Текст книги "Последняя крепость"

Глава 14

Очень довольный звонками, вышел из номера, на ходу выудил мобильник и сделал еще один звонок, однако попал не по адресу, ругнулся и сунул обратно в нагрудный карман.

Улица встретила зноем, ослепительным солнцем, на небе ни облачка, это же Израиль, а не дождливая Миссисипи, он стрельнул взглядом на огромный столбик термометра на старинной башне, простонал сквозь зубы.

За спиной раздался веселый голос:

– Тридцать четыре!.. Не слабо?

Он обернулся, к нему подходил Теодор Хольман, сытый и довольный, цветная рубашка навыпуск, короткие шорты, сандалии на босу носу. Стивену показалось, что Теодор что-то обернул вокруг пояса, чтобы выглядеть с брюшком и с валиками жира на боках.

– Жуть, – ответил Стивен искренне. – Как они живут при такой жаре?

Теодор хохотнул:

– Более того, уходить не хотят!

– Мало их взрывают, – заметил Стивен недобро.

– Мало, – согласился Теодор. – Правда, и те не лучше.

– Хуже, – уточнил Стивен. – Но так уж получается, что мы, американцы, всегда сочувствуем бедным и угнетаемым. Хотя я этих арабов вообще загнал бы в трудовые лагеря, пока не научатся уважать труд, науку, ученых людей. И выпускал бы в мир только после тщательного экзамена.

Теодор захохотал снова:

– Кто знает, может быть, так и будет?

– Да уж, – согласился Стивен, – мир прежним снова не будет, это точно.

Он заметил, что Теодор посматривает на него несколько ревниво. У Теодора не меньший послужной перечень побед и успешных операций на территориях чужих стран, но ему поручили, как объяснили наверху, самую сложную задачу, весьма отличающую его от остальных командиров отрядов. Ему поручено не захватывать, не взрывать, не блокировать выходы из казарм, а всего лишь обеспечить защиту тех американских граждан, которые работают по контрактам с израильскими фирмами. Массовый отъезд перед началом боевых действий вызвал бы серьезные подозрения израильских властей, так что под разными предлогами он начал убирать от опасных мест только тех, кто располагается в непосредственной близости от казарм или точек, где могут возникнуть жаркие схватки.

Предупредить никого нельзя, кто-нибудь из этих гражданских болтунов тут же поделится новостью со своими израильскими коллегами, дабы их тоже уберечь от опасности, а это значит, тут же станет известно МОССАДу. Появиться в нужное время в нужном месте необходимо уже с началом боевых действий, все объяснить и дальше охранять от возможных грабителей и мародеров, что неизбежно появятся как среди арабов, так и среди самих израильтян.

Понятно, Теодор жутко завидует остальным, но еще Дуглас перед отлетом убедил его, что заслуги военных, охраняющих важных гражданских лиц, приравнены к участию в боевых действиях. И потому боевые награды он получит наравне с теми, кому предстоит захватывать командные центры, казармы, аэродромы, штаб-квартиру МОССАДа и элитных десантных подразделений.

– Какие новости? – поинтересовался Стивен.

– Ничего интересного, – отмахнулся Теодор. – Фестивали, концерты, уличные шествия… Лучше я вас отвезу на одну виллу в окрестностях города, там в самом деле повеселимся.

– Когда?

– Я дам знать, – ответил Теодор покровительственно.

Стивен усмехнулся, протянул руку. Они звонко хлопнули ладонями, у обоих широкие и твердые, как весла, Теодор подмигнул, повернулся, Стивен наблюдал, как он уходит беспечной походкой скучающего туриста, а пальцы уже дергаются, тянутся к мобильнику.

Едва Теодор скрылся за углом, Стивен приложил к уху мобильник, далекая мелодия ласкающе напоминает о морском прибое и жарких ласках на пустынном пляже, затем мелодия оборвалась, строгий голос произнес с едва заметной насмешкой:

– Отоспался, турист?

– И снова готов в бой, – ответил он бодро. – Как ты насчет вечера? В смысле, пообедать вечерком?

– Пообедать или поужинать? – переспросила она.

– Ну что ты такая зануда, – ответил он. – Просто вкусно поесть. И чего-нибудь выпить.

После паузы она сказала:

– Мне еще четыре часа на работе… нет, уже три…

Он взглянул на часы:

– Значит, в двадцать один сорок?

В мобильнике послышался мягкий смех.

– Здесь, в Израиле, существует такая единица измерения времени, как «между одиннадцатью и шестью». Ладно, дикий человек, я сама тебе позвоню, когда освобожусь. Ты ведь более свободен?

– Как птица, – заверил он. – И не знаю, куда себя деть.

– Я позвоню, – пообещала она.

Связь оборвалась, он старался убедить себя, что в ее голосе прозвучала нежность, такая непривычная для женщины ее яростного типа.

Посреди улицы медленно проехал армейский джип, такой нелепый и непривычный, но это если в американском городе, но здесь это норма, как и то, что у патруля автоматы в руках, готовые в любой миг выплюнуть длинную очередь раскаленного железа. Молодые парни с хмурыми напряженными лицами всматриваются в беспечных людей, с ними немолодой сержант с суровым лицом. Что-то подсказало Стивену, что этот прошел не одну войну, здесь их было несколько, не считая разных стычек и конфликтов с вооруженными отрядами террористов.

Как они здесь живут, мелькнула мысль. Здесь же ежедневно гремят взрывы, обстреливают машины, в мусорных баках находят гранаты и взрывпакеты, а люди ведут себя так, словно находятся в Париже позапрошлого века, когда и слова такого, как «террорист», не существовало.

Внезапно мелькнула мысль, дикая, невероятная, но из-за абсурдности не пожелавшая покинуть мозг: а не сценарий ли это самих сионских мудрецов, что все века стараются держать этот народ в постоянном напряжении? Ведь только так цементируется нация, так человек не расслабляется в бесформенное тесто, а то и просто говно, во что превратились когда-то сильные и суровые народы Европы. А здесь «сначала о родине, а потом о себе»…

Он перевел дыхание, покрутил головой. Так можно домыслиться и до опасной ереси, что евреи вообще-то в самом деле лучше остальных. Не потому, что лучше, а потому, что не дают себе опускаться… даже вот такими способами. Американцы, если честно, уже сбежали бы от такой фронтовой жизни, как и все остальные европейцы. Арабы разве что только не сбегут, да и то не все, но арабы дикий и фанатичный народ, а евреи… впрочем, тоже дикий и фанатичный, несмотря на множество ученых и продвинутых людей из их числа.

Джип проехал, он смотрел вслед, мелькнула мысль, что все-таки хотя армии упразднены, как и тайные службы всех стран, исключая США, но очень многие из тех, кого учили только подрывать мосты и бесшумно убивать человека голыми руками, так и не смогли найти подходящей работы, а жить на пособие, хоть и довольно высокое – правительство США благоразумно не поскупилось! – посчитали унизительным. Эти люди все еще полны сил, и хотя они не у дел, но охотно откликнутся на любую возможность насолить тем, кто лишил их смысла жизни.

Не у дел остались и те, кто вроде бы только и делал, что развлекался в своих суперфешенебельных виллах, перемещался от одного своего поместья к другому на собственных боингах, где есть даже бассейны, и бесконечно устраивал вечеринки и попойки для самых красивых и дорогих женщин мира. Все-таки большинство из этих людей не прожигающие наследство плейбои, а финансовые магнаты, хозяева трансконтинентальных корпораций, владельцы системы банков, что, как артерии, снабжает кровью промышленность, этим людям пришлось очень не по душе, что этот суперхищник наконец-то сумел подмять их всех, хищников поменьше.

Заварится каша, сказал предостерегающе внутренний голос. И так легко не пройдет, как обещали сверху…

Звякнул мобильник, он торопливо поднес крохотную коробочку к уху.

– Алло?

– Стивен, это Мария.

– Ура, – сказал он. – Честно говоря, я уже извелся.

– Береги здоровье, – посоветовала она.

– Почему?

– Как почему? Все вы, американцы, бережете здоровье.

– Ну, вообще-то… хорошо, буду, – пообещал он. – Ты где? Куда за тобой подъехать?

– Все равно заблудишься, – ответила она. – Или попадешь в арабский квартал, а там от тебя останутся рожки да ножки.

– Как вы живете? – вырвалось у него.

– По-израильски, – объяснила она. – Лучше скажи, где ты. Я доберусь быстрее.

Он огляделся, стараясь выглядеть туристом, впервые осматривающим эту историческую окаменелость, именуемую Иерусалимом, это на случай, если за ним наблюдают, воскликнул радостно: – Здесь огромное количество бородатых и в шляпах!.. И все кланяются и что-то бормочут!

– У Стены Плача, что ли?

– Да нет, – ответил он, – ту я уже видел, помню… Погоди, я пошлю снимок…

Он сфотографировал вид вдоль улицы и гигантский семисвечник, что установлен перед массивным неприятного вида зданием, переправил ей, а через пару секунд донесся изумленный возглас:

– Так ты от меня на расстоянии пяти минут!.. Стой там, никуда не уходи. Буду минут через двадцать.

– Это ваше еврейское? – спросил он поддразнивающе.

– Что именно? – переспросила она.

– Идти пять минут, а будешь через двадцать…

– Ты в самом деле американец, – произнесла она с преувеличенным отвращением. – Я же должна хотя бы поправить прическу?

– Сдаюсь, – ответил он. – Жду.

На большом табло, расположенном на крыше трехэтажного дома, показывают поиски разбившегося самолета греческой компании, корреспонденты выспрашивали друг друга: техническая поломка или террористический акт, римский папа наконец-то посетил Россию, израильские вертолеты нанесли ракетный удар в Тулкарме, а танки прямой наводкой расстреляли три блокпоста палестинцев. Президент Египта, король Иордании и высшие должностные лица Сирии, Саудовской Аравии, Ирана и даже всегда лояльного к США Кувейта заявляют, что США намеренно не желает останавливать экспансионистские планы Израиля…

Чувствую опытную руку, сказал он себе. США не могут не ответить на обращение президентов стран, где США взяли под контроль все армии, где закрыли все военные заводы и военные училища. Правительство США просто вынуждено, да, вынуждено принимать жесткие меры против Израиля. Это все под давлением мировой общественности…

Он увидел Марию издали: рослую, гордую, с царственно прямой спиной, пышной гривой иссиня-черных волос, прямую наследницу всех цариц Востока, израильтянки они или нет, народ расступался перед ней, как трава, она улыбнулась ему издали, сердце его подпрыгнуло и застучало так радостно, что он прикрикнул: несолидно ему так себя вести, он не только человек взрослый, но и тертый, побывавший, он знает, что за женской улыбкой обычно прячется оскал.

– Твое счастье, – сказал он, – что я не совсем немец. Тот бы уже загрыз за такую беспунктуальность.

Она засмеялась:

– Это твое счастье! Здесь немцев не любят. Ну и как тебе здесь?

– Бедлам, – признался он, – организованному человеку, это я о себе, можно вообще рехнуться.

Она засмеялась:

– Говорят, мир делится на концлагерь и на бардак. Уезжая из любой страны в Израиль, евреи попадают из концлагеря в бардак. А сейчас этот бардак почему-то становится все бардачистее.

– Это все нашими усилиями, – засмеялся он.

– Усилиями американцев?

Он замахал руками:

– Что ты, что ты! Американцы как раз несут порядок. В какой ресторан зайдем?

– Сейчас подумаю, – ответила она. – У нас слишком широкий выбор…

Она взяла его под руку, от ее прикосновения по его коже пробежал сладкий озноб. Солнце давно опустилось за Храмовую гору, в Старом городе сгустились сумерки, нехотя зажглись фонари, сперва совсем ненужные и нелепые, но темнота сгущалась, и фонари казались все ярче и ярче.

Иерусалимские кафе, казалось бы, после участившихся терактов должны опустеть, но они как будто приняли некий вызов и остались заполненными народом до поздней ночи. А те, которые работают круглосуточно, явно будут открыты до утра.

Они медленно шли вдоль улицы, часто встречались армейские патрули, он всякий раз настораживался, видя готовые к бою автоматы, но Мария щебетала весело и беспечно, он переводил дыхание, кивал, соглашался.

На перекрестке кивнул в сторону девушки в защитной форме и с автоматом на плече:

– Только в Израиле столько женщин в армии.

Она грустно усмехнулась:

– Это единственная страна, в которой на первом свидании парень спрашивает у девушки, в каких войсках она служила, и единственная страна, где очень часто выясняется, что ее боевой опыт богаче, чем у него.

Он снова кивнул, она уже оживает, хорошо, рискнул пошутить:

– В новостях передали, что ваш президент застраховал все объекты, здания и сооружения на территории Израиля в крупнейших страховых компаниях США. Весь мир с интересом наблюдает за экономической гонкой этих двух супердержав.

Ее глаза стали холодными.

– Не знаю, как вы можете шутить над такими вещами.

– Мы над всем шутим, – ответил он беспечно. – А разве евреи поступают не так?

– Нет.

– А говорят…

– Про нас много чего говорят, – ответила она с горечью.

– Это и понятно, – сказал он сочувствующе. – Кстати, давайте посидим в «Симе». Ему в прошлом году исполнилось тридцать пять лет, это прекрасное место, такое неизменяемое в этом суетливом мире…

– Вы хорошо ориентируетесь в Иерусалиме, – заметила она. – Не всякий израильтянин знает город до таких тонкостей.

– Это не рядовое место, – возразил он. – Если вы не знаете «Симу», вы не израильтянка!

Она улыбнулась:

– Я знаю «Симу». Это внизу, у основания столичного рынка Махане Йегуда. Говорят, там вообще первыми в нашей столице начали готовить стейки на огне, шашлыки.

– А также густой суп евреев из Курдистана, – сказал он мечтательно, – его так и называют «суп из ноги». Всю ночь, с ума сойти можно, варят на малом огне куски осмоленной и вымоченной коровьей ноги… Конечно, со специями, картофелем и прочими вкусными штуками.

Она рассмеялась весело и задорно.

– Уговорили! Но только мы не будем ждать, пока они сварят суп из ноги. Хорошо?

– Идет, – согласился он легко. – Надеюсь, там отыщется что-то, что можно приготовить быстрее. Прямо при нас.

Хозяин «Симы» за эти годы уже отошел от дел, но его сын Гай крепко держал в руках семейное дело.

Стивен определил это еще с порога: чисто, работают мощные кондишены, столы накрыты белоснежными скатертями, хотя «Сима» не относится к элитным ресторанам, атмосфера подчеркнуто строго отдыхательная.

Мария выбрала столик, очень умело, заметил он одобрительно, все просматривается, а чтобы рассмотреть их, большинству нужно будет повернуться и тем самым обратить на себя внимание.

Стивен с интересом смотрел меню, остановил пробегавшего мимо официанта:

– Минутку… Что это за шашлык «Содом»?

– О, – воскликнул тот, – если у вас с желудком все в порядке, а я вижу, что в порядке, вы так прекрасно выглядите, то вам его нужно обязательно попробовать!.. Тем более вам как туристу. Лично я считаю, что знакомство с древней историей Израиля лучше начинать с ресторанов…

– Ого, – сказал Стивен. – Так чем он этот «Содом» отличается от просто шашлыков?

– О, – снова воскликнул официант. – Его ингредиенты: куриные гузки, томатная паста, красное вино, острый красный перец паприка, чеснок, красный перец гамба, мука, мясной бульон, гвоздика, мед, лук! Наш Господь уничтожил Содом и Гоморру за грехи, но грех сладостен, как мед, и остер, как перец! Еще язык и небо обжигает красный острый соус, как в те давние времена небесный огонь!

Стивен кивнул:

– Да, надо будет отведать… нет-нет, я сделаю заказ попозже, пока изучу меню.

Мария хитро посмеивалась, Стивен читал, брови вздымались выше.

– Круто, ничего не скажешь… котлеты «Бедные люди», маринад «Кавказский пленник», фаршированный голубь «Осло»… а вот куриные ножки, но не простые, а «правые» и «левые» под общим названием «Выборы»… Ух ты, фаршированная рыба «Иона», яйца «Самсон»… Что-то я плаваю в библейской тематике, про рыбу я уже что-то смутно помню, но про яйца… гм…

Она сказала весело:

– Здесь еще неплохое суфле из манной крупы «Сорок лет в пустыне». А на закуску можно взять небольшой такой воздушный торт «Отелло»…

– Почему «Отелло»? – спросил он с недоумением.

– Днем едите, – пояснила она преувеличенно серьезно, – а ночью душит.

Глава 15

Оба захохотали, привлекая внимание, на них с удовольствием посматривали другие посетители, таких красивых, здоровых, уверенных, сильных.

Он еще в первый приезд в Израиль заметил, что поесть здесь не просто любят, а обожают. И вообще едят много и часто, хотя чрезмерно тучных людей он не встречал вообще, это не то, что в США, где трехсоткилограммовые толстяки бродят по улицам стадами, устраивают пикеты по поводу того, что в автобусах слишком узкие двери, а в кинотеатрах – сиденья.

В то же время здесь все места, где едят, переполнены, будь это дешевые забегаловки или самые фешенебельные рестораны. Так по всей стране, везде видишь множество ресторанчиков разного уровня, как кулинарного, так и социального направления, этнографического оттенка. Правда, есть немало ресторанов разной ценовой категории, которые являются чисто национальными, особенно заметны узбекско-бухарские, ведь недаром же бухарские евреи скромно полагают себя самыми умными из евреев, а значит – и в мире, и потому их ресторанчики пользуются большей известностью, чем итальянские, русские, китайские, японские.

Мария сказала задумчиво:

– Статистика говорит, что треть американцев хочет похудеть, треть – прибавить в весе, а треть еще не взвешивалась… Это правда?

– Конечно, – ответил он убежденно. – Про американцев все – правда. Мы – всякие! В нас есть все.

Она посмотрела пытливо:

– Все? Какой ужас…

Официант возник неслышно, Стивен предложил меню Марии, она отмахнулась, а он, чтобы не ломать голову над непонятными названиями, велел принести то, что у них свежее, здоровое и не слишком калорийное.

Мария выслушала заказ достаточно равнодушно, Стивен зметил с великим облегчением:

– Как это хорошо… Даже непривычно.

– Что?

– Что ты все ешь.

– А почему я не должна? – оскорбилась она. – У меня еще нет гастрита. И язвы желудка пока нет. Хотя от таких предположений…

– Я о запретах, – сказал он неуклюже. – У вас много запретов. Свиней не есть, жвачных и с копытами… или, наоборот, есть, не помню…

Она помрачнела:

– Не надо говорить о том, чего не понимаешь. В запретах таится великий смысл.

Он сказал успокаивающе:

– Да-да, я не спорю. Более того, согласен.

Она посмотрела с великим недоверием:

– Согласен?

– Да, – ответил он и объяснил: – Запреты действительно были необходимы в те дремучие времена, когда создавались. Запреты – основа нравственного совершенствования человека. Человек, соблюдающий запреты, всегда выше и чище того, кто, как говорится, полностью свободен. Чем человек ниже по интеллекту, моральному облику и соцположению, тем он свободнее. Потому это в самом деле великое, хотя многими и недопонимаемое решение… ну, насчет соблюдения даже нелепых запретов.

Она просияла:

– Спасибо! Я не думала, что поймешь.

– Ну да, я же американец.

– Извини.

– Погоди, – ответил он серьезно, – однако сейчас добавилось огромное количество новых запретов. Их более чем достаточно, чтобы не дать человеку расслабиться и превратиться в животное. Не стой под стрелой, не лезь в трансформаторную будку, не отдыхай на рельсах, не ходи на красный свет, закрывай кран, не суй пальцы в мясорубку, не трогай оголенный провод…

Она нахмурилась:

– Это не те запреты.

– Это запреты нового времени, – пояснил он. – Они такие же, только их намного больше. Их тысячи, миллионы! Они на каждом шагу, их гораздо больше, чем у древнего иудея. Именно эти запреты определяют, кому вообще жить, а кому в школу дебилов, а из выживших – кто на низшей ступеньке лестницы, а кто на высшей. Понятно, что на высших еще больше ограничений, начиная от добавочного умения завязывать галстуки и играть в гольф, а заканчивая умением пользовать столовыми приборами, где только вилок тридцать видов… Эти правила важны, они в самом деле работают и в самом деле четко отделяют низших от богоизбранных. Говорю без иронии, ибо Бог избирает постоянно работающих над собой, совершенствующихся, постоянно следит за такими и лишь краем глаза присматривает за стадом гораздо менее ценных, которые могли бы, но… не стали.

Она опустила глаза и неспешно резала стейк, орудуя ножом и вилкой. Когда Стивен спохватился и торопливо взялся за еду, Мария заговорила тихо:

– Ты хорошо сказал. Неважно, что неверно. Уже то, что ты сам осмысливаешь суть запретов, говорит в твою пользу.

– Почему неверно? – заинтересовался он, основательно задетый. – Запреты не есть свинину или приказ обрезаться на восьмой день – то же самое, что соблюдать требования и запреты, скажем, гороскопов. В гороскопы, кстати, всерьез верит гораздо больше народу. И соблюдает эти дурацкие предписания, мол, я – Рак, потому мне нужно то-то и то-то, а если учесть, что я родился под такой-то звездой, то мне нельзя этого и этого, а нужно вот это и это.

Она усмехнулась, он, ободренный, сказал уже без такого жара, примирительно:

– Что делать, человечество в основе своей такое тупое и суеверное стадо, что ему просто необходимы эти таинственные знаки свыше. Желательно, чтобы пришли из древности. Из глубокой древности! А если вообще из рук Господа или хотя бы его пророка, то это ваще, это клево, полный улет, записывайте нас в полные и абсолютные члены!

Она снова усмехнулась, а он, поперхнувшись, вдруг подумал: а чего это я накалился, распинаюсь о высоких материях, когда передо мной всего лишь хорошенькая женщина, с которой я провел дивную ночь… и светит еще одна?

Ее тонкие пальцы безо всякой рисовки изящно держат вилку, нож отрезает такие ровные полоски, что ни один повар в ресторане не сумеет, зубцы легко подхватывают и отправляют в рот…

Господи, подумал он вдруг в смятении, да я воспламенился ораторским пылом потому, что она… дорога мне! Одной постели, даже самой дивной, мне вдруг мало. Я не хочу с нею только спать, вернее – трахаться. Я хочу и спать с нею, обхватив руками или подложив под ее щеку плечо, когда она во сне забрасывает на меня ногу и так сладко сопит в шею.

Я хочу с нею ходить вот так вечерами в кафе, к друзьям, хочу принимать их у себя, чтобы принимал не один, а вот так вдвоем, а они потом, пошептавшись, спрашивали с пугливым восторгом, что за дикую пантеру привез из дальних странствий…

Она ела все медленнее, наконец ее руки замерли. В темных глазах блеснуло нечто дикое.

– О чем вдруг насупился?

Он ответил тихо:

– Я только сейчас понял, что я счастлив.

Она фыркнула:

– Это от супа, что ли? Ты еще не попробовал, какое здесь жареное мясо!

– Все распробую, – пообещал он. – Мария… я в самом деле счастлив. Смотрю на тебя, и моя закорузлая душа поет.

Она сказала недобро:

– Представляю, что она поет!

– И как, – согласился он. – С музыкальным слухом у меня проблемы, ты угадала. Зато громко поет. Во весь голос. Не знаю, что на меня такое нашло, но счастлив, как дикий кабан, что отыскал залежи желудей.

– Вот-вот, – сказала она. – Как кабан.

Ее руки снова заработали, деловито отрезая ломтики прожаренного мяса, а он вспомнил, что кабан здесь, как и у арабов, – нечистое животное. Вообще о свиньях стараются не упоминать даже те, кто не придерживается строго запретов Торы.

За столиками вдруг замолкли, даже ребята на эстраде опустили барабанные палочки, а певица остановилась с широко открытым ртом. Взгляды всех, как за столиками, так и музыкантов, устремились к большому экрану на стене между баром и кухней.

Вчера у блокпоста израильской армии «Каландия», что на дороге между Иерусалимом и Рамаллахом, снова прогремел сильнейший взрыв. Погибли спасатели, что разбирали предыдущий завал, и два офицера израильской армии. В ответ израильская армия только что вторглась в лагерь палестинских беженцев Рафак, есть убитые и раненые.

И сразу же все мировые агентства сообщили о вторжении армии Израиля в лагерь мирных беженцев, сразу же многие видные деятели гневно потребовали от США взять все в том регионе под полный контроль. И под словами «полный контроль» во всех странах явно имеют в виду действительно полный, когда здесь не будет других воинских соединений, кроме американских.

Стивен краем глаза поглядывал и на Марию, разом забурливший зал волнует мало, эта женщина сейчас ценнее всего Израиля. Мария же напряглась и смотрела неотрывно, пока не пошли новости о роскошной выставке бюстгальтеров в Париже.

Одернувшись, наткнулась на прямой взгляд Стивена. Спросила недобро:

– Рад?

– Чему? – спросил он оскорбленно. – Люди не должны гибнуть!

– Требованиям, чтобы ваши янки и здесь все загребли себе.

Он покачал головой:

– Мария, ты не заметила, что мы никогда ничего не гребем? У нас еще в те древние времена, когда создавались Штаты, прямо в Конституции записали, что не имеем права захватывать чужие территории!.. Или ты думаешь, не могли бы присоединить Канаду с севера, а Мексику – с юга, чтобы весь северный континент принадлежал только нам?.. И вообще захватывать и называть своими территориями всякие там кубы, пуэрто-рики и даже всю Южную Америку?.. Извини, но это не нас тридцать семь лет требовали освободить оккупированные территории!

Она произнесла суховато:

– Захватывать можно и без формального присоединения к своей территории. Ладно, не будем об этом. Посыпь это мясо перчиком из желтой перечницы… Попробуй, а теперь посыпь из красной. Увидишь, как меняется вкус!

– А из белой? – спросил он.

Она засмеялась:

– Это соль. Правда, соль очень вредна… для американцев.

– Только для нас? – переспросил он. – А нам показывали место, где жена Лота превратилась в соляной столб в наказание за то, что оглянулась. Мораль: на прошлое нельзя оглядываться, нужно идти вперед и вперед!

Она снова засмеялась, уже без отчужденности в голосе:

– Ты еще не безнадежен, если что-то запомнил из нашей истории. Только выводы делаешь странные.

– Это сказал гид!

– Наверное, он из Америки. Сейчас вас здесь столько, что от американцев в глазах рябит! Чего бы вам не двинуть так же скопом, скажем, в Индонезию?

– Зачем? – удивился он.

Она пожала плечами:

– А сюда зачем? Там хотя бы на крокодилов смотрели. Или с индонезийками бы спали, экзотика!.. А здесь вас столько, что одним присутствием начинаете размывать Израиль. Скажи честно, очень вас достает существование моей страны?

Она спрашивала спокойно, чересчур спокойно, даже не смотрела в его сторону, а наблюдала, как официант наливает в ее фужер вино, но потом взяла за тонкую ножку и взглянула поверх его края на Стивена так, как если бы смотрела вдоль ствола пистолета.

Сердце его стукнуло чаще, но внутренний голос предупредил строго: спокойно, не опережай, не горячись, и он тоже пожал плечами.

– Она всех достает.

– Знаю, – ответила она. – Но остальные лишь скрежещут зубами. Да еще фигу показывают в кармане.

– Верно, – согласился он, – вся мощь теперь только у нас. Видишь ли, я не политик. Скажу как простой обыватель, как рядовой гражданин Америки, который верит в Бога, в справедливость, в равенство всех людей перед Богом и законом… По справедливости человечество не может допустить существования Израиля…

– Почему? – ответила она напряженным голосом.

– По тем причинам, которые я перечислил. А еще в вашей древней доктрине, от которой вы не отказались, кстати, заложено достижение абсолютной власти Израиля над всеми народами.

Она поморщилась:

– А достижение всемирной власти США – это нормально?

Стивен покачал головой:

– Сама знаешь, это всего лишь полемический выпад, чтобы меня уесть. Власть Израиля – это именно Израиля, а власть США… что такое США? Это не страна, не народ, это тот строй, при котором большинство населения желает жить. Возжелает жить иначе – США тут же изменится. Повторяю, США – это олицетворение желаний самих жителей. А Израиль – это древняя воля, которая подчиняет все. И которой вы подчиняетесь, хотя многие требования звучат просто нелепо.

– На взгляд непосвященного, – ответила она. Ощутила, что звучит чересчур высокопарно и напыщенно, поправилась: – Так на взгляд первоклассника выглядят формулы высшей математики. Немногие в них видят смысл, но именно эти формулы создают турбины, космические корабли, проникают в тайны атома…

Он улыбнулся, смолчал, что-то слишком в разговоре с красивой женщиной воспламеняется от какой-то ерунды. Не потому ли, на самом деле, что подсознательно жаждет с нею разделять не только ложе, но и все-все, что может встретиться.

Нам встретиться, подумал внезапно. Не ей и мне поодиночке, а нам.

– Что с тобой? – услышал он ее участливый голос.

Он пробормотал:

– Да вроде бы…

– Ты побледнел, – объяснила она. – И вообще у тебя вид такой, будто увидел привидение.

– Ну, – ответил он и попытался улыбнуться, – вряд ли я испугался бы так привидения.

– А что тебя пугает?

Она смотрела участливо и в то же время требовательно. Он глубоко вздохнул, сглотнул ком в горле и ответил так, будто бросался с высокого моста с темную воду:

– Меня пугает, что мы могли бы не повстречаться. Но в дрожь вгоняет нелепое и страшное… что вдруг какая-то глупость разлучит!

Она разглядывала его спокойно, изучающе, в темных глазах затаилась глубокая печаль.

– Разве вы, американцы, не считаете, что все люди взаимозаменяемы?.. Причем легко?

Он прошептал:

– Откуда такая глупость?

– Все ваши фильмы, – объяснила она, – о том, как у героя убивают горячо любимую жену, он бросается мстить, на ходу вскакивает в машину к незнакомой женщине… и если она еще и незамужняя, то уже ясно, станут мужем и женой даже раньше, чем настигнут убийцу.

Он отмахнулся:

– Фильмы – одно, жизнь – другое…

Она покачала головой:

– А у нас это все одно. Мы – люди Книги. Кто-то соблюдает ее полностью, кто-то частично, кто-то совсем чуть-чуть, но у нас нет этого разрыва: книги – одно, жизнь – другое.

– А ты, – спросил он, – в какой мере соблюдаешь?

Она лукаво улыбнулась:

– А ты как думаешь?

Он поморщился:

– Ну почему евреи всегда спорят? Почему отвечают вопросом на вопрос?

Она снова улыбнулась, уже с некоторой неловкостью:

– Извини. Другой тип мышления.

Он покачал головой:

– Что за другой тип? Вы что, марсиане? У всех людей один тип мышления.

– Нет, я, наверное, неточно выразилась… Наш тип мышления привел к тому, что даже все еврейские философы выражают свои принципы в негативной форме. Извини, сейчас подберу… Вот тебе пример глубочайшего различия в типах мышления, Христос сказал: «Делай другим то, чего желаешь для себя»…

– Прекрасный принцип, – сказал он настороженно.

– А вот Хилел, наш философ, который жил за сто лет до Иисуса, сказал: «Не делай другим то, чего не желаешь себе». Как видишь, бездонная философская пропасть между этими двумя высказываниями. Извини, можно откровенный вопрос?.. Скажи, но только откровенно: какую из этих формул ты предпочел бы, чтобы применили к тебе?.. Только откровенно!.. Не спеши отвечать, подумай.