день он должен вернуться с охоты, как ему сказать про это? Не знаю.

Казаки искренне посочувствовали Емзынаку, пытаясь убедить его, что всё в руках Бога, а не идолов; и нужно молиться, чтобы он дал здоровья Оймок. Илья вызвался попробовать полечить её травами – имея большой опыт траволечения, он надеялся, что ему удастся справиться с недугом.

– Хорошо, – согласился Емзынак.– Завтра я отведу тебя к ней.

…Юрта, где предстояло пожить казакам, отличалась от жилища Емзынака. Здесь не было такого закопченного дымом потолка; от жердей, на которые был натянут войлок, приятно пахло свежим деревом; внутри был сложен очаг и лежала охапка сухих дров; вокруг расстелены шкуры – в общем, всё для того, чтобы можно было хорошо отдохнуть после долгого и трудного пути. Кузьма сорвал висевшего напротив входа деревянного идола, вышел из юрты и швырнул его в тёмные воды журчавшей рядом реки. Измотанные дальней дорогой путники расположились на мягких шкурах и тут же уснули мертвецким сном.

Рано утром около юрты послышался громкий голос – возле входа топтался пожилой алтаец. Не решаясь войти, он криком пытался привлечь внимание казаков. Тархан объяснил, что нужно идти за овцой, которую обещал Емзынак. Казаки, крепко спавшие после двухнедельного перехода, спросонья никак не могли понять, про какую овцу говорит Тархан. Наконец Кузьма сообразил, в чём дело, и послал Фёдора к инородцу.

Широко зевая, Фёдор вышел из юрты и отправился за посланником в сторону бродящей по лугу отары баранов. Там их ожидали ещё двое инородцев. Показывая руками на животных, алтайцы попытались выяснить у Фёдора, какой баран ему больше нравится. Фёдор ткнул пальцем куда-то в середину, и алтайцы втроём кинулись в гущу отары. Они вытащили оттуда здоровенного барана, кинули его на траву, и не прошло десяти минут, как была снята шкура, а туша выпотрошена и разрезана на куски. Кровь алтайцы собрали отдельно, чтобы наполнить ею кишки и, закоптив их над дымом, получить своё излюбленное кушанье. Мясо сложили в большой котёл и оставили около юрты казаков.

Немного погодя Фёдор с Ильёй разожгли на поляне костёр, спустились к реке, отмыли с песочком огромный таган, вскипятили воды и положили туда большие куски баранины. Через некоторое время по поляне пополз аппетитный аромат готовящегося кушанья. Хорошо выспавшиеся казаки расселись кругом, наслаждаясь теплым солнечным утром и запахами из котла.

– Ну вот, сейчас засыпем крупы, добавим пару веточек чабреца – ещё немного, и будет готово, – помешивая варево, произнёс Илья.

Инородцы не заставили себя долго ждать – ещё кушанье не было готово, а к юрте казаков уже потянулись гости. Емзынак пришёл в окружении двух богато одетых инородцев в окружёнии свиты из десяти человек. Оба были одеты в шёлковые одежды, подбитые лисьим мехом и отороченные соболями.

– Зайсаны Чебек и Туруш, – представил Емзынак своих спутников, – приехали сегодня утром из соседних улусов посмотреть на высоких гостей из Бийской крепости.

Местные, не успевшие вчера как следует рассмотреть приезжих, тоже окружили бийчан, с любопытством рассматривая каждого из них; многие впервые увидели русских казаков. Самым почётным расстелили шкуры рядом с хозяевами, другие же остались стоять в стороне.

Зайсаны вытащили приготовленные для гостей подарки: две собольи шкуры, две – лисьих, а зайсан Чебек добавил к этому маральи рога, пользующиеся большим спросом у китайцев. Кузьма распорядился принести вино, а также два ружья зайсанам и подарки для их жён. Зайсаны, не скрывая своего удовольствия, попросили Тархана передать, что чувствуют себя обязанными перед казаками за такие дорогие подарки и обещают до их отъезда привезти в подарок по паре лошадей.

Вдоволь накормив гостей и распрощавшись с зайсанами, казаки захотели осмотреть окрестности, а Илья, Тархан и Емзынак направились к юрте Оймок. Издалека они услышали протяжные, глухие звуки, идущие со стороны юрты. Они откинули занавес и увидели, как шаман ударяет в огромный колдовской бубен – камлает. Шаман сидел около очага, огонь от прогорающих еловых дров освещал его мрачное неподвижное лицо; рядом стоял укутанный куском войлока и прикрытый крышкой небольшой котелок. Он ударял в свой бубен небольшой колотушкой – то медленно, то быстрее, то тихо, то сильнее, отчего навешанные на него побрякушки создавали какое-то подобие мелодии. Затем, не прекращая проделывать всякие манипуляции с бубном, он дрожащим гортанным голосом затянул лишённую всякой гармонии песню. Он издавал звуки то тихо, то так громко, что заглушал удары бубна. После этого Айбу вскочил и, прыгая, что-то прокричал над котелком, затем выбежал из юрты и, бегая вокруг, громким до хрипоты голосом выкрикивал слова похожие на заклинания. Так он проделал несколько раз: то бегал вокруг юрты, то прыгал и кричал над котелком, то подбегал к лежащей на шкурах Оймок. Шаман вводил себя в транс и выкатывал налившиеся кровью глаза, что делало его и без того безобразное лицо ужасным. Оймок лежала с прикрытыми глазами, всем своим видом показывая, что хочет единственного – покоя. Хлопотавшая в юрте старая алтайка с жёлтым исхудалым, морщинистым лицом подошла к очагу, приоткрыла котелок, помешала содержимое, поставила его возле Оймок и накрыла сверху куском овчины. Проделав это, она уселась рядом с висевшими у стены идолами и немигающим взглядом уставилась на шамана.

– В чём суть его камлания? – тихо спросил у Тархана Илья.

– Он повторяет одни и те же призывы, – ответил тот.– Сначала он вызывает доброго духа, кайратаха, после чего спрашивает, где у больного поселился шайтан, а затем просит кайратаха изгнать его, обещая за это жертву – овцу или лошадь.

Айбу закончил своё камлание и уселся около очага на почётное место. Недобро взглянув на Илью и Тархана, он подозвал к себе Емзынака, сказал ему, чтобы те вышли, и стал что-то быстро говорить на ухо зайсану. Через некоторое время Емзынак с печальным лицом вышел из юрты:

– Ничего уже не нужно, Илья. Шаман сказал, что шайтан поселился в Оймок, и кайратах уже совсем близко подошёл к её юрте, чтобы указать, как изгнать шайтана, но твоё присутствие отпугнуло кайратаха. Возможно, он против твоего присутствия рядом с умирающей. Теперь он ходит неподалёку в горах и требует в жертву овцу, после чего сегодня ночью, у жертвенника, он скажет шаману своё последнее слово. Айбу уже приготовил снадобье для Оймок. И, если будет исполнена воля кайратаха, тот вложит в него живительную силу, благодаря которой снадобье поднимет её на ноги. А если ты, Илья, попытаешься вмешаться, то и сына моего постигнет то же самое – шайтан погубит их обоих.

Как ни уговаривали Тархан с Ильёй Емзынака не слушать сказанное шаманом, он наотрез отказался, чтобы Илья попробовал лечить Оймок. Так, ни с чем, они повернули назад.

Емзынак распорядился, чтобы шаману привели самую лучшую овцу из его отары, и, опечаленный, пошёл к своей юрте. На следующий день он должен был выехать с товаром к китайским пограничникам, поэтому необходимо было собраться в дальнюю дорогу.

Тархан с Ильёй, так ничего и не добившись, направились к себе. По дороге им пришла одна и та же мысль – не доходя до своей юрты, они, скрываясь за деревьями, повернули назад, остановились неподалёку от жилища Оймок и стали наблюдать за юртой. Вскоре из неё вышла старуха, а немного погодя, чем-то очень рассерженный – шаман. Они подождали ещё немного и быстро прошмыгнули за дверной полог. Оймок лежала полузакрыв глаза. При свете огня Илья рассмотрел её бледное лицо, которое было необыкновенно красивым в сравнении с другими девушками инородцев. Цвет её лица не был таким бронзовым, как у всех, а длинные, изогнутые чёрные брови и широкие миндалевидные глаза придавали лицу более нежные черты, похожие на европейский тип.

– Кто там? – еле слышно спросила она.

– Не бойся, дочка, это я, Тархан – брат Емзынака, а со мной Илья – лекарь из Бийской крепости. Мы пришли, чтобы помочь тебе.

– Проходите, – стараясь улыбнуться, ответила Оймок.

– Расскажи нам, что с тобой произошло? Какая хворь тебя одолела?

Оймок закашлялась, после чего, собравшись с силами, тихим голосом начала говорить:

– Три дня назад я почувствовала недомогание, возможно, простудилась – позвали Айбу. Он пришёл и привёл старуху Кытыр, сказав, что поручает ей ухаживать за мной, после чего начал камлать. Закончив, он со слезами на глазах сказал: «Кайратах отвернулся от тебя по причине того, что ты хочешь выйти замуж за Адбая. Злой дух, шайтан, погубит тебя, но добрый – кайратах, сможет помочь, если ты откажишься от Адбая и станешь женой Айбу».

И, действительно, с каждым днём мне становится всё хуже: я всё время сильно хочу спать, может, вот так и усну навсегда, но я никогда не выйду замуж за Айбу – пусть лучше шайтан погубит меня, чем это.

Оймок замолчала, тяжело дыша и не в силах продолжать разговор. Илья подошёл поближе, чтобы осмотреть больную. Дыхание её было замедленным, пульс едва прощупывался, видно было, что она постоянно зябнет: влажная и холодная кожа слабо реагировала на прикосновение рук Ильи. Ничего не понимая, он опустил руку Оймок. Илья постоял немного, перебирая в голове все известные ему недуги и сравнивая их с самочувствием Оймок, но так и не смог ответить, какая болезнь за несколько дней довела здоровую девушку до такого состояния.

– Пошли, – тихо сказал он Тархану. – Пусть спит, к тому же вот-вот эта старуха вернётся – не должна она нас здесь увидеть.

Они потихоньку вышли из юрты.

– Ну, что с ней? – с тревогой спросил Тархан.

– Не знаю!.. – честно ответил ему Илья.

Расстроенные, они побрели к своей юрте. Солнце уже опустилось за горизонт, тьма медленно окутывала долину. Казаки ждали их возле юрты у догорающего костра и сразу спросили о состоянии Оймок, но, увидев опечаленные лица товарищей, всё поняли и, тяжело вздыхая, отправились укладываться спать.

Илья ещё долго сидел один, глядя на раскалённые угли почти догоревшего костра, ему до слёз было жаль эту молодую девушку. Почему он, помогающий многим людям излечиться от самых разных болезней, бессилен помочь Оймок? Какая жестокая, беспощадная болезнь забирает у неё последние силы? Илья вспомнил сегодняшний разговор шамана. Ведь он сказал, что, когда ночью будет разговаривать с кайратахом, тот скажет ему какое-то последнее слово, и, если Оймок согласится стать женой Айбу, то болезнь отступит – приготовленное им зелье вернёт ей силы. Почему абыз был против, чтобы посторонний лекарь осмотрел её? Илья не верил никаким злым и добрым духам, и вывод напрашивался один: либо шаман не доверяет ему, либо догадывается о причине недуга Оймок и хочет воспользоваться этим, чтобы заставить её выйти за себя замуж. К тому же Илью сильно заинтересовало: что будет делать Айбу у жертвенника и где он собрался просить помощи кайратаха?

Время уже подходило к полночи, шаман вот-вот должен был отправиться на камлание. Илья быстро вскочил и скорым шагом направился к юрте Айбу. Спрятавшись за большим кедром, он стал ожидать, когда тот последует к жертвеннику. Через некоторое время полог откинулся, и шаман, неся с собой огромный бубен и котелок, двинулся в сторону выступающего из темноты холма. Илья, прячась за деревьями, поспешил за ним.

Вскоре он оказался на небольшой лужайке, окружённой кедровыми деревьями. Здесь, в свете луны, Илья заметил воткнутые в землю шесты с лежащей наверху перекладиной, на которую были навешаны шкуры вместе с головами, и во множестве повязанные ленточки. Тут же висела шкура овцы, под которой, на полке, стоящей на четырёх столбах, лежала её туша. Шаман взял охапку приготовленных дров и развёл огонь, затем отрезал от туши большой кусок мяса, бросил в наполненный водой котелок и установил его на середину костра. После этого он ударил в свой бубен, и леденящая душу мелодия разрезала тишину опустившейся ночи. Пламя костра освещало его недоброе бронзовое лицо. Глядя куда-то вверх и потрясая бубном, он затянул своим гортанным голосом, казалось, какую-то нескончаемую песню.

У Ильи затекли ноги от неудобной позы, которую он занял, спрятавшись за деревом, а шаман всё кричал – то тихим, то каким-то нечеловеческим голосом; в улусе должны слышать, как он взывает к духам. Единственное, что понимал Илья в его песне, так это с угрозой произносимое имя Адбая. Что-то недоброе витало в ночном воздухе от угроз и пения шамана, заполняя собой всю округу.

Наконец он умолк, снял с огня котелок и, усевшись на лежавшее рядом бревно, с аппетитом принялся за баранину. Илья повернулся, чтобы сменить позу, – под ногой хрустнула сухая ветка. Айбу перестал жевать, насторожился, что-то зловещее появилось в его лице. Медленно поворачивая голову из стороны в сторону, он вдруг выкрикнул что-то непонятное, и в тот же миг… лезвие кинжала вонзилось в дерево, в двух дюймах от лица наблюдателя. Не желая больше испытывать судьбу, Илья бесшумно попятился назад, шмыгнул в тёмный перелесок и бегом направился к своей юрте.

Боясь разбудить товарищей, он прилёг у входа, забравшись под тулуп. Но сон никак не шёл – Илья пытался разобраться: что же всё-таки произошло? Единственное, он ясно понял, что шаман во что бы то ни стало хочет разлучить Оймок и Адбая, и, если она согласится стать женой Айбу, то тот вернёт ей здоровье, а если нет – тогда смерть. И тут его внезапно осенила мысль: «Так кто же ей вернёт здоровье, если кайратаха не существует? Ну да – снадобье от её недуга! – едва не вскрикнул он. – Какой же я профан! Как же я раньше не догадался: нужно было хорошенько рассмотреть те травы, что он заметил в юрте у Оймок, тогда, возможно, понял бы, чем шаман собирается её лечить. Скорее все-го, Айбу знал, что за таинственная болезнь поразила Оймок, и заранее приготовил в котелке отвар, в случае, если Оймок согласится на его предложение».

Чувствуя, что это ключ к разгадке недуга Оймок, Илья стал лихорадочно думать, что же ему предпринять. Ведь завтра уже может быть поздно – болезнь вот-вот доконает Оймок, и, если она не выполнит условие Айбу, тот откажется помочь ей. Он разыскал пустую фляжку, тихо, стараясь никого не разбудить, вылез из юрты и быстро направился к жилищу Оймок.

Илья приоткрыл полог и бесшумно пробрался внутрь. Прогорающий очаг едва освещал предметы внутри юрты. Старуха Кытыр храпела, отвернувшись к стене. Оймок лежала на спине, дыхание её было еле заметным. Дым от догорающих дров разъедал глаза и нос, чтобы не чихнуть, Илья присел на корточки. Поскольку весь дым поднимался вверх, то внизу был довольно чистый воздух. На четвереньках он добрался до того места, где лежали травы. Свет сюда едва доходил; почти в темноте он отобрал то, что считал нужным, после чего отыскал накрытый овчиной котелок и набрал в подготовленную фляжку ещё тёплый отвар. Тихо ступая по расстеленным на полу шкурам, Илья так же бесшумно выбрался наружу.

Он горел от нетерпения скорей узнать состав снадобья от неизвестной болезни и бегом направился к своей юрте. Илья разворошил прогоревший костёр, где в середине были ещё тлеющие угли, подложил туда сухих веток и, раздувая угли, разжёг огонь. При свете пламени Илья стал рассматривать принесённые с собой растения:

«Та-ак – это бадан с корневищем, это золотой корень, вот эти – для укрепления организма, а вот – рвотные травы… А это что? Откуда здесь болиголов?! Как он сюда попал?! Может, шаман по ошибке захватил его, когда срывал другие травы? Или… входит в состав отвара? – Илья прочитал очень много книг по травам и имел большой опыт, однако не мог объяснить присутствие болиголова в этом сборе. – Возможно, шаман знал какие-то известные только ему составы», – продолжал размышлять Илья.

Он открыл фляжку, пытаясь по запаху определить, что же использовал Айбу для лечебного снадобья. Единственное, что ему удалось уловить, – это мышиный запах болиголова. Не веря самому себе, он попробовал на язык это зелье. Немного погодя он почувствовав головную боль и тошноту, выступил холодный пот, и он понял, что это – насыщенный раствор болиголова, смертельный яд – средство, которое ещё древние греки применяли как орудие казни, давая выпить приговорённым к смерти сок этого растения. Ему стал понятен низменный и подлый замысел Айбу. Илья мысленно постарался представить всю его затею:

«Воспользовавшись недомоганием, вызванным обыкновенной простудой, шаман подсунул Оймок не смертельную дозу болиголова, а его слабый раствор. В случае успеха он противоядием смог бы вернуть ей здоровье – ценой этого было согласие Оймок стать его женой. И теперь понятно присутствие в юрте Оймок рвотных трав, золотого корня и полыни, сок которой – лучшее противоядие от болиголова. А если та бесповоротно откажет ему, то зелье в котелке убьёт её. И эта доза зелья стоит сейчас в юрте Оймок, ожидая своего часа. И этот час наступит завтра, когда Оймок в последний раз скажет шаману «нет!»…

Но Адбай?! – Илья вспомнил, с какими проклятиями на жертвеннике Айбу выкрикивал это имя. – Он должен вернуться завтра утром с охоты и, без сомнения, сразу же прибежит к Оймок. Наверняка Айбу знает об этом – и как же он поступит? Скорее всего, найдёт повод первым угостить этим зельем Адбая, показав его смерть как расплату кайратаха за непокорность Оймок. А если она и тогда отвергнет его – наверняка покончит с Оймок».

– Нужно что-то делать, – вслух произнёс свои мысли Илья.– Когда завтра утром шаман пойдёт к Оймок – всё будет кончено, и ничего уже не исправишь.

Недолго думая, он разбудил Кузьму. Тот ничего не понял спросонья, недовольно отмахнулся от Ильи и, повернувшись на другой бок, вознамерился продолжить сладкий сон.

– Кузьма, мне нужна твоя помощь, – тихо, чтобы не разбудить товарищей, прошептал Илья.– Возможно, завтра утром Айбу расправится с Адбаем и Оймок – мы должны помешать этому.

Сон как рукой сняло.

– Откуда ты взял?! Ты не шутишь?! – широко открыв глаза, громко прошептал Кузьма.

– Давай выйдем, чтобы не разбудить людей, я тебе всё расскажу.

Они бесшумно выбрались из юрты и уселись у почти догоревшего костра.

– Слушай внимательно… – и Илья, во всех подробностях поведал о своих ночных похождениях.

Всё ещё не веря сказанному, Кузьма, с сомнением, спросил:

– А ты уверен, что снадобье, которое ты набрал в свою фляжку, предназначалось для Адбая и Оймок?

– Шаман сказал Емзынаку, что приготовил снадобье для Оймок, и, если исполнится воля кайратаха, то живительная сила войдёт туда. А что это за воля – ты сам уже понял. Я не думаю, что даже после смерти Адбая Оймок изменит своё решение – злой дух, шайтан, «исполнит приговор» – так для всех будет выглядеть смерть её и Адбая.

– Тогда нужно незаметно взять котелок со снадобьем из юрты Оймок, – предложил Кузьма.

– Нет, —покачал головой Илья, – если Айбу утром зайдёт к Оймок и обнаружит пропажу, то сразу всё поймёт, и тогда его уже ничем не остановишь. Мы не можем предугадать, что он в этом случае натворит. Взять шамана мы тоже не сможем – Емзынак вряд ли поверит нашим доказательствам, он не разбирается в травах и всё сошлёт на волю духов.

Они оба замолчали, соображая, как поступить в этом случае.

– Кажется, есть выход, – нарушил молчание Илья.– В юрте у Емзынака я видел такой же небольшой котелок, как и тот, что со снадобьем у Оймок. Мы возьмём у Емзынака эту посудину – я знаю, чем её наполнить, чтобы Айбу ничего не заподозрил, – и вместо той, что с ядом. Я думаю, шаман сам выдаст себя, и Емзынак тогда всё поймёт.

– Да, пожалуй, ты прав, – согласился Кузьма.

Они разбудили Тархана, объяснив ему, какая беда угрожает Адбаю и Оймок, затем втроём направились к юрте Емзынака.

Предрассветная мгла заставила их поторопиться. Оставалось совсем мало времени, чтобы незаметно подменить котелки. Как и полагал Илья, Емзынак недоверчиво отнёсся к его рассказу, но всё же согласился с их планом, а также с тем, чтобы ничего пока не говорить Адбаю, который вот-вот должен был вернуться. Опасаясь, как бы Адбай не наделал беды, узнав о случившемся, они упросили зайсана постараться найти способ, чтобы его сын всё утро не выходил из своей юрты.

Договорившись с восходом солнца встретиться у Емзынака, Илья взял у него пустой котелок, наполнил его похожим, но совершенно безвредным отваром, во второй раз за эту ночь бесшумно пробрался в юрту Оймок и подмени стоящее там ядовитое зелье…

Едва лишь первые лучи солнца выглянули из-за вершин окрестных гор, Айбу был уже на ногах. Он вышел из юрты, присел на поваленное дерево и, поглядывая на покрытый лёгкой дымкой тумана перевал, стал терпеливо дожидаться возвращения Адбая. Ждать пришлось не так долго: вскоре на вершину один за другим выехали четверо всадников – это были они.

Айбу вернулся в юрту и натёр жиром руки и лицо, как на праздник – ведь сегодняшний день должен многое решить для него. Подождав ещё немного, шаман захватил свой бубен и направился к юрте Оймок. Айбу верил в свой план: когда Оймок увидит своими глазами кару кайратаха за её упрямство, она, возможно, станет более благосклонна к нему.

Старуха Кытыр уже разожгла огонь и поставила на очаг большой котёл с водой. Оймок пребывала в полузабытье, и со стороны нельзя было понять, жива ли она.

– Адбай ещё не заходил сюда? – прежде всего поинтересовался Айбу.

– Нет, – засыпая в котёл крупу, ответила Кытыр.

Айбу задумался…

– А как она? – спросил шаман у старухи.

– Бредила всё утро, про Адбая что-то шептала.

Шаман недовольно ухмыльнулся и подошёл к Оймок.

– Весь вчерашний день и всю ночь я просил у духов дать тебе здоровья. Ночью, у жертвенника, я услышал голос кайратаха: «Шайтан вместе с Адбаем ходит около тебя… Айбу – твоя судьба». – Так поведал мне кайратах. Мы должны быть вместе, и к тебе опять вернётся здоровье. Забудь Адбая, он принесёт тебе смерть.

Оймок тяжело открыла веки, гневные искорки зажглись в её глазах, она собралась с силами и резким тоном ответила шаману:

– Никогда, слышишь, ты, никогда я не стану твоей женой! Пусть лучше я умру, но не откажусь от Адбая, – тяжело дыша, она отвернулась к стене.

Лицо шамана сделалось землистым, злыми глазами он уставился на висевших по стенам юрты идолов. Он бросил бубен на шкуры и присел возле огня. Кытыр села напротив и ждала, что же решит Айбу.

Время шло, а Адбай так и не появлялся. Айбу нервничал – сюда в любую минуту могли прийти Емзынак и этот русский лекарь, и тогда его план рушился – он не сможет отравить Адбая, русский сразу догадается о причине его смерти. И Оймок он не хотел оставлять сыну Емзынака…

«Этот лекарь настойчив, возможно, уже сегодня он добьётся согласия Емзынака лечить Оймок, – Айбу заметил, с каким упорством, вчера, русский добивался разрешения осмотреть её. – По его лицу можно было догадаться, что это опытный знахарь. Похоже, он поднимет на ноги Оймок на радость Адбая. А что выпадет мне – всю оставшуюся жизнь завидовать этому щенку?!» – лицо шамана передёрнулось от злости. – Не бывать этому!».

Откуда-то извне послышались голоса людей – улус просыпался. Айбу обхватил голову руками, чувствуя, что все его надежды рушатся. Кытыр, молча наблюдавшая за Айбу, с тревогой смотрела на шамана.

– Пить, я хочу пить, – тихим голосом попросила Оймок.

Шаман поднял голову и взглядом указал старухе на стоящий под овчиной котелок. Та нерешительно взглянула на Айбу, но, увидев его свирепое лицо, беспрекословно исполнила указание. Оймок выпила содержимое кружки, закрыла глаза и впала в забытьё.

– Ну, вот и всё! – жестким голосом подытожил шаман. – Тебе здесь тоже больше делать нечего, – бросил он старухе, вышел из юрты и направился к жилищу Емзынака.

В юрте зайсана все уже были в сборе: казаки расселись вокруг очага и прихлёбывали горячий чай. Со слезами на глазах шаман приоткрыл полог и вошёл внутрь. Окинув злобным взглядом казаков, он грустным голосом произнёс:

– Печальную новость я принёс тебе, Емзынак. Ночью духи сказали мне, что Оймок не доживёт до полудня сегодняшнего дня – добрый дух, кайратах, отвернулся от неё. Как я ни просил идолов и кайратаха, шайтан не отпустил её от себя…

– Айбу! – ответил вместо Емзынака Тархан. – Ты знаешь, что делает алтаец с худым идолом, который не оправдал его доверия? Он или бьёт его розгами, или выбрасывает, а доброму – мажет рот салом.

Шаман настороженно посмотрел на Тархана, стараясь понять, куда он клонит.

– То же самое сделает зайсан с худым шаманом, – продолжил Тархан.

Айбу весь покраснел от злости:

– Емзынак, что он такое говорит?! – гневно вскричал шаман.– Заткни ему рот или накликаешь на себя большую беду! Как он смеет говорить такое о шамане?! Сколько лет я оберегал твой улус от злых духов! Эти люди принесли к нам беду. Я говорил тебе, что добрый дух, кайратах уже ходил рядом с Оймок, но они прогнали его, и шайтан убил её. Гони их прочь! Убей их!!! – всё больше багровея, кричал Айбу.

– Хорошо, – спокойно продолжал Тархан, – выпей-ка тогда это снадобье, которое ты приготовил от недуга для Оймок.

С этими словами он откинул овчину, под которой находился котелок, зачерпнул содержимое и протянул шаману. Лицо Айбу враз побледнело – его чуткий нос уловил мышиный запах болиголова. Озлобленные глаза забегали по сторонам – он ясно понял, что ему предложил Тархан. Глядя на Илью, он, с перекошенным от злобы ртом, прошипел:

– Так вот кто следил за мной сегодня ночью у жертвенника? Жаль, что я не достал тебя тогда там… Так умри же сейчас! – вскричал Айбу и выхватил из-за голенища кинжал.

Фёдор, сидевший рядом с Ильёй, кинулся наперерез направлению удара, пытаясь перехватить руку шамана. Но… сила и ловкость оказались на стороне Айбу – лезвие кинжала по самую рукоятку вошло в правое плечо Фёдора. Тот, сразу обмякнув, упал на колени Ильи…

Выкрикнув проклятие, Айбу опрометью выскочил из юрты.

– Хватайте его, не дайте ему уйти! – вскричал Емзынак.

Степан молниеносно, одним прыжком, очутился около двери и выскочил вслед за шаманом. Но Айбу уже вскочил на лошадь и, прихватив с собой лошадь Емзынака, галопом направился к ущелью, выходящему к горным тропам. Степан пробежал немного вслед, но, поняв, что это бесполезно, с досадой махнул рукой и повернул обратно. Емзынак тут же послал в погоню за Айбу лучших охотников, приказав привести шамана живым или мёртвым, и поставил дозорных на единственную тропу через ущелье, ведущую в улус.

Казаки на руках отнесли Фёдора в свою юрту, где Илья обработал рану спиртом и перевязал. Покопавшись в сумках, он вытащил травы, используемые для лечения ран, которые из крепости прихватил с собой, объяснил Ефиму, что с ними дальше делать, и поспешил вместе с Тарханом и Емзынаком к Оймок.

Она спала глубоким сном, после того как Кытыр дала ей отвар сонных трав из подменённого Ильёй котелка. Илья попросил, чтобы согрели воды и принесли свежего тёплого молока, а сам принялся за травы, принесённые шаманом на случай, если Оймок согласится на его предложение. Здесь было всё, что нужно для того, чтобы остановить действие яда и вывести его из организма…

Целый день, забыв про еду и то, что всю ночь провёл без сна, он метался между Оймок и Фёдором, рана которого начала воспаляться и требовала большего внимания. Емзынак вынужден был отложить свой отъезд и помогал всем, чем мог. Он чувствовал себя отчасти виновным в случившемся – в том, что не сразу поверил в сказанное про Айбу и не приказал схватить его ещё тогда, рано утром, воздав ему по заслугам.

Старуху Кытыр тут же схватили и привели к Емзынаку. Вся в слезах, крича, она упала ему в ноги и стала вымаливать прощение. Она рассказала, как шаман запугал её и внушил: то, что она делает, – есть воля кайратаха. И добрый дух пообещал ему: если Кытыр будет делать всё, что прикажет ей Айбу, то вскоре она увидит своего сына, которого пятнадцать лет назад угнали маньчжуры, и до сих пор о котором не было никаких вестей; а если откажется, то ждёт её сына лютая смерть на чужбине. Теперь она поняла, что шаман обманул, воспользовавшись её горем.

Емзынак посоветовался со своими приближёнными, спросил мнение казаков и решил простить старуху, наказав ей помогать Илье ухаживать за Фёдором и Оймок.

На следующий день он всё же решился на отъезд, взяв с собой пять человек и навьючив лошадей товаром. Рано утром Емзынак попрощался с казаками, со своим улусом и отправился в дорогу, оставив вместо себя сына Джигилька.

Адбай же, вернувшись с охоты и узнав о случившемся, за день осунулся от переживаний и ни на минуту не отходил от Оймок. Выполняя поручения Ильи, он то бежал к реке за водой, то отгонял от больной надоедливых мошек, когда по приказу Ильи её вынесли на свежий воздух, – в общем, старался изо всех сил.