Текст книги "Невиданная Быль. Стихи и проза"

Юрий Мамлеев
Невиданная Быль. Стихи и проза

© Юрий Мамлеев, 2014

© Издательская группа «Традиция»

© Тимофей Решетов, составление, предисловие, 2014

© Андрей Степанов, общая редакция, 2014

© Ольга Кожанова, портрет Юрия Мамлеева, 2014

* * *

Слово издателя

ДОРОГОЙ НЕИЗВЕСТНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ!

Эта книга не для всех…

Нужно быть соответствующе подготовленным, своего рода Посвящённым в мистерии Запределья, о которых идёт речь в этой книге.

Или же нужно подойти к границам собственного Я, к своему пределу, к рубежу, за которым начинается Бездна.

Кто возьмет этот барьер «других» смыслов, для того мир навсегда изменится или… «исчезнет».

Или уже исчез.

Ведь – согласно некоторым учениям – конец света уже давно наступил, хотя в «нашем» времени он будет длиться ещё очень долго.

Но в любом случае – это шанс.

Шанс после «скончания миров», после «гибели богов»

узнать Себя,

узнать Кто есть кто,

узнать То-Чего-Нельзя-Узнать.

БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ

www.traditionpress.ru

 
Мир исчезнет… Был он или не был?
Но из уст Кого-не-знал-никто
Потечёт Невиданная Небыль,
И узнает каждый, кто есть кто.
 

Юрий Мамлеев

Предисловие

Знакомясь с произведениями Юрия Мамлеева, мы открываем для себя обширный пласт мировоззренческих концепций, отображающих привычный нам внешний мир в контексте изощрённого философского поиска. Все произведения этого автора роднят некие общие черты; через рассказы, романы, философские работы проходят незримые лучи запредельного. В игре этих лучей и нам, читателям и почитателям, порой удаётся отчетливо обнаружить отблески сущностного света.

Первый такой луч, базовый и основополагающий – это Последняя доктрина[1]1
  Последняя доктрина» – одна из заключительных глав основного философского труда Ю.В. Мамлеева «Судьба бытия». Это метафизическое исследование основ Бытия, в котором автор делает попытку выйти за рамки Традиции, шире взглянуть на онтологический континуум и обнаружить иные грани реальности, иные точки отсчёта, ранее неакцентированные. Анализируя философию одного из основополагающих философских течений Индии – адвайта-веданты – Юрий Мамлеев смещает фокус восприятия в область внутреннего Высшего «Я». Эта искра Абсолюта, заложенная в каждом элементе Творения, обладает самобытием. Самоотождествление с собственным Высшим «Я» – то, что Мамлеев называет метафизическим солипсизмом, – позволяет значительно интенсифицировать процесс собственного бытия, но между тем приводит к непредвиденным ситуациям. Следуя идее Последней доктрины, мы обнаруживаем себя на грани Бездны – полного отсутствия всякого бытия вообще, на грани мета-оппозиции Абсолюта как Единства Всякой Полноты.


[Закрыть]. Абсолют и… Бездна – за пределами Абсолюта, Бездна того, чего нет, Бездна некоего Полнейшего Отсутствия, но при этом своим несуществованием она оказывает столь мощное влияние на всеобщую вечность Абсолюта, что в какой-то момент сама становится как бы стимулом, порождающей силой Первого. Бездна для Абсолюта есть полная противоположность; всякому сущему в Абсолюте противопоставляется отсутствие всякого существования Бездны. С другой стороны, имеется ситуация «Я», не некоего условно-неопределенного частного «я» индивида, но Высшего Я, которое способно в поиске самореализации в Абсолюте обнаружить себя на грани Бездны и, глядя в неё, увидеть невозможность продолжения «падения», поскольку за пределами этой грани уже лишь тотальное, безвозвратное полное мистическое растворение, несуществование. При этом разумеется, что Бездна собственно всегда доступна нам для контакта в нашем мире, и имеют связь с ней те, у кого активизируется особый орган восприятия, «глаз в Бездну». Дойдя до предела падения, отразив свою внутреннюю пустоту в немыслимых гранях запредельного, Высшее Я, стоя на пороге Бездны, обретает своё спасение, оборачивается, наконец, к Первоисточнику Всеединства и, очищенное, отныне уже стремится лишь к Творцу. Или же, напротив, решается бросить вызов Последнему и ринуться в Бездну, рискуя полным самоуничтожением в порыве бесконечной тоски по самобытию, по абсолютной, абстрактной свободе.

Ситуация Последней доктрины находит своё продолжение и развитие в другом творческом луче, в России Вечной. Здесь Юрий Мамлеев предлагает совершенно новое, необычное осмысление высшего предназначения России, её бытия как отдельной реальности, немыслимо и невероятно проявленной в мире нашей повседневности. В этой сфере опыта обретают себя души тех, кто нацелил свой порыв в беспредельность. Но это не просто сообщество мнимых сталкеров, это – именно то положение, где грань между Абсолютом и Бездной находит свое метавоплощение. Своего рода пограничная территория, в которой рано или поздно субъективно или/и объективно осознают себя участники этого мира. Россия Вечная – далеко не утопия, где всё устроено положительно правильно, абстрактно рационально, для равного счастья неких «всех», и, конечно, это не мир деструкции и коррупции. Россия Вечная наполнена иным, никак не зависящим от материи бытием. Присутствие здесь грани Бездны предает особую сущностность всякому проявлению, постоянная близость «чистого небытия» при этом полностью скомпенсирована наличием неразрывной, непосредственной связи с Абсолютом. Возникает триединство: Абсолют, Бездна и Россия Вечная, связующая их.

Обе эти доктрины лежат в основе всех прочих произведений Юрия Мамлеева. Собственно, прежде всего он известен в мире как автор художественных произведений, рассказов, романов. В этом ряду мы имеем массу замечательнейших и глубочайших примеров. Всякий, кто как-то читал эти произведения, сразу отреагирует на слово «мамлеевщина» – этот термин прочно утвердился за особым взглядом на реальность, присущему автору. Квинтэссенцию этого художественного стиля мы находим, в частности, в романе «Шатуны». Тут мы оказываемся в жутковатой ситуации, которая складывается вокруг главных героев повествования в контексте их поиска потустороннего. Фёдор Соннов, олицетворяющий существо из Бездны, преследует главных героев романа («метафизических», как он сам их называет) с целью их онтологического уничтожения: так проявляется реакция Бездны на исходящий от «метафизических» духовный импульс свободы. Путь субъективного, внутреннего поиска приводит их к ощущению близости полного, тотального самоуничтожения; но тут загорается их вера в собственное бессмертное, неуничтожимое самобытие, и эта вера останавливает руку губителя, посланника запредельного, который несёт неумолимую кару потустороннего дерзающим, но неспособным.

Похожие ноты звучат и в других художественных произведениях автора, помимо разворачивающегося процесса становления героев мы наблюдаем целую серию сюжетов, участниками которых становятся сами «сущности Бездны». В примитивно-коммунальных занырах нашей привычной реальности автор обнаруживает зияющие дыры в потусторонность, сквозь которые Бездна буквально врывается в наш мир; многие его персонажи несут на себе этот крест, напоминая нам, что глубины сии неизмеримы. И в то же время в своём собственном отношении к этому мраку мы видим яркий луч ясного света, который дарит нам из глубин своей беспредельности вечно сущий Абсолют.

Сложное переплетение трёх лучей: России Вечной, Последней доктрины и художественного гения составляет основу самобытности и уникальности Юрия Мамлеева, утверждая его как классика современной философии и литературы.

* * *

Поэзия Юрия Мамлеева – для многих неожиданность, в этом жанре до сир пор мы видели лишь некоторые примеры, разбросанные тут и там как цитаты в рассказах и романах. В настоящем сборнике «Невиданная Быль» собраны стихи разных лет, в основной массе своей прежде не публиковавшиеся. Таким образом мы имеем ещё одну прекрасную возможность прикоснуться к миру автора в новом, непривычном для нас аспекте.

Возможно, от нас потребуют признать, что для многих миры Мамлеева представляются мрачными и даже чудовищными. Пожалуй, это действительно так. И тем не менее образы этих стихов проникают в самую сердцевину души своей глубинной запредельностью, проступая из небытия сгустками иного мира, гротескного рода объективностями, обнажающими потусторонность некоторых вещей, которую стандартное сознание массового воспринимателя предпочитает тщательно фильтровать. Эти образы побуждают нас признавать существование некоторого отрицательно мотивированного пласта бытия, которую падкий до позитивизма повседневный разум старается всячески изолировать путём регулярного замалчивания и привычного игнорирования или даже более мощными средствами, вплоть до тотального, истового отрицания.

В то же время при погружении в вязкое пространство некоторых сюжетов автора основная, изначальная составляющая глубинной сути души человека – Высшее Я читателя – в определённый миг становится вынуждена воспринять и признать наличие иных сфер, тех, где наши вожделенные законы, в коих мы жаждем обрести стабильность и равновесие, теряют смысл перед неотвратимостью истинного положения вещей, перед необходимостью осваивать определённые новые понятия. Эти понятия, согласно Последней доктрине, способствуют становлению Высшего Я на различных стадиях его самореализации. Таким образом кажущийся мрак оборачивается своей полной противоположностью, из пугала превращаясь в необходимый этап очистительного процесса.

Стихи Мамлеева будоражат читателя своей изощрённостью. Диапазон тем широк: от мрачных глубин распадающегося бытия до светлых чертогов России Вечной. Типажи небывалые – упыри, всякая нежить, разного сорта ублюдки, но между ними вдруг обнаруживаем уверенных в себе адептов, умелых обитателей запредельного, пророков, провидцев, проводников. Они то бредят, то бредут, и всё это сопровождается хохотом, зычным, диковатым, залихватски-молодецким. А в потаённых кулуарах души отзываются на этот хохот неведомые нам самим тонкие струны, связующие нас с нашим Высшим Я.

* * *

«Невиданная Быль» – не просто сборник стихотворений, эта книга изначально была задумана как целостное литературно-художественное произведение. Вот что говорит об этом сам автор:

«Главная идея этой книги – единство прозы и поэзии, в то время как обычно эти две литературных формы противостоят друг другу.

Это единство достигается тем, что, во-первых, стихи в этой книге написаны от имени героев приведённых здесь рассказов. Более того, сами эти герои в своем поэтическом творчестве иногда перевоплощаются таким образом, что создаётся впечатление, что их стихи написаны как бы разными людьми. В целом же каждый рассказ и приложенные к нему стихи по существу образуют единое произведение, некий синтез, именно поэтико-прозаическое произведение как таковое. Единственное исключение представляет образ Трепетова, главного героя романа «Московский гамбит», ибо тогда пришлось бы публиковать здесь целый роман. Отмечу, что вообще в моих романах всегда приводились соответствующие духу романа стихи. Подлинная разработка идеи поэтико-прозаического творчества как нового вида литературы ещё впереди. В этом единстве поэзия и проза не только должны дополнять друг друга, но и образовывать нечто новое в литературе.

Поскольку герои этих рассказов весьма различны по своей ментальности и духу, то довольно резко отличаются друг от друга и соответствующие циклы стихов».

Структуру сборника составляют пять групп произведений, в каждой из которых в поэтической форме раскрываются образы героев предпосланных стихам текстов. Три рассказа, один из которых публикуется впервые, роман «Московский гамбит», из которого для данного сборника мы выбрали несколько начальных страниц, а также заключительная часть эссе о России чередуются тематическими подборками стихов. При этом в каждой части сохраняется общее единство героя рассказа или романа с лирическим «я» стихотворений этого раздела.

* * *

Первая часть сборника называется «Праздник». В этом рассказе речь как раз идёт о тетрадке со стихами, которая попадает к автору повествования при весьма странных обстоятельствах. Следующие за этим стихи как бы из этой самой тетрадки. Некоторые из них публиковались ранее как «Песни нездешних тварей», некоторые публикуются впервые.

«Стихи одного из героев рассказа «Праздник» Антона Смирнова посвящены путешествиям души по разным мирам и переживаниям, связанным с этими путешествиями, – рассказывает Юрий Мамлеев. – Здесь встречаются как описания жутких нездешних персонажей (например, стих «Я невинная тварь…»), так и стихи, пронизанные чисто метафизическим вúдением или тревогой. Всё это образует некий космос, в котором видится и духовное небо, и ад. Здесь присутствуют и неземная боль, и неземная радость – хотя бы радость познания».

В этих стихах читателю открываются крайне любопытные своей тотальной запредельностью образы иного бытия, можно даже сказать – антибытия. На этом фоне наша земная жизнь покажется раем, счастьем, удачей. И в то же время внутреннее осознание бытия этих жутких областей мглы и мрака служит своего рода прививкой, значительно расширяет горизонт возможных вариантов существования.

 
Я не чёрная тварь, уязвлённая бредом Вселенной,
А живой полутруп, изнемогший в изгибах любви,
И мне надо подругу, что тихо стоит на коленях
Перед смертью своей и целует кошмары мои.
 

Герои подобного повествования самой своей сутью предполагают такой тип, способ натурализации, который лишён спасительного компромисса «обыкновенного», «человеческого» существования, и вместе с тем не оставляет надежды на собственное небытие. Обнажённая Бездна раскрывается нам в метафизических гранях этого голоса из ничто. Здесь нет жизни, мы наблюдаем лишь тени оторванного от вселенского бытия метафизического антимира. Они завораживают нас своим отвратительным безобразием, в своей безбытийности они умиляют нас потугами состязаться с Истинно Сущим, перед нами возникает образ мёртвого мира, населённого тем, чего нет, и вместе с тем мы можем явно ощутить это отсутствующее дыхание Бездны.

Зачем это? Проще и естественнее было бы просто изолировать саму возможность существования этих сфер. Однако, на каком-то глубоко интуитивном, интимном уровне мы обнаруживаем, что сама наша природа предполагает наличие, притом активное, этих порождений мрака. При трезвом взгляде на реальность мы ощущаем насущную необходимость подобного контраста: раз уж существуют невообразимые, необозримые области Чистого Света, то, по всей вероятности, должна также иметься и их полная противоположность. Таким образом, при расширении диапазона собственного постижения онтологической полноты в поле нашего восприятия открывается весь спектр контрастов: чем больше света, тем больше мрака, и наоборот, а также плотная серая масса посередине.

При этом идея о бессмертии, привычно понимаемом в терминах метемпсихоза, как бесконечная череда перерождений в различных мирах и обстоятельствах, находит в этой лирике окончательное развенчание. Нездешние твари вещают нам о своих скитаниях, в которых нет и не может быть никакой перспективы, кроме стремления к окончательному, метафизическому самоуничтожению. Изжив все возможные формы бытия, эти сущности Бездны нигде не могут найти себе пристанища, невозможность вместить в себя и слиться с Творцом оставляет им одну единственную надежду – исчезнуть, полностью утратить всякую возможность самобытия. Но это не всегда удается, и круг бесконечных перерождений для них – мука, на которую они вечно обречены:

 
Надоела мне смена смертей бесконечных,
Надоело сиянье великих и чёрных пустот.
Я хотел бы в припадке, огромном и вечном,
Созерцать отрицанье заброшенных в бездну миров
И любить свою плоть, безобразно её же терзая,
Распыляя по звёздам погасшие трупы свои…
 

Творчество Юрия Мамлеева уникально среди прочих столь обычных для сегодняшнего мира произведений так называемой «чёрной» тематики именно тем, что в нём ясно ощущается необходимость и наличие Высшей Полноты, Абсолюта. Отталкиваясь от непроницаемой глубины, душа, Высшее Я обретает не просто надежду на избавление от мрака, но возможность сочетать в себе всё разнообразие, весь спектр всевозможных проявлений на пути окончательной самореализации. Страх перед смертью, столь обычный для современного человека, отступает перед ужасом возможного посмертного состояния безысходности, вера в Спасение ярко вспыхивает на фоне этой чудовищной перспективы тотального распада.

* * *

Следующая, вторая часть сборника «Невиданная Быль» посвящена Александру Трепетову.

«Стихи этого цикла написаны от имени Александра Трепетова, главного героя моего романа «Московский гамбит». Этот роман описывает судьбы художников, поэтов, богоискателей 60–70-х годов ХХ века, чему я был свидетелем. Иными словами, прототипы героев этого романа частенько собирались в моей квартире в Южинском переулке. Образ Трепетова концентрирует в себе те запредельные духовные искания, которые были характерны для главных адептов салона на Южинском. Стихи, представленные в этом цикле, отражают не столько эти искания, сколько общую настроенность главного героя романа».

О Южинском переулке сегодня часто говорят, но доподлинно обо всем об этом известно мало. В двух комнатах в коммуналке, где жил тогда Мамлеев, на протяжении почти десятилетия в недрах дремучего совка существовал мистический салон. В этом салоне собирались творческие силы России, художники и поэты; Южинский был центром исследования и овладения Традицией. Духовный поиск, который сущностно объединял главных участников этого салона, служил и для прочих приверженцев магнитом, эпицентром всего собрания. К этому периоду относятся ранние рассказы Юрия Мамлеева, которые читались на регулярных собраниях в салоне по четвергам, и, по сути, служили основным связующим элементом собраний. На каждом «заседании» Мамлеев читал что-нибудь новое из одной из своих многочисленных тетрадок, задавая таким образом определённый контекст всего процесса, на фоне которого разворачивались многочисленные невообразимые и удивительные события, лёгшие в основу, в частности, романа «Московский гамбит».

 
Проклятый высшими силами
Мир этот, чёрный как ночь,
Вновь приближается к гибели,
Чтобы себя превозмочь
И превратиться в сияние.
Слава ему и покой!
 

Напряжённый внутренний поиск, неудержимая тяга к запредельному, попытка вырваться из жестоких тисков реальности, достичь истинной свободы и осуществить метафизическую самореализацию – все эти темы находят выражение в стихах данного раздела. Также звучат здесь ноты глубинной тоски, таинственной обездоленности, невыносимой духовной напряжённости, возникающей в итоге непрекращающегося дальнейшего проникновения и прозрения в тайны бытия и, главное, самобытия. Лирический герой этих стихов, вроде бы, лицо здешнее, земное, в то же время обладает способностью тонко чувствовать каждый момент происходящего во всей его изначальной взаимосвязи с корнем сущего, со всей его неотделимостью от первооснов, от Абсолюта. Некоторые стихи порою звучат как невообразимые пророчества, другие – как новости «с того света».

* * *

Третья часть сборника полностью посвящена теме России Вечной. В заключительной части эссе «Метафизический образ России», которая предваряет этот блок стихотворений, содержится эссенция данной темы. Юрий Мамлеев описывает свой опыт, свой творческий и жизненный путь, предшествовавший её обретению. Далее на фоне обобщений основной идеи, изложенной ранее в книге «Россия Вечная», автор делает некоторые глубинные выводы, раскрывающие метафизические аспекты бытия России как космической идеи.

«Русская идея выступает здесь как всеобъемлющее мировоззрение, выходящее за пределы земного мира», – пишет Мамлеев. Это уточнение как нельзя более точно отражает позицию лирического героя небольшого цикла стихов данного раздела под общим названием «Неотразимая сила». В некотором роде можно сказать, что эти стихи написаны от лица Всеобщей Русской Души, которая (по крайней мере потенциально) живёт в каждом из нас. Согласно доктрине, нет необходимости быть обязательно «русским» для того, чтобы ощутить собственную причастность к России Вечной (история знает массу примеров, когда инородцы становились пламенными соучастниками этой великой идеи):

 
И кто коснулся этой тайны,
Хранимый русскою душой,
Неотделим в своих исканьях
От запредельности родной.
 

Образ вневременнóй России, проявляющейся в этих стихах, крайне интенсивен. Горизонт её истоков широк: «Есть от духа, другое – от рек и полей». И в то же время каждый стих несёт на себе печать вневременности, интимной близости к величайшей тайне, постичь которую сознанием не представляется возможным не то что во всей полноте, но даже в малой степени. Между тем сам характер этой интимной близости настолько внутренне очевиден, что обретает объективность. Частички России Вечной падают в дольний мир душами людей, и вместе с ними приходит и активно прорастает на земле тайна, мистически сокровенная, но вместе с тем до предела проявленная.

 
Деревушка. Река. Раздолье.
Огонёк манящий вдали…
Это верная русская доля,
Бесконечный поток любви.
 

* * *

За сим следует четвёртая часть сборника, «Утопи мою голову». Этот рассказ относится к «пост-южинскому» периоду творчества Юрия Мамлеева, он написан автором в эмиграции, в США, в конце 1970-х годов. Герой рассказа – странноватый истерический тип псевдо-духовного искателя, неожиданно для себя попадающего в ситуацию реального мистического опыта. В отличие от персонажей предыдущих частей сборника, этот парень не слишком рвётся в запредельное. Он представляет собою заурядное земное существо, которое в силу обстоятельств, в результате хитросплетений судьбы становится участником непонятного ему самому процесса смыкания миров, «этого» и «того». Трещина между мирами становится для лирического героя своего рода посвящением; в итоге он трансформируется в иное новое существо, но в то же время остаётся самим собой, со всем своим посконным бредком и нелепой неприкаянностью.

 
Кто украл мою голову в вечность,
Кто целует цветы по утрам,
Кто танцует в тоске бесконечной
На полях, в городах, по лесам?!
 
 
Это Хаос великий и страшный
Расползается, пляшет, визжит,
А у гроба таинственно-мрачный
Сверхпокойник в сияньи стоит.
 

Рассказ «Утопи мою голову» раскрывает перед нами ситуацию, в которой тайна небытия неким необъяснимым образом просачивается в нашу жизнь, овладевает нами. Активное присутствие Бездны в нашем мире, собственно само положение нашего мира на стыке Бездны и Абсолюта, делает нашу жизнь особенно насыщенной подобного рода вещами. Но совершенно различны позиции участников этого процесса: кто-то осознано стремится постичь и реализовать (Трепетов), кто-то находится уже и вовсе за гранью выбора («нездешние твари»), но в той же мере это влияние ощущают на себе и все прочие участники процесса под названием «жизнь на нашей планете», вроде героя этого рассказа. Почему, каким образом они становятся объектами воздействия потустороннего, и к чему это может их привести – все эти детали не столь существенны на фоне одного простого факта: никто из нас не изолирован от всего остального, высшего, низшего и прочего. И только на пути самореализации, в стремлении к своему Высшему Я можно обрести достаточно сил и юмора, чтобы как-то переварить, пережить всю оголтелость окружающего нас смертельного ужаса и при всём при этом быть и оставаться Собой.

* * *

Завершает сборник «Человек с лошадиным бегом». Это один из самых первых рассказов автора. В нём представлен тип героя полуюродивого-полубезумного, убого, который бродит по миру неприкаянный и не знает, куда ему податься. Некое внутреннее бухтение будоражит иногда его слепую душу, которая может при этом даже куда-то рваться, и ещё – какая-то простодушная наивность скрашивают в остальном довольно гнусный и нелепый образ человека с лошадиным бегом.

 
Хохотун я и томный ублюдок,
Неприметно брожу по дворам.
Жду небесных, доверчивых уток,
Прилетевших от Господа к нам.
 

Лирический герой обнаруживается в ситуации изначально нездешней, пусть бы и откалиброванной в формат коммунальной реальности. Где-то между детской площадкой с песочницей и тихой кладбищенской умиротворенностью возникает из ниоткуда пивной ларёк, столик, замызганный и непотребно вонючий, и пухлый упырёк с красными глазками в засаленном пиджачке и потёртых штиблетах. Он как бы исповедует неизъяснимую превратность собственной судьбы другому такому же ублюдковатому типу с большущими ладонями и красной рожей, подливающему для убедительности в кружку первого порцию «тройного». Конечно, в наши дни всё это может выглядеть несколько иначе в деталях, но суть не меняется – за всем этим видится одна только ненужная пустота, тупая, гнетущая и беспощадная. И снова хохот, безумно оголтелый, широкопастный хохот раздаётся… А он опять выходит на улицу и бежит, просто бежит, потому что ничего больше не знает и знать не хочет…

* * *

Есть надежда, что настоящий сборник придётся по душе ценителям произведений Юрия Мамлеева. И без того богатый творческий актив писателя пополнился прекрасным образцом настоящего искусства, которого нынче очень немного. Что бы там ни говорили, сложно не согласиться, что теперь, в эпоху всеобщего беспредела и вседозволенности, на фоне безумного технологического прогресса и глобального духовного обнищания, материал настоящего сборника позволяет сделать любопытные выводы, расставить меткие акценты в канве происходящего и предстоящего. Прочтение, а лучше сказать, взаимодействие с этим материалом – это не просто забава или любовь к искусству; это может стать опытом, переживанием, открывающим читателю глубины его собственного Высшего Я.

Тимофей Решетов