Текст книги "Пепел Асгарда"

Много столетий спустя она, уже воительница Райна, а не валькирия Рандгрид, узнала их имена.

Яддрин. Яволлир. Яймалли.

Райна потратила уйму сил (и золота), пока не добралась до правды. Но ей обязательно требовалось знать имена поверженных – пусть их духи знают, что у неё, валькирии Рандгрид, найдётся на них управа.

Она помнила, как торжествовала, узнав настоящие прозвания. Ещё лучше было бы отыскать их могилы или те места, где отгорели их погребальные костры, но так далеко удача бывшей валькирии уже не простиралась.

Отец молчит, лишь изредка бросает на свою младшую, свою Рандгрид, какие-то загадочные взгляды.

Он изменился, очень. Постарел, хотя как может постареть бессмертный бог? Но морщины на лице Отца Дружин пролегали теперь глубже, под глазами залегли мешки, от уголков глаз разбегалась паутинка. Прежними оставались усы и борода, однако и они изрядно удлинились. Раньше владыка Асгарда носил в снежно-седых волосах золотой обруч, сейчас – простой кожаный ремешок. Меховая безрукавка, расшитая по вороту оскаленными мордами невиданных зверей, то ли волков, то ли драконов. Кожа лица и рук потемнела от времени, обветрилась – а Рандгрид помнит её чистой и белой.

Но есть в её отце и кое-что новое. Упорная и упрямая уверенность в том, что он делает, не геройский порыв, как последняя атака Фригг и валькирий, нет – что-то давнее, древнее, постоянное, медленно растущее, словно сгинувшее вместе с Асгардом мировое Древо, великий Иггдрасиль.

Что они делают здесь, в Альвланде? Только ли для того явились они сюда, чтобы перековать на оружие старые инструменты?

И сколько ещё будет виться, словно утроба Йормунгада, этот тоннель?

– Всё разъяснится очень скоро, дочь моя.

Голос отца спокоен, низок, рокочущ. Полон уверенности, он словно говорит каждым звуком, каждым слогом – я знаю, что делать. Следуй за мной и верь.

Валькирия верила. Это было настоящим счастьем – снова верить, снова идти за отцом, за тем, кто знает, как надо.

Юная валькирия Рандгрид вообще ничего не ощущала бы, кроме полного и совершенного довольства, мира с собой и сущим. Наёмница Райна, однако, научилась сомнению. Века и века странствий по мирам Упорядоченного, когда она мечом добывала себе пропитание и кров – дочь О́дина бессмертна, однако еда нужна даже ей, – научили размышлять и сравнивать.

– Пове… отец, неужели никто-никто больше не выжил?

– Ты уже спрашивала, дочка. Никак не можешь поверить?

Валькирия опустила голову.

– Не могу, повелитель. Не могу не думать. Знаю, что за все эти века кто-нибудь бы проявился, но… что, если они так же прятались, как я? Что, если они до сих пор где-то скрываются?

– Райна, – перебил Старый Хрофт. – А ты помнишь, как сама спаслась?

– Ты уже спрашивал, отец. Тоже не можешь поверить?

– О, вот это мне нравится, – усмехнулся О́дин. – Уже не прежняя восторженная Рандгрид. «Да, повелитель, приказывай, повелитель, мы все умрём за тебя, повелитель!» Нет, я не смеюсь, дочка. Но неужели тебе ничего не показалось странным в собственном спасении?

Райна низко опустила голову.

– Я знаю. – Голос её упал до шёпота, полный мучительного стыда. – Позор так жить, когда все родичи доблестно пали, с оружием в руках, а у тебя не нашлось даже сил или хитрости проводить их достойным погребением.

О́дин лишь покачал головой.

– Забудь про стыд, погребения и прочее. Там, куда ушли Фригг, Тор, Локи и прочие, похоронные обряды не значат ничего.

– А… ты знаешь, куда они ушли, отец?

Старый Хрофт усмехнулся.

– Не знаю, дочка. Но догадываюсь. Однако об этом – после. Расскажи ещё раз, что случилось, когда… когда ты осталась одна?

Райна помотала головой.

– До сих пор больно, отец.

– Я знаю, – кивнул О́дин. – Но всё-таки попробуй. Уже после того, как все Молодые Боги подоспели Ямерту на помощь.

Валькирия выдохнула и кивнула.

– Явлата убила Скульд… Мы бились с Ястиром, я и Хлёдд. Копьё сестры сломалось, Ястир перерубил его играючи, смеясь. Я помню, как он смеялся, солнечным таким, светлым смехом, словно не понимая, что делает, словно кровь и смерть на этом поле – просто игра. Я ударила, попала, должна была пробить ему сердце, но наконечник моего копья просто разлетелся брызгами, древко загорелось… мы схватились с ним врукопашную, но бить его было словно бить скалу. Хлёдд сумела, вывернула ему кисть и крикнула мне «В горло!» – и… и я ударила снова, кулаком в железной перчатке, я сломала бы кадык даже ётуну, а тут… камень, отец, камень. И боль… рука словно загорелась вся.

Губы валькирии сжались горькой, скорбною складкой.

– Я не смогла. А он отшвырнул меня и вспорол Хлёдд, словно мясник, от паха до горла, и броня её горела – он бросил меч, выхватил кинжал левой рукой и вспорол. Как овце… И – её взгляд, последний… «что же ты, сестрёнка?!».

Голос Райны сорвался.

– Твоя сестра и моя дочь отомщена сторицей, – с мрачной торжественностью уронил Отец Богов. – Участь Ястира… была незавидной. Он получил своё.

– Ты говорил, отец, в самый первый раз, но так и не сказал, какой именно.

– Я сказал то, что тебе нужно знать, дочка. Остальное узнаешь в должное время.

– Повинуюсь, – склонила голову валькирия.

– У нас с тобой есть дело, – понизил голос Старый Хрофт. – Дело настолько важное, что даже месть может подождать.

– Месть может подождать? – ухватилась за отцову оговорку воительница. – Значит, есть кому мстить?

– Есть, есть, – кивнул О́дин. – И ты непременно отомстишь… или, во всяком случае, сама решишь, стоит ли мстить, и если стоит, то как. Теперь же послушай меня – и не перебивая.

– Да, отец, – вновь поклонилась Райна.

– Прежде чем начну говорить я, закончи свой рассказ. Хлёдд умерла, тебя отбросила, твоя рука горела – что случилось дальше?

– Я снова кинулась на него, замахнувшись тем, что осталось от древка. Замахнулась, и…

– И?

– И он опередил меня. – Валькирия закусила губу. Стыд, похоже, жёг её до сих пор. – Сделал выпад, но… бил мечом мне по шлему, плашмя.

– То есть оглушил, – уточнил Отец Богов.

– Оглушил. Но я устояла, только в ушах зазвенело. Ударила снова, пытаясь обмануть замахом слева, только он не поддался. Отбил, проклятый, и снова опередил, – Райна зажмурилась, на щеках горел лихорадочный румянец. – Его меч мелькнул… и я упала.

– Он оглушил тебя вторично, и на сей раз – куда основательнее, – подытожил Старый Хрофт. – Ты упала без чувств, и…

– И, когда пришла в себя, то оказалась одна, на Боргильдовом поле, средь множества мёртвых тел. Но среди них не отыскалось ни тебя, отец, ни прочих асов или асинь. Не было и Хель или Нарви, – Райна выдохнула, сжала кулаки, омертвелый взгляд устремлён прямо вперёд. – Я ходила, ходила кругом… броня моя обратилась в ничто, сталь распадалась под пальцами. Я звала… помню, что да, звала. Мне откликнулись только лунные волки. Я схватила какую-то дубину, думала, что они пришли пожирать мертвецов, однако нет, они просто выли над грудами тел, словно пели погребальную песнь. Иди, сказали они мне. Здесь больше нет живых.

– И ты пошла, дочь.

– И я пошла. Волки провожали меня с поля, указывая дорогу. Так я очутилась… нет, не в Асгарде, не в Митгарде и даже не в Ётунхейме. Это был совершенно новый мир, тёплый и ласковый. Я не знала местных языков, первые же встречные оказались работорговцами, но я собрала на Боргильдовом поле кое-какое оружие, и… меня попытались схватить, но горько об этом пожалели.

– Любой, кто попытается наложить свои грязные лапы на мою дочь, просто обязан горько об этом пожалеть, – усмехнулся Старый Хрофт.

– Да, отец. Они горько пожалели, те, кто уцелел, пали на колени и умоляли о пощаде. Слов я не разбирала, но, когда перед тобой извиваются на брюхе и рыдают крупными слезами, ошибиться трудно. Я взяла у них одежды, коня, припасов и отправилась по большой дороге. Так началась моя жизнь наёмницы, влады… отец. Я уже повествовала тебе об этом. Зачем ты хотел, чтобы я рассказывала вновь?

– Почему победители не добили тебя? – сощурился Старый Хрофт. – Почему оставили тебя жить? Тебя одну? Мне сохранило жизнь заступничество Ялини. А тебе? Ты не задумывалась над этим?

Валькирия потупилась.

– Может, они решили, что я мертва?

– Не считай Ямерта и его присных глупцами, дочка. Они всё прекрасно знали. Что, если они пощадили тебя специально, чтобы следить за тобой, чтобы все, кто замыслил бы восстать против их власти, оказались бы у них как на ладони. Ты привела б их к истокам заговоров и смут – такое не приходило тебе на ум?

Райна покраснела и покачала головой.

– Нет, отец. Сперва я просто не могла думать. А потом… потом я выживала, старательно пытаясь забыть обо всём.

– Не сужу тебя за это, дочка. Тем более что всё обернулось к лучшему – ты никого не предала невольно, никто не пострадал. Твоя тихая и незаметная жизнь наверняка убедила Ямерта и остальных в том, что и я не столь опасен.

– Быть может, отец. Но что с того? Как это изменит то, что нам предстоит совершить сейчас?

– Потому, что у твоего спасения есть и другое объяснение, Рандгрид. Что, если Молодым Богам просто не дали тебя убить?

– Кто? – поразилась валькирия. – Они безраздельно владели Упорядоченным. Миры ложились им под стопы, десятками, сотнями, тысячами. Я знаю, кое-где их тоже встретили мечами и копьями, но те битвы были все до одной ими выиграны, как и Боргильдова.

– Я думаю на Восьмизрачкового. На Духа Познания, о котором ты теперь знаешь всё, что ведаю о нём и я.

– Зачем я Великому Духу, столпу Третьей Силы? – не могла поверить воительница.

– Он любит развлечения, – пожал плечами Отец Дружин. – И мог найти это… забавным.

– По-моему, владыка, первое твоё объяснение – что за мной следили – куда лучше, – осмелилась возразить Райна. – И я всё равно не пойму, куда ты клонишь, отец. Даже если Великий Орлангур и спас меня тогда – хоть я и не ведаю, как или зачем, – что это изменит? С Боргильдовой битвы прошли эоны, нет ни Ямерта, ни его родни, в Обетованном новые хозяева – что нам в тех делах?

– Очень долго я думал точно так же, дочка. Спасибо Хедину, подсказал, что иные ростки сегодняшнего имеют корни из предначальных дней, с самой зари нашего мира. Мы с тобой ведь тоже собираемся возродить часть изначальной силы асов, силы, сохранившейся с рассветной поры Митгарда. Вот почему я и думаю, не перестаю думать о том, как и почему ты спаслась. С самого мига нашей встречи.

Райна виновато вздохнула.

– Прости, отец. Я не хотела ввергать тебя в печаль и горестные раздумья.

– Слог истинной валькирии, – усмехнулся О́дин. – Эк заворачиваешь-то! «ввергать в печаль и горестные раздумья» – неплохо, клянусь собственными священными браслетами.

– Отец, – Райна взглянула на Старого Хрофта в упор, – мой медленный разум не поспевает за скакунами твоих помыслов.

– Всё просто, дочь. Молодые Боги не дали никому уйти с Боргильдова поля. Наивно думать, будто они «не заметили» тебя. Они либо оставили тебя в живых нарочно, либо кто-то не дал им добить тебя. Валькирии Асгарда, даже бесчувственные, не валяются, словно простые смертные. Дар вечной жизни не был отнят у тебя, и Ямерту, на пике его могущества, ничего не стоило тебя найти. Однако ты жива, дочка.

Валькирия нетерпеливо поёрзала в седле.

– Да, отец, но что нам с того сегодня? Пусть меня спасли, пусть не дали добить – но как это изменит предстоящее нам?

– Твоё предназначение, Рандгрид. Ничто не проходит бесследно, изменения судьбы, чьё-то решение оставить тебе жизнь, уходят корнями очень глубоко, от брошенного камня по воде расходятся круги, и, пусть даже нам они не видны, пусть мы считаем, что этих кругов давно не стало, они всё равно есть.

– Диковинно, – покачала головой валькирия. – Но, пусть круги, отец… они сделают тот меч, что мы хотим выковать, сильнее?

– Не впрямую. Но сделают, – усмехнулся Отец Дружин. – Альвы очень любят разбираться в древних пророчествах и участи тех, кто, как они считают, отмечен «всемогущей судьбой».

– То есть могут сделать для нас больше?

– Я на это надеюсь.

Валькирия разочарованно пожала плечами.

– И это всё, отец?

– Твоё предназначение, предначертание для воительницы Асгарда, сохранившее тебя – помимо твоей собственной силы, – должно воплотиться. Я надеюсь, что мастера Альвланда, мастера обращать пророчества и предсказания в настоящую, осязаемую силу, помогут сотворить для нас новое оружие. Оружие, что окажется сильнее судьбы.

Райна только покачала головой.

– Твои слова поистине новы для меня, отец. Я всегда считала, что сохранили меня выучка Асгарда, мои умения, а не какая-то слепая «судьба». Убивают мечи и копья, убивает оружие во вражьих руках; мои сёстры погибли в бою, их убийцы имеют имена и обличья и живы до сих пор. Я не знаю ничего про «судьбу». Я билась с Молодыми Богами, а не с «судьбой».

– Верно, верно, – кивнул Отец Дружин. – «Судьба», о которой так любят рассуждать альвы, – это, конечно, не какой-то «бог» или «вседержитель», не существо на троне, окружённое грозными слугами. Это куда более сложное. Сложение воль и стремлений живущих в Упорядоченном. Один раз это уже произвело на свет нечто… чему лучше всего было бы не рождаться. Ты знаешь, о ком я веду речь, дочка.

Райна кивнула.

– Спаситель?

– Именно. Думаю, я рассказал тебе о нём достаточно, да ты и сама всё видела, когда вы с чародейкой Хюммель сражались с ним в Эвиале. Кстати, а что случилось с самой волшебницей?

– Она исчезла вместе с драконом, – отозвалась воительница. – Больше мы о ней ничего не слышали. Отряда не стало. Некромант Бельт погиб, Тави погибла. Ниакрис… была тяжело ранена. Но с ней оставалась гнома-чародейка, Эйтери, Сотворяющая. Если кто и может помочь воительнице, так только она. А потом мы с тобой, отец, отправились нашим путём, и я последовала за тобой, Владыка Асгарда, оставив позади всё остальное, ибо это мой первейший и главный долг.

– У каждого из них свой собственный путь, в посмертии или при жизни, – жёстко ответил Отец Дружин. – Ты сделала для них, что могла, дочь моя. Теперь у нас своя дорога. Твоя участь, участь последней выжившей валькирии, станет нашим оружием. Как ты понимаешь, я мог бы откопать трофеи Фазольта и Фафнера давным-давно. Я этого не делал – мне не во что было превратить их. Сейчас есть ты, и это совершенно меняет дело.

– Почему? – продолжала недоумевать валькирия.

– Бог без тех, кто был с ним, – ничто. Никто. Я оставался один целые эоны. Моя сила не ушла полностью, но расточилась, рассеялась. Поодиночке мы с тобой были едва ли больше, чем просто могущественный воин-маг и искусная мечница. Вдвоём – поверь, дочь моя, мы много, много больше. Когда-то весь мир принадлежал нам; потом он был у нас отнят. – Он усмехнулся. – Сдаётся мне, пришло время для истинного возмездия. И ты, дочь, будешь сражаться рядом со мной.

Истинной валькирии следовало бы воинственно вскинуть клинок, разразиться боевым кличем, но Райна молчала.

– Отец, за долгие странствия… я изменилась, – она говорила медленно, опустив голову и не глядя на Старого Хрофта. – Кому мы отомстим? Ямерту и его присным?

– Им, им, – кивнул О́дин. Он казался ничуть не смущённым столь странными для неистовой воительницы словами. – И для того чтобы наша месть стала бы… совершенной, нам нужно совершенное же оружие. Оружие судьбы, как сказали бы альвы.

Райна покачала головой, словно в сомнении.

– Я последую за тобой, отец, до самого края сущего. И за край, если нужно. Но я так и не поняла, почему выкованный из старого металла клинок непременно должен сделаться столь особенным.

– Есть множество сказок о волшебных мечах, непробиваемых доспехах и, – О́дин усмехнулся, – о не знающих промаха копьях. О магическом оружии мечтали слабые и трусливые, надеявшиеся, что чужая сила заменит им их собственную. Так не бывает, дочка. Оружие сильно лишь в достойной его руке. Гномы, помню, увлекались рунной магией, ковали мечи и секиры, испещрённые рунами, могущественными знаками, и думали, что измыслили чудо-оружие, позволяющее им побеждать всегда и всех.

– Не получилось, – эхом откликнулась Райна. – Они столкнулись где с эльфами, где с людьми, где с орками и гоблинами, а где и вовсе с поури. Подземные воители с топорами, изукрашенными сине-голубыми рунами, кидались десяток на тысячу и гибли. Попробовали десяток на сотню – и снова разгром. Ты прав, отец, нужна рука. Я понимаю, твой Гунгнир был силён не только лишь сам по себе – именно ты должен был метнуть его.

О́дин кивнул.

– Ты поняла меня. Нужна рука истинной валькирии и нужен металл, помнящий дни нашей славы, дышавший воздухом, что подчинялся нам. Ты одна – просто воительница, хотя и из лучших. Выкованные из старых орудий даже самыми искусными подгорными мастерами клинки ничего не смогут сделать сами по себе. Только вместе. Поэтому, дочь моя, без тебя не обойтись.

– Но, отец, – всё ещё недоумевала Райна. – Почему же ты сам не откопал их и не сделал себе новое копьё, к примеру? Ты так хорошо и краснó говорил о магическом оружии в правильной руке… чья длань может оказаться правильнее твоей?

– Разве ты не слышала, что я говорил тебе только что? – Отец Богов нахмурил косматые брови. – Моя сила расточилась, растратилась! После падения Молодых Богов я так и не стал прежним, хотя и воскликнул, помню, что, мол, «я снова О́дин!». Великие реки магии – спасибо Хедину, поведал о них во всех подробностях, – текут, не давая мне почерпнуть из них сверх дозволенного…

– Дозволенного кем? – тотчас перебила воительница. – Прости, повелитель…

Старый Хрофт ухмыльнулся, криво и недобро.

– У меня есть подозрения, дочка. Но оглашать их пока не стану – слово Древнего Бога разносится широко, куда шире, чем нам порой бы хотелось.

– Но я вообще не ведаю ничего ни о каких «реках магии»! – развела руками Райна. – Я никогда не колдовала и не волшебничала. Только те руны, что ты дал нам, отец, руны для боя и врачевания ран. Множество смертных чародеев, что мне довелось сразить, владели заклятиями куда убийственнее моих. Да мои, впрочем, и убийственными-то назвать нельзя…

– Именно, дочка, – подхватил Старый Хрофт. – Но ты их повергла, не так ли?

Райна кивнула.

– Ты повергла их потому, что умела сражаться, потому, что битва – суть истинной валькирии. Твоя мать с голыми руками пошла на драконейта, а ты, не владея магией, шла на могущественных волшебников. Рука и клинок, дочь моя, клинок и рука.

– Хорошо, отец, – послушно кивнула воительница. – Но ты упоминал о об оружии для себя самого?

– Золотой Меч сработали мастера Кольчужной горы, здесь, на севере Хьёрварда. Мастер Браддар сотворил его, но, признаюсь честно, немало сил в том клинке было от Гулльвейг, Матери Ведьм[5]5
  См. роман «Тысяча лет Хрофта», книга вторая, «Молодой маг Хедин», с. 59–65.


[Закрыть].

– От неё? – растерялась Райна.

– Да, дочка. Её талисман, амулет иль оберег – называй как хочешь, – расплавленный в тиглях Кольчужной горы, отдал свою мощь клинку. Знаешь… сейчас я даже рад, что Золотого Меча больше нет. С ним в бой выходить – словно с женой, которую ревнуешь. Всё вроде б так, и сталь не подводит, а что-то и не так, будто на сторону нет-нет да и покосится. Может, просто так покосится, а может, и с умыслом. Новое оружие для задуманного нужно, совсем-совсем новое. Хоть и из старой стали.

– И ты знаешь, отец, что вложишь в него?

Старый Хрофт кивнул – мрачно и торжественно, словно в былые времена, словно с трона Валгаллы, когда на плече сидят вороны, у ног пристроились волки, а перед владыкой Асгарда шумно пируют, возглашая ему здравицы, вечные воители-эйнхерии.

– Да. Но сперва ты, валькирия.

– П-почему я?

– Потому что, едва разойдётся весть, что вложено в мой меч, разразится война.

– Война – это хорошо, – почти обрадовалась Райна. – Мне было скучно без доброй драки, потому всегда нанималась, долго не сидела…

– Но ты не нанималась к первым попавшимся, – сощурился Отец Дружин. – А под конец и вовсе забросила кочевую жизнь, обосновавшись в Долине Магов!

– Они помогали людям, – негромко отозвалась воительница, словно погружаясь в воспоминания. – Многие из них. Лечили болезни, у людей и у скотины, следили за погодой, помогали справиться с чудовищами, расчистить гнилое болото, откуда лезли ядовитые гады или где плодилась мошка, разносящая заразу. Я осмотрелась, присмотрелась… и решила остаться.

– И правильно, – одобрил Отец Богов. – В конце концов, так и началась та дорога, что привела тебя к нашей встрече.

О прозвучавшем слове «война» они оба словно бы забыли.

Интерлюдия 1

Война. Она вечно кипит в Упорядоченном. Миры не остаются в покое, где-то непременно сшибаются полки, где-то извергаются вулканы, где-то подземные боги – или существа, когда-то бывшие таковыми, – рвутся к поверхности, где-то владыки воздушных океанов насылают всесокрушающие ураганы – сила течёт, равно служа всякому, кому достанет умения поставить её себе на службу.

Хедин, Познавший Тьму, Новый Бог сущего, владыка…

Он поморщился. Титулы нужны не ему, а вставшим на его сторону. Им так легче.

– Вестей от Ракота как не было, так и нет.

Волшебница Сигрлинн, в любимом белом платье, облегавшем стройную талию, застыла в проёме окна. Внизу беспечно перекликались пичуги и распускались венчики цветов – в Обетованном царит вечная весна, самое радостное и беззаботное время года.

– Он идёт по следу, не сомневаюсь.

Познавший Тьму склонялся над тавлейной доской. Фигурки, обычно оживавшие под его пальцами, на сей раз оставались неподвижны.

– Да, но сколько же можно молчать?

Глухо и тупо стукнул о стол передвинутый Левиафан. Сигрлинн тихонько вздохнула.

– А эти известия, от гномов из отряда Ракота, от Оррида и Керрета? Насчёт попавшегося «Дальнего»?[6]6
  См. роман «Удерживая Небо», с. 314.


[Закрыть] Я могла бы отправиться сама…

Познавший Тьму лишь покачал головой.

– Там справятся без нас с тобой, Си.

– У тебя дурные предчувствия? – Она оказалась рядом, коснулась его затылка.

– Дальние не попадаются в столь простые ловушки. Если это случилось – скорее всего, по их собственному замыслу. Посланные должны вот-вот вернуться.

– А Хрофт? Отец Дружин?

– У него свой путь, Си.

Она с тревогой покачала головой.

– Хедин. Мой Хедин. Ты пытаешься объять необъятное.

– Для чего ж ещё нужны боги? – Он улыбнулся.

– Слишком много всего, – вздохнула она. – Жаль, жаль, что Упорядоченное так и не призвало меня саму…

– Почему ты так решила?

– Милый мой Познавший, мы всё-таки не зря странствовали с тобой от одного Источника к другому. Я остаюсь Истинным Магом, наверное, последним. Все прочие – не в счёт. Они не прошли посвящения. Связь прервалась. Наверное, потому ты и оставил всё, как есть, предоставив их собственной судьбе.

Познавший передвинул ещё одну тавлейную фигурку.

– Си, ты – это ты. Не маг и не богиня, просто – ты.

– Красивые слова, – насмешливо фыркнула та. – Спасибо за комплимент, дорогой.

– Вовсе нет, – Хедин не поддержал шутливого тона. – Мы всегда пытались сделаться кем-то, сравниться с чем-то. Как-то назваться. Магом, богом, силой. Чем-то ещё. – Он вздохнул. – Ракот обожает перевоплощения, наверное, ещё и потому, что устал быть именно «чем-то». Последнее время я всё больше хочу просто быть, Си. Без названий и имён. Дорога… дорога к чему-то совершенно новому – она началась там, в Эвиале, когда мы с Ракотом выбирались из ловушки, подстроенной нам смертным чародеем Игнациусом. Чародеем, думавшим, что обхитрил всех. Страстно мечтавшим именно сделаться кем-то, кем он никогда не был.

– Дорога к новому, – эхом откликнулась Сигрлинн. – Ты видишь, куда? К чему?

– Упорядоченное должно измениться, – глухо сказал Познавший Тьму, не отрывая взгляда от тавлейной доски. – А мы, чтобы сохранить его и всех, кто в нём, должны измениться первыми.