Текст книги "Суд над Сталиным"

– …и учитывая, что вопросы взаимосвязаны, если вы сочтете возможным на них ответы каким-то образом объединить, свой ответ, значит, вы ответите, дополнительные вопросы вам будут заданы.

Обращаю внимание читателей, не понявших, что произошло, – судья передала Резнику право председательствующего в суде, поскольку только председательствующий имеет право отбирать вопросы, относящиеся к делу, только председательствующий определяет, на какие вопросы стороны должны отвечать, а на какие – нет.

– Уважаемый суд, в связи с чем вы это делаете? – настаивал я на ответе. – Мне вы не давали перечень его вопросов, когда я на них отвечал. В связи с чем вы ему передаете перечень моих вопросов?

– В связи с тем, что суд руководит порядком судебного заседания…

– Вы их сами представили, – нагло заявил Резник.

Я уже и сам понял, что дурак, но я не ожидал иметь дело со столь откровенной подлостью.

– Я представил их секретарю суда, а не стороне.

– Суд определяет, таким образом, дело может быть рассмотрено.

– Уважаемый суд, там стоят вопросы, которые вынуждают ответчиков к определенному ответу. В связи с чем вы даете им готовиться на эти вопросы? Вы мне не давали готовиться.

– Нет, мне не нужно готовиться, – спохватился Резник.

– Тогда отказывайтесь от них – «мне не нужно»! – передразнил я его.

– Если б вы заявили о том, что вы к вопросам противоположной стороны не готовы, суд, безусловно, соблюдая ваши процессуальные права, предоставил бы вам возможность подготовиться к ответу, – продолжала выкручиваться судья.

– А Резник что, заявил, что он не готов к моим вопросам, то есть, простите, сторона ответчика заявила, что не готова к моим вопросам?

– Я понял таким образом, что ваши вопросы, как мне представляется, будут повторяться. И если они будут, если они будут передо мной, то возможно вполне, я сориентируюсь в том плане, чтобы не было повторений.

– Уважаемый суд, вы очень, вы очень откровенно играете на стороне ответчиков.

– Значит, суд не на чьей стороне не играет. И еще раз вам объясняю, что если вас не устраивают действия председательствующего, вы в праве заявлять ходатайства…

Я больше не стал ее слушать и повторил 14-й вопрос.

– Я, – начал Резник, – отвечу так вам, что по полномочиям своим, которые записаны были, Сталин не мог давать такого рода указаний, но по жизни такие указания он давал.

О чем свидетельствуют те документы в том числе, которые представлены, то есть, я об этом уже упомянул, но еще раз повторю. Есть документы с личной резолюцией Сталина, вот они направлялись Сталину, направлялись Молотову одновременно, направлялись Маленкову, направлялись, значит, кого я сейчас тут упомянул, Кагановичу, да, совершенно. И вот вы знаете, визы такие, жирная Сталиным, да, дальше идут подписи вот этих тонкошеих вождей. Причем, по документам, если Сталин не соглашался с документом и в него вносил какие-то правки, никто ему не возражал. Слово Сталина было решающим, да, Сталин нарушал ту законность, которая была, между прочим, вот э-э-э прописана, как сейчас говорят, не нравится мне это слово, сформулирована в той же самой Конституции СССР. Все правильно, Сталин нарушал законы. Вот вам ответ.

– Вопрос 15. Признаете ли вы, что если Сталин вдруг дал преступное распоряжение государственному служащему и тот это распоряжение исполнил, то преступник не Сталин, а государственный служащий?

– Значит, я могу вам сказать, здесь соответственно два есть преступника…

Тут судья бросилась Резнику на помощь, что для того было оскорбительным, – он же гений, титан либеральной мысли, а его спасает соратница, которая ему во внучки годится.

– Поясните, пожалуйста, какие фактические обстоятельства, значащие для дела, будут установлены в результате получения ответов? – перебила Резника судья, обратившись ко мне.

– В результате этого ответа будет установлено фактическое обстоятельство… – начал я сидя, поскольку и Резник задавал свои вопросы сидя, и я.

– Встаньте!!! Когда отвечаете! – завопила судья.

Да, та еще поросль судейская… Я встал и начал отвечать.

– Я читаю вопросы… – начал я.

– И поясните обстоятельства… – изрыгала из себя злобу судья.

– Я начал с этого все свои вопросы, «уважаемый» суд, – это вопросы об обязательности решений Сталина и Политбюро…

– Значит так… – видимо, пытался смягчить обстановку Резник.

– Какие фактические обстоятельства будут установлены? – тупо повторяла судья.

– Фактические обстоятельства, которые будут установлены, – в третий раз повторил я, – обязательными ли были решения Сталина и Политбюро для исполнения.

– Ваша честь, позвольте мне ответить на этот вопрос, – все же достучался Резник до обозленной…

– Отвечайте, – смилостивилась она.

– Значит, здесь, когда начальник, в данном случае Сталин, да, дает преступные распоряжения государственному служащему, у нас здесь два преступника. У нас есть исполнитель, который такое распоряжение выполняет, и есть руководитель, который преступное распоряжение дает. Есть такая, знаете вот, институт соучастия такой, для совершения преступления. Вот по этой причине оба они будут признаны виновными, но добавляю, что вот в этой ситуации, которая была тогда, не выполнять незаконные, преступные указания практически было невозможно. Да, известно, отдельные случаи когда, ну вот те, которые не стреляли, как у Высоцкого. Судьба их, соответственно, была печальной, а то, что такого рода распоряжения давались, которые не основывались на законе и которые противоречили Конституции, ну, надеюсь, что вам говорить…

– Вопрос 16. Даже сегодня, в России, все еще считается, что все же виноват чиновник, сотворивший беззаконие за взятку. Не могли бы вы объяснить логику своего мышления, то есть логику оспариваемой статьи, по которой вы ответственность за действия госаппарата СССР (вне зависимости от их законности и правильности) возлагаете на Сталина, не имевшего права давать распоряжений госслужащим и не имевшего денег для взяток им?

Резник «поплыл» и попросил судью:

– Значит, ваша честь, я бы вот просил бы снять этот вопрос, потому что я уже занялся ликбезом по предыдущему вопросу. Я полагаю, что сейчас, видимо, вот, историк Мухин, он хочет свое образование, юридическое, вновь повысить. Это вопрос в никуда абсолютно, и, на мой взгляд, не имеет никакого отношения к делу.

– Ну вы уже и объясняли, что если тебя напугают, то…

– Представитель истца, – пришла на помощь Резнику судья, – суд просит придерживаться границ процесса, предлагает ваши вопросы сгруппировать и обозначить…

– Уважаемый суд, они сгруппированы и обозначены, – ответил я.

– Ваши вопросы повторяют друг друга, – повторила довод Резника судья.

– Если я повторяю вопросы, то скажите, какой вопрос повторяется?

Судья с Резником запнулись на конкретике, как всегда запинаются болтуны.

– Учтите, пожалуйста, пожелание суда, – наконец разрешилась судья.

– Хорошо, – только и осталось ответить мне.

– Суд преследует установление фактических обстоятельств, имеющих значение для дела, – вспоминала судья слова из услышанных лекций, что выглядело комично: за весь процесс она не задала ни единого вопроса как раз по сути фактических обстоятельств.

– Теперь вопросы об общеизвестности преступлений Сталина, – продолжил я. – Уважаемый суд, если вы обратили внимание, это главный довод ответчиков, которым они непрерывно козыряют.

– Представитель истца, – опять гнула свое судья, – вы, задавая вопросы, еще раз обращаю внимание, должны не преследовать цель загнать Резника, как адвоката, по тому или иному вопросу, вот, а установить фактические, юридически значимые обстоятельства, имеющие значение для данного дела.

– Но отвечать может любой из них, их достаточно много, ответчиков.

– Ну, вот я перед вами стою сейчас… – решил не уклоняться от допроса Резник.

– Вопрос 17. Признаете ли вы, что Сталин не воровал сам, не прятал украденные деньги за границей и не давал воровать никому в СССР?

Оживление и… и легкий гвалт у ответчиков.

– Этот вопрос снят, как не имеющий отношения к делу, – тут же вмешалась судья.

– Сталин? Сталина не обвиняют в том, что он воровал, – все же пытался начать ответ Резник.

– Этот вопрос снят, вы можете на него не отвечать, – заискивала перед Резником судья.

– Но в СССР воровали все-таки! – нашелся наконец Резник.

– Для суда не имеет значения, признает ли ответчик, что Сталин воровал деньги, – настаивала судья.

– Все, все, все! – успокоил ее Резник.

– А я считаю, имеет значение, что ответчик считает Сталина преступником, но вопрос о том, что Сталин воровал или не воровал, для суда не имеет значения. А воровал – это не преступление?

– Вопрос 18. Признаете ли вы, что при Сталине было немыслимо, чтобы деньги России для развлечения одного человека тратились на покупку футбольных клубов в Англии или самых дорогих яхт?

– Это я буду просить снять вопрос потому, что это не нужно абсолютно, – прятался за судью Резник.

Но она замешкалась, повисла пауза, и я вынужден был ее переспросить:

– Суд снимает вопрос?

– Суд снимает вопрос как не имеющий отношения к рассматриваемому делу, – наконец выдала судья.

– Вопрос 19. Признаете ли вы, что:

– во Второй мировой войне СССР под руководством Сталина сражался практически со всей Европой и уничтожил 75% вооруженных сил Германии и ее союзников, 15% уничтожила американская армия и 10% британская;

– Великая Отечественная война унесла треть тех богатств, что накопили все наши предки, начиная от Рюрика, и, тем не менее, СССР отменил карточки на продукты в 1947 году – через два года после войны, а Франция – в 1949-м, Англия – в начале 50-х;

– через 5 лет после отмены карточек хлеб, мясо, сливочное масло в СССР уже стоили в 2,5 раза дешевле, чем до отмены карточек, сахар в два раза, а за эти же пять лет в США цены на хлеб выросли на треть, в Англии – в два раза, во Франции – более чем вдвое, при том, что цены на мясо в США увеличились на четверть, в Англии – на треть, во Франции – вдвое;

– по темпам экономического роста сталинский СССР никто и никогда не опережал?

Этот вопрос мне не дали дочитать до конца.

– Это я буду просить снять вопрос потому, что это не нужно абсолютно, – опять запросился Резник, который, в принципе, мог отвечать просто: «Нет!»

– Суд снимает вопрос как не имеющий отношения к рассматриваемому делу, – подтвердила судья.

– Уважаемый суд, я его сначала прочту, а вы снимете потом, – настаивал я на соблюдении закона.

– Тенденции вопроса уже понятны суду, – гнула свое судья. – Значит, уважаемый представитель истца, да, эмоции в большей степени здесь присутствуют, я так понимаю, да, и в качестве представителя, и есть предметы как бы определенные, да, есть оспариваемые фрагменты, э-э, статьи, есть юридически значимые обстоятельства, которые подлежат, э-э, доказыванию каждой из сторон по данному делу. Уважаемые участники процесса, это нужно, да, осознавать и понимать…

– Уважаемый суд… – Я пытался протестовать, но добился того, что судья только повысила голос.

– Э-э, дискуссии на тему исторических моментов мы устраивать в судебном заседании не будем, судебное заседание не преследует такой цели…

– Уважаемый суд!

– И суду хотелось бы акцентировать внимание все-таки на обстоятельствах, которые подлежат доказыванию каждой из сторон. И, значит, уважаемый истец должен доказать факт распространения данной газеты и порочащий характер сведений…

– Но я и доказываю порочащий характер сведений о том, что Сталин преступник…

– И еще, вопросы ваши должны быть не достаточно пространны, а направленными на выяснения фактических обстоятельств дела с целью определения и установления юридически значимых обстоятельств, – как заведенная, твердила судья.

– Уважаемый суд, я сейчас читаю вопросы, которые доказывают порочащий характер сведений, вы их снимаете не выслушивая.

– Покажите, пожалуйста, каким образом они доказывают порочащие сведения? – услышала, наконец, меня судья.

– Я пишу, что при Сталине была побеждена практически вся Европа. Каждые пять лет вдвое-втрое дешевело все в магазинах, и по темпам экономического роста Сталинский СССР никто, никогда не опережал. Ответчики же называют Сталина преступником и убийцей. Это был лучший руководитель страны. Это порочит Сталина или не порочит?

– Одно другому не противоречит, – не удержался показать свою мудрость Бинецкий.

– Значит, значит, минуточку, ваша честь, я просто вынужден, конечно, сделать заявление и в данном случае вынужден просить суд, естественно, ввести представителей истцов в русло искового заявления. Э-э… – формулировал свое требование Резник. – Я говорил уже сегодня, когда давал объяснения, что истинная цель не защитить честь и достоинство Сталина как повинного в тягчайших репрессиях, а устроить здесь некое историческое, диспут относительно не просто даже личности Сталина, а относительно вообще всего периода, такого дорогого сердцу представителей истцов, периода советской власти. Вот я сейчас посмотрел эти вопросы, которые здесь, они все выходят, в общем, за рамки того разбирательства, которое, собственно говоря, у нас, должно у нас, соответственно, и состояться.

Я сейчас посмотрел, соответственно, те вопросы…

– Это крайняя степень… – начал я, пытаясь указать Резнику на низость подобного ведения процесса.

Но он меня быстро перебил:

– Так вот, могу сказать, отвечая на предыдущий вопрос, значит, дело в том, что Яблоков назвал Сталина кровожадным людоедом, а не вором и взяточником. Вот если б назвал он его вором и взяточником, тогда бы это было в пределах разбирательства дела. Больше того, он даже не назвал его, э-э, педофилом, понимаете, 360 статей уголовных в Уголовном кодексе, вот Яблоков говорил только о репрессиях, которые были при Сталине, и вот, пожалуйста, в этом русле, э-э, не пытайтесь получить подтверждение тем вашим текстам, которые имеются в ваших книгах. Вы положительно оцениваете тот период жизни нашей страны и резко отрицательно относитесь к нынешнему периоду.

– Мои книги имеют отношение к иску?

– Подождите, подождите, а мы придерживаемся другой позиции…

– Уважаемый суд… – попытался апеллировать я к суду, но Резник тарахтел.

– …но это не предмет для того, чтобы мы здесь с вами выясняли…

– Уважаемый суд, адвокат непрерывно говорит лично обо мне, но я не являюсь предметом иска!

– Уважаемые участники процесса, суд просит тишины. Значит, позиция истца остается прежней, суд определяет целесообразность опроса ответчика, третьего лица, поэтому предоставляет вам, ответчик, возможность ознакомиться с вопросами и ответить на эти вопросы, либо по группам, поскольку их 45, либо в целом на все вопросы.

– Уважаемый суд, я продолжу задавать вопросы… – настаивал я.

– Значит, присядьте, пожалуйста, вы слышали определение? – настаивала судья.

– А в чем определение? – не понял я, поскольку судья никакого определения не оглашала. – Вы запретили мне ставить вопросы?

– Нет, суд определил порядок ответов на ваши вопросы. – Судья сама не представляла, какое определение она вынесла, и теперь не могла его сформулировать, поскольку она определила не порядок ответов на мои вопросы, а передала Резнику свои права снимать мои вопросы.

– Уважаемый суд, заседание суда ведется устно и непосредственно, – вмазал я по судье и Резнику умничанием Резника на эту тему в начале процесса. Ведь судья поручила Резнику читать мои вопросы про себя и не оглашать их.

– Своим кому-то – конечно, конечно, потом да, потом да, потом его устно, ну, разумеется, я вот закончу вот это, а потом вопросы у него, ради бога, пожалуйста, все нормально. – Резник залепетал что-то невнятное, пытаясь быстро просмотреть вопросы. – Ваша честь, тут немножко осталось, просто мы тут время потеряем, значит, тут вот сейчас у нас, раз, два, три, половины, потому что почему-то у нас тут два абзаца…

– С какого по какой вопрос? – спросил я Резника. – Вы мне хоть говорите, на какие вопросы вы отказываетесь отвечать?

– Подождите, значит, я отказался отвечать на 17-й вопрос, он снят. – Тут Резник понял, что он сказал, и поправился: – Я не отказался, я просил суд снять этот вопрос. Относительно да, вот…

– Нет, отказались отвечать, – подтвердил я.

– Три вопроса сняты уже, это зафиксировано в протоколе судебного заседания, – помогала судья Резнику как могла.

– Дальше 20-й, будете отвечать?

– Значит, 20-й вопрос. Надо озвучить, я сам озвучу его, мне задан вопрос: «Признаете ли вы, что во Второй мировой войне СССР под руководством Сталина сражался практически со всей Европой и уничтожил 75% вооруженных сил Германии и ее союзников, 15% уничтожила американская армия и 10% британская». Тут в 19-м аж три вопроса. Потом второй.

«– Великая Отечественная война, то есть 19-й А и 19-й Б. Великая Отечественная война унесла треть тех богатств, что накопили все наши предки, начиная от Рюрика, и, тем не менее, СССР отменил карточки на продукты в 1947 году – через два года после войны, а Франция – в 1949-м, Англия – в начале 50-х». Да, их там просто…

«– через 5 лет после отмены карточек хлеб, мясо, сливочное масло в СССР уже стоили в 2,5 раза дешевле, чем до отмены карточек, сахар в два раза, а за эти же пять лет, за эти пять лет, в США цены на хлеб выросли на треть, в Англии – в два раза, во Франции – более чем вдвое, при том, что цены на мясо в США увеличились на четверть, в Англии – на треть, во Франции – вдвое;

– по темпам экономического роста Сталинский СССР никто и никогда не опережал?» Я прошу снять четыре вот эти вопроса, поскольку они находятся, по-моему, за пределами рассмотрения иска.

Поразительно, но Резник не помнил, что я этот вопрос только что прочитал и он уже просил суд снять его, и судья этот вопрос уже сняла раньше!

– Так, вы так не считаете, представители истца, что эти вопросы находятся за пределами предмета иска? – строго спросила судья.

– Нет, конечно, это показывает, насколько Сталин был выдающийся руководитель, – ответил я.

– А это не мешает быть руководителем… – начал со стороны ответчиков какой-то умник, но Резник не дал ему высказаться и сам начал рваться в бой.

– Интересно, а почему это, а почему же это вы Сталину-то приписываете эти заслуги?

– Так, уважаемые участники процесса, этот вопрос снят как не имеющий отношения к предмету иска, – вмешалась судья.

– Вы же говорили, я знаю, Сталин-то не имел единоличной власти, что ж вы Сталина-то это ставите… – не обращал внимания на судью Резник.

Мне надоели и болтовня Резника, неспособного запомнить вопрос, не говоря уже о собственном ответе, но, главное, надоела его наглость. Вопросы ведь сформулированы в такой форме, что он мог отвечать на все «нет», и мы бы уже с вопросами закончили. А он бекал и мекал, что в голову придет, при этом обвиняя меня в том, что я устраиваю из суда политическую дискуссию. Я прервал его требованием переходить к следующему вопросу. Это был вопрос 20.

– «Признаете ли вы, что в конце 2008 года в интернет-проекте «Имя России» шло свободное голосование, которое обобщило 44 миллиона голосов далеко не обездоленных и малограмотных граждан России, имеющих доступ к Интернету, и Сталин возглавлял список из 50 кандидатов и победил бы, если бы руководители проекта в конце концов не сфальсифицировали результаты, чтобы не допустить этого?» – зачитал Резник.

– Снят вопрос как не имеющий отношения к этой… – начала судья, и я с ней согласился, чтобы не слышать меканий Резника. Но он рвался в бой.

– А я бы на него ответил.

– Нет такой необходимости, – настояла судья.

Тут мне удалось перехватить инициативу и продолжить читать вопросы самому, чтобы не дать Резнику сократить нежелательные.

– Вопрос 21. Признаете ли вы, что ни один из тех деятелей, кто в своей жизни хулил Сталина, скажем, Хрущев, Ельцин, Горбачев или Сахаров, в этом интернет-проекте даже близко не подошли к десятке лидеров?

– Прошу снять этот вопрос, – запросился у судьи Резник.

– Снят вопрос как не имеющий отношения к предмету иска, – подтвердила судья.

– Вопрос 22, – продолжил я чтение вопросов. – Признаете ли вы, что на сегодня, по итогам этого голосования, клеветники на Сталина – те, кто считает его кровожадным людоедом, то есть хрущевские комиссии Поспелова, съезды народных депутатов, прокуроры-реабилитанты и прочие, считающие себя интеллектуалами, – это, в глазах народа России, инородное тело в России и пигмеи по отношению к Сталину?

– Снят вопрос как не имеющий отношения к предмету иска, – вмешалась судья, опередив Резника с его просьбой, но Резник попытался съязвить.

– Не связывался с народом России, поэтому ничего не могу сказать.

– Так я и привел результаты интернет-опроса для того, чтобы вы поняли, что думает о вас народ.

– Вопрос 23. Признаете ли вы, что всему народу России общеизвестны не только клевета на Сталина, но и то, что я выше о нем сказал?

– Я прошу этот вопрос снять… Хотя, наверное, мог бы на него ответить, – заколебался Резник, видимо, найдя удачный ответ.

– Ответьте на вопрос, – среагировала судья.

– Да, пожалуйста, я могу вам сказать, что сейчас многие люди во власти мифов, предрассудков, кроме того, многие люди не удовлетворены нынешней ситуацией потому, что резкая смена режима действительно очень болезненно отразилась на многих людях. По этой причине я могу сказать, что, э-э, то, что вы называете клеветой на Сталина, мы считаем это правдой, но то, о чем вы говорите, – вот об этом опросе, – да! Соответственно, я полагаю, что это известно какой-то части населения страны, которая смотрит телевизор. Какая часть населения страны смотрит телевизор, мне, откровенно говоря, неизвестно, но думаю, что значительная часть. Больше того, я даже, выскажу свое мнение, я склонен считать, что Сталин явился победителем в этом интернет-опросе. (Голос из глубины команды ответчиков: «Правильно!») И что если бы не возникла вот эта полумифическая фигура Александра Невского, я так думаю, то, наверно бы, кровожадный людоед, он бы, соответственно, возглавил этот список. Потому что последнее время очень много ложного вбрасывается на телевидении в отношении Сталина: наши коммерсанты играют с этой фигурой! Никакие они не сталинисты ни на Первом канале, ни на Втором канале, ни на НТВ, но там появляются фильмы, где, извините, Сталин у нас показан как мудрый руководитель страны. Второе могу вам сказать: да, очень больно для фронтовиков, выживших представителей старшего поколения выслушивать критические отзывы о том времени, в котором они жили. Это действительно правда, и подтверждение этого в том, что здесь, вот эта группа поддержки, она состоит из все-таки представителей старшего поколения, от которого я ну вот выслушал кое-какие нелестные возгласы в свой адрес. Я только не понимаю, какое отношение вот эти вопросы имеют к иску, который вами предъявлен к статье Яблокова.

– Сейчас объясню, – начал я. – Вы говорите, что дела Сталина общеизвестны…

– Потом будет, потом будет, потом… – Резник понял, что ошибся, задав мне этот вопрос.

– Так, – тут же вмешалась судья, – значит, не надо обсуждать проблему!

– Следующий вопрос – 24-й. Признаете ли вы, что клевета остается клеветой, даже если она записана в учебники и клевещут много людей сразу?

– Понимаете, в чем дело, – ответил Резник, усмехаясь, – опять странный вопрос, – намекнул он судье, – но я проконсультировать должен…

– Так, вопрос снят как не имеющий отношения к предмету иска, – подсуетилась судья.

– Вопрос 25. Признаете ли вы, что клевета остается клеветой, даже если клевещущие считают ее правдой?

– Ну, я это вот… – неуверенно начал было Резник.

– Снят вопрос как не имеющий отношения к предмету иска, – тут же вмешалась судья.

Далее пошли мои вопросы о праве кого-либо называть Сталина преступником.

– Вопрос 26. Признаете ли вы, что назвать убийцей (организатором убийства) даже по нынешней Конституции может только суд?

– Нет! – Резник был категоричен, понимая, к чему этот вопрос. – Я могу вам сказать, – есть понятие признания виновным приговором суда, а есть приговор, который выносится. Он выносится, он может выноситься обществом, он может выноситься другими государственными органами. Например, Гитлер не был судим, вот Нюрнбергский трибунал – он не посадил Гитлера на скамью подсудимых. Почему? Потому, что уже были точные сведения о том, что Гитлер мертв, а Бормана посадил, скорее всего, Борман в это время тоже был мертв, но точных сведений не было о Бормане. Он, так сказать, он пропал без вести, как говорится, понимаете? Гитлера, я так полагаю, на большей части земного шара, а наверно, все-таки на всем считают палачом, преступником величайшим, всех времен и народов.

Сейчас открылись документы, правдивые, в отношении отца-основателя советского государства Владимира Ильича Ленина. Он представлен в этих документах как один из величайших преступников истории человечества. Я даже считаю, большим преступником, чем Сталин, а Сталин – верный ученик. Почему? Мало прожил. По той причине, что Ленин в отличие от Сталина был действительно человек интеллектуально развитый. Это человек, который понимал фактически, что он творил, там высылал пароходы интеллектуалов, вы знаете, тогда, когда была введена цензура, тогда, когда первые декреты были. Об этом стало известно, вот не об этом, там о декретах, о многих его распоряжениях, в которых он говорил: «Уничтожить, расстрелять, чтобы потомки запомнили на десятки лет». Он сейчас называется с полным основанием преступником. Поэтому понятие «преступник» не только сугубо юридическое, оно употребляется и в более широком плане, тогда, когда общество, тогда, когда государство, власть, выносит свой приговор – это не приговор суда по той причине, что человека уже нет. Я убежден…

– Я пишу: «Ваш ответ – не только суд». – Мне надоели эти умствования, когда вместо конкретного ответа суд превращается в болтовню малограмотных «интеллектуалов».

– Суд может признавать человека юридически виновным в совершении преступления, – не обращал на меня внимания Резник, – и назначить ему наказание, но у нас есть понятие преступника в более широком плане. И тогда, когда человека нельзя привлечь к уголовной ответственности в связи со смертью. Да? Тем не менее на основании бесспорных доказательств он называется преступником. И так он, между прочим, называется в документах тогдашнего руководства страны.

– Дайте я уточню. То есть вы имеете в виду, что если простой человек по пьянке ткнул человека ножом, то убийцей его может признать только суд. А если это руководитель страны, то называть его убийцей может кто угодно?

– Так, уважаемый, значит, вы выступление можете делать в прениях. – Судья опять сделала замечание мне, хотя выступал Резник. – Следующий вопрос.

– Значит, я могу вам сказать, речь идет… – пытался выпутаться Резник. Но ему на помощь пришла судья.

– Следующий вопрос!

– Ладно, следующий вопрос, раз судья сказала. Вопрос 27. Признаете ли вы, что нужен суд, чтобы назвать человека убийцей, потому, что судьи за вынесение заведомо неправосудного приговора по делу об убийстве многих лиц получат до 10 лет лишения свободы, и посему только судьи являются ответственными лицами в делах о преступлениях, а всякие комиссии, историки и журналисты – это безответственные болтуны?

– Вопрос снят как не имеющий отношения к предмету иска, – объявила судья, видимо, поняв, чего я добиваюсь от Резника.

– Хорошо. Вопрос 28. Признаете ли вы, что еще не было ни единого суда, который признал бы Сталина преступником?

– Вы имеете в виду суд как правовое учреждение, юридическое?

– Ответ положительный, – позволил я себе немного иронии.

– Такого суда не было, повторяю, так же как и суда над Гитлером и над многими нацистскими преступниками, которые как над Геббельсом, над Гимлером, – Резник никак не мог «заткнуть свой фонтан», – которые сами свели счеты с жизнью, по той причине, что они покончили свое, вот, земное существование. В отношении умерших мы с вами этот вопрос уже затрагивали, только тогда может проводиться процедура, предусмотренная судопроизводством, когда ставится вопрос об их реабилитации. В отношении умерших это общий принцип, это который не установлен был большевиками, должен сказать. Это от отца-Фейербаха идет, этому примерно, так, больше 150 лет. Принцип такой – в отношении умершего не производится процедура судебного разбирательства…

– И говорят о нем или хорошо, или ничего, – напомнил я Резнику изречение, сформулированное за два тысячелетия до «отца-Фейербаха».

– Так, следующий вопрос, – тут же вмешалась судья.

– Вопрос 29. Признаете ли вы, что вы называете Сталина преступником вопреки Конституции, вопреки закону и вопреки общепризнанному русскому обычаю?

– Так, вопрос снят как не имеющий отношения к предмету иска, тем более что… – начала судья, но я не стал выслушивать еще и ее сентенции.

– Снят! – Я показал своим видом, что уже записал это решение и дальше судья может не продолжать.

Вдумайтесь. Предметом иска было опровержение утверждения о том, что Сталин преступник. Я задаю вопрос о том, что ответчики называют его преступником и вопреки закону, и вопреки обычаю, а судья делает вывод, что этот вопрос не относится к предмету иска. Как это понять?

После этого я задал вопросы автору статьи А.Ю. Яблокову.

– Вопрос 30. Вы сделали в оспариваемой статье заявление: «Впервые документально было подтверждено, что около 22 тысяч жертв катынского преступления казнили по решению Политбюро ЦК ВКП(б)…

Признаете ли вы, что в расследовавшемся вами уголовном деле среди десятков тысяч подлинных архивных документов, касающихся пребывания польских офицеров у нас в плену, больше нет упоминаний об этой тройке, якобы созданной Политбюро, и о том, что поляки были расстреляны?

Яблоков, по примеру Резника, тоже уклонился от прямого ответа рассуждениями, что в деле много материалов.

– Вопрос 31. Признаете ли вы, что уже до 1991 года следствие и «Мемориал» нашли сотни подлинных документов, из которых следовало, что пленные польские офицеры были переданы для суда Особым совещанием при НКВД?

И тут он с помощью «Мемориала» запутал ответ.

– Вопрос 32. В те годы Особое совещание при НКВД не имело права расстреливать преступников, дела которых рассматривало, признаете ли вы, что к 1991 году следствие и «Мемориал» получили неопровержимые доказательства того, что в мае 1940 года пленные поляки были осуждены к 5 – 8 годам лишения свободы и СССР их не расстреливал?

– Нет.

– Вопрос 33. Признаете ли вы, что, имея доказательства о том, что пленных поляков СССР не расстреливал, вы утаили это от прессы и общественности?

– Нет.

– Вопрос 34. В книге с вашим соавторством «Катынский синдром…» на страницах 387—388 написано: «Какова была история их рассмотрения в Конституционном суде РФ? С ходатайством о приобщении к материалам по «делу КПСС» подборки из 37 документов (копий) по Катынскому делу из президентского архива выступил 14 октября 1992 г. представитель президента РФ С.М.Шахрай. На основании этих совершенно секретных материалов он проинформировал как о подлинных событиях 1939—1940 гг., о расстреле польских граждан, содержавшихся в лагерях НКВД и называвшихся военнопленными, так и о создании при помощи комиссии Н.Н.Бурденко лживой «официальной версии» и сокрытии истинной истории Катынского дела от собственного народа и международной общественности. Целью Шахрая, судя по его ответам на вопросы, было не столько выяснение сути и обстоятельств дела, сколько доказательство самого факта противоправного массового расстрела польских военнопленных на основании закрытого решения Политбюро ЦК ВКП(б) и последующего сокрытия этого факта».