Текст книги "Стреляй! «Бог войны» (сборник)"

К вечеру мы выбрали красивое место для ночлега недалеко от Белоомута. Развели на берегу костер, сварили каши и пожарили свежей рыбки на прутиках. Аппетит у всех был отменный. Выставив часовых, улеглись спать.

На следующий день я решил набрать и обучить команду канониров стрельбе из пушки. Кто знает, с чем придется столкнуться? Лучше заранее обучить, чем потом кусать локти. Снова я подробно рассказал, как обращаться с тюфяком. После вчерашних мушкетных занятий дело обучения шло быстрее, ведь тюфяк был фактически большим однозарядным ружьем. Зарядив тюфяк, мы присмотрели мишень – одинокий куст на берегу – и произвели выстрел. Недолет! Ядро упало в воду, не долетев до берега. Я объяснил ошибку, снова зарядили, выстрел! Перелет. Классическая вилка! Снова объяснение и заряжание, но куст уже был позади, и выстрелить не пришлось. Довольные канониры остались у пушки, а я пошел в каюту, негоже надолго бросать жену. Настя сидела в углу каюты на рундуке и что-то разглядывала. Я засмеялся:

– Что ты там увидела? Таракана?

Настя поманила меня пальцем:

– Сам посмотри.

Вглядевшись, мне показалось, что между досками что-то блестит. Вытащив из ножен нож, я попытался расширить щель или приподнять доску. После некоторой возни мне удалось зацепить край доски и отогнуть. Ба, на рундук посыпались золотые дирхемы. Сдвинув доску еще сильнее, мне удалось открыть весь тайник. Был он невелик, почти квадратный, размером с большую кастрюлю, но весь забит золотыми монетами, перстнями. Серебра почти не было. Вот это ешкин кот! Подумав немного, я хлопнул себя по лбу!

Тупица, недотепа! Конечно, когда мы истребляли коломенскую шайку, нашли на постоялом дворе шкатулку с ценностями и сочли, что это все. Шкатулку с содержимым реквизировал коломенский наместник, но я и подумать не мог, что главарь прячет еще один тайник, скорее всего свой личный. Мы с Настей наскоро пересчитали деньги – оказалось больше двухсот золотых, да еще и золото в изделиях. Я прикинул, что в этом тайничке больше, чем я заработал со своими предприятиями. Порадовавшись неожиданной удаче, мы решили все сложить назад и поставить доску на место до поры до времени. С собой брать в город рискованно, я еще не знал, цел ли мой новый дом, а на судне все-таки вооруженная охрана. Я предупредил Настю:

– Никому, даже самым близким, – ни слова. За эти деньги у многих возникнет желание перерезать нам глотки. Это наш запас на черный день, страховая касса.

Вдали показались холмы Москвы, городские постройки. Медленно, под веслами мы шли по Москве-реке, ища удобную пристань.

Причаливаться у торговых сходней не хотелось, груза для торговли мы не брали. Наконец нашли удобное место, причалили. К нам подошел мужичок в синем кафтане, вежливо сказал, что пристань купца Еремеева и, если мы хотим, можем стоять здесь, но заплатив. Спорить мы не стали, тем более что цена была необременительная. На берег сошли впятером – я сам, Настя, Сидор с двумя воинами, нанятыми в охрану. У берега стояли пролетки с ямщиками, мы уселись в две из них и, назвав адрес, поехали. Я и Настя с интересом разглядывали московские улицы, и если я больше смотрел на дома, то Настя разглядывала наряды местных барышень, то и дело толкая меня в бок локтем – посмотри, какое миленькое платьице.

Доехали относительно быстро, все-таки дом был почти в центре и от реки оказался недалеко. Я рассчитался с ямщиками и задержал одного вопросом: далеко ли от этого дома пристань? Получил подробные объяснения. Местность ямщик знал неплохо, решение в голову пришло быстро.

– Любезный, я буду здесь около двух-трех недель, не сочтешь ли за труд все это время обслуживать нас?

Ямщик с удовольствием согласился, мы договорились об оплате, каждый день с утра до вечера он должен стоять у дома. За мной оставалась кормежка обедом его и лошади.

Сидор постучал в ворота, я с нарастающим ожиданием ждал, что с моими сторожем и дворецким. Не получая от меня известий и жалованья в течение года, они могли и покинуть меня, и в принципе их никто бы не осудил. Послышались шаги, и калитка открылась, на мое счастье, это был дворецкий. Он узнал меня, пригласил в дом. Мы прошли, неся с собой небольшие баулы, основной груз остался на ушкуе. Я подошел к домику прислуги, извинился перед сторожем и дворецким, объяснив свою задержку татарским пленом, поблагодарил за верность и сдержанное слово и щедро расплатился за прошедший год, добавив премиальные.

Дом оказался в полном порядке, даже пыль везде протерта, правда, кое-где покосился забор, но я был не в претензии: ни работников, ни денег у обоих не было. Дом сохранили и сами не сбежали, и за то спасибо. Я обратился к дворецкому с просьбой:

– Мы приехали недели на две-три, затем уедем, по велению царя в поход на Смоленск. Хотелось бы найти кухарку и пару плотников поправить забор, можно ли решить вопрос?

Дворецкий хорошо знал, где живет бывшая дворовая челядь, и через час привел кухарку с помощницей и двух мастеровых с плотницкими инструментами в ящичках. Плотникам я показал, что и как исправить, а кухарку и помощницу решил оставить насовсем, а не на пару недель. Все равно домом в дальнейшем придется пользоваться, а жалованье не так уж и велико. Тем более на охрану дома остаются два нанятых Сидором человека, и в общей сложности кормить ежедневно надо было уже шестерых, не считая меня с Настей. Дав дворецкому денег, я отправил их на базар, надо было запасаться провизией, в доме не было ни крошки съестного. Настя хлопотала в доме, раскладывая из баулов вещи. Пока троица ходила на базар, мы с охранниками обошли дом и двор, наметив для плотников дополнительный объем работы. Весело стучали топоры, летела стружка. Вернулись с базара дворецкий с кухаркой, и скоро от кухни потянуло жареным и чем-то вкусным. Все уже к тому времени проголодались и, когда пригласили пообедать, собрались за столом быстро. Приготовлено оказалось вкусно, я порадовался, что кухарка попалась знающая и опытная.

С утра, позавтракав и сев в наемную пролетку, я направился к немецкому послу Карлу. Занимал деньги на покупку дома на несколько недель, а отдавать приходится через год.

Я подъехал к знакомому зданию и постучал в ворота, меня, узнав, впустили. Карл в домашнем платье сидел за столом и завтракал. Я поздоровался.

– Что случилось, лекарь Юрий? Почему тебя так долго не было?

Пришлось уже в который раз пересказывать историю своего пленения и освобождения. По ходу рассказа Карл вскакивал, ходил по комнате, огорченно хлопал себя по бедрам руками, то есть слушал очень эмоционально. Закончив, я сказал

– И вот я, живой и здоровый, перед тобой, Карл.

– Как я рад, что тебе удалось вырваться из лап этих диких татар.

Я принес извинения за задержку денег, было понятно, что это произошло не по моей вине. Однако лицо Карла сделалось скучным, он вытащил счеты и пощелкал костяшками,

Итог – процентов набежало больше, чем долга.

Спорить я не стал, однако подивился немецкой расчетливости и педантичности, расплатился. Все-таки он меня в свое время при покупке дома выручил.

Я поинтересовался его здоровьем.

– О, твоими руками и талантом чувствую себя хорошо, спасибо

Поговорив на отвлеченные темы, мы расстались. Я направился в Кремль.

С трудом нашел доверенного человека патриарха. Он меня вспомнил, сказал, что на днях получил грамотку от митрополита Рязанского Кирилла, в которой он описывал мои похождения и возвращение. Также в грамотке описывалось, что я отправлялся в поход на Коломну. Еще есть сообщение от наместника коломенского, что поймал, частью убив, а частью пленив, шайку разбойников. Это правда?

– Да, правда.

Он одобрительно покачал головой.

– А что сейчас делать намерен?

– Князь рязанский по велению государя собирает дружину и ополчение воевать Смоленск, собираюсь присоединиться с госпиталем, врачевать увечных.

– Богоугодное дело! Отправляйся с благословением, – он меня перекрестил, – а по возвращении решай дела в Рязани и переезжай сюда, в Москву.

– Добре. – Я поклонился и вышел.

Собственно, все дела в Москве оказались улажены за один день. Время было далеко за полдень, я направился домой. На следующий день решили с Настей посетить торг, все-таки столица обязывала. Необходимо было одеться по моде. Надо сказать, в своей одежде в Рязани я выглядел нарядно, но в Москве в приличных домах или при посещении Кремля смотрелся провинциалом, встречают же по одежке. Долго ходили по рядам, выбрали Анастасии несколько платьев европейского покроя, платки, соболью шубу, сапожки и туфли. Дело оказалось утомительным, известное дело – женщину одеть непросто, а имея деньги, непросто вдвойне. Полдня потратили и кошель серебра, чтобы с трудом погрузить ее обновы в пролетку. Я устал, но Настя выглядела довольной и счастливой. Себе я на торгу заказал у мастера-портного камзол по европейской моде, кафтан. Остальное купил. Еще несколько дней было потрачено в хлопотах по обустройству дома и двора. Один из дней посвятил осмотру Москвы. Мы с Настей сели в пролетку и не спеша проехали по центру Москвы. Названия улиц звучали музыкой – Староколоменский переулок, Арбат, Татарская улица, Сивцев Вражек, проезд Соломенной Сторожки, Крестьянская Застава и многие другие заставляли сердце учащенно биться. Я видел дома и улицы, по которым будут ходить через четыреста лет мои современники. Осознание этого возбуждало и наполняло душу некой возвышенностью и торжественностью.

Так вдруг защемило сердце. Никому в этом мире я не мог открыться, даже жене, меня бы просто сочли умалишенным.

К вечеру, уставшие и полные новых впечатлений, мы вернулись домой. За трапезой, то ли поздним обедом, то ли ранним ужином, Настя почти беспрерывно говорила, какие наряды носят местные модницы. Что ж, во все века женщины одинаковы. Пока я благоговейно осматривал здания и постройки – чего стоил собор Василия Блаженного или постройки Кремля, – она разглядывала наряды. Мне кажется, в ее жизни это было самым большим впечатлением. Подошел день отплытия. Мы попрощались с остающимися, я отдал деньги на содержание дома и жалованье на год вперед дворецкому. Теперь в его порядочности, чести и верности я не сомневался. На пролетке, забрав лишь малую часть вещей, мы отправились к судну. За время моего нахождения в новом доме Сидор несколько раз посещал корабль, заботясь о порядке и охране, и пополнил запасы провизии. Заскучавшие члены команды споро сели на весла, посудина развернулась, и мы отправились в обратный путь, нагруженные новыми впечатлениями. Истома уже вполне обжился в роли кормчего, грозно покрикивая на зазевавшегося ватажника. Дорога домой превратилась в несколько дней отдыха. Порядок на корабле поддерживался и без моего вмешательства, плыть было спокойно и безопасно, и мы полностью отдались отдыху. Давно мы с Настей совместно не отдыхали. Но все хорошее когда-нибудь кончается. Вот вдали показались постройки и городские стены Рязани, и через несколько часов борт ушкуя стукнулся о городской причал.

Радость домочадцев, а особенно Мишеньки, была искренней, особенно радовался парнишка привезенным игрушкам – в Москве я купил игрушечного коня из дерева, богато расписанного красками, и деревянный игрушечный меч, теперь по дому разносились почти индейские крики, от которых все мы вздрагивали. Остальным холопам я привез кому бусы, кому рубашку, кожаный пояс – обделенных не осталось.

Памятуя о предстоящем походе, первым делом я посетил госпиталь, где проверил подготовку. Многое было уже готово, осталось заказать у столяров деревянные ящики для бережного сохранения и перевозки на лошадях инструмента и припасов.

Для себя же я решился еще на одну придумку. Памятуя о дальности и точности стрельбы из нарезного оружия, я отправился сначала на торг, к оружейникам. Многие слышали о винтовальных ружьях, но никто в руках не держал, и в наличии тем более ни у кого не было. Пришлось идти на поклон к местным кузнецам-умельцам. Двое отказались сразу – больно мудрено! С третьим удалось договориться хотя бы попробовать. Почти каждый день я ходил в кузницу, наблюдая за ходом работ, что-то подсказывая. Я хотел получить ружье вроде литтихского штуцера, с двумя большими нарезами, правда, они требовали специальных пуль с двумя выступами, но вылить их из свинца не представляло больших сложностей. Наконец, испортив кучу заготовок, мастер изготовил ствол, сразу же я начертил прицел из мушки и целика, ведь гладкоствольные ружья наводились по стволу, так как дальность стрельбы из них была невелика.

Наконец ложа, замок были изготовлены и соединены со стволом. Ружьецо получилось ладным, но тяжеловатым. Расплатившись и забрав ружье, поехал домой. Дома вдвоем с Сидором мы занялись почти детским делом – лепили из глины, правда, лепили не детские свистульки, хотя я не удержался и сделал одну для развлечения Миши, а формы для пуль. Из запасов свинца отлили в формы несколько десятков пуль и на возке выехали за город, опробовать новинку. Далеко не отъезжали, уж очень велико было нетерпение. Сидор на возке отъехал шагов за сто и поставил в качестве мишени деревянный чурбачок. Я положил ствол на ветку дерева, тщательно прицелился, выстрелил. По тому, что чурбачок даже не пошевелился и по взметнувшейся справа пыли я понял, что не попал, да и Сидор издалека лишь разводил руками. Я поправил целик, зарядил ружье, снова прицелился, выстрелил. На этот раз пуля задела чурбачок, отщепив щепку опять справа. Снова я поправил целик, зарядил и выстрелил. Чурбак кувыркнулся и упал. Сидор осмотрел попадание и крикнул:

– Точно в середину.

Теперь мишень перенесли еще дальше, теперь я стоял метрах в двухстах.

Я прицелился, выстрелил. Чурбак снова упал, было и так понятно, что попал. Сидор поднял чурбак, и я снова повторил выстрел. Опять точное попадание. Мы снова поставили мишень дальше, и я снова стал стрелять. Мне хотелось уяснить, на каком расстоянии можно поразить цель, по размерам сопоставимую с поясной.

Выходило так, что смело можно было стрелять метров на двести пятьдесят-триста, дальше уже был большой разброс пуль, все-таки кустарное производство ствола и домашнее изготовление пуль сказывалось.

Домой я ехал, радуясь как мальчишка, в рязанской дружине и ополчении винтовальных, или, по-современному – нарезных, ружей не было ни у кого. Гладкоствольные – лишь у каждого десятого, да и точно стреляли лишь метров на восемьдесят-сто. В перестрелке я получал преимущество, цена которого – жизнь.

Глядя на меня и результаты стрельбы, Сидор, вначале относившийся к затее с недоверием, попросил и для себя такое же ружье. Заехав к оружейнику, я заказал еще пару таких же и прикупил запас пороха и свинца. На следующий день Сидор отправился подбирать десяток надежных, знакомых с ратным делом людей в мое ополчение, а дома двое холопов отливали из свинца запас пуль для похода, думаю, в походе это будет обременительно.

Потихоньку, но целеустремленно я готовился к походу. Слишком большой оказаться может цена забывчивости. Пришлось идти к тележнику, заказывать повозку, наподобие тех, что были в начале двадцатого века на фронтах Первой мировой – длинную, с дугами сверху для брезента. Задний борт заказал откидным – легче грузить раненых или грузы, кузнецы сделали рессоры. Во всем, где это было можно, я старался сделать жизнь свою и окружавших меня близких людей более комфортабельной.

Сидор прикупил лошадей, и мы забрали уже готовую госпитальную повозку, сразу же доставив ее во двор госпиталя, пусть знакомятся и обживают.

Потихоньку Сидор подобрал команду ополченцев из бывших дружинников, охотников, просто лихих и азартных людей. В один из дней я собрал всех на госпитальном дворе. Вооружение было разномастным, у кого копье и щит, у кого сабля, кто-то с одним луком и пустым тулом для стрел. М-да! Поговорив с людьми, выяснил, кто чем хорошо владеет, вручил Сидору деньги и отправил на торг к оружейникам, пусть хорошо вооружит команду, мой десяток должен быть вооружен и одет не хуже княжеского. Покончив с вооружением, принялись за одежду, купив одинаковые, лазоревого цвета кафтаны и шапки.

Немного подумав, пришлось прикупить телегу и лошадь, не нести же людям на себе все вооружение в походе и провиант. Поскольку лошадей уже набиралось три, пришлось покупать ячмень, трава, слава богу, была под ногами. Заранее Сидор, как старший над ополчением, позаботился о провианте – несколько мешков разных круп, сало соленое и копченое, соль, вяленое мясо, муки и зелени – лук, репу.

Наконец настало время общего сбора. Все ополчение выстроилось на площади перед Кремлем – стояли люди с полным вооружением, лошади с повозками, груженные припасами. Князь с воеводой гарцевали на лошадях, напротив строя ополченцев. Тут же стояли несколько десятников и сотников из дружины. После внешнего осмотра князь, проехав перед строем, похвалил меня и моих людей за справную одежду и добротное оружие. После распоряжения князя каждый из десятников пошел проверять припасы, сложенные на повозках. И опять я не ударил в грязь лицом. В итоге оказалось, что снаряжены к походу мои люди лучше всех. Оставалось еще одно дело. Князь назначил общий сбор дружины и ополчения и выступление в поход через три дня. Я взял возок и возничего, подъехал к судну. Надо было перепрятать обнаруженный клад. Сложив деньги и драгоценности в две сумки, я доехал до дома. Поразмыслив заранее, решил закопать найденное в подвале дома. Добавив своего золота, сложил все в сундучок и выкопал ему яму в углу подвала. Позвал Анастасию, показал ей место хранения клада, объяснив, что деньги на самый крайний случай, все-таки в военный поход ухожу, не на прогулку, могу и не вернуться. До поры до времени деньги не отрывать, пользоваться теми, что в доме, а также доходами с каруселей, госпиталя, лесопилки и сахарного завода. Анастасия всплакнула, я как мог ее утешал, почти каждый второй мужчина уходил в поход, и не все вернутся. Войны, даже самые маленькие и победоносные, не обходятся без жертв.

Настал день сборов, погрузил свое оружие, провиант и одежду в возок. Сидор сел на облучок, и мы поехали на городскую площадь. Дружинники были уже там, стояли неровным строем, со всех прилегающих улиц и переулков подходили ополченцы, подъезжали телеги. Народу набиралось много – дружинников более тысячи и ополченцев приблизительно столько же. Площадь становилась тесновата. Появился князь в походном одеянии, рядом с ним воевода и знаменосец. На утреннем ветерке трепыхался ало-голубой княжеский стяг. Вот подошел митрополит Кирилл с прислуживающими монахами. После молебна нас перекрестили и окропили святой водой.

Воевода привстал на стременах и отдал команду двигаться колонной. Первыми двинулись дружинники, за ними нестройной колонной ополченцы. Во главе своих людей ехали в возках их предводители-купцы, ремесленники и другие горожане. Кто-то смог набрать трех, кто десять человек, лишь один боярин Федор Прокопьев исполчил три десятка. Многие были сам-один.

Пыль, поднятая множеством ног, висела над колонной плотным облаком, садясь на провожающих, на воинов, повозки, забивая ноздри и легкие. Люди откашливались и отплевывались, мечтая о том, чтобы скорее выйти на просторы, о боковом ветерке, дабы пыль уносилась в сторону. За день прошли верст двадцать-двадцать пять и остановились на широком лугу. Лошадей отвели в сторону, повозки составили в виде буквы «П», внутри пространства развели костерок и сварили кулеш, поужинали. Все оружие и припасы были в повозках, поэтому шли налегке и быстро, даже кольчуги лежали на повозках, только личное оружие – сабли, мечи висели на поясах. На второй и третий день миновали Плахино и Серебряные Пруды, вышли к Веневу. Там к нам присоединились веневские ополченцы и курские ратники, вместе двинулись на Тулу. На опушке горело множество костров, стояли палатки, паслись лошади. Кто-то прибыл раньше нас. Мы расположились на отдых. Через некоторое время по нашему лагерю пронеслась новость – будем стоять три дня, ожидая запаздывавших. С каждым днем подходили новые группы ополченцев, сотни княжеских дружинников из близлежащих городов и княжеств. Наконец получена команда – наутро выступаем. Снова лесные дороги, пыль. Хорошо, что не было дождей, иначе дороги стали бы просто непроходимыми. За все время, что мы шли, мощеные дороги не попадались. Мелкие речушки мы переходили вброд, более крупные по существующим мостам или на заранее согнанных к месту переправы лодках. На лодки грузили людей, лошади плыли в поводу. Лишь подводы грузили на неуклюжие паромы. Миновали Алексин, в Калуге присоединились новые люди, и колонна войск растянулась на многие версты. Вот позади Юхнов, Угра, Ельня. Впереди заблестела широкая полоса воды – Днепр. Переправа войск заняла весь день. За это время почти все искупались в теплой не по-осеннему воде. Смыли дорожную грязь, отдохнули. После переправы впереди основной массы войск и по бокам двигались разъезды, все поразобрали с повозок кольчуги и оружие. Мы уже двигались по смоленской земле. Прошли несколько деревень, при нашем прибывании жители разбегались. Уже несколько лет они жили под поляками. Русским везде приходилось несладко, с юга постоянные притязания турок, с востока – татары, с запада поляки и Литва, с севера шведы. И каждый старался урвать кусок земли побольше. Из людей старались выжать все, чувствуя, что долго на захваченных землях не продержатся.

К исходу дня показался Смоленск. Пока мы не встречали польских разъездов, видимо, враг был уже извещен и заперся в городе. Перед городом войска разделились согласно плану и начали окружать город. Остановились от городских стен метров за триста, разбили лагерь. Рязанцы стояли вместе, не перемешиваясь с воинами других городов. Конные разъезды постоянно перемещались между лагерем и городом, не давая врагу выслать лазутчиков или внезапно напасть. Поужинав, легли спать.

Утром проснулись от дымков костров. Дежурные уже кашеварили, мы сбегали к реке, ополоснулись и поели каши с салом, запив сытом. Часов около десяти на стенах города появились лучники и стали обстреливать наши конные разъезды, ранив коня. Разъезды подтянулись ближе к нашему лагерю, вне досягаемости вражеских стрел. К полудню ждать на открытом месте надоело, я выбрал место на опушке, в тылу наших войск, и вместе с помощниками и своими ополченцами разбили шатер под госпиталь, поставив рядом свои повозки, приготовили инструменты, холстины для перевязок.

Раненых пока не было, и я решил подойти поближе к городским стенам, захватив с собой свое ружье и взяв для компании Сидора.

Нас заметили, до стен оставалось метров сто пятьдесят, лучники весело что-то кричали на польском и по очереди пускали стрелы. Пока стрелы падали перед нами и не причиняли вреда, но и быть овцою, посланной на заклание, я не хотел. Мы с Сидором переглянулись и почти одновременно стянули с плеч ружья. Для устойчивости улеглись на землю, поляки заулюлюкали, думая, что мы испугались. Ладно, будет вам веселье. Мы прицелились и поочередно спустили курки. Двое поляков, получив по пуле, попадали со стен. Никто из них не ожидал столь точных и дальних выстрелов. Сзади раздался восторженный рев наших воинов. Наши выстрелы привлекли внимание, и теперь за нами наблюдали с обеих сторон.

Между башнями показался высокий поляк в красной шапке. Натянув лук, он пустил стрелу, которая воткнулась в землю буквально перед моим носом. Я тщательно прицелился и выстрелил. Поляк исчез за стеной, то ли был убит, то ли ранен. Веселье стихло. Трое убитых на таком расстоянии внушали уважение. Мы спокойно встали и отошли к своим. Незнакомые люди хлопали нас по плечам:

– С почином! Молодцы! Утерли нос проклятым панам!

Ближе к вечеру ко мне в шатер зашел воевода.

– Как это у тебя получается? Так далеко ружье не стреляет, может, опять чего удумал? Князь видел выстрел, очень подивился попаданию. Лук ведь дальше стреляет.

– У меня ружье не с гладким стволом и круглой пулей, а особым способом сделанное.

Я достал ружье и пули и продемонстрировал. Воевода с удивлением заглядывал в ствол, осматривал пули.

– И где ты только диковины такие берешь?

– Кузнец-оружейник в Рязани сделал по моему рисунку.

– Что дают такие пули?

– Главное даже и не пули, а ствол с нарезами в нем, при стрельбе из такого ружья пуля крутится как волчок и летит далеко и точно. Сами сегодня видели результаты стрельбы. К тому же здесь стоит прицел, – я показал нехитрое устройство, – он помогает точно прицелиться. Такие же прицелы можно поставить на пушки.

– В походе сделать сие невозможно будет, по возвращении в Рязань покажешь нашим кузнецам.

Ночь прошла спокойно. Утром, с восходом солнца войско привело себя в порядок и построилось на поле. По обеим сторонам и в центре построения стояли пушки. Они и открыли огонь по воротам и башням, пытаясь сделать проломы для дальнейшего штурма.

Стены стояли прочно, а вот ворота покрылись трещинами, от них летели щепки. Ответ поляков не заставил себя ждать, из бойниц крепости открыли огонь тяжелые крепостные орудия. Они были в выгодном положении – если наши воины стояли в открытом поле, то поляков защищали стены, к тому же неприятельские пушки стояли выше наших и стреляли дальше, со стен обзор был хороший.

В стане рязанцев появились первые раненые и убитые, я занял свое место в госпитале. Началась работа: обрабатывал раны, ампутировал раздробленные ядрами кисти и ноги. Шум на поле боя возрос – наши с криками пошли на штурм, пытались пробиться через поврежденные ворота, забросить веревки с кошками на стены.

С потерями для нас штурм был отбит. Со стен поляки выкрикивали обидные слова и делали неприличные жесты. Весь конец дня и часть ночи мы с помощниками трудились не покладая рук. Насколько я знал со слов легкораненых, такие же неудачные попытки штурмовать город были предприняты и другими отрядами – туляков, калужан, москвичей. Кроме потерь, вылазка ничего не дала, слабых мест в обороне нащупать не удалось. В течение недели приступов не повторяли, зализывая раны. В Рязань отправили несколько подвод с ранеными. Делать было нечего, и, чтобы досадить противнику, я брал ружье и выходил поближе к крепости. За день своеобразной охоты удавалось «снять» со стен двух, трех, а то и четырех поляков.

Каждое мое попадание встречалось восторженными криками рязанцев и бессильными выстрелами из луков со смоленских стен. Наконец полякам это надоело, и за мной устроили охоту. Выйдя в поле, я удачно улегся и, поймав удобный момент, сделал выстрел, увеличив личный счет еще на одного. Вдруг в ответ раздался пушечный выстрел и через мгновение второй с другого бастиона. Хотя выстрелы оказались неточны, ядра взрыли землю в десятках метров от меня, я понял, что однообразная тактика меня подвела, почти каждый раз я выбирал одну и ту же позицию. Если бы пушкари стали стрелять не ядрами, а картечью, не сносить бы мне головы. Решив не искушать судьбу, я быстро покинул позицию. Впредь будет наука, надо каждый раз менять место выстрела и при этом маскироваться под местность. Понятия о маскировке у обеих сторон не было никакого. Ратные люди были одеты в яркие одежды, носили шапки вызывающих цветов – красного, например, и на фоне окружающей местности сразу бросались в глаза. Надо было браться за ум. Побродив среди тыловых повозок, я выпросил кусок сети, из кусков старых тряпок – зеленой, коричневой, серой, черной вырезал ножом необходимых размеров кусочки и взялся пришивать к сетке. Вокруг собрались любопытные ополченцы, интересовались, для чего мне понадобилась столь странная сетка и какую такую рыбу я собрался ловить в Днепре. Каждый высказывал свое мнение, я же молча работал, что лишь разжигало любопытство. Закончив работу, я попросил всех отойти на десять шагов и отвернуться на несколько мгновений. В это время я бросился на землю и укрылся сеткой. Когда любопытные повернулись, раздались их растерянные голоса:

– А лекарь где? Неуж один убег рыболовить?

Сначала они переминались, затем стали бродить по площадке. Когда один наступил мне на руку, я вскрикнул и сдернул с себя сеть.

– Вот какую рыбу я собрался ловить.

Каждый подходил и сконфуженно щупал сеть, все стояли недалеко, и никто не мог понять, куда я внезапно подевался. Конечно, сказался эффект новизны, но если с десяти шагов меня не рассмотрели, то что говорить о крепости. Теперь единственное, что могло меня выдать, это был дым от выстрела. Порох существовал только дымный, после выстрела появлялся огромный клуб дыма, выдававший позицию, но с этим поделать было нечего.

На следующий день я сменил позицию и выбрался на нее рано утром, не так, как всегда, выбрав небольшое углубление, накрылся сетью. Поляки вели себя спокойно, ни о чем не подозревая. Вот на стене появилось несколько человек, один из них явно какой-то чин, в желтом жупане и голубой шапке. Вокруг него вертелись чины поменьше. Я тщательно прицелился, выстрелил. Дымок ветром отнесло в сторону, и я прекрасно увидел следы выстрела – шляхтич был поражен в грудь. Поляки как взбесились. Не видя меня под сетью, они беспорядочно обстреливали из луков и нескольких пушек открытое пространство. Не глухие ведь, узнавали звук выстрела моего ружья, он и в самом деле несколько отличался от других, был более резким, что ли. Похоже, я достал не маленького чина, поляки бесновались долго, и, когда они успокоились и перестали стрелять, я снова подловил на мушку неосторожно высунувшегося жолнежа. Тот кулем упал со стены в ров. Посчитав день успешным, собрал сеть и пошел к себе.

– Кого-то успешно подстрелил, лекарь, – сказал Сидор. – Видел я, как злились поляки, боялся, не зацепят ли тебя.

– Как видишь, обошлось.

Несколько дней наши не предпринимали активных действий, но затем выставили все имеющиеся пушки и стали методично обстреливать крепость, метя в ворота. К середине дня от ворот остались несколько досок, висящих на верхней перекладине. Но когда пешие ратники кинулись на приступ, крепость ожила и стала яростно огрызаться пушками и ливнем стрел. Пока в госпиталь не успели поступить раненые, я как мог помогал своим. Выдвинувшись поближе, я отстреливал лучников и вообще любого неосторожно выставившего свою голову. К сожалению, приступ был снова отбит с потерями для нас. Думаю, что и поляки понесли потери, но за крепкими стенами обороняться легче, и если есть припасы и продукты, отсиживаться за мощными стенами можно долго.

Почти месяц, то штурмуя по несколько раз в день, то бездельничая, мы просидели на одном месте. Все перезнакомились и периодически, чтобы не углядело начальство, пили пиво или бражку, купленные в ближайшей деревне. С каждым днем становилось прохладнее, осень вступала в свои права, и по ночам приходилось укрываться. Мне в шатре было неплохо, но надо было думать – скоро зарядят дожди и ни о какой осаде тогда и речи быть не может, хорошо бы унести ноги по раскисшим дорогам. Такая мысль посещала не меня одного, начальство, видно, думало о том же.