Текст книги "Вещий. Разведка боем"

Но чем ближе я подходил к ее дому, тем больше одолевали робость и сомнения. Чего я туда иду? Чего я себе возомнил, кто меня ждет? В голове вдруг всплыла песня: «Ну а мы с такими рожами возьмем да и припремся к Элис». Пятьсот лет пройдет до того, как она будет написана, а как точно подмечено.

Я глубоко вздохнул и решительно постучал в ворота. Калитку открыла сама Елена, в простеньком лазоревом сарафане, с платком на голове. Поклонившись, я спросил – не могу ли рубашки себе заказать? Ведомо мне, что рукодельница ты отменная, и протянул два куска шелка.

– Проходи в избу, не на улице же я буду мерить?

Я вошел во двор. Собак нет, уже хорошо. А вот двор требует мужской руки – заборчик покосился, доски на крыльце рассохлись, под ногами пляшут. Да и понятно, трудно женщине одной выжить.

В небольшой комнате на полу лежали домотканые половички, на большом столе – ткани, нитки. Видно – работала. Я нашел в углу икону с горящей перед ней лампадой, перекрестился.

– Вот, – я развернул оба куска шелка, – рубашки хочу, моя уж обносилась.

– А в церкви рубашка получше была, – заметила Елена. Ойкнула и прикрыла ладошкой рот. Ага, значит, все-таки приметила. Все же у меня есть шанс.

Елена обмерила меня веревочкой, как заправская портниха, – длину рукавов, обхват груди и все остальное. Мы договорились, когда мне явиться за рубашками, и я отдал задаток. Конечно, я мог купить на торгу готовые, но тогда как бы я смог познакомиться с ней поближе.

Всю неделю я предвкушал радость встречи, ни о чем другом и помышлять не мог, крушил кистенем бревна на заднем дворе.

У кузнеца, по совету Михаила, купил боевой кистень, крупный, шипастый. Кузнец предлагал на ручке, но я отказался – мне казалось, что петля удобнее: набросил на запястье петлю, сам кистень – в рукав. Ничего не видно со стороны, а оружие ближнего боя всегда при мне и готово к использованию. За ним не надо ухаживать, как за саблей – точить, смазывать. Жаль, что я не освоил его раньше.

Когда до встречи с Еленой остался день, меня огорошил Иван.

– Завтра во Владимир едем, по реке, недалече, думаю – за седмицу обернемся.

Как нож острый в сердце мне эта поездка, а отлынить нельзя, и так после путешествия в Хлынов сиднем сидел, кроме как кистенем ничем не занимался.

В трюме ушкуя лежал самый разный товар, и с такой мелочью Иван не связывался бы с поездкой, да вопросы у него важные к компаньону были.

Скучная вышла поездка. Ни саблей помахать, ни кистень опробовать. Иван на палубе почти не показывался, все считал чего-то. Матросы были заняты своей работой, лишь я дурака валял на палубе. А что? Тепло, солнце греет, но не печет, кораблик на волнах покачивает. Прямо речной круиз, кабы все мысли мои не были заняты Еленой.

Ночью не спалось, и я осмелился попробовать посмотреть, какие же сны видит Елена. Я сосредоточился, вызвал в памяти образ женщины. Сначала ничего не получалось, но я-то знал, что это возможно – с князем же получилось.

После некоторых усилий удалось повторить опыт. Как в тумане проступило лицо спящей Елены, затем в картинке появился луг с ромашками, и я увидел… себя, бредущего по полю. Дальше я смотреть не стал, открыл глаза. Уж если она меня во сне видит, то я ей не безразличен. Зачем же смотреть дальше? Понятно, что о моих тайных посещениях чужих снов никто не узнает, но мне бы не хотелось копаться в снах и сокровенных желаниях молодой женщины.

Наступил вечер дня, когда ушкуй мягко стукнулся о причальную стенку Нижнего. Купец направился домой, а я, испросив дозволения не сопровождать его до дома, чуть ли не бегом помчался к Елене. Конечно, уже смеркалось – время поздноватое для посещений, но хоть на минуточку заскочить – только бы посмотреть на нее…

На стук долго не открывали, затем от крыльца раздался голос:

– Кто там? – В голосе явно слышалась тревога.

– Заказчик, пришел за рубашками.

– Поздно уже, приходите завтра.

Я приуныл, но не будешь же ломиться в ворота понравившейся женщины?

Немного постояв, я повернулся, чтобы уйти. Вдруг сзади скрипнула калитка.

– Неужели ушел бы?

– Но мне же сказали – завтра.

– Заходи.

Я обрадованно поспешил войти.

Елена заставила надеть рубашки – одну, вторую. В неверном свете свечи закалывала иголкой места, требовавшие подгонки.

– Что же не пришел, как договаривались?

– Наниматель мой, Иван Крякутной, во Владимир ходил с товаром. Я – охранник при нем, не волен я временем своим распоряжаться, потому и не пришел.

Ручки Елены так и порхали вокруг меня, разглаживая складки на рубашке. Что-то уж очень нежно и долго складки расправляет. Я не выдержал, схватил ее руку и поцеловал раскрытую ладошку. Елена зарделась – это было видно даже в неярком свете свечи. Ладошку не отдернула, сказала тихо:

– Люб ты мне, однако в сердце заноза, давай не будем торопиться. Коли дорога тебе – подождешь. Коли забудешь быстро – значит, это не любовь была, а похоть.

В разуме ей не откажешь. Поклонившись, я отсыпал деньги – почти в три раза больше, чем было уговорено, и, захватив рубашки, вышел.

Сначала меня терзала обида, затем стал мыслить трезво и понял, что права она. У женщины был любимый муж – со стороны это видно, и сосед это понял, и наверняка не менее горячо любимый ребенок. От любимого человека и ребенок всегда желанный, быстро их из сердца не выкинешь, время лишь притупляет боль, ее остроту, но не лечит. Ладно, подождем. Уж чего-чего, а умения ждать мне занимать не надо.

За последующий месяц я увиделся с Еленой только один раз, и то мельком, на людях – в церкви, не имея возможности даже поговорить. Потом – поездка с Иваном в Великий Устюг на телегах. Затем подошло время получать кольчугу, заказанную еще весной.

Забирать пошли вдвоем – купцу тоже было интересно. Мастер встретил нас почтительно, проводил в пристройку к кузнице. Сам накинул на меня войлочный поддоспешник, затем помог надеть кольчугу. Я помахал руками, поприседал. Нигде не жало, не давило, не мешало движениям. Это важно в бою.

Кольчуга – не рубашка и не туфли. Чуть жмущие сапоги по мере носки могут раздаться – кожа податлива и может принять форму ноги, а железная кольчуга – нет.

Кольчуга хороша – сидит отлично, легка, относительно, конечно. Я с благодарностью пожал мастеру руку. Видя мое удовлетворение от приобретения, Иван отсчитал деньги. Я снял кольчугу и поддоспешник, уложил в суму. Не ходят в мирное время летом в войлочном поддоспешнике.

Придя к себе, еще раз надел кольчугу, опоясался поясом с саблей, попробовал несколько раз выхватить оружие, пофехтовать. Отлично, хорошая кольчуга. Обильно смазав кольца льняным маслом, я повесил ее на деревянные гвоздики на стене.

Подошел конец августа. Крестьяне в поте лица убирали урожай, торговля тоже оживилась, особенно оптовая. В преддверии осенней распутицы купцы старались лабазы и амбары забить товаром, чтобы не остановить торговлю из-за нехватки товара.

Иван вышел за товаром в составе каравана из трех ушкуев. Шли в Москву. Туда везли рожь, мед, воск, немного меха бобра, ратовища для копий. Обратно Иван надеялся привезти железо – товар ценный и дорогой. Было железо свое, в крицах, неважного качества, а было – немецкое и шведское, качества отменного. Вот его и хотел купить Иван. Эх, кабы не купцом, а промышленником был Иван, можно было бы рассказать о железных рудах под Курском да на Урале. Только как объяснить, откуда я узнал про подземные богатства? Да и поднять железоплавильный завод Ивановых денег не хватит. Богат по меркам Нижнего Иван, удачлив в торговле, но не потянет производство. Тут нужен такой, как Демидов, только время его еще не пришло.

Охранников на каждом корабле было по три. Когда ветер стихал и паруса спускали, все охранники наравне с матросами садились на весла. Стоять у берега и ждать попутного ветра – потерять много времени. Поэтому к вечеру все сильно уставали и, едва добравшись до постели, засыпали.

Но всему приходит конец, и вот вдали я увидел колокольню Ивана Великого. Москва! Сердце забилось учащенно. Сходить к дому князя, дождаться, пока выйдет кто-нибудь из знакомых, и поговорить? Может быть, мой побег от князя – поступок непродуманный и поспешный? Или сидеть тихо – жизнь-то потихоньку наладилась. Примет меня князь обратно, так может такое задание дать, что вернуться назад живым – нереально. И в то же время сидеть охранником в Нижнем у купца было откровенно скучно. Моя кипучая натура требовала напряжения ума, приложения всех сил без остатка. Зато какое удовлетворение получаешь потом, после победы.

Наверное, такие же чувства испытывают альпинисты, покорившие трудную вершину, или гонщик, пришедший к финишу первым. Тесновато мне было в Нижнем. Однако все решил случай.

Уходя в город, купец распорядился:

– Пока груз на судне, никому в город не сходить, москвичи – народ ушлый, и без вас разгрузят дочиста. Завтра разгрузим ушкуи, дам день-два роздыха, после загрузки – домой, там уж полегче будет – все время по течению.

Я сидел у борта, рядом со сходнями. Был уже вечер, но лица метрах в трех еще различались. На пирсе послышался разговор. Я непроизвольно прислушался, и не зря. Невидимый мне мужчина разговаривал с матросом соседнего ушкуя нашего каравана. Не встречался ли, мол, в Нижнем мужчина именем Юрий? И обрисовал мой словесный портрет. Значит, все-таки ищут, не забыл обо мне князь. Конечно, я перестал брить волосы на голове с тех пор, как ушел из дружины.

Большинство ратников ходили с бритыми головами – не так потеет голова, и в бою невозможно ухватить рукой волосы, коли шлем сбит.

Я осторожно приподнялся над бортом, всмотрелся. Нет, дружинник мне не знаком. Матрос с ушкуя ответил, что Юриев не знает, тем более – с бритой головой.

Дружинник ушел, а я перевел дух и возблагодарил случай, не давший мне пойти к князю. Подозреваю, что вернуться назад мне бы не дали.

Через день после разгрузки товара охранники и большая часть матросов пошли в город – вина в трактирах попить, подарки для родни прикупить. Я же, сказавшись нездоровым, отсиделся на судне. Люди князя могут контролировать все пристани и дороги, или невзначай попадется в городе кто-либо из знакомых. По чести сказать, и знакомых в Москве у меня не было, только дружинники да прислуга в княжеском доме. Выполняя задания, я больше бывал в других частях страны и даже в других странах, чем в столице.

После погрузки товаров, купленных в Москве, Иван заметно повеселел, улыбался, шутил. Видимо, продал свой товар с хорошей прибылью. А у меня настроение было плохое. Меня искали люди князя. И вообще, на душе было неспокойно. Князь – ладно, не нашли до сих пор и дальше могут не найти, тем более время идет, появятся новые заботы, и мои поиски могут отойти на второй или более дальний план. А вот почему тревога в душе – понять не могу. И чем ближе мы подплывали к Нижнему, тем сильнее становилось мое беспокойство.

Обратно плыли вообще удачно, ветер попутный дул в паруса, течение подгоняло. Еще один день – и будем в Нижнем. Может быть, с Еленой что случилось?

Ночью я закрыл глаза и попытался проникнуть в ее сон. Что-то непонятное – огонь, пожарища, дым, мелькают татары с оружием. Нет, непонятно.

Я уснул и проснулся утром с четким осознанием, что сон был непростой. Как бы в наше отсутствие татары на Нижний не напали.

Я подошел к Ивану:

– Далеко ли до Нижнего?

Иван всмотрелся в берега:

– К вечеру дома будем.

– Мой тебе совет – держись левого берега, к правому не приставай. Ежели встречные суда увидишь – остановись, расспроси.

– А что случилось?

– Нехороший сон видел, – соврал я, – что в наше отсутствие татары город осадили.

– Свят, свят, свят, – перекрестился Иван. Потом задумался, припоминая. – А ведь и правда – вчера встречных не было, сегодня – тоже. Эй, Никита, – окликнул он кормчего, – сегодня суда навстречь попадали?

– Нет ишшо.

Иван перестал улыбаться. Если город осажден, делать нам на пристани нечего. Груженые ушкуи угонят вниз по Волге – Итилю, прямиком в Казань, а матросов возьмут в полон. И суда и груз достанутся татарам. Во время боевых действий неписаный закон – не трогать купцов и груз – не действовал.

– Может, назад повернем, тут до Рязани два дня ходу?

– Нет, Иван, пока беды нет, чего дергаться? Когда до Нижнего будет недалеко – верст десять-пятнадцать, пристанете к левому берегу – хорошо бы у деревеньки какой. Я схожу в Нижний, все разузнаю и вернусь. Коли плохо дело и татары город в осаду взяли – уйти можно, а если ничего не случилось – вот он, город, недалече.

– Разумно молвишь. Ну, да ты в ратных делах куда как смышлен. Я во всем полагаюсь на тебя.

– Жди четыре дня, Иван. Ежели не вернусь вовремя – разворачивай суда и уходи вверх по Оке.

– Ой, беда! – запричитал купец. – У меня семья там, а я здесь.

– Еще ничего не ясно, а ты уже охаешь. Иван, возьми себя в руки.

– Хорошо, хорошо. Только ты там обязательно моих проведай – как Лукерья, как детки.

– Слово даю. Только людям своим не говори ничего, ни к чему беспокоить. Глядишь, обойдется все.

– Так, так, правильно говоришь, я нем как рыба.

Часа через два хода по пустынной реке на повороте показалась деревушка. Купец распорядился пристать к берегу. Команда недовольно заворчала:

– Какой отдых, до дома – меньше полдня пути.

Но Иван был непреклонен. Во всем, что касалось денег и дела, купец был жестким и расчетливым.

Я легко соскочил на берег. Не дожидаясь, когда установят сходни, отвязал маленькую лодочку, что болталась на веревке за кормой, и принялся работать веслом. Гнал как на соревнованиях, и часа через три город стал виден как на ладони. Предместья города горели, по улицам скакали и бегали татары. Уж их одежды, шлемы и вооружение я не спутаю ни с какими другими. Кто успел – убежали в крепость. Те жители, что остались, в полной мере пожинали плоды своей нерасторопности.

Крепость осаждали с южной стороны, в городе хозяйничали с восточной и южной. Мне было видно, как толпы беженцев, таща на себе самое ценное, уходили из еще не захваченных татарами районов города в окружающие леса. Успеют дойти – спасены, в леса татары не суются.

Так, пока надо найти дом купца. Прикинув приблизительно, где он располагался, я помчался туда. Улицы как вымерли, дома стояли с распахнутыми дверьми и воротами. Сейчас здесь не было татар, не было и жителей.

Вдали мелькнул человек, но, увидев меня, тут же юркнул в проулок.

Почти квартал пришлось идти быстрым шагом. Бежать я не хотел, опасаясь сбить дыхание. Наткнешься внезапно на татар – тяжело драться со сбитым дыханием.

Вот и дом купца. Ворота и калитка закрыты на запоры. Татар это не остановит. Перелезет джигит через забор, распахнет ворота – и десяток грабителей с визгом и воплями ворвется во двор, а затем и в дом, хватая все, на что упадет взгляд.

Вот и я стучать не стал – просто перепрыгнул забор и направился к дому. Дверь заперта, наружного замка нет. Стало быть, в доме кто-то есть. Я заколотил рукою в дверь. Почти тотчас раздался старческий голос:

– Кого нечистая принесла в лихую годину?

– Охранник я купеческий, послан узнать – успела ли Лукерья с детишками в кремле укрыться?

За дверью загремели запоры, она приоткрылась, вышел дед «сто лет в обед». Я такого раньше в доме и не видел.

– Ушли они, давно ушли – с детками, и супружница, значит, евонная.

– А ты кто, дедушка?

– Сосед я их, из дома напротив. Уходить – стар уже, а тут за домом присмотрю.

– И ты бы уходил, сосед. В плен тебя не возьмут – года большие, так походя зарубить могут.

– Однова помирать срок, сынок.

– Смотри, дед, я тебя предупредил. Двери закрывай, пошел я.

На душе отлегло – хоть семья купеческая под надежной защитой каменных стен. Теперь надо к Елене. Вот уж не думаю, что она дома. Небось с такими быстрыми ножками в числе первых в крепость прибежала.

Я перемахнул забор, не став открывать калитку, и нос к носу столкнулся с двумя татарами. Вытряхнув из рукава кистень, врезал грузиком в переносицу ближайшему – аж слышно было, как кости захрустели. Второй выхватил саблю из ножен, но махнуть ею не успел. Грузик кистеня впечатался ему в висок, и он рухнул рядом с первым. Разведчики, что ли? Или жажда грабежа одолела, поспешили первыми сумки набить? А где же их кони? Неуж пешком прибежали?

Я спрятал грузик кистеня в рукав, проверил, легко ли выходит сабля из ножен, двинулся по улице. Из переулка с криком выбежала простоволосая женщина в разодранной одежде, за нею гнался пожилой седоусый татарин. Выхватив саблю, я снес ему голову. По-моему, в пылу погони он не обратил на меня внимания.

Не пора ли замаскироваться? На теле у меня была кольчуга – так и у татар она есть, правда не у всех. Надо на голову шлем нацепить и халат татарский набросить. Издалека сразу не разберешь, а вблизи… они уже не успеют ничего рассказать другим.

Я вернулся к тем двоим. Раздевать того, с отрубленной головой, не хотелось – ведь шлем и халат в крови. Снял шлем-мисюрку, нацепил на голову, стащил халат, провонявший запахом конского пота, дымом костра, прогорклого сала, и с отвращением натянул на себя. Со стороны посмотреть – небось смешно.

Я смело пошел по улице. Редкие беженцы, завидев меня, убегали, пару раз натыкался на немногочисленные группы татар – правда, издалека. Разглядев мою одежду и шлем, татары теряли ко мне интерес. Подойди я ближе, сразу стало бы понятно – не татарин я. Кожа светлая, разрез глаз не тот, борода не такая, речью не владею. Но пока сходило с рук, и я шел к цели.

Из распахнутой калитки выскочил горожанин и с диким воплем всадил мне в живот деревянные вилы. Вернее, хотел всадить; я успел немного повернуться, и вилы лишь проскрежетали по кольчуге. Кабы не она – быть бы мне сейчас с распоротым брюхом. За малым я не успел пустить в дело саблю.

– Мужик, ты чего на своих кидаешься?

Горожанин посмотрел на лицо, на халат, сплюнул:

– Ходят тут всякие, не поймешь – басурманин или свой.

– Впредь лучше смотри, не то без головы останешься.

Я приоткрыл полу халата, продемонстрировав саблю в ножнах, и двинулся дальше.

Как это я чуть не лопухнулся – ведь простой мужик, не воин. А если бы с топором, а не с вилами, да по голове?

За забором тенькнула тетива арбалета – я даже сообразить не успел, как тело среагировало само. Я упал на колени. Там, где мгновение назад была моя голова, торчал из бревна дома арбалетный болт. Партизаны хреновы, так и от рук своих погибнуть можно. Татары не обращают внимания, так свои достанут.

На перекрестке я остановился, пытаясь сориентироваться – все-таки Нижний я знал недостаточно хорошо. С другого перекрестка скакали в мою сторону два татарина. При виде меня они не проявляли беспокойства. Я опустил голову вниз, скрывая лицо под тенью шлема. У мисюрки были стальные поля.

Татары подскакали поближе, остановились, что-то спросили. Я видел перед собой лишь копыта. Выхватив саблю, я вогнал ее в живот ближнему всаднику, взлетел в мгновение на лошадь позади еще сидящего в седле и снес голову второму. Столкнув на землю сидевшее передо мной в седле тело, я уселся в него сам, развернул лошадь. Той явно не понравился новый хозяин, и она, повернув голову, попыталась укусить меня за колено. «Ах ты, отродье татарское», – я с силой врезал ей по морде рукояткой сабли, которую все еще держал в руке. Умная лошадка попалась, больше таких попыток не делала. Одно мешало – стремян не было. Как же они ездят?

Я пустил лошадь вперед неспешной рысью. Вот и дом Елены, вернее – за забором стоял обгоревший деревянный остов с провалившейся крышей. Плохо – все добро погорело, но не критично. Самое главное – хозяйка где?

Спрыгнув с лошади, я прошел в калитку. На пепелище – никого. Я усмехнулся – а кого ты, собственно, ожидал здесь увидеть, Юра? Безутешная Елена рыдает над пепелищем дома, ждет, когда татары ее в полон возьмут? Надо поискать в крепости.

Я направился в центр, оставив лошадь. Думаю, бесхозной она долго не останется.

Я осторожно выглянул из-за угла дома на перекрестке. О том, чтобы пройти в крепость, и думать было нечего. Вся площадь между домами и рвом вокруг крепости была заполонена татарами. Да сколько же их здесь? Явно, не один десяток тысяч. На сколько хватало взгляда – одни татары. Сверху, со стены крепости, не стреляли – видимо, берегли стрелы и порох.

Ну и ладненько, пересижу до вечера в городе, а ночью пройду сквозь стену и поищу Лукерью с детьми и Елену. А пока буду по-мелкому пакостить, на большее не хватит сил – за моей спиной нет конных тысяч, чтобы ударить в тыл. Худо-бедно – пятерых уже отправил в райские кущи, к Аллаху ихнему. О, вот еще один идет, торопится.

Как только он завернул за угол, напоролся на мою саблю. Я снизу вверх ударил его в живот. В грудь противника в боевых условиях лучше не бить – там может оказаться кольчуга или байдана. Шея, руки, живот – мишени в схватке.

Татарин икнул и завалился на меня. Отбросив его в сторону, я вернулся обратно в город.

Со стороны крепости раздался шум, звон оружия, пушечная пальба. Не иначе татары на штурм пошли.

Отойдя подальше, я зашел в пустой дом и прямо как был – в одежде и сапогах – улегся на кровать. Ночью татары не воюют, все равно займут дома на ночлег.

Шло время, звуки штурма стали стихать. Отбили, крепость им не взять – я ее видел изнутри, – если только не притащат тяжелые осадные орудия. Только это нереально. Осадные пушки очень тяжелы, их везут в разобранном виде, по частям, очень медленно. Если бы они еле тащились, их бы давно засекли. Судя по тому, что горожане не все успели уйти под защиту крепостных стен, нападение было внезапным, быстрым, силами только конницы.

Может, не отлеживаться, взять языка да разговорить его? Пожалуй, так и сделаю, все воеводе – Хабару Симскому – помощь.

Я выглянул из окна – по другой стороне улицы шли двое татар. Их выход в город был успешным – за плечами у каждого набитые переметные сумы. Я до половины высунулся из окна, чтобы они увидели мой шлем-мисюрку и халат, призывно махнул рукой:

– Эй!

Татары увидели меня и рванули в дом. Дурачки подумали, что в доме столько добра, что мне одному не унести – решил поделиться.

Как только оба прошли в дверь, я сделал шаг вперед, так как прятался сбоку, за самой дверью, и уколом саблей в спину убил заднего. Сумки его с грохотом упали на пол. Второй обернулся и в недоумении застыл. Окровавленный клинок моей сабли касался его шеи.

– Бросай сумку! – Татарин сбросил сумки на деревянный пол. Он еще не понял – только что звали за добром, и вдруг товарищ его убит, а у горла – сабля. – По-русски понимаешь?

Отрицательно мотает головой. Ничего, у меня ты не только по-русски – по-китайски заговоришь. Есть у меня такой дар – языки развязывать, и все пленные становятся полиглотами.

– Не понимаешь, значит?

Резким взмахом сабли я снял с руки мышцы вместе с рукавом халата. Татарин завизжал. Я приставил клинок к горлу. Визг утих.

– Ну, так что, говорить будешь?

– Мала-мала понимай.

– Сколько сабель у татар?

В ответ татарин показал четыре пальца.

– Четыре тысячи?

– Нет – не знаю, как сказать по-русски: темника четыре и хан.

Ни фига себе. Темник – это как командир дивизии, у темника десять тысяч сабель, и без компьютера можно посчитать – сорок тысяч всего.

– Кто хан?

– Какой? С нами еще ногайцы, много!

– Сколько много?

– Два темника.

Час от часу не легче. Это значит – еще двадцать тысяч.

– Кто ваш хан, откуда вы?

– Из Казани, хан Мухаммед-Амин.

Что-то начало проясняться.

– Пушки есть?

Видно было, что татарин не понял.

– Ну тюфяки, единороги – как там по-вашему? Наряд пушечный?

До татарина дошло.

– Нет, нет, мы без обоза. – Плотоядно осклабился: – Татары с обозом из набега идут, с добром да полоном.

Ярость на мгновение ослепила, рука дернулась, и татарин упал с разрезанной шеей, зажимая руками рану. Я ругал себя за вспышку гнева – не все узнал, что хотел, но хоть что-то.

Ох, тяжело Нижнему придется. В крепости не больше полутора тысяч человек дружины, пусть ополчение городское, малообученное – еще тысяча, пусть две наберется, стражники городские – человек полста, то да се, – в куче не более чем три тысячи, а басурман – шестьдесят тысяч. Пока одна их часть будет штурмовать крепость, другие будут отдыхать и город и окрестные деревушки – Ляхово, Гордеево, Ольгино, Ближнеконстантиново грабить. Да ту же Кузнечиху, где я бронь заказывал. Плохо, даже очень плохо. Сколько детей осиротеют, сколько в плен попадут, чтобы в голоде, побоях, непосильном труде погибнуть в рабстве.

К воеводе надо пробиться, предупредить, если не знает, что сила огромная собралась. Успел ли гонца послать в ближние города? Слишком далек Нижний от Москвы, чтобы оттуда помощи ждать. Да и когда она придет, помощь та? Пока рать соберут, пока доскачут – две недели самое малое. А учитывая нашу русскую неразворотливость, то и поболее.

Едва дождавшись сумерек, я направился к крепости, не снимая татарского халата и шлема-мисюрки, все-таки какая-никакая маскировка. Подошел к стене у оврага, где татар не было, и прошел сквозь стену. Направился по стене к Тайницкой башне. Татарский халат и шлем-мисюрку я благоразумно снял и бросил с наружной стороны стены. Навстречу мне от башни выдвинулся воин с копьем.

– Кто таков, почему здесь?

– Воеводу ищу, ополченец городской.

Караульный приблизился:

– Так я тебя знаю, ты бился с Егором.

– Было такое, – подтвердил я.

– Вниз иди – там воевода, только если дело не срочное – не подходи, зол он зело.

Зело не зело, а доложить о противнике надо.

Хабар стоял на земле, в окружении ополченцев, что-то им объясняя и показывая рукой на башни. Я протиснулся поближе.

– Воевода, поговорить надо.

– Говори.

– Наедине.

Воевода нахмурился, но, немного меня зная, понял, что разговор важный и не очень приятный. О приятном я сообщил бы громогласно.

– Хабар – прости, отчества не знаю, – пленного я взял, попытал немного – в набеге сорок тысяч татар казанских и двадцать тысяч ногайцев в союзниках.

Воевода аж крякнул с досады.

– Правда ли?

– За что купил – за то продал, но, похоже, правду говорил.

– Хорошо, что наедине сказал, эти бы в панику ударились, – он кивнул на ополченцев.

– Гонцов послал ли?

Хабар помялся:

– Не успел, врасплох застали. Ничего, стены крепкие, пороха много, рвы глубокие. Даст Бог – отсидимся.

– Из города я пришел, много беженцев в лес уходят.

– Правильно делают, у нас продуктов на месяц только хватит, не могу лишние рты кормить. Весь урожай пока в деревнях, не успели доставить.

Воевода с досады сплюнул.

– Только никому не говори – тебе сказал, потому как муж ты справный. А не возьмешь ли ополченцев, будешь войсковым атаманом. У них разброд один.

– Нет, уволь, Хабар. Помогать буду чем смогу, но не начальник я.

– Жалко.

Мы разошлись, пожелав друг другу удачи. Воевода, отойдя на несколько шагов, остановился, окликнул меня:

– Эй, Георгий!

Чуть не забыл – я же представился ему как Георгий, и дружинники знали меня под тем же именем. Я подошел.

– Ты главного не сказал или не узнал – есть ли у них пушки?

– Прости, воевода, запамятовал. Пушек нет, налегке пришли.

– Есть Бог на свете – хоть одна хорошая весть!

Воевода с эскортом дружинников ушел.

Я подошел к ополченцам, спросил, где найти родственницу.

– Женщины там, в соборах, вместе с малыми детьми.

Я побрел к церквям. Обошел сначала Михайло-Архангельский собор, потом Спасский. Нашел Лукерью с детьми, передал привет от Ивана.

– Где муж мой, жив ли он?

Я, как мог, успокоил женщину, рассказал, что жив ее муженек, ждет, пока осада кончится, и где стоят ушкуи. Лукерья бросилась меня благодарить сквозь слезы. Я же пошел искать дальше.

Елены нигде не было. Мне подсказали, что часть горожан укрывается в хозяйственных постройках, прилепившихся к стенам. Тщательно обыскал и их. Мои поиски никого не удивляли – я такой был не один. Неужели в лес удалось убежать? Надо брать ситуацию под контроль.

Найдя свободное местечко, я лег, закрыл глаза. В сон-то я наверняка не проникну – в такие дни ложатся спать поздно, сморенные усталостью. Может, получится увидеть окружающее глазами Елены?

Так, сосредотачиваюсь, вызывая в памяти лицо Елены. Смутно, очень смутно – город, дорога, татары, лошадь в телеге, за которой плетутся связанные веревкой люди – в основном молодые – девушки, парни, подростки. Господи, да она же в плену!

Я резко открыл глаза и сел. Голова закружилась. Опершись о землю рукой, я глубоко вздохнул. Так, пробуем еще раз. Я не узнал главного – какой дорогой их гонят, как далеко они от города?

Улегся снова, закрыл глаза. Попытался вызвать образ ее, проникнуть в память. Почему видения такие нечеткие? Господи, какой я тупица – это же из-за слез. Как до меня это сразу не дошло.

– Лена, соберись, вспомни дорогу – я тебе помогу, припомни, куда тебя вели?

Ага, вот ее улица, сбоку идут татары, подгоняя пленников тычками копий. Заводят в лодки, переправа, один из парней бросается в воду, пытаясь уплыть. Татарин пускает стрелу, и беглец скрывается под воду. Берег, сбитые в кучу пленники – много их, не одна сотня. У каждого связаны руки, и многие еще связаны между собой веревками. Я помню это место, бывал здесь. Дальше, какой дорогой поведут дальше? Пленников поднимают, привязывают к телегам, и обозы уходят. Ага, обоз с Еленой на развилке уходит правее, эта дорога потом идет по земле луговых марийцев.

В это время о мои ноги кто-то споткнулся, выматерился. Связь с Еленой прервалась.

Чтоб тебя, мужик! Какого черта тебя ночью носит? Ладно, главное узнал. От переправы идут две дороги – я знал, на какой дороге мне искать женщину. Все, надо из крепости убираться. Конечно, как боевая единица я сто́ю больше, чем десять ополченцев, но осада может продлиться долго – не одну неделю, выручить дорогую мне пленницу будет нереально. Надо спасать сейчас, в дороге, когда и охраны немного, и природа позволяет подобраться поближе – лес, заросли кустарника.

Ладно, найти и приблизиться – не проблема, и охрану перебить сумею. Сложность вот в чем – как назад Елену в целости довести. Татары в обозе людей не жалеют, все идут босиком, ноги к вечеру так сбиты камнями и исколоты травой, что пленники мечтают об одном – рухнуть на землю и дать ногам покой.

Так, мысли – в сторону, ночью обоз стоит на месте, стало быть – и обратная дорога короче будет. С Богом! Я перекрестился на крест Спасского собора и прошел через стену в укромном уголке.

Срочно нужен конь. А где его взять, как не у татар? Я отошел подальше от крепости, там слишком много народа, и пошел по улице. Из-за угла показался татарин, ведущий за уздцы коня. Через спину животного была переброшена переметная сума, раздувшаяся от богатой добычи. На меня он не обратил внимания – свой же идет, Нижний город богатый, добычи на всех хватит. Кистенем я аккуратно тюкнул его в висок и оттащил во двор. Взял под уздцы коня и повел дальше. Спокойно перешел через деревянный мост (не забыть бы подпалить его на обратном пути, глядишь – бросить трофеи татарам придется) и, отойдя подальше, сбросил переметные сумы и взлетел в седло сам. Нахлестывал нещадно чужого коня, желая лишь одного – быстрее догнать колонну пленных.