Текст книги "Стреляй! «Бог войны» (сборник)"

Глава 11
Путь домой

Однажды ночью, во внеурочное время, в ворота сильно постучали и зычно крикнули:

– Вагиф, по велению визиря тебя срочно вызывают во дворец!

На улице гарцевали на лошадях несколько татар. Вагиф быстро собрался, сел в свою повозку и отбыл.

«Видно, что-то случилось», – подумал я.

Немного поворочавшись в своей постели, стал придремывать, когда стук в ворота повторился.

– Именем визиря – откройте ворота!

Испуганные слуги бросились открывать. Во двор влетел всадник:

– Кто здесь лекарь Юрий?

Я поднялся с постели, накинул халат и вышел.

– Быстро собирайся и немедля во дворец визиря!

Я понял, что случилось серьезное, быстро оделся и, захватив сумку с инструментами, вышел. Гонец сильной рукой схватил меня за шиворот и помог подняться на лошадь, посадив за собой. Мы поскакали во дворец. Меня провели в большую богато убранную комнату, где я увидел Вагифа, визиря и его советника.

На широкой кровати под балдахином лежал подросток. Даже едва войдя, можно было предположить, что болен он серьезно: на лбу крупные капли пота, на лице страдальческое выражение, лежит на боку, прижимая руки к животу.

Я упал на колени и низко склонился, приветствуя визиря. В нарушение дворцового этикета визирь быстрым шагом подошел ко мне и поднял за руку.

– Я узнал, что ты не только умеешь играть в шахматы, но и умелый лекарь. Мой единственный сын и наследник, мой дорогой Мустафа тяжело заболел. Спаси его, и я выполню твое любое желание, иначе… – Он сделал красноречивый жест поперек горла.

Я подошел к Вагифу, тот был бледен, растерян. Поклонившись визирю, я сказал, что сделаю все, что смогу, а сейчас прошу покинуть комнату. Все, кроме Вагифа, вышли. После беглого осмотра и расспроса Мустафы стало ясно – у пациента острый аппендицит. Я сказал Вагифу – только срочная операция может спасти мальчика. Тот в страхе отшатнулся:

– Никто и никогда в Казанском ханстве этого не делал. Если парень умрет, нам обоим отрубят головы!

– Если операцию не делать, он все равно умрет, и мы умрем тоже, а так у нас есть шанс. Спасая его, мы спасаем себя!

После краткого, но мучительного раздумья Вагиф кивнул.

– Будешь мне помогать!

Придворный лекарь в страхе попятился, уперся спиной в стену, глаза его выражали страх.

– Ты только делай, что я скажу!

Он замотал головой.

– Распорядись, чтобы принесли стол и лучше осветили комнату, а также несколько зеркал и веревки.

Все требуемое принесли быстро. Зеркала на веревках я подвесил над столом, рядом поставил подсвечники с горящими свечами. Парня переложили на стол, напоили настойкой с опием, пока лекарство не начало действовать, приготовили инструменты и вымыли руки. Обработав хлебным вином живот, приступили. Разрезав кожу, начал шить кровоточащие сосуды, дальше рассек клетчатку и мышцы, снова начал перевязывать шелком сосуды. Парень стонал, напрягал живот. Долго он не выдержит; если будет кровопотеря или болевой шок, от которого он может умереть, мы надолго его не переживем.

Свет тускловатый, свечи мерцали, но моя придумка с зеркалами хоть как-то помогала осветить операционное поле. Наконец я добрался до аппендикса. Отросток был воспален, выглядел, как мешочек с гноем, слава богу, до перфорации дело не дошло. Осторожно наложил круговые швы и пересек аппендикс, вытащил его из живота и отбросил. Вагиф, широко раскрыв глаза, вовсю смотрел на ход операции, стараясь ничего не упустить. Его участие ограничивалось в подаче инструментов по моей команде.

Проревизировав брюшную полость, я послойно ушил рану. Еще раз протерли живот хлебным вином и наложили повязку. Отмыв от крови свои руки, осторожно перенесли парня в кровать. С его губ иногда срывался стон, но в целом парень держался молодцом. По моим прикидкам, на операцию ушло чуть больше получаса. Да больше парню и выдержать было бы тяжело. Теперь бы его выходить, сделано только половина дела. Это была моя первая аппендэктомия в новой ипостаси, даже в Рязани, в лучших условиях, мне не приходилось ее выполнять. Мы устало уселись по обе стороны кровати, помолчали.

– Юрий, ты великий лекарь. Я нигде даже не слышал, чтобы выполняли такое!

Я усмехнулся. Как приперло, так и имя вспомнил. Ночью мы вдвоем не сомкнули глаз, я посматривал – не кровит ли повязка. Вагиф промакивал пот со лба Мустафы. Намучившись, парень забылся беспокойным сном. С первыми криками муэдзина в комнату быстрым шагом вошел визирь. Свита, как я успел заметить, осталась за дверью. Кинув взгляд на спящего сына, визирь спросил:

– Будет жить? Ему лучше? Я вижу, он спит.

– Да, мы убрали гной из его живота, теперь его жизнь в руках Аллаха, – ответил я и показал на удаленный аппендикс.

– Если что-то надо, только скажите страже у дверей, а сейчас поешьте, вам нужны силы.

По хлопку ладоней в комнату вошли слуги, внося подносы с едой.

– Мальчику пока ничего не давать, даже пить, только когда я разрешу!

Визирь кивнул:

– Слуги будут делать только то, что скажешь.

Мы поели, и подносы унесли. Мы с Вагифом договорились меняться через некоторое время, он был уже достаточно опытен, чтобы почувствовать внезапное ухудшение. Что проку было сидеть вдвоем, если нам придется сидеть у кровати Мустафы не одни сутки. Без отдыха наших сил более чем на два-три дня не хватит. Не мудрствуя лукаво, я улегся на пол на ковер и тут же заснул – сказалась усталость и нервное напряжение. Поспать удалось часа четыре – разбудил Вагиф, я испуганно вскинулся – думал, с оперированным чего стряслось. Подошел к Мустафе – дыхание было ровным, лоб на ощупь обычной температуры, шов не кровил, парень спокойно спал – сказывалось влияние опиума. У Вагифа слипались глаза, и стоило мне указать ему на ковер, как он тут же упал и уснул. Так, по очереди меняя друг друга, мы провели трое суток. Парень явно выкарабкивался – меньше стал спать, просил кушать, потихоньку его стали поднимать на высокие подушки в полусидячее положение. На четвертый день на лице появилась улыбка, и мы осторожно посадили его в постели. Мустафа попросил книгу, и по нашей просьбе ему принесли какую-то книгу на арабском. Вообще, парень был спокойным, хлопот капризами не доставлял. Несколько раз на дню заходил сам визирь – вечером сидел дольше, утром несколько минут. Видно было, что улучшающееся состояние сына успокаивало отцовскую душу, на его властном лице, когда он разговаривал с сыном, мелькала улыбка.

Через пару дней я осмотрел рану и, признав состояние удовлетворительным, снял швы.

Еще медленно, сказывалась слабость, парень начал ходить по комнате. Я решил продлить наблюдение еще на два-три дня. Дела быстро шли на поправку, и к пятнице, дню отдыха мусульман, мы с удовлетворением доложили визирю, который успел проведать сына, что мальчик здоров, в нашем наблюдении не нуждается. Визирь слегка склонил голову и спросил Вагифа:

– Что желаешь за труды?

Вагиф, ничтоже сумняшеся, попросил дом. Визирь благосклонно кивнул и повернул голову ко мне:

– А ты, урус?

– Свободы!

– А разве ты не свободен? Я не вижу на твоем ухе серьги, ты свободно ходишь по Казани, с тобой рады сыграть в индийскую игру самые видные вельможи, одет ты почти как Вагиф. Что же тебе надо?

– Достойный визирь, даже если птичка сидит в золотой клетке и ест отборное зерно, это не заменит свободу. Я спас жизнь твоему сыну, и у меня тоже есть семья в Рязани, кто позаботится о моем сыне?

Упоминание о сыне подействовало. Видно было, что отпускать ему меня решительно не хотелось, но не сдержать данного слова – уронить честь.

– Хорошо, урус! Вот тебе золотой дирхем, мой перстень послужит тебе пропуском, я тебе дам тамгу, чтобы стража не задержала, отправляйся к себе домой.

Я низко поклонился и как мог поблагодарил визиря, тот усмехнулся и вышел. Ко мне подскочил Вагиф и стал уговаривать остаться:

– Ты же видишь, как к тебе относится визирь, я тебе отдам старый дом, мы вместе будем врачевать.

Я отказался и, попрощавшись с Вагифом, пошел к пристани. Сумка с инструментами была при мне, в кармане звенела ранее заработанная мелочь, а больше никакого имущества у меня не было, ни с кем здесь я близко не сошелся – чужой город, другое вероисповедание, – и прощаться мне было не с кем.

У причалов стояло несколько судов, в двух из них я опознал русские ладьи. Подошел поближе, на палубе бегали русские люди, перетаскивая в трюм бочки и тюки.

– Кто владелец или кормчий?

С кормы спустился мужчина с покрасневшим, продубленным солнцем и водою лицом.

– Почто кричишь, басурманин?

– Да русский я, русский. На судне домой хочу попасть.

– А одежда почто татарская?

– В плену я был, вот одежда ихняя, ты не волнуйся, деньги за провоз у меня есть.

– Да нет, паря, мы вниз по Итилю идем, к Астрахани. Не по пути тебе, вон вишь, ушкуй стоит, вот он вверх идет, к Москве-городу, у них спросись.

Я подошел к ушкую, навстречу по сходням быстро сбежал купеческого вида щуплый чернявый мужичок.

– Чья ладья, мил-человек?

– Моя, чего надобно?

– Да вот не возьмешь ли на Русь, вон с той ладьи сказывали, до Москвы идете.

– Завтра отплываем, а сколько вас да велик ли груз?

– Один я, все вещи со мной.

– Татарин, что ли?

– Русский, одежда только татарская.

– Ежели с харчами, то возьму монету серебром.

Купец помял в кулаке бородку.

– А не беглый? Мимо татарских застав проплывать будем, живо скрутят.

– Нет, у меня и тамга есть.

– Ну коли так, приходи поутру, к отплытию.

– Дозволь на судне переночевать, год в плену был, русского языка не слышал.

– Что ж, деньги вперед, и проходи.

Я достал из кармана – кошелем не обзавелся, хранить было нечего – дирхем и отдал купцу. Тот попробовал его на зуб и кивнул:

– Пойдем, покажу твое место.

Я подхватил сумку и пошел на судно. Ушкуй был невелик, метров пятнадцать в длину, пузат, под верхней палубой был трюм. Люки были открыты, трюм проветривался, груза было немного, расторговались, видно, удачно.

Сумку с инструментами я положил от воды подальше, в трюм, мне же дали место на палубе, под куском парусины. Мне показалось, что даже воздух на палубе пах как-то по-особенному, родиной, что ли? Я улегся на палубу и задремал. Так спокойно на душе давненько не было. Если все пойдет хорошо, через две недели обниму Настеньку, отосплюсь на мягкой перине, в баньку схожу, сальца поем. Соскучился я по салу с черным хлебом.

Солнце пригревало не по-весеннему тепло, и я заснул. Вечером меня растолкал купец:

– Эй, хороший человек, ужин готов, кушать будешь ли?

Я с готовностью поднялся, представился:

– Юрий, лекарь из Рязани.

– Петр, торговый человек из Пскова.

Мы подошли к мачте, у сложенного паруса сидела вокруг котла с варевом команда из двенадцати человек. Все ожидали хозяина, каждый держал в руке свою ложку. Вот незадача, ложки-то у меня не было. Плов татары ели руками, кумыс или похлебку пили из пиал, выручил купец, дав новую деревянную ложку.

– Я тут запас их держу, не все попутчики с ложками бывают, а для странствующего это первое дело!

С этими словами, перекрестившись, запустил свою ложку в котел, за ним по очереди остальные. Это был кулеш с мясом и салом, с ржаным хлебом. Наелся я от души. Запили ужин сытом, а не надоевшим кумысом. Сытый, довольный, я улегся спать. Утром проснулся от беготни команды и скрипа уключин. Под веслами ушкуй отходил от пристани, тихо журчала за бортом вода, все дальше и дальше удалялись мы от Казани. Мимо нас тянулись берега, покрытые свежей зеленой травой. По лугам паслись стада овец и коней. Прощай, Татария. Команда поставила парус, и попутный ветер увеличил ход. Весла уложили вдоль бортов, команда занялась своими делами, от очага, выложенного на листе железа, потянуло дымком и запахом варева. На небе не было ни тучки, я наслаждался покоем и бездельем. По большому счету это была большая удача, не многим удавалось вернуться из плена домой. Я стал у борта, облокотившись на поручни, и бездумно глядел на воду и проплывающие берега. Безмятежность поселилась в моей душе.

Позвали на поздний завтрак – каша и вареная рыба. После еды потянуло в сон, сопротивляться не стал. Встав отдохнувшим, я подошел к купцу, что стоял на корме, рядом с кормчим.

– Петр, не найдется ли кусок сала, заплачу отдельно.

Петр засмеялся:

– Все русские из Казанского али Крымского ханства об одном просят. Есть немного, но для тебя не жалко.

Я с такой жадностью вцепился зубами в кусок, что уже не мог оторваться, пока не доел.

– Ну, спасибо, Петр, уважил!

– А как ты в плену оказался?

Торопиться было некуда, и я рассказал о дороге из Москвы в Рязань, о разбойниках. При упоминании пузатого владельца ладьи купец и кормчий переглянулись:

– Э, так вот чем он промышляет. Были, были у нас нехорошие мысли. Давно ведь по Итилю да Оке плаваем с товаром, иногда встречаемся, только не видели никогда, как он товар на пристани грузит. Надоть в Тайный приказ обсказать – пусть с пристрастием поспрошают. Думал, людей в рабство в татарву али крымчакам – так и концы в воду.

Дальнейшее мое повествование выслушали с интересом. К концу рассказа недалеко от нас стояло полкоманды, прислушиваясь к разговору. И то – газет, радио нет, любая новость в охотку.

– Ничего, – похлопал меня по плечу купец. – Теперя домой возвертаешься, дома-то есть кто, ждут?

– Должны, коли худого ничего не случилось, сам понимаешь, год дома не был.

Поужинав, улеглись спать. На ночь ушкуй подгоняли к берегу, разводили костер и выставляли охрану. Меня пока никто к работам не привлекал. На третий день пути впереди, прямо на берегу, показался небольшой бревенчатый дом, рядом причал и лодки. Река во всю ширину была перекрыта цепью.

– Застава татарская. Сейчас шарить начнут. Эй, убрать парус.

Команда забегала, парус сначала захлопал, обвис и упал на палубу. Ход замедлился, и, почти уткнувшись носом в цепь, мы бросили якорь. Не спеша, вразвалку в лодку с берега сели трое вооруженных татар и погребли в сторону ушкуя. По веревочной лестнице взобрались на палубу, по-хозяйски прошлись по ушкую. На плохом русском, упершись в меня пальцем:

– Кито такой, э?

Я ответил на хорошем татарском:

– Еду на родину, вот перстень и тамга визиря Казанского.

Лица татар вытянулись от удивления. Молча прочитали тамгу, посмотрели перстень, так же молча отошли. «Пронесло», – с облегчением подумал я. О чем-то переговорив с купцом, татары сели в лодку и отбыли. Через какое-то время цепь ослабла, провиснув ниже днища корабля, и мы вновь подняли парус. Все, теперь я уже на родной земле. Здравствуй, Русь, как я по тебе соскучился! Ей-богу, был бы не на ушкуе, поцеловал родную землицу. Проплыв около версты, на левом берегу показался такой же домик с лодками, правда, цепи не было.

– О, – указал Петр на берег, – теперича русская стража да мытари. Сейчас к нам подплывут.

И точно – из домика, что-то дожевывая, выскочили двое ратников в кольчугах и при мечах и с ними один в синем кафтане мытарь.

Мы снова спустили паруса, бросили якорь. Лодочка подплыла, и люди по веревочному трапу влезли на борт. Мытарь сразу полез в трюм, что-то записывая на листок, посчитав, подошел к купцу.

Дружинники сразу направились ко мне, видно, мое татарское одеяние не внушало доверия.

– Кто таков будешь?

– Русский я, из татарского плена возвращаюсь, вот пришлось татарскую одежду надеть, своя истрепалась.

Дружинники хмыкнули, переглянулись.

– А плывешь куда?

– Домой, в Рязань, семья у меня там.

– А давно ли у басурман в неволе?

– Год минул.

Один из стражников спросил:

– А кто в Рязани воевода?

– Онисим Пафнутьевич.

– Как звать митрополита Рязанского?

– Отец Кирилл.

Решив, что проверку я прошел, от меня отошли. Снова вдоль бортов потянулись берега, почти сплошь заросшие густым лесом. Изредка на берегу появлялись люди, вероятно местные охотники.

День тянулся за днем, движение против течения было небыстрым, хорошо, если дул попутный ветерок, а то команда садилась на весла.

Вечером, недалеко от впадения Суры в Волгу, подул ветер, небо потемнело, начало погромыхивать, и хлынул дождь. Команда спустила парус и на веслах подошла к берегу.

Дождь становился все сильней, переходя в ливень. Быстро стемнело. Часть команды спустилась на берег, устроив из парусины вроде шатра для укрытия от дождя, часть, несшая службу, оставалась на ушкуе. До этого спокойная Волга покрылась барашками волн, ушкуй раскачивался, как ванька-встанька. Видимость упала до нескольких метров. Кормчий с ушкуя позвал несколько человек для откачки воды, трюм заливало. Парусина уже промокла сама и от дождя не защищала, костер потух. Люди промокли и озябли. Корабль направили к берегу. Якорь держал плохо, ушкуй разворачивало по течению. Вдруг кто-то из команды закричал:

– Берегись!

С верховьев Волги по реке неслось что-то темное и громадное. Только вблизи мне удалось рассмотреть, что это был плот. Сделать что-либо никто не успел. Раздался оглушительный треск, крики людей, и вместо нашего судна осталась лишь носовая часть со свисающими от снастей веревками. Средней части и кормы не было. Остававшиеся на берегу несколько человек кинулись помогать тонувшим, да где там. Через несколько минут на поверхности воды никого не осталось, спасся лишь один человек, которому удалось ухватиться за брошенную веревку. Подавленные, мокрые и голодные, смотрели мы на останки корабля. Из оцепенения вывел крик купца:

– Спасайте, что осталось.

Немногие уцелевшие люди кинулись к носовой части корабля, спасая мешки с крупой и товарами. С облегчением я увидел в углу развороченного трюма свою сумку с инструментами. Дружно вытащив на берег уцелевшие вещи, без сил упали на мокрый берег, постепенно сбились в кучу, согревая друг друга телами и пытаясь прикрыться протекающей парусиной. К утру дождь стих, ветер улегся, над нами было синее небо. По воде плыли бревна, вырванные с корнем кусты, перевернутая лодка: очевидно, выше по течению ночью тоже бушевала буря. Мы подсчитали запасы – мешок крупы и мешок сушеного мяса, больше из съестного ничего. Было еще несколько тюков из товаров купца. Я подошел к купцу, вид у него был унылый.

– Ты хоть знаешь, где мы находимся?

– Недалеко отсюда Сура в Волгу впадать должна. Эти земли или вотяков, или мордвы. Ежели напасть захотят – туго нам придется. Ханство Казанское недалеко, как бы в полон не попасть.

Видя уныние всегда бодрого купца – да и как не унывать – людей осталось немного, корабль и почти весь товар погиб, – я подошел к команде.

– Есть ли у кого оружие?

Почти у всех на поясах были ножи, и нашелся один топор, которым на берегу рубили дрова для костра. Негусто! С таким оружием против сабель или копий почти безоружны и беззащитны.

Мы уселись в кружок, стали думать, как выбраться. Вариантов было несколько: идти по берегу до ближайшего селения, а там как бог даст, второй – сидеть на берегу, дожидаться попутного судна. Спорили до хрипоты, все-таки решили остаться, дожидаясь оказии. За полдня по реке никто не проплыл, видно, натворила буря бед, кто-то оставался у тихой пристани, кто-то пережидал у берега в ожидании, когда проплывут бревна и другой мусор. Стоит не заметить полузатопленное дерево, и в борту мигом появится пробоина. А как я успел заметить, плавали местные плохо.

Солнце начало пригревать, после беспокойной ночи тянуло в сон. Купец выставил караульного, остальные уснули. Пробуждение было бурным – шум, крики.

Едва разлепив глаза, я увидел летящий в лицо кулак и успел отвернуть голову. На меня навалился здоровый мужик в драном армяке на голое тело, заросший волосами, из щербатого рта отвратительно воняло. Мы сцепились в схватке. Вокруг боролись за свою жизнь мои товарищи, помочь было некому. Кое-как извернувшись, ударил коленом в пах, когда звероватого вида мужик слегка ослабил хватку, выхватил его же поясной нож и вонзил между ребрами. Уж где уязвимые места, я знал хорошо. Выбравшись из-под мертвого тела, быстро огляделся. На купца навалились двое, я подскочил и ударил ножом в спину – не до церемоний, своих надо выручать, со вторым справился купец. Шум схватки стих. Я обернулся – на утоптанном берегу лежали тела остатков нашей команды и нападавшие.

Из живых остались только я и купец.

Приди я на помощь чуть попозже, и его не было бы в живых. Видно, разбойники решили поживиться, рассчитывая на легкую добычу. Нам повезло, что организованы и вооружены они были плохо. Все чужие трупы были в дрянном одеянии, с кривыми ножами.

– Похоже, из ближайшей деревни на промысел пришли, посмотри на ножи – вотякские.

– Убегать отсюда надо, купец, может, это не все, искать этих начнут, нам хана будет, вдвоем не отбиться.

Купец кивнул. Мы собрали ножи, я взял свою сумку, купец нагреб в чью-то рубашку гречневой крупы из мешка, и мы пошли вдоль берега, стараясь побыстрей удалиться от побоища. Конечно, не по-христиански – бросать непогребенные тела своих товарищей, но присоединяться к ним не хотелось. Мы отошли на несколько километров вверх и решили передохнуть. Углубились в лес, чтобы нас не было видно с реки, и рухнули в траву.

– Слушай, купец, а далеко ли до ближайшего русского города?

– До Нижнего верст двести будет, по пути селения есть – Макарьево, Мыски, но до них тоже далеко, да еще если лесом, а не по дороге.

– На дорогу выходить опасно – двое нас только, одежда рваная, в крови, как бы за татей не приняли, запросто на ближайшем дереве вздернуть могут.

Посовещавшись, решили идти вдоль реки, но не по берегу, а по лесу, параллельно реке, углубясь в лес так, чтобы было видно воду.

Движение наше замедлилось, тропинок не было, приходилось пробираться через кустарники, поваленные деревья, обходя бочажины с водой.

Часов через шесть такого движения мы без сил упали на траву. Отдохнув немного, решили развести костер и поесть. Ночью разводить костер было бы рискованно – видно далеко.

Разведя небольшой костерок из сухих валежин, чтобы было меньше дыма, повесили котелок, сварили гречневую кашу. Получилось невкусно – не было соли, масла, сала, но выбирать было не из чего, поели и так. В животе появилась приятная сытость, сил как будто прибавилось. До вечера мы успели еще прошагать часа три. Стемнело. Мы нашли небольшую поляну, поросшую по периметру густым кустарником, и устроились на ночлег. Охрану решили не выставлять: если спать по очереди, ходоки на следующий день из нас будут неважные. Выспались, несмотря на обилие комаров от близкой реки, отлично. Решили сразу и кашу сварить, в животе нести легче, чем на спине. Поели и решили идти, пока не выбьемся из сил. Надо было как можно дальше уносить ноги. Мимо нас посредине реки вниз по течению прошло судно. Мы даже показываться не стали. После полудня вдалеке показалась медленно идущая вверх, в нужную нам сторону какая-то посудина с парусом. Мы выбрали место на берегу поудобнее, на небольшом изгибе и вглядывались в судно. Кого нам бог послал – помощь или несчастье? Судно, к нашей неописуемой радости, оказалось русским, мы опознали его по одежде команды и парусу. У татар одежда была других цветов, а на носу судна имели косые паруса. Когда судно подошло поближе, мы вскочили, стали размахивать руками, громко кричать. Нас заметили, парус упал, и с судна в привязанную к корме лодку опустились двое людей. Судно стояло на якоре, на борту я разглядел двух лучников, державших в руках луки с наложенными стрелами.

Лодка подплыла к берегу, с нее раздался возглас:

– Петр, ты, что ли?

Купец от радости аж подпрыгнул:

– Я, я!

Я пристально вглядывался в людей на лодке, пытаясь узнать знакомца.

Лодка уткнулась носом в прибрежный песок, знакомец Петра снял шлем с бармицей.

– Ваня! – узнал купец. – Ты как здесь оказался?

– Да вот нанялся в охрану к псковскому купцу Варламу, домой идем. А вы как здесь оказались?

– В бурю попали, плотом судно разбило, большая часть команды утопла, оставшихся разбойники побили – ниже по течению.

– Видели, видели мы и плот, и мертвяков на берегу. От плота еле уборонились, хорошо, что поставили судно почти в заводи, а оно вишь как с вами-то. Людей с вашего ушкуя схоронили на берегу, негоже бросать на прокорм птицам да зверью. Кое-кто из наших знакомцев своих опознал, все гадали-рядили, какому судну не повезло. А это с тобой кто?

– С Казани, пленник бывший, домой добирается, да вишь, судно у меня затонуло.

– Ну, садитесь, что на берегу стоять.

Мы уселись в лодку и подплыли к судну. Оно было побольше, чем у Петра, и команда была многочисленнее. Нас за руки буквально выдернули из лодки на палубу. Команда собралась рядом с нами, некоторые узнали купца, раздались приветствия. Раздвинув команду, к нам подошел владелец судна.

Поздоровались, купца Петра тот тоже знал, допросов никто не учинял, но мы пересказали случившееся с нами. Нас провели на нос судна, дали по куску сала с хлебом.

– Варева горячего пока нет, попозже накормим.

Мы улеглись отдыхать, за бортом журчала вода, ветер надувал парус, на душе было спокойно. Все-таки были среди своих.

Без приключений добрались до Нижнего, где судно встало под разгрузку. Из трюма бесконечной чередой грузчики носили тюки, катали бочки. Петр пошел узнать, долгая ли будет стоянка.

– Надо бы торг найти, одежду новую купить, вид у нас непотребный.

– Купить надо бы, да денег нет. – Я показал на оторванный карман.

– В долг у хозяина деньги возьмем. Ты в Рязани отдашь, я в Пскове.

Узнав, что ладья простоит дня два-три, мы отправились на ярмарку. Торговая слава ярмарки была столь велика, что я даже в своем времени был о ней наслышан.

Перед нами предстало необъятное море шатров, палаток торговых рядов, лавок, повозок, с которых торговали приезжие, каких товаров из дальних стран и местных только не было! Глаза разбегались. Наверно, за несколько дней не обойти. Мы нашли ряды, где продавали одежду. Выбирали по скудным деньгам – взяли по рубашке и штанам, коротким сапожкам. По крайней мере, теперь ничем не отличались от горожан. Мы весь день ходили по ярмарке – купец приглядывался к товару, спрашивая цены, я просто глазел. Конечно, хорошо бы привезти своим подарки, да и то хорошо, что живым вырвался из плена.

Проголодавшись и устав, вернулись на судно. Разгрузка его закончилась, трюмы опустели. Поужинав, легли на палубе, поделились впечатлениями о ярмарке и уснули. На следующий день я решил сам походить по Нижнему, посмотреть город. Был он по сравнению с Рязанью огромен. На высоком берегу реки стоял кремль, от его стен далеко было видно окрест. Смотреть оказалось и не на что, такие же дома, узкие улицы. Единственное место притяжения для местных и гостей – ярмарка. В последующий день просидел на судне, приводя в порядок инструмент – что от ржавчины почистил, что наточил. Утром мы отплыли, на берегу сплошь стояли причалы, сараи для товаров и суда всех размеров из многих стран. Мы двигались медленно, под веслами, от бортов долетали обрывки разговоров на разных языках – псковский или новгородский узнаваемый говорок, жесткая немецкая речь, напевная малороссийская, медленная шведская. Медленно уходил назад великий город, уже и пригородов не стало видно. Кормчий поймал попутный ветерок, команда подняла паруса и облегченно вздохнула. Гнать под веслами груженый корабль не самое легкое дело. На ночевку остановились спать у пригородов Павлова, под оком городской стражи.

Появившийся мытник ушел ни с чем, торговать здесь мы не собирались. Так же спокойно на следующий день мы переночевали у причалов Мурома. На высоком берегу высились высоченные колокольни местных церквей. Здесь, на берегу, мы развели костерок и сытно поужинали. Укладываясь спать, Петр сказал:

– В Оку вошли. Ну, теперь до Рязани только деревни будут, а до него дня четыре еще плыть, коли ветер попутный будет.

Эти четыре дня до города были тягостными, каждый день тянулся как резиновый. Чем ближе мы были, тем больше возрастало мое нетерпение. Наконец судно причалило к пристани. Первый же встречный отшатнулся от меня.

– Чур меня, чур! Изыди, нечистая сила!

– Да это же я, лекарь! Кожин Юрий!

– А сказывали, тебя убитым о прошлом годе на дороге нашли.

Ничего себе! Надо домой поспешать, неужели тоже похоронили?