Текст книги "Артания"

Придон ускорил шаг, провалился по грудь. Отсюда бледные волны тумана казались такими плотными, что он видел только сгущения, плавающие комки, а сама плита в разрывах тумана появлялась то с одной стороны, то с другой.

Сцепив зубы, он двигался по памяти, еще дважды провалился по шею, наконец ноги уперлись в твердое. Олекса протянул руку, помог взобраться обоим.

Некоторое время молча выливали воду из сапог, с отвращением сбрасывали болотные листья, плети гадких растений, что в самом деле пускали корешки и пробовали дырявить кожу.

Придон не успел увидеть, что именно рухнуло на то место, где только что стоял Тур. Сам Тур с воплем полетел вверх тормашками в грязь, Олекса отпрыгнул и вслепую ударил топором.

Придон увидел массивную тушу, угольно-черную, но без блеска, пахнуло животным теплом, в следующий миг прозвенел отчаянный вопль Тура:

– Вниз!.. Всем вниз!

Придон бросился ничком и обхватил руками камень. Яркая вспышка обожгла глаза. Страшно закричал огромный зверь. Свет был ослепительным, а когда погас, Придон видел только пурпурно-красное зарево с толстыми размытыми жилками внутри век.

И все же он успел увидеть, как черная туша, изрезанная дымящимися полосами, сорвалась с края плиты. Плюхнуло, будто в топь обрушилась скала. Наступила мертвая тишина, будто неведомый зверь сразу ушел на дно и затаился.

Придон сказал дрожащим голосом:

– Пожалуй, если оно не утащило с собой Тура…

– Зачем ему Тур? – возразил Олекса. – Тура никакой зверь есть не станет, у него мясо ядовитое! К тому же я его если не убил, то серьезно ранил!

– Тура?

– Да кто их разберет в тумане…

– Вот оно и взяло с собой Тура, чтоб зализывал ему раны…

– Или не только раны…

Тур взобрался на плиту сам, оттолкнув руку Олексы. Весь перемазанный с головы до ног, сам как болотное чудище, он горстями снимал с себя вонючий ил, грязь, срывал с головы и плеч гибкие стебли болотной травы.

– Я вам это припомню, – пригрозил он. – И мясо невкусное, и все другое…

С головы до ног в липкой зловонной грязи, выкарабкались на берег почти ползком. За каждым волочились присосавшиеся стебли болотной травы. Тур так и вовсе выволок за собой чуть ли не подводное дерево, долго срывал его липучие ветви. На ногах остались красные пятна, кое-где корешки отрывал с кожей, там выступала сукровица, и туда сразу начали липнуть большие сине-зеленые мухи.

– Что это было? – спросил Придон.

– Колдун! – ответил Олекса уверенно.

– Какой колдун? – не поверил Придон. – Я сам видел зверя… только не понял какого.

– Тогда то был зверь-колдун! – огрызнулся Олекса.

– Зверь-колдун?

– А почему нет?.. Люди могут, а звери нет?.. Тур ударил его топором, а зверь в ответ шарахнул огнем. Почти как дракон. Только не сжег, а старался ослепить.

Тур звучно охлопал себя с головы до ног, ладони по голой груди шлепали как весла по воде, огляделся, буркнул:

– А что, колдун не может перекинуться зверем?

Олекса оглядел его с головы до ног, кивнул.

– Может. Если даже не колдун, и то перекидывается.

Черный край плиты глубоко вломился в заросли странных растений. Обычно на болоте, как и по берегам, множество сочной жирной травы, но здесь торчат высокие шесты, словно выкованные из бронзы. Придон с нехорошим холодком вдоль спинного хребта видел металлический блеск на этих растениях, что ни деревья, ни кусты, ни даже трава.

– А прохода не видать, – прорычал Тур. – Значит, будет!

Он слез, по-хозяйски вломился… и тут же завис, словно ударился о решетку. Шесты не поддались, даже не качнулись, а он сразу изорвал штаны, поцарапал до крови руки и плечи.

– Это не камыш, – определил Олекса. – Не камыш.

– А что? – спросил Придон.

– А если и камыш, – продолжал Олекса, – то зачарованный. Кто-то велел стать болотным сторожем.

Придон вытащил топор.

– Но мы должны пройти.

Он врубился рядом с Туром. И тут же порезался до крови листьями. С шестов, что поднялись уже выше их роста, свисали плети с гроздьями, похожими на металлические шары. Изорвали одежду, пока сумели на несколько шагов протиснуться, вернее, прорубиться в глубь этих молчаливых, но непреклонных сторожей.

Олекса предложил перевести дух и все же поискать выход, некоторое время в самом деле добросовестно высматривали, наконец Тур потерял терпение и, озлившись, вломился, как бешеный тур, в это дикое переплетение растений из металла и ползающих трав. Олекса и Придон смотрели с брезгливым сожалением, Тур явно выдохся, раз уж ринулся сломя голову, сейчас свалится и запросит отдыха…

…но несокрушимая с первых попыток стена поддалась яростному натиску. Металлические растения внутри оказались обычными полыми трубочками, из них вытекал такой же сок, так же хрустели под ногами. А Тур, рубя огромным топором направо и налево, рубил стену, орал, ревел, ругался, сыпал проклятиями. Одежда на нем превратилась в клочья, тело окрасилось кровью, но вдруг стена поредела. Последние растения со звоном переломились под лезвием уже зазубренного топора, впереди открылся проход!

Но какой проход… странный проход. Справа и слева поднимаются черные, как ночь, каменные стены-плиты. А между ними проход, можно вшестером на конях. Земля серая, похоже, сухая.

Придон жадно смотрел в эту узкую щель между двумя черными блестящими, как зеркало, плитами. Нет болота, нет! Сухо, жарко, серая земля – и совершенно нет этих растений.

Тур, тяжело отдуваясь, захохотал:

– Так вот о каком проходе говорил селянин!.. А болото и эта травка – ерунда.

Придон содрогнулся всем телом, представив, что ломились бы через болото чуть левее или правее. Хорошо, что приняли совет, все-таки приняли.

Черные плиты удлинились, вершины все еще в тумане, но теперь видно, что не плиты, а две стены, а они трое – в узком то ли проходе, то ли проломе, земля темная, потрескавшаяся от неведомого жара.

Стены из черного камня, Придон такой видел только однажды: волхв показывал блестящий камень, который горит жарким пламенем, если положить на раскаленные угли. Но теперь с обеих сторон эти страшные гладкие скалы, словно в горном массиве прорубили проход двумя-тремя ударами исполинского топор.

Он вздрагивал, сердце стучало часто и боязливо. Грязно-серый туман впереди отодвигается так неохотно, так медленно, что не успеешь ни изготовиться, ни отпрыгнуть, ни убежать… Стены то сужаются, совсем жутко, перехватывает дыхание, словно скалы давят на грудь, то расходятся самую малость. Дно ущелья усыпано камнями, покрыто слоем пепла, странно перекошенное, темное, в трещинах.

– Ну что? – спросил он не своим голосом. – Вперед? Готовы?

– Готовы, – ответил Тур. – Жизнь – тяжелая штука. Но, к счастью, короткая!

Он двинулся вперед, топор в руке, левая рука со щитом впереди, словно уже отражает удар чужого оружия или принимает прыжок дикого зверя.

За ним поднималось облачко пепла, весь стал серым, как степной призрак. Придон с упавшим сердцем обратил внимание, что за Туром нет следов. Олекса пошел шагах в пяти слева, ладонь мерно колышется вблизи рукояти топора. Он, как и Тур, с тревогой посматривал на узкую щель пурпурного, словно закатного неба. Тучи несутся, как стадо разъяренных быков, как кипящая лава, вниз падает волна жара. Туман постепенно рассеялся, вершины гор искрятся, словно брошенные в костер наконечники копий.

Тур зашиб ногу о камень, ругнулся зло, остервенело. Придон увидел безумные глаза, бледное лицо, по которому скользили красные блики от бешено проносящихся туч.

– Это уже не Артания, – сказал Тур зло.

– Артания, – ответил Придон.

– Уверен?

– Где мы, там и Артания.

Черные скалы раздвинулись, отступили, покорно остались позади. Все трое вышли на простор, от тумана ни следа, а степь впереди пугающе пустынна, ни единого деревца, только редкая бурая трава, чахлая, покрытая пылью, с уродливыми листьями, что прижались к земле.

Олекса, самый зоркий, вскрикнул:

– Смотрите!.. Неужели не видите?

Далеко впереди блеснула золотая искорка. Она росла, превратилась в крохотную фигурку желтого коня с человеком на спине. В их сторону и чуть наискось неслась на оранжевом коне женщина с развевающимися волосами. С неба падал страшный красный свет, жутко сверкнула ослепительная молния, женщина повернула голову в их сторону, и у Придона навсегда останется в памяти эта жуткая картина: красивая молодая женщина на бешено скачущем коне, сам конь храпит, пасть разинута в боевом реве, словно это не конь, а дикий зверь, женщина со злобно оскаленным лицом, в одной руке изогнутый меч, блеск лезвия достиг глаз Придона…

Ему даже показалось, что конский хвост, истончаясь, заканчивается змеей с разинутой пастью, но конь и всадница исчезли, только перед глазами все еще стояла эта жутковатая картина.

– Кто это? – спросил он. – Как могут жить в этом… страхе?

Олекса пожал плечами:

– Вряд ли даже волхвы могут сказать. Никто здесь не бывал. Никто не заходил так далеко. Мы первые!.. Когда-нибудь, если останемся живы…

Тур буркнул:

– Ну вот, завел свою песню… Конечно, останемся! А других уроем.

Вдали показались двое всадников. Они неслись, почти сливаясь с низкими облаками. Что-то странное почудилось Придону, но, когда всадники повернули в их сторону, явно заметив чужаков, Тур прорычал зло:

– Черт… До чего же не люблю кентавров!

– Особенно в открытом поле, – сказал Олекса хмуро. – Смотри, вот тот, что слева, явно сын вождя! На лбу красный камень горит в обруче.

– Камня не вижу, – огрызнулся Тур, – как и самого обруча. Зато слышу, как от него несет вчерашней брагой!

Придон молча взял топор в обе ладони. Топорище Олекса обстругал для него гладкое, даже чересчур гладкое, такое будет скользить, когда покроется кровью, но сейчас хорошо уже тем, что оно есть, а сам топор острее бритвы… Пусть братья бахвалятся, а вот ему, Придону, не дано ни острое зрение, ни острый нюх, а только гордое имя сына Осеннего Ветра и внука Громоверта, которые нельзя опозорить.

– Итания, – прошептал он. – Если умру, то последний вздох – о тебе… Если выживу – все о тебе… Я люблю тебя, Итания!

В небе одобрительно громыхнуло. Сухая земля гремела под твердыми как камень копытами. Кентавры неслись стремительно, Придон изготовился к бою, но в теле появилась предательская слабость. Пеший всегда жертва для всадника, а кентавр в сто раз опаснее – он не управляет конем, он сам же и конь – бьет копытами, сшибает грудью, в то время как могучие руки с высоты вбивают тебя в землю по ноздри.

Кентавры резко и красиво остановились в полуразвороте. Копыта пропахали сухую твердую землю, словно это мягкая почва. Придон с содроганием посматривал на толстые мускулистые ноги, широкие копыта. Конские тела кентавров крупнее, чем у скаковых коней, а человеческие тела не уступают торсу Аснерда, разве что нет складок жира, как на теле воеводы, здесь все сухо, прокалено жаром и зноем, выжжено сухим горячим ветром.

Оба кентавра держали в руках по массивной дубине. Один под взглядом Придона закинул дубину на плечо, у Придона пробежала по спине дрожь при виде груды мышц, что обнажились при этом движении.

Передний кентавр грянул сильным грубым голосом:

– Что за букашки вторглись в наши земли?

Трое молчали, Придон уловил на себе взгляды Олексы и Тура, вспомнил, что он старший, эти двое лишь в помощь, откашлялся и сказал как можно более мирно:

– Мы просто идем через этот край. Мы не собираемся здесь пастись или искать молодых кобылиц.

Кентавр прогремел тем же зычным грубым голосом, вполне человеческим, но в котором слышалось ржание большого сильного жеребца:

– Вы… все умрете!

– Мы это знаем, – ответил Придон. – Все смертны.

– Вы умрете сейчас!

– Возможно, – ответил Придон. – Но, возможно, и нет.

Кентавр мощно бил в землю копытом. Целые пласты выламывались, будто по земле били тяжелым молотом с острым, как у боевого топора, краем. Грудь кентавра была широка, шире человеческой, а руки – толщиной с бедро человека.

– Мы можем убить вас сейчас, – заявил кентавр свирепо. – Но тогда нас убьет вождь, что не дали убить ему.

Разом повернулись, словно связанные одной веревкой, взвилась пыль. В Придона полетел выброшенный копытами ком сухой земли. Кентавры унеслись, быстро превращаясь в золотые точки, пыль поднялась за копытами, укрыла обоих.

Тур озабоченно осматривался. Олекса сбросил мешок и торопливо доставал лук, мотки тетивы.

– Если бы добежать во-о-о-он до тех камней, – проговорил Тур, – у нас был бы шанс…

Олекса бросил ему под ноги моток.

– Держи! А то у тебя всегда гнилье.

– У меня гнилье? – обиделся Тур.

Придон напряженно всматривался в линию горизонта. На миг мелькнула безумная мысль, что кентавры не вернутся, что для них три жалких человечка, однако появилось облачко пыли, начало приближаться, расти…

Глава 17

Олекса и Тур встали справа и слева с луками с руках. Топоры поставили рукоятями кверху у ног, прислонив к мешкам, чтобы успеть выронить луки и тут же ухватиться за шероховатые надежные рукояти прославленного артанского оружия.

Сердце Придона стучало часто и сильно. Кровь горячими волнами ходила по телу, вздувая мышцы. Итания, сказал он мысленно. Итания… Я люблю тебя. Я безумно люблю тебя. Я здесь, но сердце мое все равно с тобой. На привале или в жаркой схватке – я все равно с тобой…

Рядом Олекса сказал торопливо:

– Бьем в вождя!.. Видишь?

– Давно! – ответил Тур с другого бока.

Разом свистнули две стрелы. Руки героев замелькали, Придон не успевал хватать глазом, с какой скоростью накладывали стрелы, натягивали тетивы и отпускали: справа и слева неумолчный грозный звон, зловещий свист, а спереди грохот скачущего табуна.

Из пыли выметнулись кентавры. Придон крепче сжал топорище и шагнул вперед. Стрелы с жутким посвистом, не заглушаемым грозным топотом, проносились мимо, а впереди кентавры на полном скаку роняли дубины, хватались кто за грудь, кто за шею.

У одного на глазах Придона подломились передние ноги на полном скаку. Он грохнулся оземь, его перевернуло трижды, а сверху, не успев свернуть или перепрыгнуть, падали, ломая ноги, новые грузные чудища.

Стрелы свистели, как холодный зимний ветер. Кентавры роняли дубины, падали, но задние успевали свернуть, неслись огромные, страшные, озверелые, уже поднимая дубины, готовые разить со всего размаха сверху…

Олекса торопливо выпустил еще три стрелы, выронил лук и в одно движение подхватил топор. Еще два кентавра справа грянулись оземь, их пытались перепрыгнуть, но упавшие неистово били копытами по воздуху, и новые жертвы ударились о землю, ломая передние ноги.

Тур с топором в руках метнулся вперед. Олекса точно так же бросился чуть левее, и только тогда Придон понял, что кентавры вынужденно остановились, не в состоянии прыгать через павших.

– Руби! – закричал он во весь голос. – Артания!

Олекса и Тур рубились молча. Их страшные топоры оставляли на телах кентавров длинные раны, щиты звенели, принимая удары дубин. Придон прыгнул вперед, сильный удар копытом в бок едва не сшиб с ног, но кентавр умирал, лягался вслепую, и Придон ринулся на тех, кто пробирался между павших к Олексе и Туру.

Кентавр страшен натиском, ни один всадник не выдержит ужасающего удара, кентавр на треть тяжелее коня со всадником, но кентавр, что стоит или топчется на месте, теряет половину преимущества!

Придон принимал на щит удары, рубил, отпрыгивал, по нему били, как по свае, стараясь вогнать в землю, от грохота и лязга звенело в ушах, затем щит разлетелся в щепки, кентавры закричали люто и насели с трех сторон.

Он тоже закричал, завизжал, бросился навстречу. Сшиблись так, что дрогнула земля. Он рубил, удары сыпались на него, как сосновые шишки в бурю, ноги оскальзывались по внутренностям, теплые струи крови хлестали в лицо, одежда стала липкой. От него шел красный пар, а мир заполнился храпящими телами, которые надо повергать наземь, вбивать в землю, расплющивать…

Потом топор начал все чаще разрезать воздух, не встречая сопротивления. Он тряхнул головой, красная пелена превратилась в розовую. Одной рукой вытер кровь с лица.

Все пространство на сотни шагов во все стороны заполнено конскими телами. Кое-где копыта все еще лягают воздух. Кровь покрыла землю, скапливалась в ямках, и, когда Придон оступался, красная жижа поднималась выше щиколотки.

В руке его не топор, а дубина кентавра. Огромная, из комля молодого ясеня, с обугленными для крепости шипами корней. Далеко-далеко удалялись два расходящихся облачка пыли: уцелевшие кентавры спасают шкуры.

Он оглянулся. Покрытое красным чудище поднимало другое чудище, залитое липкой кровью, с торчащими во все стороны слипшимися волосами. Чудище с трудом разогнулось, оперлось на топор, Придон признал Олексу.

Тур оглянулся, глаза удивленно расширились. Он тоже был залит кровью, волосы торчат, как иглы рассерженного ежа.

– Придон!.. Ну, слава богам!

– Да цел я, цел, – проговорил Придон торопливо. Он сам чувствовал, что голос стал сиплым, словно долго кричал на морозе против ветра. – Как вы оба?

– Да что цел, – ответил Тур. – Как ты хоть не погнался следом!.. Такое орал…

Он оставил Олексу, сделал шаг навстречу, скривился, едва не упал. Одной рукой инстинктивно ухватился за больное место, из-под пальцев выступила кровь. Другой рукой оперся на топор, сохраняя равновесие. Тонкая красная струйка стекала с правой стороны головы, огибала ухо и текла по шее.

Олекса тоже подошел, он хромал и кривился сильнее Тура, тоже опирался на топор. Лицо точно так же, если не сильнее, залито кровью. Свободной рукой то и дело смахивал кровь с бровей, но глаза уставились на Придона с великим удивлением.

– Ты цел?

Придон пытался ответить, но голос куда-то убежал вовсе, губы беззвучно шлепали одна о другую, наконец из перехваченного горла выполз придушенный писк:

– Да вроде бы…

Тур снова смахнул кровь, та широкой струйкой старалась залить глазную впадину.

– Точно?

– Ну, думаю…

– Проверь, – посоветовал Тур. – А то в горячке замечаешь поздно…

Придон оглядел себя, даже ощупал. Штаны стали гадостно теплыми и мокрыми, липли к телу, но это была всего лишь чужая кровь. Руки ныли, а ноги мелко дрожали. Во всем теле чувствовалась медленно уходящая, будто влага из мокрой тряпки на солнце, сила. Неведомая сила.

– Точно, – ответил он. Сам удивился, даже ощутил некоторое беспокойство, вспомнил, как по нему били, как топтали, сбивали с ног, прежде чем он ощутил в себе ту ярость, то бешенство, когда уже ничего не помнил. – Цел я, цел!

Тур сел на брюхо ближайшего кентавра, тот слабо дернул копытом в предсмертной судороге. Из развороченной страшным ударом груди вывалились красные пузыри легких, с шипением пыталось протиснуться синевато-оранжевое, склизкое, лезло Туру под подошвы, но тот лишь отодвинул ногу и хладнокровно перевязывал раненую голень.

Олекса ходил среди павших, добивал, осматривал их мешки. Вернулся разочарованный, в руках мешок и дубина, в которую вставлены дивной красоты изумруды.

– Вожака завалили первым, – сообщил он. – Тур, дай ножик.

– Зачем?

– Выковырну эти камешки.

– Половина моих, – предупредил Тур.

– За половину я и своим выковыряю, – ответил Олекса.

Он сел на лоснящийся здоровьем круп молодого кентавра, могучее тело еще не верило, что пришла гибель, кожа человеколошади подергивалась, сгоняя невидимых мух. Олекса вытащил нож, взгляд отыскал Придона, тот ощутил себя очень неуютно под прямым взглядом старшего сына Аснерда.

– Мы их побили, – сказал он, – или мы их разметали?

Тур сказал, морщась:

– Разметали. Как ветер солому!

– Разметали, – согласился Олекса. – И кое-что узнали при этом. Довольно важное.

Он умолк, с кряхтением поддел кончиком ножа камешек. Тот заскрипел, покидая гнездо, внезапно подскочил, блеснул в солнечном луче дивными зелеными искрами и, описав короткую дугу, шлепнулся в темно-красную кровь. Олекса выругался, камешек погрузился так, что торчит самая верхняя грань, а когда Тур шелохнул ногой, густая волна жидкости накрыла его камешек с верхом.

Олекса, сопя, начал добывать другой изумруд. Тур спросил с интересом:

– И что же мы узнали?

– А ты не заметил? – спросил Олекса. – Черт, как же он их позабивал глубоко… Ты не заметил, что тот, кого мы должны охранять, перебил две трети этих безрогих коз? А мы разве что треть, и то вдвоем. Да и то нас так истоптали и излупили, что теперь во мне ни одной… до чего же туго сидит… ни одной целой косточки!

Тур поддержал с немалым уважением:

– Священная ярость!..

Придон сказал, вздрогнув:

– Да что вы, в самом деле…

Воины, на которых в бою сходит священная ярость, это герои, силы их удесятеряются, а раны заживают если не мгновенно, то очень быстро. Придон достаточно наслушался о них долгими вечерами у костра, чтобы знать твердо: ему недоступна эта ярость бойца, которая делает человека равным богам. Да и не хочется быть человеком, которого чтят, но побаиваются, ведь может взъяриться из-за простой обиды на пиру, а не только в боях за родную землю.

– Но как же тогда ты их побил? – спросил Олекса. – Ах, черт…

Второй камешек заскрипел, вылетел из ямки и, описав почти такую же дугу, с размаху плюхнулся в ту же кровавую лужу. Кровь уже пошла темно-коричневыми сгустками, изумруд сразу покрылся неопрятными комками, похожими на гнойные волдыри.

Олекса поколебался, а его нож уже нацелился ковырять третий самоцвет.

– Да подбери, – посоветовал Тур. – Только и делов, что о штаны потереть. Сам бы взял, да спина что-то хрустит и не гнется.

– До трех раз, – ответил Олекса, – тогда уж подберу все сразу. Так как ты их побил, Придон?

Придон ответил жалким голосом:

– Мне просто повезло, я ж говорю.

Олекса кивнул:

– Верю-верю. Просто повезло. Как иначе можно схватить их вожака за копыто и, размахивая им над головой, как дохлой змеей, валить остальных?

Тур хрюкнул, похлопал конский круп, на котором сидел, добавил:

– Да это просто везение. Особенно когда вывернул из земли вот тот камешек… размером с упитанного быка, и зашвырнул в самую середину этого табуна.

Придон пугливо пробежал взглядом по страшному полю. Среди трупов в самом деле заметен валун. И рядом – расплющенные, раздавленные, переломанные. Земля там в глубоких круглых выемках, где падал, подпрыгивал и снова падал валун… и еще странные ямки, словно глубокие следы от человеческих ног, будто там стоял человек, весивший целую гору.

– Это тоже был я? – спросил он со страхом. – Я ничего не помню!

– Еще бы, – буркнул Олекса. Острие ножа поддело наконец камешек, Придон видел, как полоска стали изогнулась, Олекса тоже видел, но обе руки заняты, слегка скрипнуло, изумруд взлетел намного выше остальных, в верхней точке дуги в высоте блеснул огромным снопом великолепных дивных искр.

Олекса ругнулся, привстал, охнул и сел с гримасой страдания.

– Куда он улетел? Кто заметил?

– Мне блеснуло в глаза, – сказал Придон виновато.

– Вроде вон туда, – указал Тур. – Во-о-он за те трупы!.. Или нет, скорее всего вон туда.

Он указал в противоположную сторону. Олекса спросил подозрительно:

– Уверен?

– Нет, – честно признался Тур. – Но зато уверен, что наш Придон колдовал.

Олекса насторожился.

– Колдовал?

– Да, он вопил что-то… Какое-то заклятие. И как раз тогда, когда от него отскакивали дубины. Честно, думаю, на его голове орехи можно колоть! Сам видел, ему хоть бы что: озверел, прет, как лось по весне, глаза налились кровью, ревет как бык, хватает все и либо рвет, либо ломает…

Они перешучивались, но Придон ловил на себе очень серьезные взгляды. Да и сам он ежился, по телу все еще дрожь, словно из плоти выпаривается холод. В самом ли деле так дрался, он ли выворотил этот громадный валун, такой немыслимо поднять и десятку сильных мужчин?..

Но он помнил, что выкрикнул ее имя! И после того все полыхнуло перед глазами, он видел только ее лицо, ее звездные глаза с высоко вздернутыми бровями, длинный лес загнутых ресниц!

Передохнуть и зализать раны мудро решили в сторонке от трупов. Тур, поколебавшись, кем считать кентавров: людьми или конями, решил вопрос по-своему. Молодые – еще кони, а старые – это уже люди. Потому среди убитых выбрал самого молодого и сочного, вырезал наиболее лакомые части, выдрал еще горячую печень, принес с торжеством. Олекса поспешно примостил на раскаленных углях плоские камни, Тур разложил сверху кровоточащие куски.

Придону мучительно хотелось есть, он нанизал на прутики ломтики мяса, держал над жаром, а в животе голодно урчало. Тур, глядя на него, тоже насадил на два прутика: себе и Олексе. У Олексы разболелась правая рука, в бою не замечал, а теперь скрипел зубами, лицо стало землистого цвета, в глазах от боли позеленело.

Тур осмотрел его плечо, озабоченно присвистнул. Сплошной кровоподтек, со стороны спины распухло так, что рука уже не рука, а свисающее из плеча измочаленное бревно. Правда, ноги целы, в то время как он, Тур, подобно воробью, скачет на одной ноге: коленная чашечка распухла подобно плечу Олексы.

Хмурый Олекса потихоньку мял плечо, кривился. Тур на одной ноге попрыгал к костру, бросил в пламя ветки. Не удержался, повалился на спину, дико захохотал над собственной неловкостью.

Придон кивнул в его сторону Олексе.

– Смотри, Тур никогда не теряет веселья!

Олекса вздохнул:

– Если жизнь берет за горло – поневоле покажешь ей язык.

Спали чутко, слышали крики ворон, злобное карканье. Придон проснулся первым, передернуло: на трупах кентавров пируют огромные уродливые птицы, похожие на орлов, только с голыми, как обглоданные кости, головами и облезлыми ногами.

Вороны топтались по головам кентавров, с наслаждением долбили крепкими клювами черепа. Выклевав глаза, дальше с треском и хлопаньем крыльев добывали сладкий мозг. Придона передернуло: брюхо ближайшего кентавра шевелится, в нем нечто перемещается, выпуклость появляется то в одном месте, то в другом…

Из распоротого живота выбрался, пятясь задом, перемазанный кровью и слизью зверек, лапы тряслись от напряжения, за собой тащил толстую, покрытую жиром кишку. Придон перевел дыхание, невесть что почудилось, вон их сколько шныряет, копаются в трупах, выгрызают печень, лакомые кишки, дерутся за языки.

От толстого слоя пепла шло сухое бодрящее тепло. Он смахнул серое одеяло золы, багровые угли засветились от резкого движения воздуха. Несколько тонких веточек, сверху крупные сучья, и не успел опуститься на четвереньки и раздуть огонь, как мелкие быстрые язычки выплеснулись из угольков, начали торопливо облизывать красными щенячьими языками веточки.

Застонал Олекса, раскрыл затуманенные сном глаза. Лицо за ночь осунулось, глаза ввалились.

– Что там? – спросил он хриплым измученным голосом. – А, это амнуэли…

– Что за звери? – спросил Придон.

– Мелочь, но зубы ядовиты. Падальщики…

Придон подал ему на прутике поджаренный ломтик мяса. Еще с десяток торчало вокруг костра, медленно темнея под волнами сухого жара. Олекса начал есть вяло, потом разохотился, пошел поглощать так, что треск за ушами стал похож на грохот камнепада. Спохватившись, толкнул Тура. Тот испуганно открыл сонные глаза, Олекса сунул ему под нос прут с горячим дымящимся мясом.

– Что это? – прохрипел Тур сонным голосом.

– А ты не догадываешься? – удивился Олекса.

Тур взял прут, огрызнулся:

– Кто способен разбудить спящего – способен на любую подлость.

Придон потихоньку грыз твердое пережаренное мясо, с испугом прислушивался к себе. Вроде бы все тот же, если не считать, что в схватке с кентаврами он… выказал себя сильнее, чем Олекса и Тур, едва ли не самые сильные в артанском войске. К тому же если и получил раны, то зажили раньше, чем заметил.

Олекса и Тур, отдохнув за ночь, посматривают испытующе. От старого долунного мира остались не только редкие волшебные вещи, но и люди иногда… рождались не совсем обычными. Необычными для этого мира, но, возможно, обычными для тех ушедших времен. Придон сам видел, как однажды при переправе Вяземайт сильно поранил руку. Ругаясь, он опустил ее в воду, и, когда добрались до берега, на месте раны остался только крохотный белый шрамик.

Все слыхали о неуязвимом Хогаисе, у которого не было тени, и о смелом Миндии, у которого было сразу две тени, но сам Миндия вскрикивал от боли, лишь когда попадали в его левую тень… Шла слава о силаче Филине, который никогда не спал и всегда вызывался в ночной дозор, ибо мог слышать, как за три конских перехода разбойники сговариваются шепотом. А немереной силы богатырь Медведко, который однажды подхватил падающую башню и снова поставил на место, но которого можно сшибить с ног простым свистом?

Так и он, Придон, не обладает ли странной мощью, что за гранью человека, как уже известно о его старшем брате Скилле и его младшем – Ютлане?

– Никакой мощи, – прошептал он, едва шевеля губами. – Это все Итания… Я не мог умереть, не увидев ее!.. И потому силы оттуда… Ну, оттуда, вот и все. Да я был в отчаянии… и в бешенстве тоже. Потом уже в ярости. Но это был уже не я, а неизвестный мне человек, которого моя любовь исторгла из меня… из глубин моей души!

Он чувствовал, что оправдывается, ищет объяснения, будто какой-то куяв, а не отважный артанин, что принимает жизнь такой, какая есть.

Тур прожевал мясо, руки встряхнули баклажку.

– Эх, маловато… А край здесь, как вижу, жаркий… Много воды не пить, иначе вся вода выступит у вас на спине в виде соли!

– Вода? – переспросил Олекса озадаченно. – Ах да… это же Тур!

– Воду будем беречь, – сказал Придон. – Вы сможете идти? Или подождем еще сутки?

Тур обвел рукой поле с трупами кентавров.

– Здесь нам надолго хватит… Но я уж лучше хоть на четвереньках, но вперед, а то в гиену превращусь. Говорят, такие случаи бывали.

Олекса сказал усталым голосом:

– Лучше медленно, но вперед. Давай, Придон, теперь ты впереди! Ты здоровый, как валун.

– И тебя не жалко, – добавил Тур жизнерадостно и захохотал.

– Злые вы, – сказал Придон укоризненно.

На землю падал красноватый свет от странно багрового неба. Лохматые тучи двигались быстро, в них глухо громыхало, скрежетало, часто блистали искры. Не молнии, а короткие искры, словно некто невидимый за тучами высекал огонь.

Буро-зеленая степь медленно отступала, будто по небу ползла черная-пречерная туча и волокла по земле густую тень. Потом он понял, что это не просто тень, а зеленая трава исчезает, серая тень… нет, не тень, а серая масса движется в их сторону непрерывно, страшно, пугающе.

Олекса поспешно взобрался на высокий камень, хотя до надвигающегося потока еще два полета стрелы. Тур всмотрелся, вскрикнул:

– Да что же это?.. Никогда не ходили стаями…

– Что там? – спросил Придон быстро.

– Полевые мыши… Весна была ранняя, их вывелось много, но не настолько, чтобы вот так, толпой, словно куявы на ярмарку…

Его лицо разом потемнело, Придон еще не понял, что случилось с Туром, ведь потемнели и плечи, грудь, руки, все вокруг потемнело, будто в самом деле небо закрыла плотная-преплотная туча, сейчас грянет гром и разразится невиданная гроза…