Текст книги "Спецназ Великого князя"

А рядом другой поганый зубы скалит, в схватке бывшего новика, молодого гридя из десятка Тимофея сразил. С ним зачал сражаться Фёдор. Изворотлив татарин, опытен. Стоит Фёдору удар нанести, как сам ордынец сабелькой в ответ бьёт. И колющие, и режущие удары наносит. Щит выручал да куяк. Кольчугу так сковать кузнец не успел, только мерки снял. Фёдор удар нанёс, мощный, сверху. Татарин удар на щит принял, трещину щит дал. Ордынец из-под щита саблей кольнул. Клинок по пластинчатому железу скользнул, бок слева болью обожгло. Фёдор меч не вскинул, а вперёд клинком выпад сделал. Конец клинка скруглён, однако в лицо татарину попал, кровь хлынула из носа и глазниц. Взвизгнул по-бабьи татарин, в седле назад откачнулся, а Фёдор уже рубящий удар по бедру нанёс. Меч кость легко перерубил, как хворостину на тренировке.

Татарин от болевого шока замер в седле, единственный правый глаз прикрыл. Фёдор ещё удар нанёс, уже по шее, голову срубил. Обернулся в поисках противника, а бой почти закончен. Ратники добивают несколько ордынцев. Тимофей десятник кровью забрызган, вид страшный, глаза бешеные.

– Ты как, Фёдор, не ранен?

– Левый бок поранен, но крови мало.

– Сымай куяк, посмотреть надо.

Стянул Фёдор куяк. Защита не самая хорошая, пластины к ткани прикреплены, а всё же от смерти уберёг. Между пластинами на ткани разрез длиной в ладонь, на коже слева, на уровне последнего ребра рана, но не глубокая.

– Повезло тебе, парень. Из боевого крещения с царапиной вышел. На засеку вернёмся, мхом толчёным присыпем да перевяжем. Заживёт как на собаке.

Бой закончился полной победой. Татары же порублены, но потери и с нашей стороны есть. В десятке Тимофея двое убитых и оба из молодых. В отряде воеводы Петра Фёдоровича потери серьёзней, они приняли на себя превосходящие силы ордынцев, пока на помощь десяток Тимофея не подоспел. Обнялись в знак признательности и боевого братства.

– За помощь в трудную минуту благодарствуем, – благодарили ратники.

Своих убитых гриди на коней погрузили, поперёк седел. С превеликим трудом через реку переправили. Лопатами, что у пушкарей взяли, одну могилу на двоих вырыли. Тимофей сказал:

– Ещё повезло парням, упокоены по христианскому обычаю. Бывает, что и на поле бранном оставлять приходится, когда противник ломит и отходим.

Сотник, как старший, молитву счёл. Фёдору не верилось в смерть парней. Год с ними в младшей дружине был, сегодня утром из одного котла по очереди ложкой кулеш хлебал. И вот их нет, а он жив. Пока могилу рыли, Фёдору рану мхом присыпали, чтобы воспаления не было, да перевязали чистой тряпицей. Каждый ратник в перемётной суме возил полоски чистых тряпиц, маленький узелок с толчёным мхом, а ещё кривую иглу и суровые нитки – рану шить, если глубокая. И шили не хуже лечцов, не одну жизнь тем спасая.

Фёдор в реке обмылся, мокрой тряпицей куяк обтёр, привёл себя в относительно приличное состояние.

За следующие два дня ордынские разъез-ды показывались, но не приближались. Видимо, проверяли, стоят ли ещё русские ратники. А потом пропали. Через несколько дней сотник Пыльцын обеспокоился:

– Не в другом ли месте переправу готовят? Или затишье перед бурей?

А через несколько дней на заставу прискакал посыльный.

– Великий князь повелел войскам к Серпухову отходить.

– Как так?

– Уходят татары. Вчерашним днём снялись с лагерей, через рязанские земли в полуденную сторону направились.

Скорее всего Иван Васильевич сомнения имел. Не обманный ли ход ордынский. Сделают вид, что возвращаются в Дикое поле, а сами в другом месте удар нанесут. За татарами в отдалении следовали русские дозоры. Великий князь войско не распускал, а передвинул к Серпухову. Изменят ордынцы маршрут, повернут к Коломне или с востока зайдут, от Серпухова рати перебросить быстрее.

Рати встали под Серпуховом. В городе разместились только Великий князь и воеводы. Город невелик и войско разместить не в состоянии. Да люди-то ещё ладно, лошади проблему создавали. Лагерь ратников раскинулся на несколько вёрст на лугу. Держать огромное войско со многих земель удельных княжеств затратно и хлопотно. Через неделю, когда русские разъезды подтвердили, что ордынцы уже далеко, Великий князь объявил о роспуске войска. Поблагодарил воевод, пир устроил. Всё же без сечи обошлось и почти без потерь. Собрать сто пятьдесят тысяч воинов, причём очень быстро, стоило больших трудов. Ведь всё население Московии составляло три миллиона. Правда, не учитывалось монашество, женщины и дети.

Рати разъезжаться стали. Кому далеко, во Владимир, кому поближе – в Ярославль, а кто и от воинской избы недалеко, как сотня Пыльцына. Без трофеев и победы возвращались, но настроение хорошее, песни пели, всего двое в потерях числятся. А случись большая сеча, расклад иной был бы. Застоявшиеся кони бежали легко и уже в полдень прибыли к воинской избе. Пару дней сотня себя в порядок приводила. Чистили лошадей, чинили сбрую, сами баню приняли, одежонку постирали. После ночёвок в чистом поле, когда вместо подушки перемётная сума, а вместо матраца голая земля, в воинской избе хорошо.

Через несколько дней радостное известие. Из победного похода на Великую Пермь вернулось войско Стародубского князя, воеводы Фёдора Давыдовича Пёстрого. Посланный Иваном Васильевичем на Пермь в сече разгромил дружину и ополчение Великого князя Пермского Михаила Ермолаевича. На притоке Пакчи поставил крепость русскую с гарнизоном. Снова приросло государство Московское землёй и подданными.

А через месяц в дружину приехал подьячий Иноземного приказа. Сроду в дружине таких гостей не было. Сотник дружину построил, не только ратников, но и коней. Ратники шушукались меж собой.

– По какому поводу смотр?

Ответа не знал никто. Обычно смотры устраивались перед большими походами, выявить недостатки.

К ратникам вышли сотник и подьячий. Гость внимательно смотрел на стать ратников, на лица. Гридям странно. Обычно проверяли оружие, броню, подкованы ли кони? Подьячий ткнул пальцем в Фёдора и его соседа.

– Ты и ты, выходи. Остальные свободны.

Фёдор почувствовал себя неуютно. Вроде вины за собой не чувствовал, а подьячего допрежь не видел никогда и случайно обидеть не мог.

Сотник распорядился:

– Утром с подьячим в Москву выезжаете, не посрамите там. Скажем – нос рукавом не вытирайте да опрятны будьте. Степан, чтобы сапоги чистил, есть за тобой грех.

Подьячий, когда утром в путь тронулись, ехал на возке, за ним двое гридей. На одной из остановок подьячий Гордей Захарович пояснил:

– Великий князь одну особу ждёт, сопроводить её надо от новгородских земель. Да чтобы ратники статью вышли, да на одно лицо.

Фёдор и второй ратник, Степан, переглянулись. В самом деле похожи. Оба молоды, русоволосы, носы прямые, греческие, голубоглазы.

А готовился князь встречать свою будущую супружницу Софью. Первая жена Мария Борисовна, подарив Ивану Васильевичу сына, тоже Ивана, прозванного Молодым, умерла. Прознали в Риме, что государь Московский жену подыскивает. В голове папы римского Сикста IV сразу возник коварный план – выдать замуж за Ивана Васильевича Софью, дочь деспота Мореи, провинции Византийской, Фомы Палеолога, племянницы последнего Византийского императора Константина XI. Сикст был приверженцем унии, объединения католиков и православных, конечно, под властью папы. В 1453 году османы с боем взяли Константинополь, столицу Византии. При штурме император Константин погиб. Через два года в семье Фомы родилась дочь, при рождении названная Зоей. В семье были ещё два мальчика – Андрей и Мануил. В 1460 году султан османов Мехмед II захватил Морею и столицу её Мистру. Фома с семьёй кружным путём перебрался в Рим, где вскоре вместе с семьёй принял католическую веру для поддержки папы римского. Довольно быстро скончался вслед за матерью Зои.

Папский престол назначил Зое опекуна – кардинала Виссариона Никейского. В ту пору Зое было всего 10 лет, при переходе в католицизм ей дали имя Софья. Кардинал занялся образованием осиротевших детей, тем более что папский двор выделял для этого ежемесячно двести дукатов. Были наняты учителя латинского и греческого языков, словесности, а ещё лекарь и слуги. Фома Палеолог, покидая родную Мистру, захватил обширную библиотеку – старинные свитки, папирусы, книги.

Ивану Васильевичу на момент смерти жены было 27 лет. К Великому князю поторопился папский посол с предложением жениться на Софье. Предложения были и из других дворов Европы. Но Иван Васильевич был честолюбив и возможность жениться на внучке императора Византии, православного центра, ему польстила. Случилось это в 1469 году. Великий князь возжелал увидеть Софью, посол, грек Юрий, пообещал доставить парсуну с её изображением. Вместе с греком в Рим отбыл посол Ивана Васильевича именем Иван Фрязин. Кстати, коварные латиняне благоразумно умолчали, что Софья приняла католицизм. Папа римский принял Фрязина, папский двор даже дал ему разрешение ходить два года безвозбранно по землям, которые папству присягли. Фрязину вручили художественный портрет Софьи. Иван сверил, схож ли портрет с оригиналом, сходство его удовлетворило, с чем и отбыл в Москву. Софье тогда было 14 лет. Невысокая, 160 см ростом, миловидная брюнетка. Когда Фрязин показал Великому князю по прибытии в Московию портрет, был шок. Не было на Руси в те времена светской живописи. Бояре и сам Иван Васильевич приняли портрет за икону. Лик Софьи Великому князю понравился, и он дал согласие. Переговоры шли три года, всё же расстояние от Москвы до Рима большое, сношение происходило посольствами, на лошадях.

Уже первого июня 1472 года в базилике Святых епископов Петра и Павла в Риме состоялось заочное обручение Ивана III и Софьи Палеолог. Папа римский дал приданого шесть тысяч золотых дукатов. Высокопоставленных гостей было много, не каждый день бывают династические браки. Невесте на тот момент едва исполнилось 17 лет. Великого князя представлял Иван Фрязин. Не мешкая, выехали большим обозом. В свите Софьи Юрий и Дмитрий Траханиот, князь Константин, Дмитрий как посол её братьев – Андрея и Мануила, Косспан Грек, папский легат Антоний Бонумбре и епископ Агчии, а также слуги. А ещё на нескольких возах библиотека, которая в дальнейшем станет основой для библиотеки Ивана Грозного, внука Софьи.

Маршрут пролегал через север Италии в Германию. Обычно оттуда ехали сухопутным путём через Польшу. Но, поскольку у Казимира IV были с Иваном Васильевичем отношения натянутые, даже враждебные, в порту Любек Ганзейского союза, куда прибыли первого сентября, погрузились на корабль.

Одиннадцать дней плыли по Балтике и вы-грузились в Колывани. Снова обозом к Чудскому озеру, где на берегу их уже встречали псковские бояре и любопытный народ. Софью и всех людей из обоза переправили на лодьях через озеро, привезли в Псков, где встретили как дорогих гостей. Софья отдыхала всего сутки, хотя путь был утомительный. Но следовало поторапливаться, начиналась осень с её дождями. А Русь не Рим с его мощёными дорогами. Следующим городом был Великий Новгород. Ещё республика, но гнул его под себя Иван Васильевич. Партия сторонников Москвы Софью встретила торжественно. И вновь на отдых один день. Софья хоть и молода была, понимала – следует поторапливаться. Обручённая невеста ещё не жена, не венчана. Одно обручение у неё уже было, браком не закончившееся.

Когда сборная полусотня выехала из Москвы, на первом же привале подьячий сказал:

– Будущую Великую княжну встречать едем. Потому одёжу в чистоте держать и ни одного грубого слова. И глаза на невесту княжескую не пялить!

Фёдор уже обратил внимание, что ратники похожи друг на друга. Видимо, Иван Васильевич невесту удивить хотел, но позже Фёдор понял, ратники не только почётный конвой и охрана, но и рабочая сила. Полусотня встретила обоз Софьи на новгородских землях. Новгородцы, сопровождавшие обоз, с радостью повернули обратно. Уже начались дожди, дороги развозило. Приходилось нескольким ратникам спешиваться, втроём-вчетвером вытаскивать, а то и десятком. Поднимали телегу целиком, выносили из грязи. Фёдор несколько раз видел мельком Софью. Большого впечатления не произвела. Видел он девок и покраше. Да ещё и епископ Агчии, ехавший в одной кибитке с девушкой, постоянно задёргивал шторы.

Недоволен епископ был скверной, холодной, дождливой погодой, отвратительными дорогами, а пуще того – поведением Софьи. Как только девушка въехала в пределы Московии, характер проявила – заявила епископу, что возвращается в православие и католических обрядов исполнять не будет. Кардинал Виссарион Никейский, как и епископ Агчии, пребывали в шоке. Принудить Софью невозможно, она невеста Великого князя. Если пожалуется, можно и голову потерять, потому как крут в гневе Иван Васильевич. Да и склонить государя через брак к католической вере не получится. Пока кардинал Виссарион размышлял над ситуацией, епископ пытался Софью образумить.

Для Фёдора, как и других ратников, путь до Москвы получился нелёгким. Сначала телеги и возки приходилось из грязи вытаскивать, потом морозы начались, снег пошёл. На колёсах совсем плохо передвигаться стало. Однако Иноземный приказ не подкачал. В сотне вёрст от Москвы навстречу санный обоз. День ушёл, чтобы имущество на сани переложить. Мало того что личные вещи, так и ещё библиотеку со всем тщанием перекладывали и укрывали. Многие книги и все свитки рукописные воды боятся. А ещё холодно. Выезжали из Москвы ратники по ранней осени, одежда лёгкая, а возвращались уже по зиме, ноги в лёгких сапогах мёрзли. Только что отогревались по пути в воинских избах или на постоялых дворах. Хоть и снег, а льда крепкого на реках не было. По льду ехать хорошо, ровно, не трясёт. А по замёрзшей комками земле под снегом полозья саней подпрыгивали, того и гляди, возок или кибитка перевернётся.

На остановках в сёлах в возки нагретые камни в жаровнях меняли, дававших хоть какое-то тепло. Софья, как и все сопровождающие, южане. Для непривычных к снегу и морозу условия суровые. Ратники посмеивались.

– Это они ещё крещенских морозов не видали.

Тем не менее с трудностями, но обоз проходил за небольшой осенний световой день по пятнадцать вёрст и в начале ноября въехал в Москву под перезвон церковных колоколов. Отряд ратников довёл обоз до Неглинки, а тут уже и бояре встречают, и знатные люди. Подьячий Гордей Захарович ратников попридержал.

– Кончилась ваша работа, парни.

Прибыли в воинскую избу, заночевали, поскольку новых распоряжений не поступало, разъехались по своим дружинам.

Венчание Софьи и Ивана Васильевича состоялось 12 ноября. Митрополит Филипп, заподозрив в ней «агента» латинян, тем более окружение было католическим, отказался проводить обряд венчания, церемонию проводил епископ Осия.

Брак оказался долгим и прочным. Софья родила Ивану 12 детей, первые четыре девочки. Родившийся в марте 1479 года мальчик Василий впоследствии стал Великим князем Московским Василием III, отцом Ивана Грозного. Многое сделала для Московии Софья. Благодаря ей византийский двуглавый орёл перекочевал на герб и флаг России. Она стала приглашать на Русь иноземных архитекторов, ювелиров, мастеров монетного дела, оружейников, врачей. Для строительства Успенского собора был приглашён Аристотель Фиораванти, начавший строить из белого камня. С её подачи московские правители стали называться царями. В договоре с императором Священной Римской империи Максимилианом I Василий в 1514 году впервые именуется императором русов, что дало через два века Петру I именовать себя императором.

Довольно быстро после венчания Софья уговорила мужа Ивана не платить дань Орде. Шесть лет Московия не платила дани, что вызвало гнев хана и новый поход на Москву уже в 1480 году.

Глава 2
Десятник

Дань – ярмо тяжёлое. Княжества русские начали платить дань после захвата Руси Батыем, с 1245 года. Дань исчислялась в зависимости от населения удельных княжеств. Единицей налогообложения считались крестьянское хозяйство, ремесленный двор. От дани освобождались церкви и монастыри. Для переписи населения на Русь прибыл битекчи (главный писарь) Берке, а с ним тысяча всадников под командованием Неврюя. С каждой сохи или двора исчисляли по полугривне серебром, или рубль, поскольку гривну рубили. На Руси тогда обращались три разные гривны по весу – Киевская, Новгородская и Московская. Рубль исчислили как половину Новгородской гривны, весил рубль сто граммов серебра. За рубль можно было купить сто пудов ржи. Главная незадача – Русь не имела своих серебряных рудников, серебром расплачивались иноземные купцы из Азии, Европы. Поэтому торговых людей, называемых гостями, привечали. За обиду гостей спрашивали строго, а за грабёж торгового обоза наказание было одно – смертная казнь.

Причём правило это соблюдали и монголы и русы. При Дмитрии Донском, в 1328 году, Великий Новгород платил две тысячи руб-лей, Великое княжество Владимирское пять тысяч, Суздальское княжество полторы тысячи, а Московское 1280 рублей, Городец 160 рублей, а Вятка 128. Всего монголы получали ежегодно приблизительно полторы тонны серебра. Для Руси – тяжёлая ноша. Фактически Орда позволяла жить, но не развиваться. С ростом населения и дворов дань увеличивалась, по монгольской переписи в начале правления Ивана Васильевича население составляло три миллиона человек в Великом княжестве Московском.

Зиму Фёдор провёл на заставе у засеки, на Окском береговом разряде. Вдоль реки, по берегу, тропинка вьётся, набитая копытами коней ратников с заставы. Хоть и под снегом она, а всё равно по ней ездили. Зимой река подо льдом, по ней вместо судов санные обозы ходят. Летом с юга, со стороны рязанских земель, татары подойти могут. А зимой окаянные по юртам сидят, кумыс пьют. За редким исключением зимой, по глубокому снегу, войска ходят, тяжко и людям, и коням. Зато любую реку по льду перейти можно, да нет зимой врага. Но служба обязывает, каждое утро после завтрака с заставы в обе стороны дозоры отправлялись, по пятнадцать вёрст в одну сторону. Возвращались на кордон замёрзшими, усталыми, голодными. На конях хоть и попоны, а тоже в тёплую конюшню тянутся. После целого дня на ветру и морозе славно у печи согреться, кулеша горячего похлебать. Дело заставы – врага обнаружить. Если рать малая – задержать, а ежели целое войско, гонца к воеводе в Серпухов отправить, а самим следить, куда противник направляется, да какими силами. Рязанцы с Москвой замирились, как татары либо поляки появлялись, сразу гонца слали. И первый удар на себя приходилось принимать серпуховской или коломенской дружинам, московские-то полки не скоро подойдут. Обычно воеводы наготове были, поскольку опрашивали в летнее время купцов, которые в полуденную сторону с обозами ходили – в Крым, в Сарай. Те вроде лазутчиков были. Проезжая по Перекопу, а потом по пути видели, есть ли войска поганых, да пасутся ли стада в степи? Перед большим походом стада отгоняли в стороны, чтобы траву не съели, дабы лошади всадников могли прокормиться. А ещё расспрашивали – какие слухи на местных базарах ходят?

О конспирации, секретах в Орде понятия были смутные, и слухи на пустом месте не рождались. Собрать большую армию для похода – дело сложное и небыстрое, заранее рассылались по всем улусам ордынским послания, а ещё сос-тоялся сбор темников и тысячников.

Фёдор со товарищи отбыл службу на заставе до весны. Солнце пригревать начало, снег таял. А потом с грохотом стали ломаться льдины. Всё, теперь ни конному, ни пешему хода через реку нет, да и на лодке не переправиться. Сначала ледоход пошёл, потом половодье. По воде мусор, поваленные деревья плывут. Ни судов на реке, ни лодок. С чувством выполненного долга и предвкушением отдыха в воинской избе ратники отправились в Борисово. Отмылись, перековали коней, отдохнули.

Летом службу нести проще. Одежда легче, движений не сковывает, ноги не мёрзнут. И лошадям на заставе раздолье на свежей траве. А в начале осени, 12 сентября, как гром среди ясного неба. Умер удельный князь Дмитровский, Можайский и Серпуховский Юрий Васильевич Младший, брат Ивана Васильевича, всего 32-х лет от роду. Завещания брат не оставил, поэтому Иван III княжество забрал себе, присоединив к Московским. Для Фёдора и дружины ровным счётом ничего не изменилось. Также на заставы ездили, порубежную службу несли. Даже воевода серпуховский остался прежним.

Пообтёрся Фёдор на ратной службе, взматерел, вырос, настоящим мужиком выглядел. Ещё бы – в кольчуге новой, по меркам сделанной, а ещё поножи и наручи есть. Правда, в воинской избе они лежали. Для сечи они надобны, в серьёзном бою. А на заставе какие бои? Здесь передвигаться много надо, лишняя тяжесть ни к чему. Засиделись ратники до первых белых мух, до морозов на заставе. Одежонка лёгкая, не для зимы. А тут и смена подоспела – в тулупах, шапках. Ратники в воинскую избу воротились. Отмылись, отъелись в тепле, десятку недельный отдых дали, езжай к родным или к зазнобе. Фёдор в свою деревню отправился. Давно матушку не видел и по брату соскучился. Медяков пригоршню в подарок вёз. А приехал и расстроился. Мать в одночасье от лихоманки померла три седмицы назад, когда он на заставе был. В избе печь холодная, сыро.

– Брат, ты когда ел?

– Два дня назад.

Иван расплакался.

– Сопли и слёзы подотри! – приструнил его Фёдор. – Своди на могилку к матери, потом в Борисово поедем.

Сходили на скромную могилу с деревянным крестом. Надпись на нём – «раба божия Степанида».

– Дьячок Афанасий писал?

– А кто же ещё?

Постоял Фёдор, поклонился могилке.

– Собирай, что сердцу дорого, и едем.

А всего и набралось, что маленький узелок, бедно жили, кусок хлеба в радость. Иван за Фёдором на коня уселся. Так и приехали в дружину. Фёдор сразу с поклоном к сотнику Пыльцыну и дядьке Прохору.

– Сиротой брательник Иван остался. Христа ради прошу новиком взять в младшую дружину.

Сотник и Прохор Ивана осмотрели, мышцы пощупали. Худоват Иван, но кость широкая, крепкая, а мясо нарастёт. К тому же Фёдор, старший брат, хорошо себя показал, по службе нареканий нет. Взяли парня. И Фёдор, и Иван рады. Подросток в деревне один от голода загнётся либо вши заедят. Пока седмица отдыха была, Фёдор все медяки на Ивана потратил, в харчевню водил на постоялом дворе. Да и под приглядом отныне брат, сыт и одет, со временем ратником станет. С того времени каждый день встречались. То мимо проходил, когда Прохор новиков на деревянных мечах сражаться учил, а то в трапезной, за обедом, то в домовой церкви за молебном. На сытной пище Иван быстро из худого подростка справным парнем стал, щёки порозовели.

После Крещения к Фёдору Пыльцын подошёл.

– Князь желает на медвежью охоту ехать. Поедешь ли? Дело опасное, но добровольное.

Фёдор поначалу отказаться хотел. Зачем хозяина леса убивать? Тем более положение зверя незавидное. Он один, а охотников много будет, князя егеря и воины подстраховывать будут и все с оружием. Но согласился. Интересно было, да и в какой-то мере ловкость и смелость проявить можно.

– Выезд завтра после молебна. Из оружия рогатина будет, её в арсенале возьми, и нож. И не вздумай шлем одеть и кольчугу, не на сечу едем.

В арсенале оружейник рогатину подобрал. Рожон в два локтя длиной, фактически настоящий меч, серьёзная железная перекладина в месте соединения рожна и древка. Древко толстое, тяжёлое. И нож, который прозывали боярским, с локоть длиной. Обычный для медвежьей охоты слабоват, клинок короткий. Фёдор нож и рожон наточил.

Утром оделись тепло. Тулуп, шапка, а на ногу по две портянки в сапоги. В валенках теплее, но бегать в них неудобно, да и ноги в стремена не вденешь.

После молебна в домовой церкви выехали целой кавалькадой. Впереди егерь, за ним сам князь с тремя близкими людьми, а следом пять дружинников. Вёрст десять отмахали по заснеженной дороге. Потом егерь в лес свернул. Ещё полверсты, и остановились все, спешились. Лошадей здесь оставили с одним ратником для пригляда. А дальше пешком. Особо не тихарились. Егерь пояснил:

– Ведмедь-то крепко спит. Зимняя спячка у него, добудиться ещё надо.

Остановились у небольшого снежного бугра. Сбоку небольшая дырка, и, если присмотреться, лёгкий парок из неё идёт.

– Самая берлога и есть, – пояснил егерь Ларион. – Кто-нибудь один подходи, только рожном через снег щупай до земли, а то как бы в берлогу не провалиться.

У князя, как и друзей его, в руках тоже рогатины. Ратники от берлоги отошли шагов на десять, рогатины перед собой выставили. Гридь Семён рожном рогатины в снег тыкал. Ткнёт, попадёт в твёрдое, ещё шаг делает. Сугроб уже рядом. Ткнул ещё раз, а рогатина до половины под наст провалилась.

– Теперь рогатиной пошуруди там. Только наготове будь. Зверь, как его разбудишь, зело зол и свиреп.

Гридь рожном стал в берлоге в разных направлениях тыкать. Внезапно снег во все стороны из сугроба полетел, со стороны – как взрыв. Из снежной пыли что-то большое, чёрное по-явилось. Как медведь Семёна ударил, Фёдор заметить не успел. А только гридь отлетел шагов на пять и упал без сознания. И тут же рёв дикий. Всем страшно стало, как дьявол из преисподней выскочил. Медведь огромен, встав на задние лапы, на две головы выше человека, а то и больше. Пасть огромную разинул, ревёт. И почти сразу на князя кинулся. Успел Патрикеев рогатину выставить, а медведь её лапой в сторону отбил. Один из друзей князя не убоялся, уколол зверя рогатиной. Кому понравится, когда острым железом в тело тычут? Медведь мгновенно переключился на обидчика, прыжок сделал, ударил лапой по человеку. Охотник так и отлетел, выронив рогатину. А медведя второй охотник в правый бок рогатиной бьёт. Медведь, как и кабан, на рану крепок. Взревел, на обидчика кинулся и ну когтями рвать. От полушубка клочья летят, а уже и кровь показалась. К медведю гриди кинулись, уже не до охоты, медведя убить надо, пока большой беды не сделал. Сразу двое ратников рогатины в зверя вонзили. Медведь на задние лапы поднялся, маленькие глаза злобой горят, на людей напирает. А поперечина железная за рожном придвинуться не даёт. Тут и Фёдор с рогатиной подскочил, ударил медведя со спины, под левую лопатку. Кровь ручьём хлынула. Попытался зверь повернуться, а сил уже не хватило, рухнул. Издав последнее рычание, испустил дух. На всех ступор нашёл, застыли в безмолвии. События настолько быстро и трагично развивались, что осмыслить, переварить их надо. Егерь первым в себя пришёл, к князю кинулся.

– Жив ли? Не ранен?

– Цел, ведмедь когтями только рукав порвал.

С другими, до кого медведь добрался, было хуже. У охотника раны от когтей на голове и теле глубокие, кровь хлещет. Егерь перевязывать его стал, а охотник от боли сознания лишился. Фёдор же к ратнику Семёну кинулся, медведь его первым сбил. А гридь уже не дышит. Фёдор тулуп расстегнул. Ран на теле не видно нигде, как и крови. А взялся Фёдор за грудную клетку, а все рёбра хрустят, переломаны. Видно – чудовищной силы удар был.

Скверная охота получилась. Один убит, двое ранены. Пока ратники ножами валили деревца с прямыми стволами, делать волокуши, егерь медведя осмотрел.

– Всю шкуру попортили! – сокрушался он. Один удар в сердце быть должон, а вы его рогатинами истыкали.

Вообще-то претензии к князю предъявлять надо было, да кто себе это позволить может? Фёдор в душе возмутился. Егерь о попорченной медвежьей шкуре печётся, между тем ратник погиб, лишился жизни не в бою с врагом, а ради охоты княжеской, ради потехи! А двое других? Один ранен легко, но другой выживет ли?

Стволы небольших деревьев от веток очистили, Фёдор за лошадьми сбегал. Кони, как учуяли дикого зверя, забеспокоились. Ушами прядают, ногами беспокойно перебирают, косятся на тушу медвежью. Очищенные хлысты одним концом к седлу привязали по обе стороны лошади, связали между собой верёвками, которые предусмотрительно егерь прихватил. На волокушу тяжело раненного уложили, на другую – медвежью тушу. Легко раненный сам в седло сел. Медведь тяжёл, лошадь с трудом с места тронулась. Были бы ещё сани, а волокушу по снегу с большим грузом влачить тяжело. Обратный путь в Борисово времени занял много. Раненых сразу в избу лечца определили, егерь стал снимать шкуру с медведя, разделывать.

Медведь – это не только тёплая шкура. Ценились ещё клыки, медвежья желчь у лечцов, другие органы.

А гриди из дружины принялись долбить в промёрзшей земле на кладбище могилу для Семёна. Погребение состоялось на третий день, по христианской традиции. Невзлюбил с тех пор Фёдор князя.

И когда по весне пришёл черёд их десятку нести службу на Окском береговом разряде, проще – на заставе, с радостью покинул воинскую избу. Весна выдалась ранняя, тёплая. Солнце пригревало, быстро таял снег, на льду Оки образовывались промоины. Селяне и торговый люд по льду рек ездить перестал. Кому край как ехать надо было, передвигались по ночам, когда подтаявший за день снег замерзал. По ночам всё же температура держалась низкая. А потом с грохотом стали лопаться льдины, наступил ледоход, река разливаться стала. Благо застава стоит на месте возвышенном, сухом, вода до сих мест не доходит. Ледоход и последующий разлив реки – самое спокойное время. Ни один неприятель не рискнёт переправиться – ни вплавь, ни на лодке или судне. И по суше передвигаться сложно. На санях уже невозможно, на телегах рано, колёса по ступицы в грязи вязнут. Дружинникам отдых. Кто отсыпался, кто в кости играл, а кто от скуки из липы поделки вырезал. Фёдора азартные игры не увлекали, пустое. А на берег Оки выходил, садился на облюбованный пенёк, смотрел на реку. То вода упавшее дерево несёт, то сани на льдине, а то и зверушку. Однажды зайца видел, а другой раз лису. Лёд ушёл, вода много мусора несла, вода из чистой, как зимой, грязной сделалась. Для приготовления похлёбки или кулеша раньше воду из Оки брали, вкусная. А теперь приходилось из родника, в полуверсте от заставы. Река быстро очистилась, уровень воды в Оке стал спадать. Появились первые кораблики – ушкуи, лодьи из числа самых смелых владельцев. Засиделись торговые люди из-за распутицы. А торговля пустых прилавков не любит. Вот и торопились наверстать упущенную выгоду. Но свои суда имели купцы зажиточные, уверенно стоявшие на ногах. Торговцы масштабом поменьше везли товар на подводах. Как просохла земля, потянулись подводы в Москву. Царь Иван дозволил английским купцам вести открытую торговлю в Первопрестольной, но только на серебро. Серебра для чеканки монет в Московском государстве остро не хватало, и мера была вынужденной. Нерчинские рудники откроют значительно позже, где станут добывать золото и серебро. Англичане везли на Русь ткани, железные изделия, а вывозили пеньку, меха, воск, корабельный лес. Поскольку Англия – островное государство, потребен флот и военный, и торговый. Для строительства пеньковые верёвки и канаты нужны, а лучшая пенька на Руси. Да и брёвна для мачт – ровные, прямые, длинные – товар выгодный. На Руси подходящих деревьев – елей, лиственницы – полным-полно.