Текст книги "Подонки истории. Самая зловещая тайна XX века"

Для союзников гитлеровская антисоветско-антисемитская кампания не была чем-то неожиданным, поскольку, как я уже сказал, немцам больше просто нечем было сплотить Европу. Прекрасно это понимали и руководители СССР: если не поляки, то нашлись бы еще какие-нибудь «убитые советскими евреями» европейцы, о которых Геббельс начал бы вопить: «Центр тяжести нашей пропаганды в ближайшие дни и далее будет сосредоточен на двух темах: атлантический вал и большевистское гнусное убийство. Миру нужно показать на эти советские зверства путем непрерывной подачи все новых фактов. В особенности в комментариях надо, как это частично уже было, показать: это те же самые большевики, о которых англичане и американцы утверждают, что они якобы изменились и поменяли свои политические убеждения. Это те же самые большевики, за которых молятся в так называемых демократиях и которых благословляют в торжественном церемониале английские епископы. Это те же самые большевики, которые уже получили от англичан абсолютные полномочия на господство и большевистское проникновение в Европу».[284]284
  ВИЖ, № 12, 1990, с. 31.


[Закрыть]

Участвовать в дискуссиях по Катынскому делу союзникам было нельзя – это означало игру на руку Геббельсу: пока он говорил сам, то это для многих в Европе было очевидной пропагандой, но когда он оспаривал какие-либо утверждения прессы союзников, то то, что он ведет пропаганду, становилось малозаметным. Даже простое и очевидное утверждение о том, что немцы Катынским делом преследуют только пропагандистские цели, давали немцам повод снова обрушить на европейцев поток грязных помоев Министерства пропаганды Рейха.

«По поводу вражеской клеветы, что наши данные о преступлении в Катыни являются пропагандистской битвой, нужно сказать следующее:

«Это не пропагандистская битва, а фанатичная жажда правды. Для нас, конечно, эти польские офицеры не являются вопросом главным и национальным. Нас касается только тот факт, что большевики не изменились, что об обновлении большевизма вообще не может быть никакой речи, что это те же кровожадные псы, которые набросились на русское дворянство, которые убили латвийское дворянство и латвийскую буржуазию – латвийских врачей, адвокатов и т. д., которые так страшно свирепствовали в Бессарабии, которые точно так же хотели свирепствовать в Финляндии, – поэтому и поднялся этот маленький 2,5-миллионный народ, которые и в других частях Европы стали бы так же свирепствовать.

Первое, что бы они сделали: устранили бы выстрелом в затылок тех, кто хоть немного имеет в голове мозга, так, как это случилось с теми 12 тыс. польских офицеров и молоденьких прапорщиков».

Вообще нам нужно чаще говорить о 17—18-летних прапорщиках, которые перед расстрелом еще просили разрешить послать домой письмо и т. д., т. к. это действует особенно потрясающе»[285]285
  Там же, с. 33.


[Закрыть], – требовал от своей бригады доктор Геббельс.

Между тем немцы и поляки, чтобы раскрутить пропагандистский маховик посильнее, обратились в Международный Красный Крест с целью послать в Катынь независимую экспертную комиссию, которая бы установила, кто именно убил польских офицеров. МКК ответил, что он пошлет комиссию только в том случае, если аналогичную просьбу направит и СССР. У СССР появилась теоретическая возможность включить в состав комиссии своих специалистов, которые бы еще тогда, в 1943 г., разоблачили бы немецкую ложь. Немцы немедленно эту возможность пресекли: «По вопросу ответа Международному Красному Кресту господин министр желает, чтобы действия были согласованы с фюрером. По предложению господина министра следует сказать, что передачу телеграммы с ответом рекомендуется дать не полным текстом, а только краткими выдержками в косвенной речи. Так же в косвенной речи следовало бы затем дать официальное весьма краткое изложение в комментарии. Последняя фраза этого комментария должна была бы примерно звучать так: не годится большевиков привлекать в качестве экспертов, т. к. это примерно означало бы, что уличенного убийцу привлекают в качестве эксперта на совещании при вынесении ему приговора.

Таким образом, участие Советов может быть допущено только в роли обвиняемого».[286]286
  Там же, с. 35.


[Закрыть]

Что тут скажешь – Геббельс был прекрасным специалистом и черновой работы не избегал: все выдал прессе – и что ей писать, и как, и чем писания закончить.

В этих условиях Советскому Союзу предстояло доказать Европе, что большевики это не те, словами Геббельса, «кровожадные псы, которые набросились на русское дворянство» и т. д. и т. п. СССР нужно было показать, что у него совсем другая армия – дисциплинированная, не убивающая ни пленных, ни мирных жителей. Более того, Советскому Союзу нужно было показать, что он и сам по себе государство, как и остальные, а не пусть и крупная, но всего лишь фигура в Коммунистическом (для Европы – еврейском) интернационале.

Для уменьшения потерь в войне СССР приходилось наступать на горло собственной песне, причем и в полном смысле этого слова. Гордостью Красной Армии было то, что она в Гражданскую войну разгромила золотопогонное офицерье. Но офицеры – это признак регулярной, дисциплинированной армии, их отсутствие – это признак банды, в лучшем случае – партизанского отряда. На этот деликатный шаг Сталин не мог решиться сразу. Сначала, еще до Катынского дела, в январе 1943 г., в Красной Армии ввели погоны, но офицеров еще не было, погоны носили командиры. Катынское дело подстегнуло – летом носящих погоны от младшего лейтенанта до полковника назвали наконец офицерами официально.

В мае 1943 г. был упразднен Коминтерн – то, против чего сплачивались страны антикоминтерновского пакта. Советский Союз этим самым заявил, что он государство само по себе и как государство никому ничего не должен.

Одновременно начали снимать евреев с витрины СССР, вернее, не снимать, а маскировать их там. А.К. Дмитриев по этому поводу пишет:

«В июле 1943 г. генерала Давида Ортенберга удаляют с поста главного редактора «Красной звезды». К. Симонов в своих дневниках этот факт сопровождает оценкой, граничащей с осуждением: «неожиданно», «необъяснимо». Этот эпизод он описывает как трагедию, сопоставимую с неудачей на фронте. Сам Д. Ортенберг в своих воспоминаниях пишет: «В июле1943 г. меня вызвал тов. Щербаков, сказал, что есть решение ЦК о моем освобождении от обязанностей редактора «Красной звезды». На мой вопрос: по каким мотивам? – тов. Щербаков ответил: «Без мотивировки». (Д. Ортенберг, «Сталин, Щербаков, Мехлис и другие». М., 1995 г., стр. 191).

Мехлис, Симонов, Эренбург в один голос заявили: это очередная антисемитская выходка Сталина (Д. Ортенберг маленькую главку в своей книге так и назвал: «Благодари бога, что этим все кончилось»).

Еврейские авторы только в этом ключе и ведут рассуждения; так начинается фальсификация истории. Ортенбергу до его отставки было сказано: впредь «подписывать газету будете Вадимовым». Позже Мехлис объяснял Ортенбергу: «Сталин сказал тогда, что не надо дразнить… Гитлера».

Как выясняется, Сталин не хотел «дразнить Гитлера» не только фамилией Ортенберга. Последний признается: «Затем вижу, сменились подписи и других собкоров «Правды». Исчезли со страниц газеты «берг», «майн» /…/ Появились вместо них псевдонимы на «ов» и т. п. Такая же история произошла в «Известиях», «Комсомольской правде» и других центральных газетах» (там же, стр. 21).

Чтобы представить себе, насколько эти центральные редакции были еврейскими и, таким образом, были фактически наглядным пособием для геббельсовской пропаганды, приведем для справки неполный состав редакции «Красной звезды», которой командовал обиженный Д. Ортенберг: О. Кнорич, Е. Гехман, Б. Галин, Лев Славин, Яков Халип, В. Гроссман, А. Шуэр, Б. Абрамов, Б. Лапин, К. Симонов, Я. Сиславский, З. Хацревин, с. Сапиго, Г. Шифрин, Е. Габрилович, З. Херен и др.».[287]287
  «Дуэль», № 44, 2001, с. 6.


[Закрыть]

У СССР как у государства к тому времени не было своего гимна, гимном СССР был гимн коммунистов, Коминтерна – «Интернационал». А это произведение гимном, т. е. торжественной песней – общественной молитвой, было условно. Со словами «весь мир насилья мы разрушим» вполне могли и варвары идти на Рим, т. е. эта боевая песня пролетариата для мирного в своей идее государства была избыточно боевой. Сталин лично занялся новым гимном, к концу года гимн был готов, и Сталин немедленно отправил его ноты Черчиллю, ни о чем не прося, а всего лишь с шутливой запиской, в которой было пожелание: «изучить новую мелодию и насвистывать ее членам консервативной партии». Но поскольку война была общей проблемой, то Черчилль понял Сталина без слов: он немедленно передал ноты на радиостанцию ВВС, вещавшую на всю Европу, и распорядился, чтобы оркестр ВВС предварял мелодией нового гимна СССР любые сообщения из СССР[288]288
  Синдром, с. 470—471.


[Закрыть]. Европа обязана была привыкнуть к мысли, что «Интернационал» – это уже не главная песня Советского

Союза.

Как видите, провокация немцев в Катыни была величайшим сражением боевой пропаганды Германии с пропагандой союзников. Поэтому я прервусь и дам по этому вопросу слово своим противникам из бригады Геббельса.

В СССР было объявлено об амнистировании польских граждан. Немедленно встал вопрос о местонахождении польских офицеров. Польское правительство в изгнании генерала Вл. Сикорского настойчиво пыталось вести их поиск. В Москву были переданы списки на 8300 офицеров и 7 тыс. других польских граждан с просьбой освободить их. В течение ноября 1941 г. неоднократно возобновлялись беседы представителей польского правительства с И.В. Сталиным, В.М. Молотовым и его заместителем А.Я. Вышинским, но советское руководство отрицало существование проблемы польских военнопленных. 3 декабря 1941 г. Сикорский передал Сталину в Москве составленный товарищами по плену список на 3843 польских офицера с указанием конкретных лагерей, где они содержались, и с новой просьбой об их освобождении. В январе 1942 г. польское правительство вновь повторило свою просьбу. На все обращения оно получало ответ, что все польские военнопленные отпущены по амнистии и их местонахождение неизвестно. В беседах с Сикорским и Андерсом Сталин высказал предположение, что они бежали в Маньчжурию. Эти отговорки невозможно было признать убедительными, и польское правительство в январе 1943 г. направило в Москву специальную комиссию, но и ей не удалось найти следы своих соотечественников.

Первыми о захоронениях польских офицеров в Катынском лесу Смоленской области узнали от местных жителей летом 1942 г. польские рабочие из команды «Тодт», занимавшиеся ремонтом железнодорожных путей. Они установили на этом месте два березовых креста. В феврале 1943 г. могилами заинтересовалась немецкая тайная полиция. 13 апреля 1943 г. радиостанции германского рейха передали в эфир сообщение об «обнаружении в окрестностях Смоленска могил польских офицеров, убитых ГПУ».

16 апреля 1943 г. Совинформбюро опубликовало опровержение. В нем сообщалось, что якобы польские военнопленные, которые находились на строительных работах западнее Смоленска, летом 1941 г. попали в руки к немцам и были ими расстреляны. Эта версия стала официальной, хотя время расстрела называлось по-разному.

17 апреля 1943 г. польское правительство в изгнании обратилось к Международному комитету Красного Креста с просьбой о посылке делегации под Смоленск для эксгумации трупов из захоронений. С аналогичным обращением выступило правительство Германии. МККК согласился содействовать в установлении истины при условии, что к нему обратятся все заинтересованные стороны, то есть и СССР. Однако сталинское руководство отказалось сделать это, обвинило Польшу в пособничестве фашистской Германии и расторгло дипломатические отношения с польским правительством. Б.А. Топорнин, А.М. Яковлев, И.С. Ямборовская, В.С. Парсаданова, Ю.Н. Зоря, Л.В. Беляев43.

13 апреля 1943 г. берлинское радио сообщило об обнаружении в Катынском лесу под Смоленском массовых захоронений польских офицеров. Впервые германским властям стало известно о расстреле поляков под Смоленском из показаний военнопленного Меркулова еще 2 августа 1941 г. После захвата Смоленска и его окрестностей войсками Ф. Бока не было попыток проверить эти показания. Однако с 6 января 1942 г. в районе Козьих Гор в течение трех месяцев дислоцировался строительный батальон № 2005, в котором работали поляки. В конце своего пребывания в Гнездове польские рабочие узнали от населения окрестных деревень о месте расстрела польских офицеров. В Катынском лесу они раскопали могилы, в которых нашли тела в польской военной форме, и поставили на них березовые кресты.

Об этом были проинформированы немцы, но тогда эти захоронения их не заинтересовали. Вермахт рвался к Волге, после ожидавшегося вскоре падения Сталинграда должна была, по их расчетам, сдаться и Москва. Капитуляция армии Ф. Паулюса и последующее наступление Красной Армии изменили ситуацию в пользу антигитлеровской коалиции. Ширилось движение Сопротивления. В новой обстановке секретная полевая полиция энергично взялась за расследование гибели захороненных в Катынском лесу поляков. Проведенные 18 февраля 1943 г. частичные раскопки позволили обнаружить несколько общих могил польских офицеров. 28 февраля были допрошены местные жители, в частности Иван Андреев и Федор Куфтиков. В этот же день командование группы армии «Центр» направило Главному командованию сухопутных сил вермахта (ОКХ) соответствующее донесение начальника местной полевой полиции. Все материалы вскоре попали к начальнику оперативного отдела ОКБ А. Йодлю и были переданы им профессору Герхарду Бутцу, специалисту в области судебной медицины, который в дальнейшем возглавил работы по эксгумации. 29 марта ОКХ распорядилось вскрыть могилы, установить число жертв и обстоятельства смерти.

По распоряжению Гитлера было решено придать делу всемирную огласку. В Катынь были направлены журналисты из Швеции, Швейцарии, Испании и ряда стран – сателлитов Германии. 11 апреля туда же прибыла первая делегация поляков из Генерал-губернаторства. 13 апреля заявлением берлинского радио было положено начало шумной пропагандистской кампании с использованием прессы и радио, направлением в Катынь многочисленных групп поляков, журналистов из разных стран, местных жителей, союзных военнопленных и т. д.

17 апреля Й. Геббельс записал в своем дневнике: «Катынское дело становится колоссальной политической бомбой, которая в определенных условиях еще вызовет не одну взрывную волну. И мы используем ее по всем правилам искусства. Те 10—12 тыс. польских офицеров, которые уже раз заплатили своей жизнью за истинный, быть может, грех, ибо они были поджигателями войны, еще послужат нам для того, чтобы открыть народам Европы глаза на большевизм».

16 апреля Совинформбюро обвинило в убийстве польских офицеров гитлеровцев, объявив, что поляки работали под Смоленском, где и попали в германский плен. И в передаче Московского радио, и в статье, появившейся в «Правде» 16 апреля, деревня Гнездовая характеризовалась как место археологических раскопок исторического «Гнездовского могильника». В убийстве же польских офицеров обвинялись немцы, которые якобы захватили в плен польских офицеров летом 1941 г. при вступлении соединений вермахта в район Смоленска.

Правда была нежелательна не только сталинскому руководству, но и демократическим союзникам СССР по антигитлеровской коалиции. У. Черчилль и Ф. Рузвельт понимали цели Берлина и сделали все, чтобы ограничить политический резонанс Катынского дела, предотвратить раскол коалиции. Общие интересы союзников для них в то время были важнее выяснения истины. Об этом свидетельствуют и переписка У. Черчилля и Ф. Рузвельта с И.В. Сталиным, и переговоры британского премьера с польскими государственными деятелями.

15 апреля премьер-министр РП В. Сикорский и министр иностранных дел РП Э. Рачинский завтракали с У. Черчиллем и постоянным заместителем министра иностранных дел Великобритании А. Кадоганом. Сикорский проинформировал британского премьера о советско-польских отношениях и судьбе поляков в Советском Союзе; Рачинский передал англичанам докладную записку о пропавших без вести в СССР польских офицерах и полицейских. Британский премьер понимал, что германская пропаганда стремится внести раздор среди союзников по антигитлеровской коалиции. Он предостерег польских государственных деятелей, чтобы они не поддались на эту провокацию. В заключение У.Черчилль сказал: «Итак, к сожалению, немецкая информация может подтвердиться. Я знаю, на что способны большевики и какими они могут быть жестокими; все это мне известно… Но другая политика невозможна. Ибо наша обязанность – вести себя так, чтобы спасти поставленные нами главные цели и эффективно служить им». Премьер сказал, что британский кабинет уже принял решение по этому вопросу и еще раз подчеркнул: «Есть вещи, которые, хотя и достоверные, не годятся, чтобы говорить о них публично. Нарушить этот принцип – значит допустить серьезную ошибку». В. Сикорский тем не менее ответил, что польское правительство будет вынуждено занять ясную и четкую позицию в отношении немецкого заявления и она отнюдь не будет благоприятной для Советов.

Министр иностранных дел Великобритании А. Иден, в свою очередь, 19 апреля беседовал со своим польским коллегой о Катынском деле. В тот же день он проинформировал британский кабинет о сильнейшей обеспокоенности, охватившей поляков. А. Иден подчеркнул, что хочет убедить их рассматривать Катынское дело как результат германской пропаганды, что, однако, не должно означать, что все это неправда.

Члены британского правительства согласились с У. Черчиллем и А. Иденом в том, что Катынское дело не должно отвлекать внимание поляков от усилий, направленных на получение разрешения русских на выезд оставшихся в СССР польских военнослужащих и их семей на Ближний Восток. Попытки посла Великобритании при польском правительстве Оуэна О'Малли доказать причастность НКВД к расстрелу польских офицеров вызвали лишь раздражение в английском кабинете. А. Иден заявил в палате общин, что британское правительство не верит немцам, будет противодействовать их циничным попыткам расколоть коалицию, что оно не может оттолкнуть такого сильного союзника, как СССР.

Правительство Великобритании координировало свою позицию в катынском вопросе с администрацией США. В телеграмме А. Идена в Вашингтон указывалось: «Польско-советские отношения недавно подверглись суровому испытанию. Существует реальная опасность возникновения серьезной обеспокоенности среди польских военнослужащих за границей, особенно среди тех, кто был вывезен на Средний Восток из СССР в прошлом году. Польское правительство полагает, что оно, возможно, даже будет вынуждено отозвать своего посла из Москвы».

Американские дипломаты в Европе, в свою очередь, не питали иллюзий относительно целей катынской акции немцев. Ф. Рузвельт поддержал позицию У. Черчилля: единство коалиции являлось непременным условием разгрома стран «оси»; все остальное должно было отступить на задний план. Американскому полковнику Д. Ван Влиту, побывавшему в Катыни в период пребывания в германском плену, было запрещено делиться своими впечатлениями и выводами, которые были явно не в пользу советских властей. Полковника Г. Шиманского, являвшегося офицером связи при Польском корпусе на Ближнем Востоке, наказали за распространение сведений о катынском преступлении. По прямому указанию Ф. Рузвельта должен был отказаться от публикации своих материалов по катынскому делу специальный представитель США на Балканах Дж. Эрл.

У поляков же германское сообщение вызвало буквально шок. 16 апреля министр обороны Польши генерал М. Кукель сделал заявление в связи с расстрелом офицеров ВП и потребовал проведения следствия. Генерал В. Андерс приказал отслужить мессы по душам военнопленных, узников тюрем, депортированных, погибших на территории СССР, и тех, кто сложил головы в боях с вермахтом. 17 апреля польское правительство обратилось в Международный Красный Крест с просьбой расследовать гибель офицеров в Катыни. В тот же день к МКК обратилась и германская сторона. Сталинское руководство, воспользовавшись этим одновременным обращением, обвинило правительство Сикорского в сговоре с нацистским руководством Германии.

19 апреля в «Правде» была опубликована статья «Польские сотрудники Гитлера». Наряду с обвинениями в адрес польского правительства в потворстве геббельсовской провокации, орган ЦК ВКП(б) изложил советскую версию событий. Указывалось, что немцы зверски убили бывших польских военнопленных и многих советских людей, а теперь хотят замести следы своих преступлений. Авторы передовицы воспользовались допущенными немцами антисемитскими измышлениями о еврейских комиссарах, якобы участвовавших в организации расстрела, чтобы поставить под сомнение все немецкие обвинения. Действительно, комиссаров-евреев: Льва Рыбака, Авраама Борисовича, Павла Бродинского и Хаима Финберга – не было ни в УНКВД по Смоленской области, ни в центральном аппарате НКВД СССР.

21 апреля ТАСС опубликовало заявление, в котором подчеркивалось, что статья «Польские сотрудники Гитлера» полностью отражает позицию руководящих советских кругов в данном вопросе. «Появившееся 18 апреля заявление правительства г. Сикорского на ту же тему не улучшает, а ухудшает дело, так как оно солидаризируется с вышеупомянутым коммюнике польского Министерства национальной обороны и помогает тем самым немецким оккупантам прикрывать свои преступления против русского и польского народов», – указывалось в нем.

В тот же день И.В. Сталин направил послания Ф. Рузвельту и У. Черчиллю с изложением своей позиции по Катынскому делу и сообщением о намерении разорвать отношения с правительством В. Сикорского.

Коминтерн со своей стороны дал указание руководству Польской рабочей партии, действовавшему в подполье, провести самую энергичную разоблачительную кампанию по поводу «смоленской провокации» гитлеровцев и позиции правительства Сикорского. Выполняя это поручение, ППР 1 мая выпустила специальное обращение по поводу «гитлеровской расправы» с польскими офицерами. В то время как сражавшиеся в подконтрольной Москве Армии Людовой поляки в своем большинстве считали виновными в катынском расстреле нацистов, бойцы Армии Крайовой, руководимые из Лондона, были уверены, что это дело рук сталинских палачей.

24 апреля У. Черчилль в послании И.В. Сталину поставил под сомнение утверждение советского лидера о взаимодействии поляков с гитлеровцами и заверил его, что Великобритания всеми силами будет противодействовать расследованию катынского преступления Международным Красным Крестом или каким-либо другим органом на контролируемой Германией территории. Ф. Рузвельт, в свою очередь, заявил об ошибочности обращения к международным организациям, но и он не верил в сговор правительства Сикорского с Берлином.

Тем не менее 25 апреля 1943 г. польский посол Т. Ромер был вызван в Наркоминдел, где В.М. Молотов зачитал ему ноту о разрыве отношений с польским правительством. В ней на польскую сторону была возложена ответственность за нарушение всех правил и норм во взаимоотношениях двух союзных государств, в подхватывании и распространении немецкой провокации, в контактах и сговоре с Гитлером.

Хотя И.В. Сталин пренебрег рекомендациями У. Черчилля и Ф. Рузвельта воздержаться от разрыва отношений с кабинетом В. Сикорского, лидеры США и Великобритании и в дальнейшем делали все возможное, чтобы помешать обсуждению катынской темы в польской и британской прессе. 28 апреля У. Черчилль писал А. Идену: «Не следует патологически кружить вокруг могил трехлетней давности под Смоленском». Тем не менее в послании Сталину от 30 апреля британский премьер предупредил советского лидера, что его страна и, скорее всего, США не признают организованного на русской земле польского правительства и будут продолжать поддерживать кабинет Сикорского. О том, что такие попытки предпринимались в СССР, свидетельствует письмо председателя Союза польских патриотов (СПП) В. Василевской, направленное И.В. Сталину 9 ноября 1943 г., относительно состава Национального Комитета Свободной Польши – прообраза будущего просоветского правительства.

Чтобы сгладить негативное впечатление от разрыва отношений с одним из активных участников антигитлеровской коалиции, И.В. Сталин 4 мая ответил положительно на вопрос корреспондента г. «Нью-Йорк таймс» и «Таймс» Р. Паркера, желает ли правительство СССР видеть сильную и независимую Польшу после поражения гитлеровской Германии. Отвечая на второй вопрос: на каких основах должны базироваться отношения между двумя странами после войны, советский лидер сказал: «На основе прочных добрососедских отношений и взаимного уважения или, если этого пожелает польский народ, на основе союза по взаимной помощи против немцев как главных врагов Советского Союза и Польши».

6 мая было опубликовано пространное заявление А.Я. Вышинского представителям англо-американской печати в Москве относительно советско-польских отношений. В нем зам. наркома иностранных дел остановился на проблеме формирования на территории СССР польских воинских частей. Он коснулся темы помощи польским семьям, эвакуированным на восток (в действительности депортированным в 1940—1941 гг. органами НКВД), а также осветил вопрос о разведывательной деятельности польских представительств на территории СССР. Вышинский утверждал, что «советское правительство сделало все необходимое» для «объединения усилий советского и польского народов в совместной борьбе против гитлеровских разбойников и оккупантов». Правительство же Сикорского, по его словам, пошло по другому пути, не захотело направить свои дивизии на советско-германский фронт, уклонилось от принятых на себя обязательств. Заместитель наркома напомнил, что польскому посольству было позволено создать по всей стране широкую сеть своих представительств, доверенных лиц, благотворительных учреждений для оказания помощи полякам. Он обвинил сотрудников посольства и польских представительств во враждебной СССР разведывательной деятельности, напомнил о высылке из СССР главы военной миссии генерала Воликовского, первых секретарей посольства Арлета и Заленского, вторых секретарей Груя и Глоговского и т. д. Именно этой деятельностью Вышинский объяснял решение советских властей о ликвидации института польских представительств как не оправдавшего себя.

В этот же день, 6 мая, было принято постановление Государственного Комитета Обороны (ГКО) о формировании на территории СССР польской стрелковой дивизии, 10 августа – о польском корпусе, командиром которых назначался 3. Берлинг.

В мае 1943 г., в преддверии Вашингтонской конференции, на которой Ф. Рузвельт и У. Черчилль должны были решать вопрос об открытии второго фронта, И.В. Сталин, стремясь сгладить негативную реакцию на разрыв отношений с польским правительством, пошел на беспрецедентный шаг – роспуск Коминтерна.[289]289
  Расстрел, с. 421—428.


[Закрыть]

Над этим текстом трудились: Н.С. Лебедева, Н.А. Петросова, Б. Вощинский, В. Матерский, Э. Росовска, под управлением редакционной коллегии: с российской стороны – В.П. Козлов (председатель), В.К. Волков, В.А. Золотарев, Н.С. Лебедева (ответственный составитель), Я.Ф. Погоний, А.О. Чубарьян; с польской стороны – Д. Наленч (председатель), Б. Вощинский, Б. Лоек, Ч. Мадайчик, В. Матерский, А. Пшевожник, С. Снежко, М. Тарчинский, Е. Тухольский.