Текст книги "Артания"

Глава 15

Придон ощутил, что его губы шевелятся не то в ритм скачки, не то в унисон с ветром… Нет, это не губы шевелятся, а слова выталкиваются, выстреливаются в особом ритме, где есть и конский бег, и встречный ветер, и запах трав, и сердца боль…

С губ слетали не столько слова, сколько лохматые обрывки слов, неясное бормотание. Он сам прислушался к себе, словно к другому человеку: не волхв ли пробудился в нем, ищет могучие заклятия? Слова такие же неразборчивые, горячечные, в них ритм, будто летит на огненном коне встречь урагану… нет, под ним уже не конь, а дикий тур, что норовит сбросить с хребта…

Бормотание стало громче. Он поразился настолько, что тот, внутренний Придон смутился и умолк, он же тоже воин, внутри воин, везде воин от макушки до кончиков ногтей ног, суровый и сильный воин, нещадный к врагам…

…но этот нещадный только что бормотал не заклятия… нет, все-таки заклятия, но особые заклятия, которыми не горы рушат, а пытаются пробить каменную скорлупу вокруг сердца другого человека.

Он затих, ехал медленно, вслушивался в себя. Очень робко тот Придон, что внутри, снова заговорил, тихо и нежно. Губы задвигались, Придон с удивлением ощутил, как с них начали слетать слова, разрозненные, скомканные, но горячие, словно капли раскаленного металла, падающие с молота кузнеца.

– Что же это со мной? – прошептал он в страхе. – Я становлюсь безумным… Когда с синего неба солнечный свет – я думаю о тебе, любимая, и когда тучи и дождь – я тоже думаю о тебе! Когда ночь, когда звезды от края до края, я думаю о тебе, моя любимая! И когда утренняя заря улыбается миру, я думаю о тебе, любимая! И в жаркий день, и в холодную ночь, и в дороге, и за столом – только о тебе я думаю. Если вижу, как по небу плывут белокрылые птицы, я думаю о тебе, и когда низко над землей проносятся черные стрижи, мои мысли тоже о тебе… Почему так? Что за безумие?

По земле проплыла размытая тень. Он инстинктивно вскинул голову. В далеком синем небе неспешно плыл не то дракон, не то огромный рух, а то и Стратим-птица, от взмахов крыльев которой на море поднимается буря. Высокое перистое облачко скрыло на миг летящее существо, давая Придону оценить расстояние. По спине пробежали мурашки, орлы даже из-за облаков различают на земле самую мелкую мышь, а этот зверь наверняка заметил его, оценил… но все же, несмотря на запах сладкого человеческого мяса, решил не бросаться на существо, плечи которого блестят, как обкатанные морем валуны, а возле руки – острое копье и боевой топор.

Тур тоже взглянул на небо, губы его презрительно скривились.

– Привал!.. Кони устали.

– Мог бы и меня пожалеть, – буркнул Олекса. – Брат я тебе или не брат?

Тур подумал, почесал в затылке.

– Надо бы мамку спросить… Но, думаешь, правду скажет?

Придон расседлал коней, вода в ручейке обожгла кожу. Коней сперва поводил по кругу, пока остыли, а с ними напился еще раз.

Олекса и Тур уже жарили на углях мясо. Придон взял машинально, взгляд невольно обратился к небу, словно молился, но на самом деле высматривал дракона. Тот парил страшный и неподвижный, широко раскинув крылья, прикидывался неопасным коршуном.

Все же Придон ощутил, как вытянутые ноги напряглись, готовые метнуть тело вправо или влево, но чтобы руки могли бить, колоть и рвать врага на части. В груди гулко-гулко застучало сердце.

Одной рукой он все еще держал корку хлеба с горячим мясом, но другая рука стиснула древко копья. При всей своей мужской силе внезапно ощутилась беспомощность, ибо с таким зверем не сойдешься грудь в грудь. Дракон прихлопнет когтистой лапой, вобьет в землю, расплющит, а ты разве что сумеешь сковырнуть чешуйку с его брюха.

Тур со злостью ударил кулаком по земле. Под удар попался камень, Придон не поверил глазам, булыжник до половины погрузился в землю, сухую и прокаленную солнцем землю.

– Сволочи, – прорычал Тур. – Дикие!.. Ни черта!.. Это колдуны напускают.

Олекса тоже, держа мясо в обеих руках, неотрывно следил за улетающим чудовищем. В глазах горела холодная ненависть.

– Конечно, колдуны, – ответил он, однако, ровным голосом, в котором зажатой в кулак страсти было больше, чем в злом крике Тура. – А если и не колдуны, то все равно…

Придон встал, сел, снова встал, ибо сердце колотится, раскачивает тело, как бревно тарана раскачивает осадную башню от крыши до колес. Ярость и унижение странно смешивалось с завистью к тем, кто летает на таких страшных и великолепных зверях.

– Мы еще придем в эти горы, – вырвалось у него со страстью. – Мы размечем гнезда этих крылатых тварей!

О драконах Куявии ходило много страшных рассказов. Это была едва ли не главная причина ненависти к Куявии. Драконы редко покидают свои места, только крайний голод гонит их за границу гор. Хотя именно на равнинах драконы с легкостью хватают пасущихся коров, но в самой Артании еще древние герои выбили этих проклятых тварей. Последние гнезда драконов остались в неприступных горах, да и то на стороне Куявии. Говорят, что куявские чародеи приносят им в жертву самых молодых и красивых девственниц, и потому в Куявии не осталось красивых женщин, одни безобразные старухи, и вообще нет красивых людей… Потому, когда в степях Артании видят парящего дракона, все уверены, что это проклятые колдуны насылают этих крылатых ящериц, дабы показать свою мощь.

Он заметил, что даже всегда беспечный Тур грызет мясо без охоты, брови сдвинуты, глаза уставились в одну точку. Мысленно сын Аснерда уже предает огню эти гнезда, бросая в огонь колдунов и наездников. Сейчас ему подсунь вместо мяса щепку, съест и не заметит.

На тринадцатый день горы выросли настолько, что загораживали половину неба. Придон с трепетом смотрел на эти стены. Совершенно голые, цельные, почти без трещин, выглядели противоестественными, чужими, попавшими в благословенную Артанию, страну богов и героев, из какой-нибудь преподлейшей… даже не Куявии, а еще более подлой, чуждой и далекой от человека страны.

– След бога, – вырвалось у него непроизвольно.

Олекса взглянул внимательно, в глазах вопрос, потом кивнул.

– Похоже, – сказал он медленно. – Но какой должна быть ступня…

Примерно так же, ступая по размокшей глинистой земле, человек оставляет глубокие следы. Здесь по краям вмятины приподнимается вот такой же кольцевой барьер, окружающий след.

А Тур покрутил головой в великом удивлении:

– А где другой след?

– В другой стране, – ответил Олекса. Подумав, добавил: – Кто знает, может быть, наткнемся.

Тур буркнул:

– Если в Артании. А вдруг в Куявии… или вообще в дальней стране колдунов?.. Я не думаю… Эй, вон там у подножья, если не ошибаюсь, настоящие дома!.. Нам повезло, ребята. Нам здорово повезло!

Он гикнул, конь сорвался с места, Тур пригнулся к конской шее, ринулся как стрела, и сколько Олекса и Придон ни пытались догнать, Тур несся впереди, пока сам же не натянул повод.

Последнее зеленое пятно артанской Степи, понял Придон с холодком в сердце. Вообще-то уже сутки едут по сухой земле, даже не по земле, а по нечто выжженному, будто на той стороне гор солнце приходит в ярость и выжигает землю безжалостными лучами. Но главное, что теперь рассмотрел и Придон, это три домика, наполовину вкопанные в землю прямо в середине зеленого пятна.

– Там огороды, – сообщил остроглазый Олекса. – Скот… Куявы сюда забрались, что ли?.. Ага, вон гуси идут… Озера не видно, где же плавают?

Тур буркнул:

– А вдруг здесь гуси не плавают?

– Да? А что делают?

– Бегают, например.

Олекса оскорбился:

– Ты еще скажи, летают!

Придон молча пустил Луговика вперед. Тот понесся резво, впереди ровный спуск. Сзади загремели копыта, Тур и Олекса попытались настичь, но, когда Луговик чуял близкий отдых, его не смогла бы догнать и летящая стрела.

Лишь вблизи домов Придон вынужденно натянул поводья. Нельзя, чтобы жители сочли за нападение, только удача может спасти героя от удара копьем в бок из темного и тихого окна, но достоин презрения тот мужчина, который надеется на удачу или желает ее другим.

Луговик шел настороженно, прядал ушами. Что-то не нравилось, да и сам Придон невольно опустил ладонь на рукоять топора. В любом селе всегда первыми встречают собаки, потом ребятишки, и те и другие галдят, вопят, скачут. Потом выглядывают старухи, на них никто не зарится, мужчин выдает за крепкими заборами скрип натягиваемых луков, а молодые женщины не показываются очень долго.

Когда все трое подъехали к среднему дому, из темноты входа выступил человек, низко поклонился.

Придон сказал с неудовольствием:

– Ты чего так кланяешься? Артанин должен держаться гордо.

Селянин сказал кротко:

– Пустому мешку трудно держаться стоймя.

– Что-что?

– Бедность сбавляет гордость, – объяснил селянин.

Тур коротко хохотнул.

– Мудро сказано. Но почему бедность? Ты сюда убежал, как понимаю, чтобы не платить подати. Так что должен быть богатым, как тцар!.. Ладно, можешь не отвечать, а то придется признаться, что все пропиваешь… ха-ха!.. Скажи, здесь поблизости есть проход на ту сторону?

Селянин, ничуть не удивившись, снова поклонился так же низко.

– На конях – нет.

Придон нахмурился, Олекса и Тур заворчали. Наконец тот же Тур сказал с неудовольствием:

– Да понимаю, понимаю, что на конях через горы не полезешь… но все равно это противно! Ну прямо как…

Он запнулся, подыскивая слово, Олекса подсказал ехидно:

– Как люди.

– Как куявы, – огрызнулся Тур. – Или хуже того, славы. Ладно, что скажешь, Придон?

Придон посмотрел на заходящее солнце. Оно казалось зловещим, чересчур багровым, размытым, словно опускалось через плотный дым.

– Заночуем, – ответил он. – А утром пойдем через эти горы.

– Без коней? – спросил безнадежно Тур.

– Без коней, – ответил Придон тяжело.

Они расседлали верных четвероногих друзей, селянин клятвенно обещал сберечь в сохранности, Придон оставил Олексу и Тура разделывать подстреленного по дороге молодого сайгака, заглянул в единственный сарай, не сюда ли поставить коней…

Отшатнулся от тяжелого застойного запаха. Кроме обычных запахов пота, мочи и грязного белья, в лицо ударили и начали обволакивать мощные липкие ароматы гниющего зерна, птичьего помета.

По всему громадному сараю куры сидели на помостах тесными, уходящими в полумрак рядами – белые, неподвижные, похожие на комья грязного снега. От одной оторвался белый комок, с мокрым шлепком ляпнулся на пол, расплескавшись звездочкой. Вообще весь пол белый, это отсюда растаскивают на подошвах белые следы, которые он не сразу распознал.

Воздух заполнен металлическим звоном. Крупные мухи с зеленым отливом кружились в курятнике, как в вихре. И жужжали так, что у него зазвенело в черепе.

Он сплюнул, поспешно закрыл дверь. Впрочем, куры – самое надежное здесь: еду найдут сами, а убежать некуда.

Олекса и Тур уже поджаривали на углях свежее мясо. Селянин и его жена, такая же серая, словно присыпанная пылью, предложили гостям похлебку из куриных потрохов.

Их, в свою очередь, угостили сайгачиной. Перекусив, Придон начал дремать, от очага хорошее тепло, как будто по весне пригревает бок, обращенный к солнцу. Олекса и Тур завели разговор про странные горы и дивных людей, что по ту сторону, о волшебных вещах, что привозили оттуда герои. Женщина вскоре ушла мыть посуду, а селянин больше помалкивал, почтительно слушал.

Тур сказал завистливо:

– Я слышал, что одному вообще удалось украсть там ковер-самолет!.. За ним погнались, но он расстелил ковер, сел и велел нести обратно в Артанию…

– Я слышал, – перебил Олекса, – что украл слав.

– Ха, слав!.. На такое способны только артане!

– Но тогда бы мы знали о таком ковре…

– Так тебе тот герой и покажет!.. Тут же попробуют отобрать. Откуда же тогда знаем, как тот удирал на ковре через горы, а когда за ним погнались драконы, он велел ковру лететь выше, а там чуть не изжарился, ибо пролетел рядом с солнцем? У него даже волосы обгорели. Не-е-ет, это только артанин способен на такую дерзкую кражу!

Селянин внимательно прислушивался, Придон видел, что отшельник постепенно оживает, уже не боится троих могучих мужчин.

– Вы храбрые воины, – сказал он тихо, – вы видели больше меня, а я живу здесь, не сходя с этого клочка земли, уже третью сотню лет…

Придон ощутил незримый толчок, а Тур вообще подпрыгнул, ахнул:

– Сколько-сколько?

– Здесь странные горы, – ответил селянин виноватым голосом, словно извинялся. – Даже по эту сторону от них нечто… а что вас ждет внутри?.. Но, если позволено мне будет, я расскажу вам про трех братьев, таких же сильных и могучих, как вот вы трое…

Олекса и Тур покосились на Придона, он старший, тот кивнул:

– Говори.

– Однажды, – сказал селянин, – жили три брата. Все трое – герои, не страшились ни зверей, ни богов, ни чудовищ. В те далекие времена люди еще не знали огня, жили как звери, мясо ели сырым, спали в пещерах и норах. Но старший брат в своих путешествиях однажды забрался даже на небо. Он подсмотрел, как радостно живут боги, увидел, как жарят мясо на удивительном костре… Когда боги отлучились, он украл головешку, принес в родное племя и разжег там огонь. Люди начали готовить мясо, возрадовались. Но боги, услышав запах жареного мяса, что поднимался с земли, удивились, мигом все поняли и жестоко наказали посмевшего посягнуть на собственность богов: костер загасили, а самого героя приковали к самой высокой скале, где его печень терзал прилетающий коршун.

Тур шумно вздохнул, он сопереживал герою, сказал горько:

– Не повезло…

– Снова, – сказал отшельник печально, – люди ели только сырое мясо, не умея разжечь огонь, потому что тот украденный с неба огонь переносили с места на место только в горящих головнях. Но вот однажды средний брат был в горах на охоте, подстрелил оленя и легко прыгал с ним со скалы на скалу, направляясь домой. Но вдруг настала снежная буря, которая вообще-то герою нипочем, но он увидел в горах заблудившихся трех девушек. Они совсем окоченели, еще немного, и превратятся в ледышки, их жизни оборвутся…

Тур фыркнул:

– А эти дуры как туда попали?

– Ходили за ягодами, – ответил селянин кротко. – В горах погода меняется неожиданно… Да, так вот, вскричал в горе герой, гибель женщины – всегда на совести мужчин, даже если не от их руки, заметался, а потом в несколько безумных прыжков добрался до небес и, несмотря на жестокий запрет, выхватил горящее полено из очага богов и ринулся вниз. Он едва успел отогреть девушек, как его настигли… Приговор был суров, героя заставили держать на плечах небо на далеком севере, где от лютого холода слезы замерзают в глазах.

– Что-то слышал, – обронил Олекса и погрузился в раздумье. – Поступок среднего брата благороден.

– Третий брат, – продолжал селянин, – самый младший, тоже думал, как добыть для родного племени огонь. Он помнил о судьбе своих братьев, потому не пытался пробраться на небо, а долго размышлял, наблюдал. Однажды он увидел, как птица долбит дерево своим крепким клювом, а из ствола брызнула искра. Он попробовал добывать огонь трением одной деревяшки о другую, а потом и вовсе додумался стучать камнем о камень. Так его умом и настойчивостью в племени снова появился огонь! Младший герой научил добывать огонь всех, даже слабых женщин, и тут уж боги ничего не могли поделать. Огонь с небес не уворован, люди его творили сами из мертвых холодных камней, и в этом сравнялись с богами. А то и превзошли.

Придон задумался, ибо хотя ничего героического в поступке третьего брата нет, но все же огонь людям дал он. И к тому же в его деянии есть нечто… чему пока не мог дать название.

– Так что, – заключил селянин тихо, – огонь – это наша заслуга! Заслуга людей. Собственная заслуга. Плюньте в глаза тем, кто оскорбляет людскую породу, продолжая рассказывать унижающие людей басни, что якобы огонь был украден с неба. Враки! Краденое не прижилось. А вот добытое самим…

Придон насупился, спросил сердито:

– Ты к чему это рассказываешь?

Селянин посмотрел на его блистающий топор, перевел взгляд на топоры его спутников, что отдыхают под стеной, отбрасывая темные тени.

– А догадайся, – ответил он. – Ведь младший брат догадался.

Придон пожал плечами:

– Я не волхв, чтобы разгадывать загадки. Я – воин!

– Некоторые вещи, – ответил селянин кротко, – люди должны разгадывать сами.

– Зачем? – не понял Придон. – Ты скажи – и все.

Селянин покачал головой.

– Прости меня, воин, – сказал он. – Прости… Я просто указал, что к победе ведут обычно разные дороги. И не все дороги ведут к той победе, что… не превратится в поражение.

Эта ночь прошла в лихорадочном нетерпении. Он просыпался, с тоской смотрел на черное небо, все еще ночь, с трудом засыпал, снова просыпался, уже готовый в путь, но все та же ночь, словно солнце передумало подниматься из-за края земли.

Олекса и Тур спали богатырским сном. Тур похрапывал, красиво раскинувшись на спине, могучий, широкий, весь в отца, а отец, все знали, ведет род от велетов. Олекса, напротив, скрючился так, что коленями уперся в подбородок, не то замерз, не то прячет уязвимый живот.

Озлившись, Придон вскочил, бесцельно походил вокруг костра. Сучья уже сгорели, но пурпурные угли даже не думали покрываться серым пеплом, все тот же сухой жар, внутри полупрозрачных углей, так похожих на рубины, скачут всадники, мечутся фигурки…

С высоты раздался заунывный крик. Между звезд пролетела широкая тень, Придон успел рассмотреть огромные крылья, похожие на крылья летучей мыши, только размером неведомый зверь был с крупный длинновесельный корабль.

Мороз пробежал по коже, Придон отступил от костра, чтобы пурпурный свет не выдал чудовищу. Сзади послышались шаги, селянин вышел в круг света, кротко посмотрел на Придона.

– Могу я посидеть у костра?

– Конечно, – ответил Придон поспешно, – только там что-то летает!

Селянин отмахнулся.

– Крупняк.

– Ну и что?

– Все крупное, – объяснил селянин, – не хищное. Волк всегда мельче коровы…

Придон вышел из тени, сел рядом.

– Почему ты живешь здесь?

– Не знаю, – ответил селянин просто.

– Не проще ли поближе к людям?

– А здесь были люди, – ответил селянин. – И дома были… Когда-то здесь было болото… Странное болото! Говорят, на той стороне оно еще по всему кольцу гор. А здесь ветры дуют вольно, несут тучи песка… Словом, болота нет, но земля пока еще кормит мою семью. Когда и здесь засыплет песком, а засыплет наверняка…

– Почему?

Селянин горько усмехнулся.

– Если засыпало песком целые города, то что ему мой огород?

– И что тогда? Уйдешь?

– Наверное, – ответил селянин. – Человеку не дано знать, сколько ему осталось. Возможно, только на болоте я могу… а вне его сразу к праотцам?.. Но тебе, герой, надо ломать голову не над тем, как одолеть горы, это нетрудно, а как пройти болото… То самое, что встретишь сразу за этими горами, больше похожими на забор. К счастью, вы пришли ко мне с добрым словом, поделились едой, говорите вежливо. Я отвечу тем же…

– Поделишься едой?

– Скажу, что пройти можно через болото только в одном месте. Это недалеко… Видишь вон ту красную гору?.. Нет, то оранжевая, сейчас их не различишь…

Придон сказал настороженно:

– Почему же… Хоть и ночь и все серое, но та гора в самом деле…

Селянин оживился.

– Заметил? А вот та, другая, слегка оранжевая! Как будто накалена в огне. Видишь? Если идти от нее, то угодишь в топь, а там еще и логово болотных зверей. Смотри, за оранжевой горой – красная. Выглядит неприступной, но это только с виду. Если подниметесь на нее, то, никуда не сворачивая, прямо от горы через болото… Там есть проход!.. Все остальные пути – гибель.

Глава 16

Утром селянин настоял, чтобы взяли веревку, буквально насильно повесил на Тура. Тот ворчал, но уже при первом же подъеме проскрипел, что без веревки пришлось бы переть взад.

Придону казалось, что он ползет, как муха по отвесной стене. Приходилось цепляться за малейшие щелочки, упираться в крохотные выступы. Если бы не стальные мышцы, что позволяют удерживать тело на одном пальце, не поднялись бы и на треть стены.

Дважды отдыхали, распластавшись, как ящерицы на камне. Придон смотрел в мокрое от усталости лицо Олексы, перекошенное от нечеловеческих усилий, они же благородные сыны степей, а не какие-то вшивые горцы, понимал, что у самого рожа еще та, он слабее Олексы впятеро.

Весь подъем остался в памяти как страшный сон, когда руки и ноги наливаются свинцом, тело застыло, а сверху опускается исполинская ступня горного великана, что вот-вот раздавит.

Сквозь грохот в черепе и шум крови в ушах чувствовал, как сильные руки поддерживают, тащат, трясут. Злой голос кричит в уши, наконец Придон обнаружил себя на крохотной каменной площадке, справа и слева Олекса с Туром, усталые, осунувшиеся, но веселые.

– А все-таки мы это сделали! – услышал Придон голос, это говорил Тур, сквозь шум крови в ушах слова прорываются в сознание слабые, придавленные. – Честно говоря, как-то не думал даже…

– И я, – ответил Олекса. И добавил нагло: – Не подавал виду, но мне казалось, что будет труднее.

Тур захохотал.

– Оказывается, мы чего-то стоим?.. Даже как горные козлы? Олекса, ты вот точно козел!.. Придон, ты как себя чувствуешь? Осталось самое легкое.

Придон спросил слабым голосом:

– Что?

– Как что? – удивился Тур. – Всего лишь спуск.

– Спуск?

– Ну да. Уже на ту сторону.

Горы, на которые влезли, торчат, как гигантские зубы, до небосвода рукой дотянуться, но сколько Придон ни смотрел вниз, везде красная, как пламя, земля, оттуда все еще несет гарью, там стелется дымка, а дальше вообще стена странного розового тумана.

Он содрогнулся, впервые ощутив, не поняв, а именно ощутив, что есть не только земли, подобные Куявии или Славии, но и вот такие, где вообще, может быть, человеку жить невозможно.

– Переведем дух, – взмолился он. – Это вы готовы прямо вот так вниз, а у меня все трясется!

Спускаться все же оказалось намного легче. На этот раз Олекса шел первым, Тур последним, а Придона держали посредине. Если сорвется, Тур удержит на веревке. Впрочем, Тур, как самый сильный, не зря спускался последним. Удержит и двух, если сорвутся оба.

И все-таки Придон выдохся так, что, когда сквозь заливавший глаза пот рассмотрел приближающуюся землю, плоскую, на которой можно удержаться без веревки, он тут же распластался на ней, как медуза, выброшенная на берег, и ощутил, что никогда в жизни не сможет пошевелить даже пальцем.

Очнулся от сильных грубых голосов. Пахло тухлой рыбой, гнилой травой, разлагающейся рыбьей икрой и молоками. Он поднял тяжелые веки, в двух шагах жарко полыхает маленький костерок из трех веточек. Донесся аромат жареного мяса. Придон сразу ощутил, что зверски хочет есть. Олекса и Тур перед костром, хохочут, двигают камни, устраиваясь поудобнее.

– Ничего себе, – донесся голос Олексы, – безопасный проход!.. Уж точно, что войско сюда не проведешь…

– Да, – послышался голос Тура, – тут могут отсидеться в безопасности любые чудища. Я, пока карабкался, чуть к праотцам не отправился…

И Тур тоже, мелькнула мысль. Значит, я не так уж и слабее… хоть и слабее.

Он поднял голову. Там, сразу за спиной Тура, колышется розовый туман. Неприятная розовость, идущая не от утренней зари, а от мяса больного животного. Это оттуда нездоровый запах дохлой рыбы и гниющих водорослей. И еще оттуда страх, как будто из розового тумана с угрюмой злобой смотрит огромный лютый зверь.

Даже не зверь, мелькнула пугливая мысль, а что-то страшнее. Как будто на тебя смотрит ящерица или жаба размером с гору, что слизывает стада зубров, аки муравьев.

Итания, подумал он. Я найду обломки этого паршивого меча, принесу твоему отцу… и ты протянешь мне руку. Я вскину тебя на седло, степь загремит под конскими копытами, ибо со мной приедут сильнейшие витязи Артании, дабы твой отец видел, что не за пастуха отдает дочь!

Он поднялся, шум в голове затих, во всем теле внезапная ясность и свежесть.

– Отдохнули? – спросил он нетерпеливо. – Старик сказал, что через это болото пройти можно только здесь… Где здесь?

Олекса долго всматривался в туман. Тур, напротив, с удивлением посматривал на Придона.

– Ты уверен, – спросил он, – что сможешь двигаться? Я уж хотел было ноги вытереть, думал – мокрая тряпка лежит.

Олекса стоял к ним спиной, ноги на ширину плеч, ладонь прижал козырьком к глазам.

– Странное болото, – обронил он хмуро.

– Чем? – спросил Придон.

– Не вижу в тумане, – ответил Олекса зло. – Или у меня с глазами что-то, или же туман… не туман.

Придон сказал в нетерпении:

– Узнаем на месте.

Не дожидаясь ответа, он шагнул вперед. Обострившийся слух подсказал, что Тур задвигался, вот поднимается, тяжелые шаги за спиной, от сердца отлегло, а то уже кольнул страх, что не пойдут, ибо в Артании слабые не распоряжаются сильными.

Горы, как он понял, торчат прямо из болота. Хотя нет, с внешней стороны эти болота давно высохли, как рассказал селянин, но здесь горы закрывают их от сухого знойного ветра, сюда местные демоны не позволяют занести тучи благословенного артанского песка, здесь смрад, вонь и ядовитые испарения болота…

Влажный воздух коснулся лица. Придон задержал дыхание, запах отвратителен, сделал несколько шагов, под ногами захлюпало. Он невольно выпустил спертый воздух и сделал вдох. Ноздри защипало, а в груди разлилось неприятное жжение.

Сзади плюхнуло, Тур громко выругался, Олекса сказал что-то ехидное. Придон молча двинулся вперед. Вода оказалась неприятно теплой, быстро поднялась выше голенища. Он ощутил, что вместе с гнилой водой кожи коснулись и мелкие не то рыбешки, не то болотные черви.

– Олекса, – проговорил он сдавленным голосом, – что-нибудь видишь?

– Туман, – ответил Олекса. И добавил, будто считал Придона совсем тупоумным: – Вижу туман.

Тур обогнал и двинулся впереди, в одной руке топор, другой взмахивал, как крылом, удерживая равновесие на подводных кочках, склизких корнях.

Он часто останавливался, прислушивался, потом плюнул на все предосторожности, пошел напролом. Хуже всего, этот розовый, а теперь еще и грязно-желтый туман окружал их и сверху. Двигались в странном белесом полумраке, видно не больше чем на десяток шагов, зато слышно за пару сот. Звуки странные, ни на что не похожие. Придон сперва хватался за рукоять топора, но вскоре устал, шел уже почти равнодушный к этому бормотанию, шипению, бульканью, кашлю, хрипу, стонам.

Иногда воздух дрожал от мощного рева, время от времени слышался писк, сочный хруст, словно ломались толстые молодые деревца. Или кости большого зверя в пасти еще более крупного.

Тур на ходу обернулся, лицо в зеленых потеках, на плече болотные листья. Олекса поспешно сорвал их с брата, пока те не пустили корни.

Тур сказал пораженно:

– Ничего себе безопасный проход!

– Да, – пробурчал Олекса, – тот мужик насоветовал…

Придон напомнил:

– Он не говорил, что здесь мед и цветы. Просто в других местах вообще не пройти.

Со всех сторон окружал двигающийся, но абсолютно плотный туман. Теперь не розовый и даже не желтый, а странного грязно-лилового цвета, выглядел то монолитным, как скала, то в нем возникали тени, сгущения, призрачные фигуры, что манили, завораживали, тут же исчезали, уступая место другим.

Все трое остановились перевести дух в трясине по колено. Придон первым сделал шаг, провалился до пояса. Из тумана доносился не то приглушенный рев, не то бурчание. Хотя, может быть, это лопаются пузыри болотных газов.

По эту сторону стены тумана прямо из темной жижи поднимаются струйки, а иной раз и целые клубы зловонных испарений. Налетавший ветерок размывал их, но когда не успевал, то гнилостные испарения скатывались волнами, удивительно живыми, двигались будто сами по себе. За ними исчезали лягушки, а зеленые сочные стебли превращались в желтые и высохшие, ломкие с виду.

Они стояли долго, вслушиваясь, всматриваясь в неясные тени, в выступающих болотных чудовищ, но ветерок размывал и зверей, и проступающие вдали деревья.

– У меня уже в глазах рябит, – сказал Тур. – Надо идти, пока снизу никакая тварь не подобралась.

– Или наши ноги не пустили корни, – добавил Олекса очень серьезно.

Придона передернуло с головы до ног. Он с детства слышал о народах, что в старости пускают корни и превращаются в деревья. От них даже пошло слово «укорениться», так стали говорить о тех, кто оставил славный путь воина и осел на хозяйстве.

Ломились через красный, как кровь, мир, Придону чудилось, что багровый закат не отступил, а приблизился сам, принял их в себя, и теперь бредут в этой красноватой мгле, похожей на редкий розовый, а временами грязно-лиловый туман.

Затем то ли ветер чуть развеял красную мглу, то ли подошли ближе, но навстречу из тумана выпукло выступил город… или настолько огромный дворец, что равен городу: исполинское здание, которому не подыскать сравнения, множество неимоверно высоких башен, причудливых, с парапетами, площадками, высокими остроконечными шпилями…

Именно выступил: как барельеф, как лицо бога из каменной стены, за чудо-городом мутно проступало нечто вроде огромного оранжевого шара, он почти тонул в красной мгле, но Придон всеми чувствами осознал неимоверно чудовищную массу, перед которой даже горные хребты – пылинки. Верхушка шара блестит, вся из металла, но красная мгла гуще, шар исчез, даже сам город начал колебаться, жутковато прекрасный, непостижимый, причудливый…

Тур бросил холодновато:

– Мираж.

Олекса подтвердил мрачно:

– Наше счастье, что города нет уже тысячи и тысячи лет.

– А жаль, – прошептал Придон. – Почему красота так мимолетна?

Воины посмотрели с удивлением, переглянулись. Придон усмотрел в их взглядах озабоченность. Как бы не сочли, что рехнулся. Кто рожден быть воином, тот должен быть воином! И думать только о подвигах, о новых срубленных головах врагов, а не о красотах чужих городов.

В болоте часто попадались гниющие деревья, обычно из воды торчали покрытые слизью корни. Дважды встретили странные плиты, похожие на камень, но слишком уж пористые, как творог, черного цвета. Они торчали из воды, полузатопленные, все трое обычно слышали шумные всплески, а когда подходили ближе, Тур, как лучший следопыт, старался по мокрым отпечаткам определить, что же там сидело.

Солнце начало клониться к закату, Придон уже едва волочил ноги, но Олекса вскрикнул, указал в туман, сам устремился, будто его тащили на веревке.

Тур и Придон вскоре увидели еще одну такую огромную черную плиту. Она по наклонной торчала из болота, а другим концом уходила далеко в туман. Олекса уже стоял на плите и махал рукой.

– Там какие-то заросли! – крикнул он.

– А здесь болото, – сообщил ему Тур.

– Дурень, так заросли уже на берегу!.. Болото кончилось!

Огромная плоская плита, на которую взобрался Олекса, другим концом в самом деле тонула в зарослях странных растений, похожих на трубки. Снизу на плиту пыталась взобраться плесень, карабкался мох, но блестящая, хотя и ноздреватая поверхность все еще блестела гордо и вызывающе.