Текст книги "Стихотворения"

Мелкие воды

 
Чиркнув спичкой, увидел я море,
Где гуляет душа на просторе.
Есть где вольной красе погулять
Или господу душу отдать!
 
 
Опускались на смутные воды
Птицы лебеди редкой породы…
Но сказала бегущая пена:
– Это море тебе по колено!
 
 
Будешь ты мелководьем брести,
По колено сгнивая в пути,
Хоть садятся на мелкие воды
Птицы лебеди редкой породы…
 

1978

Игла

 
На том иль этом берегу
Она блеснула мне.
Я отыскал ее в стогу
На отчей стороне.
Она звенит в руке моей
Залетным соловьем.
Уже толпится сто чертей
На кончике пустом.
 
 
– Скажи, игла, какой тщеты
Идет твоя молва?
Каких одежд касалась ты?
Какого покров€а?
Или скажи, в какой конец
Далеко-далеко
Скакал удалый молодец
Через твое ушко?
 
 
– Я помню вечную швею
Среди низин и дыр.
В мое ушко продев змею,
Она чинила мир.
Я прошивала крест и круг
И тот и этот свет,
Меняя нитки, как подруг,
И заметая след.
 

1978

Память

 
– Отдайте Гамлета славянам! —
Кричал прохожий человек.
Глухое эхо за туманом
Переходило в дождь и снег.
 
 
Но я невольно обернулся
На самозвучные слова.
Как будто Гамлет шевельнулся
В душе, не помнящей родства.
 
 
И приглушенные рыданья
Дошли, как кровь, из-под земли:
– Зачем вам старые преданья,
Когда вы бездну перешли?!
 

1978

Пустынник

 
Есть камень в широком поле,
На камне старик стоит.
Колени его ослабли,
И голос его дрожит.
 
 
Небу возденет руки —
Руки горят огнем.
Долу опустит руки —
Они обрастают мхом.
 
 
Когда подымает руки —
Мир озаряет свет.
Когда опускает руки —
Мира и света нет.
 

1978

Тайна Гоголя

 
Ожидая небесного знака,
Он вперялся очами во тьму.
Но не вынес великого мрака,
И видение было ему.
 
 
Словно синяя твердь отворилась
Над убогой его головой.
Шумно лестница с неба спустилась,
Он ловил ее долго рукой.
 
 
Понабилась несметная сила
Между рук и подъятых волос.
Гоготали кувшинные рыла:
– Инда правдой кичился ты, нос!
 
 
– Нет его: показался от страха!
Раскопаем могилу лжеца! —
Сотряслись осквернители праха,
Не увидя в гробу мертвеца.
 
 
Был ли Гоголь? Была ли Россия?
Тихий Миргород? Сон наяву?
– Позовите великого Вия! —
Словно вихорь размел трын-траву.
 
 
Темный топот все ближе и ближе,
Замер Вий у святого креста.
– Поднимите мне веки: не вижу!
Вот он! – рявкнул…
               Могила пуста.
 
 
Только лестница ввысь поднималась
В заходящих лучах… А по ней
Где-то сверху еще осыпалась
Пыль земная с незримых ступней.
 

1978

Тегеранские сны

 
Вдали от северных развалин
Синь тегеранская горит.
– Какая встреча, маршал Сталин! —
Лукавый Черчилль говорит, —
 
 
Я верю в добрые приметы.
Сегодня сон приснился мне.
Руководителем планеты
Меня назначили во сне!
 
 
Конечно, это возвышенье
Прошу не принимать всерьез…
– Какое, право, совпаденье, —
С улыбкой Рузвельт произнес. —
 
 
В знак нашей встречи незабвенной
Сегодня сон приснился мне.
Руководителем Вселенной
Меня назначили во сне!
 
 
Раздумьем Сталин не смутился,
Неспешно трубку раскурил:
– Мне тоже сон сегодня снился —
Я никого не утвердил!
 

1978

Вина

 
Мы пришли в этот храм не венчаться,
Мы пришли этот храм не взрывать,
Мы пришли в этот храм попрощаться,
Мы пришли в этот храм зарыдать.
 
 
Потускнели скорбящие лики
И уже ни о ком не скорбят.
Отсырели разящие пики
И уже никого не разят.
 
 
Полон воздух забытой отравы,
Не известной ни миру, ни нам.
Через купол ползучие травы,
Словно слезы, бегут по стенам.
 
 
Наплывают бугристым потоком,
Обвиваются выше колен.
Мы забыли о самом высоком
После стольких утрат и измен.
 
 
Мы забыли, что полон угрозы
Этот мир, как заброшенный храм.
И текут наши детские слезы,
И взбегает трава по ногам.
 
 
Да! Текут наши чистые слезы.
Глухо вторит заброшенный храм.
И взбегают ползучие лозы,
Словно пламя, по нашим ногам.
 

1979

Стук над обрывом

 
Рухнул храм… Перед гордым неверьем
Устояла стена. А на ней
Нарисованы суриком двери
С приглашеньем: «Стучите сильней!»
 
 
Что жалеть? Не такие потери
Проходили за давностью дней.
Для кого предназначены двери?
Кто просил, чтоб стучали сильней?
 
 
Разве можно туда достучаться?
Все равно за стеною обрыв…
Но со стуком принес святотатца
В эту глушь запоздалый порыв.
 
 
Сам хватился убогой потери,
Да забыл он за давностью дней:
Сам взрывал… Сам чертил эти двери
И просил, чтоб стучали сильней.
 
 
Головою о двери он бился,
И открылись они перед ним.
И его, чтоб совсем не разбился,
Подхватил на лету серафим.
 

1979, 2003

Вечный снег

 
У костра под ворчание пса
Пастуха одолела дремота:
Он услышал в горах голоса
И прерывистый стук пулемета.
 
 
«Это сучья трещат!» Поутру
Огляделся: овец не хватает.
Непричастная злу и добру,
Вечным снегом вершина блистает.
 
 
Но очнулся старик наконец
От сиянья, идущего с неба.
По следам запропавших овец
Он добрался до вечного снега.
 
 
Он увидел овец – и солдат,
Полегли и свои и чужие
Много лет или больше назад
И лежат меж овец, как живые.
 
 
Может быть, это сон поутру?
Но овца в изголовье стояла,
Непричастная злу и добру,
И замерзшие слезы сбирала.
 
 
Видно, плакал далекий юнец,
Не сдержался от страха и боли,
Превратился солдат в солонец…
Вон, благая, из этой юдоли!
 
 
Обошел он овец и солдат,
А солдаты лежат, как живые,
Много лет или больше назад
Ждут и смотрят – свои и чужие.
 
 
От густого дыханья овец
Пробудились замерзшие звуки,
Отодвинулся страшный конец,
И оттаяли крестные муки.
 
 
И раздался неистовый свист
Там, где в вечность упала граната.
Старый п€о снегу кинулся вниз
И ожег своим телом солдата.
 
 
И протаял, как искра во мгле,
Хриплый голос далекого брата:
«Знайте правду: нас нет на земле,
Не одна только смерть виновата.
 
 
Наши годы до нас не дошли,
Наши дни стороной пролетели.
Но беда эта старше земли
И не ведает смысла и цели…»
 
 
После долго старик вспоминал,
Ничего, кроме правды, не вспомнил,
Ничего, кроме правды, не знал,
Ничего, кроме правды, не понял.
 
 
Кто там был? Он мудрец иль святой?
Пал, как все, безымянным героем.
Все легли под небесной плитой.
Все молчат перед вечным покоем.
 

1979

Легенда о Фениксе

 
По горам-небесам налетался,
Намигался стооким крылом.
Скорпионов и змей наглотался
И запел на столбу межевом.
 
 
И молва по земле полетела,
И такие турусы пошли,
Что дерутся внутри его тела
Скорпионы и змеи земли.
 
 
И, от боли не ведая страха,
Он кидается в жар и горит.
Воскресает из пепла и праха;
Остывая, на север летит.
 
 
Тянет хвост над полярной водою,
Остывая в тумане седом.
Камнем падает или звездою,
Застревая навек подо льдом.
 
 
И, отдавшись морскому простору,
Он влачит свою згу под водой,
Ледяную бродячую гору
Изнутри освещая собой.
 
 
Раздраженные гады морские
Возникают из темных пустот.
А утопшие души людские,
Выплывая, царапают лед…
 
 
Наши старые раны заноют
На погоду последнего дня.
И моря-океаны покроют
Скорпионы и змеи огня.
 
 
Ярый Феникс, не ведая страха,
Загорится с землей и водой.
И восстанет из нашего праха,
И навеет нам сон молодой.
 

1979

Фонарь

 
Где мудрец, что искал человека
С фонарем среди белого дня?
Я дитя ненадежного века,
И фонарь озаряет меня.
 
 
Полый шар распыленного света
Поднимает в лесу и степи.
Не дает никакого ответа,
Но дорогу сулит по цепи.
 
 
Вкруг него порошит и круглится
Туча птиц и ночной мелюзги.
Метеорным потоком роится,
А за роем не видно ни зги.
 
 
Заливайтесь, античные хоры!
На смолу разменялся янтарь.
Я прошел за кудыкины горы
И увидел последний фонарь.
 
 
И услышал я голос привета,
Что напомнил ни свет ни зарю:
– Сомневаюсь во всем, кроме света!
Кто пришел к моему фонарю?
 
 
– Человек! – я ответил из ночи.
– Человек? Заходи, коли так! —
Я увидел горящие очи,
Что глядели из света во мрак.
 
 
Не тужи, моя жизнь удалая,
Коли влипла, как муха в янтарь!
Поддержи меня, сила былая!.. —
И вошел я в горящий фонарь.
 
 
Я увидел прозрачные мощи,
Волоса или мысли оплечь.
Я вперился в безумные очи,
Я расслышал бессвязную речь.
 
 
Не увидеть такого от века,
Не распутать такого вовек:
Он искал днем с огнем человека,
Но в огне должен быть человек!
 
 
Поддержи меня, сила былая!
Я фонарь проломил изнутри.
И народные хоры, рыдая,
Заливались до самой зари:
 
 
«За приход ты заплатишь судьбою,
За уход ты заплатишь душой…»
И земной и небесной ценою
Я за все расплатился с лихвой.
 
 
Сомневаюсь во всем, кроме света,
Кроме света, не вижу ни зги.
Но тягчит мое сердце поэта
Туча лжи и земной мелюзги.
 

1979

* * *

 
Повернувшись на Запад спиной,
К заходящему солнцу славянства,
Ты стоял на стене крепостной,
И гигантская тень пред тобой
Убегала в иные пространства.
 
 
Обнимая незримую высь,
Через камни и щели Востока
Пролегла твоя русская мысль.
Не жалей, что она одинока!
 
 
Свои слезы оставь на потом,
Ты сегодня поверил глубоко,
Что завяжутся русским узлом
Эти кручи и бездны Востока.
 
 
Может быть, этот час недалек!
Ты стоишь перед самым ответом.
И уже возвращает Восток
Тень твою вместе с утренним светом.
 

1979

Муха

 
Смертный стон разбудил тишину —
Это муха задела струну,
Если верить досужему слуху.
– Все не то, – говорю, – и не так. —
И поймал в молодецкий кулак
Со двора залетевшую муху.
 
 
– Отпусти, – зазвенела она, —
Я летала во все времена,
Я всегда что-нибудь задевала.
Я у дремлющей Парки в руках
Нить твою задевала впотьмах,
И она смертный стон издавала.
 
 
Я барахталась в Млечном Пути,
Зависала в окольной сети,
Я сновала по нимбу святого,
Я по спящей царевне ползла
И из раны славянской пила…
– Повтори, – говорю, – это слово!
 
 
– Отпусти, – повторила она, —
Кровь отца твоего солона,
Но пьяней твоей бешеной славы.
Я пивала во все времена,
Залетала во все племена
И знавала столы и канавы.
 
 
Я сражалась с оконным стеклом,
Ты сражался с невидимым злом,
Что стоит между миром и Богом…
– Улетай, – говорю, – коли так. —
И разжал молодецкий кулак… —
Ты поведала слишком о многом.
 

1979

Пролог

 
В чистом поле девица спала
На траве соловьиного звона.
Грозна молния с неба сошла
И ударила в чистое лоно.
 
 
Налилась безответная плоть,
И набухли прекрасные груди.
Тяжела твоя милость, Господь!
Что подумают добрые люди?
 
 
Каждый шорох она стерегла,
Хоронясь за родные овины.
На закате она родила
Потаенного сына равнины.
 
 
Остудила холодной росой,
Отряхая с куста понемногу.
Спеленала тяжелой косой
И пошла на большую дорогу.
 
 
Не взмывал от болота кулик,
Не спускалось на родину небо.
 
 
Повстречался ей певчий старик.
– Что поешь? – и дала ему хлеба.
 
 
Он сказал: – Это посох поет,
Полый посох от буйного ветра.
Ин гудит по горам хоровод
За четыре окраины света.
 
 
А поет он печальный глагол,
Роковую славянскую тайность,
Как посек наше войско монгол,
Только малая горстка осталась.
 
 
Сквозь пустые тростинки дыша,
Притаились в реке наши деды.
Хан велел наломать камыша
На неровное ложе победы.
 
 
И осталась тростинка одна.
Сквозь одну по цепочке дышали.
Не до всех доходила она
По неполному кругу печали.
 
 
С той поры разнеслась эта весть
В чужеликие земли и дали.
Этот посох, родная, и есть
Та тростинка души и печали.
 
 
Схорони в бесконечном холме
Ты свое непосильное чадо.
И сокрой его имя в молве
От чужого рыскучего взгляда.
 
 
А не то из любого конца
Растрясут его имя, как грушу.
И драконы земного кольца
Соберутся по русскую душу.
 
 
Пусть тростинка ему запоет
Про дыхание спящего тура,
Про печали Мазурских болот
И воздушных твердынь Порт-Артура…
 
 
То не стая слеталась сорок,
То безумная мать причитала.
Частым гребнем копала песок,
Волосами следы заметала.
 
 
Отняла от груди и креста
Дорогую свою золотинку.
На прощанье вложила в уста
Ветровую пустую тростинку…
 

1979

Стихия

 
Я видел рожденье циклона
На узкой антильской гряде.
Темнело небесное лоно,
Морщины ползли по воде.
 
 
На ощупь свежела чужбина.
Я видел: за несколько дней
Уже поднималась щетина
У сбившихся в кучу свиней.
 
 
В щетину входила щетина,
И кровь выступала на ней.
Все кровное в мире – едино.
Вжимались друг в друга тесней.
 
 
Циклон, оглушая долину,
Потом налетел и на них,
Передних вогнал в середину,
А ту проломил в остальных.
 
 
Но сам по себе остывает
Порыв не от мира сего.
И тяга земли отпускает
Небесный избыток его…
 
 
Не так ли явленье поэта
Не знает своих берегов,
Идет во все стороны света,
Тревожа друзей и врагов?
 
 
Щетину находит щетина,
И сердце о сердце стучит.
Все розное в мире – едино,
Но только стихия творит.
 
 
Ее изначальная сила
Пришла не от мира сего,
Поэта, как бездну, раскрыла
И вечною болью пронзила
Свободное слово его.
 

1979

* * *

 
Для того, кто по-прежнему молод,
Я во сне напоил лошадей.
Мы поскачем во Францию-город
На руины великих идей.
 
 
Мы дорогу найдем по светилам,
Хоть светила сияют не нам.
Пропылим по забытым могилам,
Прогремим по священным камням.
 
 
Нам чужая душа – не потемки
И не блеск Елисейских Полей.
Нам едино, что скажут потомки
Золотых потускневших людей.
 
 
Только русская память легка мне
И полна, как водой решето.
Но чужие священные камни,
Кроме нас, не оплачет никто.
 

1980

Бабочка и звезда

 
Он ленив и тяжел на подъем,
Жизнь пройдет – он ее не заметит.
Но такие идут напролом,
Если бабочка душу зацепит.
 
 
Оттого на свечу и летят
Все безумные бабочки лета.
Обгоревшие крылья шуршат
У подножья оплывшего света.
 
 
Вот одна, вот вторая летит,
Вот четвертая бабочка ночи.
Через небо дорога шумит,
А любовь все светлей и короче.
 
 
Сколько можно так странно глядеть
На огонь, отраженный водою?!
Ты сказала: – Хочу долететь… —
Та свеча оказалась звездою.
 
 
Ты летела, во мраке шурша,
За погибелью или спасеньем,
Как ночная земная душа,
Но с небесным диковинным зреньем.
 
 
И, упав у какого-то пня,
Ты шуршала крылами все глуше:
– Ночь любви, отомсти за меня,
Ночь любви, погуби его душу…
 
 
Он ленив и тяжел на подъем,
Смерть найдет – и его не зацепит.
На тепло он ответит огнем,
Но потери твоей не заметит.
 

1980

Европа

 
В любви не бывает ответа
На этой и той стороне.
Но тонкая молния света
Направилась прямо ко мне.
 
 
Земному свистящему звуку
Я с тайной надеждой внимал,
Все ближе!.. И вскинул я руку,
И в руку синицу поймал.
 
 
«Моя!» И услышал я голос:
– Ничья. Из-за синих морей
Я в клюве несла тебе волос
И свет от подруги твоей.
 
 
Он долог, как счастье и горе,
Да воля твоя коротка.
Однажды я встретила в море
Плывущего с девой быка.
 
 
Она безутешно рыдала
На звездной спине у него.
И имя твое повторяла,
Пока не забыла его.
 
 
Душа предалась ее горю.
И волосы мягким огнем
Тянулись по синему морю
Длиннее, чем след за быком.
 
 
Гонимая ветром и мглою,
Я села на царственный рог.
Но бык оказался скалою
Вдали от земли и тревог.
 
 
И я упорхнула, блистая,
В зарнице небес потонув.
Но волос, как нить золотая,
Вился через сомкнутый клюв.
 
 
Вился высоко на просторе
Над бездной железных веков,
Над пеной любовных историй,
Над спинами спящих быков…
 
 
Синица! Я слышу дыханье
Далекой подруги моей.
И тонкое благоуханье
Ловлю из-за синих морей.
 
 
Как страшно!.. Натянутый волос
Дрожит от земного огня.
Я слышу прерывистый голос:
– Любимый! Ты помнишь меня?..
 
 
Я помню! О, если б ты знала,
Как гаснет твой след на песке,
И все, что давно миновало,
На тонком дрожит волоске…
 

1980

* * *

 
Я в жизни только раз сказал «люблю»,
Сломив гордыню темную свою.
Молчи, молчи… Я повторяю снова
Тебе одной неведомое слово:
Люблю, люблю!.. Моя душа так рада
На этом свете снова видеть свет,
Ей так легко, ей ничего не надо,
Ей все равно – ты любишь или нет.
 

1980

* * *

 
Ни жена, залитая слезами,
Ни свеча за вечный упокой, —
Только ты стоишь перед глазами,
Как звезда стоит перед землей.
 
 
Я не знаю, что такое счастье.
Господи, люблю ее одну!
И бросаю в изголовье страсти
Спящую законную жену.
 
 
Пронеслись меж нашими огнями
Гибкое сияние и мгла
Так, что и руками и ногами
Обменялись чуткие тела.
 
 
Кровь дышала жадно и глубоко,
И дымилась страсть из-под ногтей.
И летал то низко, то высоко
Треугольник русых журавлей.
 
 
Вслед ему душа моя летала
И роняла молнии огня.
И во сне жена затрепетала:
– Господи, не покидай меня!
 
 
Где они, как тень под небесами,
Журавли, отпущенные мной?..
Ты одна стоишь перед глазами,
Как звезда стоит перед землей.
 

1980

* * *

 
Что тебе до семейных измен?
Что тебе до разорванных звеньев?
Что тебе до обрушенных стен?
Что тебе до летящих каменьев?
 
 
Горный воздух так чист и глубок,
И леса обступают огулом.
Посмотри на бегущий поток,
Он живет своей силой и гулом.
 
 
Он поток. Он ломает хребты
И летящих камней не боится.
Он зажмет им орущие рты,
Он обточит им грубые лица.
 
 
Он шумит про свое и ничье,
Он уходит в открытое море,
Где купается имя твое
И гуляет душа на просторе.
 

1980

Возвращение на место

 
В эту степь забрели мы на счастье
И гуляли всю ночь до утра.
И душистые вмятины страсти
Распрямить не успела трава.
 
 
Просто так не могла позабыться
Эта ночь… Я вернулся назад,
Как убийца на место убийства…
Разве я в чем-нибудь виноват?
 
 
Только вижу: какие-то люди
В наше место вперили зрачки.
То глумясь, то толкуя о чуде,
Ложе страсти разносят в клочки.
 
 
Рвите, рвите!.. В убогой потребе
Ваши лучшие годы прошли.
Наше ложе не здесь, а на небе!
Наши вмятины глубже земли!
 

1980

Сказание о Сергии Радонежском

 
Когда все на свете тебе надоест,
Неведомый гул нарастает окрест —
То сила земная.
Деревья трясутся, и меркнет луна,
И раму выносит крестом из окна,
Поля осеняя.
 
 
Земли не касаясь, с звездой наравне
Проносится всадник на белом коне,
А слева и справа
Погибшие рати несутся за ним,
И вороны-волки, и клочья, и дым —
Вся вечная слава.
 
 
Как филины, ухают дыры от ран,
В дубах застревает огонь и туман
Затекшего следа.
Глядит его лик на восток и закат,
Гремит его глас, как громовый раскат:
«Победа! Победа!»
 
 
Храни тебя чет, коли ты не свернул
В терновник, заслышав неистовый гул,
Храни тебя нечет!
Уйдешь от подковы – копыто найдет,
Угнешься от ворона – волк разорвет,
А буря размечет.
 
 
Но если ты кликнешь на все голоса:
«Победа! Победа!» – замрут небеса
От вещего слова.
На полном скаку остановится конь,
Копыта низринут туманный огонь —
То пыль с Куликова!
 
 
В туманном огне не видать ничего,
Но вороны-волки пронижут его
За поясом пояс.
Пустые разводы забрезжут в пыли
Славянским письмом от небес до земли…
Читай эту повесть!
 
 
Ни рано ни поздно приходит герой.
До срока рождается только святой —
Об этом недаром
Седое сказанье живет испокон…
Кирилл и Мария попали в полон
К поганым татарам.
 
 
Боярин, ты руку в Орду запустил,
И темник такого тебе не простил
И молвил сурово:
– Мне снилось пустое виденье души,
Что ты – моя гибель… Теперь откажи
Последнее слово!
 
 
– Зреть сына хочу перед смертию я!
– Твой сын не родился, но воля твоя.
               Эй, ляхи-ливонцы!
Вы скорые слуги. Зовите народ.
Из тяжкой боярыни вырежьте плод.
               Доспеет на солнце.
 
 
Его он увидит, и я посмотрю…
Никак это сын? Он похож на зарю
И славу Батыя!..
Так Сергий возник дорассветным плодом
Народного духа… Что вышло потом,
То помнит Россия!
 

1980

Тайна славян

 
Буйную голову клонит ко сну.
Что там шумит, нагоняя волну?
Во поле выйдешь – глубокий покой,
Густо колосья стоят под горой.
Мир не шел€охнется. Пусто – и что ж!
Поле задумалось. Клонится рожь.
Тихо прохлада волной обдала.
Без дуновения рожь полегла.
Это она мчится по ржи! Это она!
 
 
Всюду шумит. Ничего не слыхать.
Над головою небесная рать
Клонит земные хоругви свои,
Клонит во имя добра и любви.
А под ногами темней и темней
Клонится, клонится царство теней.
Клонятся грешные предки мои,
Клонится иго добра и любви.
Это она мчится по ржи! Это она!
 
 
Клонится, падает с неба звезда,
Клонит бродягу туда и сюда,
Клонит над книгой невинных детей,
Клонит убийцу над жертвой своей,
Клонит влюбленных на ложе любви,
Клонятся, клонятся годы мои.
Что-то случилось. Привычка прошла.
Без дуновения даль полегла.
Это она мчится по ржи! Это она!
 
 
Что там шумит? Это клонится хмель,
Клонится пуля, летящая в цель,
Клонится мать над дитятей родным,
Клонится слава, и время, и дым,
Клонится, клонится свод голубой
Над непокрытой моей головой.
Клонится древо познанья в раю.
Падает яблоко в руку мою.
Это она мчится по ржи! Это она!
 
 
Пир на весь мир! Наш обычай таков.
Славно мы прожили сорок веков.
Что там шумит за небесной горой?
Это проснулся великий покой.
Что же нам делать?.. Великий покой
Я разгоняю, как тучу, рукой.
Буйную голову клонит ко сну.
Снова шумит, нагоняя волну…
Это она мчится по ржи! Это она!
 

1981

* * *

 
Небо покинуло душу мою.
Я под ногами повешенных сплю.
Тягой они затекли,
Но не достигли земли.
 
 
Бездна раскрыта… При звездном огне
Ноги повешенных ходят по мне.
– Спи, – говорят, – это сон,
Если окончится он.
 

1981

На краю

 
Битва звезд, поединок теней
В мировых океанских глубинах.
Наливаются кровью моей
Вечный снег и следы на вершинах.
 
 
Но предчувствием древней беды
Я ни с кем не могу поделиться.
На мои и чужие следы
Опадают зеленые листья.
 
 
Из теней мимолетного дня
Так и воют несметные силы.
Боже мой, ты покинул меня
На краю материнской могилы.
 
 
В ложесны, из которых рожден,
Я кровавые слезы обрушу…
Боже мой, если ты побежден,
Кто спасет ее бедную душу?
 

1981

Ладони

 
Рукавицы роняя в снегу
На земном крутосклоне,
Я от брата и друга бегу
И дышу на ладони.
 
 
Проступают на них два лица:
И чело и морщины.
Узнаю свою мать и отца.
Мы навек триедины!
 
 
Сколько раз в кулаки я сжимал
Эти лица родные.
Сколько раз к небесам воздымал
Их, как солнца двойные.
 
 
Сколько раз бил ладонь о ладонь,
Ни о чем не печалясь.
Над землей высекая огонь,
Эти лица встречались.
 
 
Подберут рукавицы мои
Тороватые братья…
Раскрываю огню и любви
Ледяные объятья.
 
 
Но ладонь от ладони ушла
В голубом небосклоне.
Вбиты гвозди, и кровь залила
Эти лица-ладони.
 

1981

* * *

 
– Как он смеет! Да кто он такой?
Почему не считается с нами? —
Это зависть скрежещет зубами,
Это злоба и морок людской.
 
 
Пусть они проживут до седин,
Но сметет их минутная стрелка.
Звать меня Кузнецов. Я один,
Остальные – обман и подделка.
 

1981