Текст книги "Не мир принес"

Глава 3

Премьер, Генпрокурор, Главный Мент, министр по делам СМИ, Главный Судья, временно исполняющий обязанности Главного Тюремщика молча сидели за столом и смотрели перед собой, боясь пошевелиться. Пауза явно затянулась, Президент кончиками пальцев тер себе виски уже минут пять, не говоря ни слова. Мучительная, просто ужасная пауза. Кого назовет виновным Президент, в каком ведомстве полетят головы?

– Сколько заключенных вышли из тюрем в процентном соотношении? – наконец спросил Президент, так же глядя прямо перед собой. Эти цифры знали все, но посмотрели на и.о. Главного Тюремщика, он хоть и и.о., все равно ему принимать на себя главный удар:

– От 12 процентов до 21 процента заключенных и подследственных в зависимости от регионов.

– Значит, чуть ли не пятая часть заключенных в наших тюрьмах и колониях – невинные люди?

– Не совсем так, – осмелился высказаться Генпрокурор. – Я понимаю, о чем вы хотели сказать, были, конечно, судебные ошибки, предвзятость, даже подкуп… Но очень много случаев, когда осужденные невинны по справедливости, а не по закону. Яркий пример – Ермолаев, шофер детского спортивного лагеря под Ялтой. Его попросили найти двух девочек, ушедших самовольно купаться. Так вот, их изнасиловали три обкурившихся ублюдка, интернациональная компания: абхазец, осетин и русский. Изнасиловали извращенным способом, бросили в море, сели в свою «девятку». Тут Ермолаев на своем «газоне» бросился в погоню и скинул их в пропасть, все трое всмятку…

– Прям «Калина красная» какая-то, – пробурчал Генпрокурор, – на «газоне» да с парома…

– В «Калине красной» «ЗИЛ» был, – поправил Президент, – продолжайте, я вас слушаю.

– Так вот, – продолжил Генпрокурор, – его осудили за умышленное убийство в состоянии аффекта, семь лет, меньше дать не могли. Теперь он на свободе. Вернее, был на свободе до Исхода, а теперь, ну вы знаете… И подобных случаев немало, особенно по части наркотиков: один папаша – полковник в отставке – расстрелял цыганскую семью, они продавали его позднему сыну наркотики, мальчик умер от передоза…

– Давайте без эмоций. Немного – это сколько конкретно?

– Около трети, тридцать шесть процентов…

– Значит, все равно остается порядка десяти процентов невинных, каждый десятый… И это вы называете судопроизводством? – Президент сурово посмотрел на Главного Судью. – А что в Европе?

– Два-пять процентов, – отозвался Премьер. – В Африке и Азии больше…

– Меня не интересует Африка! Меня не интересует Азия! – твердо сказал Президент. – Меня даже не интересует Америка. Я хочу знать, насколько еще мы сволочнее Европы и сколько еще европейцы будут держать нас за азиатов. Наверное, долго, если даже по этим показателям мы – на уровне Азии.

– Давайте не будем забывать АПО и Поездки, – тут же добавил Генпрокурор.

– А мы и не забываем, – возразил Президент. – Только все, осужденные чрезвычайной системой АПО, давно вышли по амнистии в честь Великого Объединения Славян.

– Но методы…

– Послушайте, уважаемый, – неожиданно жестко сказал Президент, – только не надо думать, что у меня еще молоко на губах не обсохло, и не сосунку учить делам человека, отдавшего работе самого себя.

Генпрокурор вздрогнул, он опять забыл, что Президент самым невероятным образом иногда умеет читать мысли. А Президент продолжал:

– Вы были прекрасным, честным, неподкупным областным прокурором, но только честности и бескорыстия мало, чтобы руководить огромной системой государственного обвинения целой страны. А вы, уважаемый судья, где обещанная система судов присяжных? Почему тормозите? Что, народ у нас не готов? Не надо клеветать на свой народ, у нас прекрасный народ!

– Этот «прекрасный народ» за бутылку зарезать готов! – неожиданно возразил Генпрокурор.

– Что?! – Президент от возмущения чуть не поперхнулся. – Экий вы, батенька, суровый. Трудно вам будет работать на таком посту с такими убеждениями.

Я знаю, что назначение на ваш пост не в моей компетенции, но в условиях чрезвычайного положения… прошу вас сегодня же сдать дела и вплотную заняться реабилитацией невинно осужденных…

В гробовой тишине Генпрокурор встал и собрал со стола свои бумаги…

– Что предлагаете делать с «исходниками»? Кстати, как они там? – продолжил Президент, когда дверь за бывшим Генпрокурором закрылась.

– Пока все спокойно, – просветил новый Главный Тюремщик. – Для них выделены отдельные помещения со свободным режимом, как у «химиков», пока без нарушений. Но все это удивительно негативно отражается на настроениях остального контингента ИТУ. Я боюсь стихийных возмущений. Понимаете, все считают их невиновными, и они… как бы это лучше выразиться. Они страдают безвинно. То есть не в буквальном смысле, а в картинном. Понимаете? Их никто не трогает, никаких шмонов, простите, проверок и обысков, их хорошо кормят, а они ходят с лицами мучеников. Боюсь, многим из них даже нравится быть безвинными жертвами. Опять же иски по возмещению морального и прочих ущербов…

– Ваши конкретные предложения?

– Отпускать!

– Что скажет руководство МВД? Это же более ста тысяч человек. Как это может отразиться на и без того тяжелой ситуации в стране?

Главный Мент раскрыл папку:

– Пока «исходники» ничем не отметились, не считая семейных скандалов. Некоторые жены поспешили со своими осужденными супругами развестись или просто завели себе хахалей, прошу прощения – любовников. Зарегистрированы случаи рукоприкладства, но без летальных исходов.

– И каково ваше мнение?

– Общей обстановки они не ухудшат, к тому же…

– Договаривайте.

– Может быть, это и не моя сфера деятельности, но если откровенно, подавляющее большинство населения считает случившееся знамением господним. И то, что власти снова бросили за решетку людей, освобожденных благодаря божьей воле…

– Благодарю вас, я понял. Премьер?

– Я совершенно согласен с вышесказанным. Предлагаю амнистию.

– Уважаемый Судья, вы все молчите. Каково ваше мнение?

– Признаюсь, мне нелегко говорить, ведь в том, что за решеткой оказалось столько невиновных, есть вина и моего ведомства. Но я не боюсь ответственности, я боюсь прецедента. Что будет со всей системой следствия и судопроизводства, если, решая судьбу человека, обвиняемого, мы будем оглядываться на небеса? Прикажете ввести в судебные коллегии попов?

– Спасибо, я вас тоже понял. – Президент снова начал тереть виски.

– А что говорит по этому поводу официальная церковь? Ну, не только про Исход, а про все эти… как их называют? Про торки?

– Официальная церковь пока осторожничает, – сказал Главный Мент. – Римский папа взял отпуск и теперь днями и ночами молится в храме Гроба Господня. Наши церковники тоже с заявлениями не спешат. Единственное, что они сделали, – начали бить в колокола с началом торков.

– А как они определяют начало?

– Держат при каждой церкви по кающемуся грешнику, как его мутить начинает, так на колокольню и лезут.

– Логично. – Президент оставил свои виски в покое, видимо, принял решение, и сказал: – Не будем прикидываться страусами и зарывать голову в песок, делая вид, что ничего не происходит. Явление имело место, мы должны на явление отреагировать. Сделаем так: объявим амнистию всем «исходникам», намекнем на волю божью, точных цифр амнистированных обнародовать не будем, а то в Европах опять засмеют. По случаю амнистии объявим выходной с народными гуляньями и предложим владыке все-таки определиться с позицией. Теперь министру по делам СМИ, я бы предложил телевизионщикам сделать пару репортажей о продажных милиционерах, судьях, поднимите дело этого шофера Ермакова или как его там. Пусть намекнут, был бы суд присяжных – его бы не осудили так жестко, тут же, как бы между прочим, пусть возьмут интервью у кого-нибудь из Апостолов. Хорошо бы выбрать седого ветерана где-нибудь в деревне на лоне природы, с коровками. Апостолы были суровы, но этого водителя Ермолова, или как его там, оправдали бы…

– Гражданин начальник, ну дайте закурить, всего одну сигаретку на всю братву.

– Как же вы меня, уроды, достали! – Дежурный майор укоризненно посмотрел на чумазую мордочку, приникшую к решетке «обезьянника». – Мал еще курить-то.

– Да ладно, мне уже шестнадцать!

– Правда? А заливал, что четырнадцати нет. Если шестнадцать, то пойдешь ты, друг мой, по полной программе, сначала на малолетку, а потом и дальше, на взросляк.

– Да ладно, ты гонишь, начальник, за такую мелочь сейчас не сажают.

– Мелочь, говоришь? Магнитола «Кенвуд», колонки «Сони», насос автоматический, набор гаечных ключей, австрийский, между прочим, домкрат.

– Так это все при задержании взяли! – крикнул паренек. – Мы ж продать не успели…

– А разбитое стекло, вырванная с корнем сигнализация, а сломанный замок на багажнике? Знаешь, на сколько это все тянет? Ты вообще представляешь себе, сколько стекло от новой «ауди» стоит? Прибавь себе вставку, покраску… А ты говоришь – мелочь. Тебя посодют, – добавил мент голосом Папанова, – а ты не воруй. Так-то, гражданин Григорьев Никита Григорьевич, по совокупности материального ущерба это – уже срок. Григорьев, вот ведь какая фамилия у тебя хорошая, как в «Двух капитанах», не читал? Ничего, на зоне библиотеки хорошие, почитаешь еще…

– Ну и ладно, на зоне не хуже, там люди сидят, а здесь – так, дерьмо… – и чумазик плюнул на затоптанный пол милицейского отделения.

– А вот плеваться не надо, а то разозлить меня можешь.

Подросток понял, что курева от дежурного по отделению не дождешься, а потому решил хоть потешить народ в клетке: еще одного пацана – своего подельника по вскрытию машин, такого же чумазого, в зеленых разводах несмываемой краски, трех хмельных хулиганов с ночной дискотеки, угрюмого мужика в наколках, пьяненького интеллигента в шляпе, еще пару сомнительных личностей, оказавшихся не в то время не в том месте.

– А че ты мне, ментяра, сделаешь? Изобьешь, что ли? Так я сразу в травмпункт, побои снимать, я ученый.

– Мы тут тоже не дураки. Так вот, Никита Григорьев, пальцем мы тебя не тронем, пылинки сдувать будем. Просто сегодня поутру придет пострадавшая за похищенными магнитолой и колонками, вот мы и отпустим тебя и подельника твоего с пострадавшей для подсчета стоимости причиненного ущерба.

– Пострадавшая? Баба? Ну и че? Че она мне сделает? Ей же все равно страховку заплатят. А воровать, в натуре, никто не запретит.

– Не знаю, в натуре, что с вами сделает владелица вскрытого вами автомобиля «ауди», гражданка Бормотова Вера Сергеевна, а вот ее супруг Бормотов Вячеслав Иваныч…

– Бормана?! Ты че, придурок!!! – завизжал второй автоворишка на подельника, едва услышал фамилию. – Ты совсем сдурел?! Ты же сказал, что эта «тачка» лоха беспонтового, ты знаешь, че с нами теперь Борман сделает?!

– Бо-бо вам сделает господин Борман, лишь только увидит ваши рожицы, несмываемой краской из его «противоугонки» обрызганные, – согласился дежурный, наслышанный о буйном нраве местного блатного авторитета. – И выдадим мы вас рано-рано поутру, еще до восхода солнышка, пока колокола на церквях молчат и господина Бормотова на любовь к ближнему не торкнуло.

– Слышь, начальник, ты это, беспредела не твори. Я по темноте с Борманом никуда не пойду, он же меня в бетон закатает. Не, по-любому не пойду, – опомнился от шока Никита Григорьев.

– А кто тебя спрашивать будет? Нет, мил-человек, господин Бормотов обещал приехать к семи часам утра, а он очень пунктуален. Он сейчас как раз в казино «Подкова» сидит, и, кажется, ему не очень везет. А после проигрыша он жуть какой сердитый…

– Това-а-а-арищ майор, – вдруг заныл второй воришка, размазывая по зеленому лицу грязь и слезы, – ну не отдавайте нас ему по темноте, может, лучше сразу в СИЗО? Мы все подпишем и про остальные кражи тоже.

– А вот це уже дило, – по-хохляцки сказал майор. – На попятную не попрете? Тогда я вызываю следователя, и он с вами работает до обеда, вы все подписываете, а потом в СИЗО до самого судилища, идет?

Оба воришки обреченно кивнули, майор нажал клавишу, порадовал по селектору оперов, что ребятки, взятые ими сегодня ночью с поличным, готовы чистосердечно признаться в ряде подобных краж, и даже подмигнул задержанным:

– Ну вот, Григорий, а ты говорил «воровать никто не запретит».

Майор глянул на часы. Маленькая стрелка все увереннее приближалась к шестерке, так что можно считать сегодняшнее дежурство относительно спокойным: пара драк, пара бытовых скандалов с поножовщиной, голый мужик, выпрыгнувший из балкона второго этажа, видимо, муж раньше времени вернулся из командировки. Трое граждан, помятых в очереди у церкви, но это пусть церковники со «скорой» разбираются. А еще разбитая витрина магазина и вскрытый киоск. Витрину скорее всего хулиганы грохнули, ограбление киоска раскрыто по горячим следам, отсюда и пачка «верблюда» у него в кармане – оперативники презентовали. Он достал дорогую сигарету, с наслаждением втянул запах турецкого табачка и потянулся за зажигалкой.

В этот момент зазвонил телефон.

– Дежурный по райотделу майор Пантелеев слушает, – сказал он привычно, едва приложив трубку к уху.

– Милиция? – уточнили с другого конца провода.

– Милиция, милиция, говорите.

– Милиция, мы рыбаки. Шли на машину, чтобы, значит, на реку ехать, а тут женщина лежит около железной дороги.

– Живая?

– Да нет уже.

– Разутая?

– Что?

– Обувь на ногах у нее есть? – Майор хорошо знал, что при наездах поездов граждане, как правило, «разуваются».

– Нет, в сапогах, сильно она поцарапанная, вся в крови. И еще вроде того, изнасиловали ее.

– Где вы находитесь?

– Я-то из будки звоню у десятого гастронома.

– Нет, я спрашиваю, женщина где лежит?

– В лесопосадке, у самой дороги железной, недалеко от моста. Тут тропинка есть через посадку, чтобы напрямик, значица. Молодая, красивая девка-то…

– Красивые одни по посадкам ночью не ходят, – пробурчал Пантелеев и нажал кнопку вызова дежурной бригады. – Уточните место и ждите, сейчас подъедут.

Положив трубку на рычаг, он выругался, вот тебе и «спокойное дежурство», совсем народ с катушек съехал, в такую холодищу, и изнасилование в лесопосадке. Что им, лета мало?

Милицейский «уазик» взревел двигателем, выбросил из-под колес фонтанчик снега и снова скатился с пригорка назад.

– Все, дальше не проеду, – сообщил водила, – да тут недалеко, вон, видите тропинка, как раз через железку.

Мужик-рыбак сидел на своем рыбацком ящике и пил водку прямо из горла. По всему было видно, что мужичок очень впечатлительный – одна чекушка лежала под ногами порожняя, во второй, что он держал в руках, оставалось на пару глотков. Эксперт подошел первым, сразу же щелкнул фотоаппаратом, спросил:

– Ничего не трогали?

– Упаси Господи, – закрестился мужик, – че ж мы, совсем без понятия?!

Опер прокуратуры Белов наклонился над телом и присвистнул. Вот дела, так изуродовать человека… Даже ему, к ужасам житейским привыкшему, стало не по себе. Лицо девушки, действительно молодой и красивой при жизни, было обезображено двумя рядами глубоких кровавых борозд, одна борозда задела глаз, он выпал из орбиты и страшно пялился в черное небо голубым зрачком. На ограбление совершенно не похоже, вряд ли грабитель оставил бы на мертвой шикарную песцовую шубку, золотые часики на запястье. Изящная сумочка змеиной кожи лежала тут же, не похоже, чтобы в ней копались. Дождавшись, когда эксперт закончит снимать, Белов осторожно отодвинул полу шубки. Под ней на девушке была лишь тонкая прозрачная блузка, разорванная на груди, и короткая блестящая юбка, задранная на живот. Колготки и изящные кружевные трусики были разорваны в клочья. Белов невольно задержался взглядом на красивой груди покойной и на цепочке с золотым крестиком с камушками.

– Да, не уберег тебя крестик-то, – грустно сказал эксперт. – Со следами дело плохо, видно, рыбачки затоптали. Кровь, по-видимому, вся ее, а вот это очень, очень интересно.

Он поднял пинцет и показал клочок какой-то бурой шерсти.

– В кулаке сжимала, и под ногтями кое-что есть. Обожаю длинные ногти, нет ничего лучше для эксперта, чем длинные ногти. Слышь, Белов, ты телевизор-то в последнее время не смотрел?

– А че?

– Не помнишь, не говорили, что в городе опять медведи появились?

Белов хотел было огрызнуться и сказать, что эксперт и сам дурак, и шутки у него дурацкие, но еще раз глянул на труп и внутренне согласился, что все это очень похоже на нападение косолапого: страшные царапины, разорванное горло и эта шерсть. Но эксперт с одного взгляда определил изнасилование, а представить себе медведя – сексуального маньяка Белов как-то не смог.

– Ладно, разберемся, – сказал «старшой» группы, рассматривая документы из сумки убитой, – давайте-ка ее на носилки, а ты, Борь, огляди окрестности.

Сначала он нашел в сугробе ботинок, судя по качеству кожи и подошвы – очень дорогой. Шагов через пять он нашел и второй труп: красивый высокий парень с пистолетом в руках. У парня была свернута шея. И следы, четкие следы босых человеческих ног. Белов крикнул группе, чтобы подошли, осторожно вытащил оружие из застывшей руки, положил его в целлофановый пакетик, засунул тот в карман и, подсвечивая фонариком, решительно двинулся вперед, параллельно следам. Идти было трудно, он проваливался в снег по колено, удивляясь, как это босому, по чьим следам он шел, удавалось делать такие широкие шаги. Лиственницы кончились, и продираться сквозь густой кустарник стало еще тяжелее.

«Зачем было ему идти сквозь кустарник, вон ведь есть тропинка прямо к железнодорожным путям», – подумал Белов.

– Бело-о-о-ов, – раздалось из-за деревьев, – где ты, мать твою?!

Сбоку что-то хрустнуло, он вздрогнул и схватился за кобуру. Что-то большое и темное быстро, очень быстро, какими-то неимоверными прыжками, двигалось прямо на него…

– Стой, стой! – закричал Белов, судорожно передергивая затвор. – Стрелять бу…

Он все-таки успел нажать на курок, когда огромная туша сбила его с ног…

– Ничего не понимаю. – Следователь прокуратуры сделал еще круг по палате и снова остановился у койки Белова.

– Следствие ведут Колобки, – сказал старший следователь, рисуя на листке забавную рожицу с рожками.

– Что?

– Старый мультик такой, «Следствие ведут Колобки» называется, там один Колобок был такой умный, а второй смешной, все время говорил: «Ничего не понимаю».

– Умный, конечно, вы, Сергей Павлович, а смешной я.

– Смешные мы оба. И еще немного, над нами вся прокуратура будет смеяться. У нас трое пострадавших, из них – двое мертвых, есть раненый мент, который видел убийцу, но не может сказать, как он выглядит. Еще у нас есть заверение губернского прокурора, что это дело он берет под личный контроль, и горячее пожелание губернатора, чтобы убийца был найден в кратчайший срок. Единственное, что радует, – покойный господин Мешков находился с вышеупомянутой Ольгой Томиной в греховной связи, и вдова Мешкова сделала все, чтобы похороны прошли как можно скромнее и чтобы в прессе это дело не так раздувалось. А то бы от нас только пух да перья давно бы уже полетели.

– А что, вдова молодая, красивая, богатая. Ты ее водителя-то видел? Этот жеребец любую вдову успокоит.

– Кстати, ты его алиби проверил? Не исключена заказуха: одним махом устранить и мужа-изменщика, и его любовницу-разлучницу. Над последней к тому же надругаться.

– Проверил, чист он как стекло, три десятка свидетелей в стриптиз-баре, да и не похоже на заказняк. Куда легче было гранату под днище «БМВ» присобачить, и собирай их ошметки со стен «Самовара».

– А может, наоборот, мужская ревность? Она, пострадавшая, вроде с баскетбольной командой дружила. Вот один из ревнивцев узнал, что его любимая с коммерсантом якшается, прыгнул на «тачку» и того…

– Это из Владимира-то? У них игра поздно вечером закончилась, потом их тренер по полной программе «шатал», продулись они позорно. Да и с трудом я себе представляю босого баскетболиста, бегающего по снегу, тем более нет там рыжих.

– Ладно, тогда еще раз подытожим: что нам вообще про него известно? Известно, что убийца крупный, рыжий, с длинными острыми ногтями или в перчатках, как у Фреди Крюгера. Он равнодушен к материальным ценностям, имеет полуметровую «балду», про диаметр я уже не говорю. Спермы в нем было, на стадо коров хватит. Он предпочитает бегать по снегу босиком и не любит, когда в него стреляют. Снежный человек с задатками маньяка. Слышь, Борь, может, еще чего вспомнишь?

Белов открыл глаза:

– Нет, больше ничего не помню. Я стрелял-то уже падая. Огромная туша, дыхание зловонное, вроде как лука обожрался и тухлятины. Навалился, царапнул чем-то острым по шее, вздрогнул от выстрела и…

– Что «и»?

– И убежал, наверное, иначе чего ж я жив остался?

– Ты хоть попал в него?

– Хрен его знает. Если вздрогнул, значит, попал.

– Следов крови нет, ни капельки. Только твоя.

– Так затоптали, наверное…

– Следов нет, понимаешь? Вот до тебя следы есть, а дальше нет. Мы по его следам прошли, он с места убийства прошел вдоль всей лесопосадки, но у железнодорожного моста почему-то повернул назад и вышел прямо на тебя. Зачем ему было возвращаться?

– Хрен его знает… А мотивы вообще есть? – спросил Белов.

– Среди знакомых Оленьки Томиной, фотомодели агентства «Шанс», знакомых с сорок шестым размером ноги нет, не считая баскетболистов городской команды, но они были все на игре во Владимире. Погибший – Дмитрий Мешков, личность в городе известная, предприниматель, недругов у него хватает, но… Но какого черта они оказались в этой лесопосадке? Это же дурдом какой-то! Они сидели в ресторане «Самовар», хорошо провели вечер, целовались под шампанское, около трех расплатились и засобирались домой. На стоянке у «Самовара» стоял «БМВ» Мешкова, какого черта они оказались пешком у «железки»?

– Мост, – тихо сказал Белов.

– Что?

– Мост, – повторил Белов, – ночью ремонтируют мост через железную дорогу. Меняют плиты покрытия. Будь ты хоть суперкрутым, хрен проедешь. А как раз через посадку казино «Подкова», там совсем близко. Оттепель, молодые люди под градусом, в посадке – елочки.

Следак пожал плечами:

– Маловероятно, но за версию принять можно. Тем более все равно ничего другого нету.