Текст книги "Зубы настежь"

ГЛАВА 19

Я легко отклонился, мой кулак в ответ достал его снизу в челюсть. Сухо хрястнуло. Его приподняло в воздух, изо рта блестящими градинами разлетелись во все стороны белые комочки, застучали по стенам, с мелким дробным стуком покатились по полу.

Он тяжело грохнулся навзничь. Из-за столов на меня бросилось сразу пятеро, еще не поняли, что с их вожаком случился не солнечный удар. Я прижался спиной к стойке, не зайдут со спины, мои кулаки встречали точно и сильно, тела отшвыривало, как надутые мячи, первый улетел под стол, другой грохнул на стол и развалил его широкой задницей, третьего пронесло по проходу, задевая сапоги гуляк, четвертый от мощного апперкота взлетел и повис, как убитая гадюка на потолочной балке.

Пятый, самый сообразительный, выхватил длинный нож и пошел размахивать крест-накрест, словно работал нунчакой. Я отшатывался, сам ловил момент, тот начал улыбаться торжествующе, тут же я метнул кулак, точно рассчитав движение, глухо хрустнуло, будто я проломил глиняный горшок.

Я повернулся к хозяйке:

– Если есть, то соли помельче. Морской, если здесь знают, что такое море.

Она раздвинула красивые губы в улыбке:

– У нас есть все! Даже чашки для левшей. А соль хоть аттическая, хоть пермская, хоть…

Я кивнул на распростертые тела:

– Если можно, то этим накрыть стол во-о-он в том углу. Подавать все, что смогут съесть и выпить. Плачу я.

Чтобы хозяйка не усомнилась, я запустил ладонь в сумку, а ладонь у меня теперь шире лопаты. Ее глаза округлились, как у большого молодого филина, но из зеленых стали странно лиловыми. Я высыпал золото на стойку, повернулся и, чувствуя между лопаток восторженные взгляды, вернулся к столу, где нетерпеливо ждали волк и ворон.

– Ну конечно, – прорычал волк саркастически, – как же иначе? Где корчма, там и драка…

А ворон, заступаясь, каркнул:

– А что? Да ты посмотри!

На всех жаровнях шкварчало и шипело мясо, но воздух стал удивительно чистым, прозрачным, я с удовольствием вдохнул всей грудью. Даже самые дальние столы различаются отчетливо, видны кровоподтеки на лицах самых дальних гуляк, их золотые пояса и рукояти ножей с блистающими драгоценными камешками. Даже потолочные балки проступили ясно и четко, видны зазубрины от мечей, когда замах на рупь, а удар на копу…

– Ничего себе, – пробормотал я ошеломленно, – неужто это от драки?.. Ни хрена себе дезодорантик…

Ионизированный воздух трещал от свежести. Грудь поспешно раздулась, спеша успеть захватить как можно больше озона, что выделяется после любой грозы, ибо от жаровен, сковород, мангалов уже текли плотные запахи жареного мяса, рыбы, от гостей снова пошли запахи пота и крови.

От двери раздался гул голосов. На пороге остановился на миг, всматриваясь в обитателей, высокий воин в печенежском малахае и в добротных рыцарских доспехах. Железо тускло блистало багровыми отблесками, такой же блеск был в раскосых глазах воина, что бросали быстрые осторожные взгляды из-под нависающей на глаза песцовой или соболиной шерсти.

– Сэр Эдвард!

– Эй, каган!..

Сгорбившись, воин поспешно пробрался к столику подальше в угол, куда и светильники не очень-то доставали, сел, пугливо сгорбившись, закрыл лицо руками. Его хлопали по спине, плечам, он вздрагивал не столько от мощных хлопков, сколько от испуга.

Я кивнул в его сторону:

– Что это с ним?

Мужик проследил за моим взглядом, отмахнулся с небрежностью:

– Сэр Эдвард. Каган земли полуночной, темной и неизведанной. Пьет здесь да кручинится.

– Почему?

– Потому что каган, – ответил он лаконично.

– Тяжела шапка Мономаха?

– Да никто не думал, что ему выпадут даже уши от каганатства. Вот и скитался как вольный бродяга по лесам, по долам. Кого зарежет, кого ограбит, тем и жил. Побывал в краях дальних, заморских, навидался разного. Говорят, шесть раз веру менял, десять раз королей, три раза – носки, четырежды – имя. А тут пришло известие, что все знатные семьи в его далекой империи полегли в междоусобицах, каганское семя истреблено на десять колен вглубь и в стороны, а он, оказывается, хоть и да-а-а-альний родственник основателю их царства, тьфу, каганства, но – единственный. Все уцелевшие ханы, устав от резни, договорились поставить его на каганство и отдать под его каганскую длань все свои вольности.

– Ну и…

Мужик посмотрел на меня с некоторым раздражением. Даже варвар, читалось в его выпуклых глазах, должен понимать такие простые вещи.

– Ну и ловят его теперь! Что еще непонятно?.. Чтоб взять на себя все их вольности, он должон расстаться со своими!..

Я оглянулся на нынешнего сотрясателя Вселенной, что пугливо пригибался всякий раз, когда распахивалась дверь. Особенно, как я заметил, его пугали молчаливые посетители, а таких была масса, что выбирали местечко где-нибудь в уголке, чтобы меньше было шансов попасть под брошенный стул, ели и пили мало, больше слушали, глаза их были внимательные и цепкие.

Вообще-то так и надо вести в корчме, сперва послушать о чем говорят, заранее определить, с кем связываться не стоит, а уж потом осторожными репликами попытаться вклиниться в беседу, но несчастный каган, все это понимая, все же вздрагивал, а глаза округлялись испуганно, как у лесного оленя.

Ворон, сильно отпихнувшись лапами, едва не сбросил меня с лавки. Растопырив крыла, принялся хищно долбить кость с лохмотьями мяса, которую я в глубокой задумчивости держал над столом.

Гость слева от волка слегка отодвинулся, тот с рычанием пожирал на своей тарелке недожаренное мясо, но, когда холеная рука брезгливо стряхнула с рукава темные шерстинки, я понял, что если кому волк или ворон не по вкусу, то разве что из-за шерсти и перьев, а так для настоящих мужчин без разницы, кто в шелках, кто в шерсти или пернатости.

Здесь же настоящие мужчины, ибо волк, нажравшись, уже стал было подпевать, а гость в щегольском белоснежном плаще после второго кувшина смирился с темными шерстинками на рукаве, ворон очень немузыкально каркал, пока я, не утомившись чересчур даже для варвара диковатым пеньем, не поднялся из-за стола:

– Надеюсь, у них найдется для нас свободная комната. Или хотя бы где-нибудь на сундучке прикорнуть…

Волк напомнил:

– А в замок?

– К приличной женщине после девяти вечера даже звонить не принято, – напомнил я. – А уж вваливаться в гости… Утром! Все утром.

– Эх, а я уже намечтал себе королевскую постель…

– А на коврике у двери не хошь? – спросил я ядовито. – Да и то для тебя чересчур… Так, на тряпочке. У порога.

Комнатка в корчме нашлась настоящая, хоть и крохотная. Затолкав мешок с сокровищами под ложе, я рухнул, как подрубленное дерево. Смутно чувствовал, как все тело мое расплывается, как воск на горячей сковородке, мышцы тают. Первыми отпали конечности, и я успел понять, что значит спать без задних ног, сердце колыхается все медленнее, кровь застывает, тяжелая и темная как смола…

По распластанному, как кит на суше, телу пробежала искра. В тиши и ночи рычание волка нарастало, как рев приближающегося мотоцикла. На потолочной балке скрипнуло дерево под крепкими когтями. Кое-как приподнял горные хребты век, уже толстые и набухшие, смотрел тупо на странно изменившуюся комнату: одна половина в кромешной тьме, другая – освещена косым лунным светом из окна. Из-под потолка внезапно блеснул жутковатый красный уголек, я едва спросонья не швырнул туда сапогом, а под ложем, где мешок, рычание стало громче.

– Да слышу, слышу, – прошептал я одними губами. – Разрычался…

По ту сторону окна едва слышно скрипнуло. В тяжелом вечернем воздухе, напоенном ароматами придорожной пыли, запахами конского пота и горящего железа из расположенной внизу конюшни, появилась острая струя крепкой бражки. В светлом квадрате, на миг заслонив его целиком, появилась плечистая фигура. Запах бражки хлынул через подоконник как наводнение. Фигура исчезла, с пола донесся легкий стук, словно упал мешок с отрубями, тут же снова звездное небо с рассеянным лунным светом заслонило темным, еще и еще.

Я настороженно прислушивался, жив ли под ложем чувствительный к запахам волк. Верный соратник, он будет переносить все трудности, как спартанский ребенок, которому лисенок выгрыз кишки, но я все же выждал, пока ночные гости заберутся все до последнего. В комнате становилось явно тесно, я слышал затрудненное дыхание. От потных тел воздух нагрелся, словно помещение было забито воронами, стал тяжелым и плотным, как зыбучий песок.

Половицы заскрипели. Сосредоточившись, я уловил приближение руки к моему лицу, быстро перехватил за кисть, пальцами другой руки ткнул под ложечку. Послышался мокрый всхлип. Я толкнул бездыханного на других, перекатился через голову, вскочил и ударил одновременно кулаками, ногами, головой, а также локтями и коленями.

Их расшвыряло, как от разорвавшейся гранаты. Я слышал тяжелые падения, удары о стены. Чавкало, хлюпало, хрустело. Уже проснувшись, я на всякий случай пронесся по комнатке, в которой уже помню где что стоит, бил все, что двигалось, а когда начал спотыкаться о тела, хватал за что попало и вышвыривал через уже открытое окно.

Когда внизу отшлепало, из-под ложа донеслось рычание:

– Хорошо… Из тебя мог бы получиться не самый паршивый волк!

Сверху с потолочной балки каркнуло:

– Не утерпел, виноват… Клюнул одного в темя! Надеюсь, это не очень умалит твою победу, герой.

– Смотря как клюнул, – пробормотал я.

– А что, можно до смерти? – поинтересовался ворон с интересом.

– Хуже, – пояснил я. – Когда меня долбанул кажан, неделю горевал с раненым пальцем! Хорошо, в детский сад можно было не ходить.

Чутье варвара говорило, что за остаток ночи больше нападений не будет, а к королеве надо идти отоспатым.

Часть II
ЧТО-ТО Я СЕГОДНЯ КРУТ

ГЛАВА 1

За длинным столом склонились молодые волхвы. В торжественной тишине гусиные перья поскрипывали по пергаменту уютно и успокаивающе. Изредка кто-нибудь да покашливал, тут же кашель прокатывался волной, странная вещь, так же прокатывалась, помню, волна покашливания по Ленинке, стоило хоть одному поперхнуться в огромном зале.

Тертуллиус, стоя спиной ко входу, перебирал толстые фолианты в книжном шкафу. На мощный звон подковок испуганно обернулся. На меня уставились неверящие глаза под мощными, покрытыми пластами снега бровями. Эти снежные пласты, с хрустом ломая ледяную корку, полезли на середину лба:

– А, Странствующий… гм… Странствующий Рагнармир!.. Как ты нас шеломнул. В нашей тихой обители давно уже не видели такие глыбы мышц. Точнее, никогда не зрели… Что-то случилось?

Я широко улыбнулся, помня какие у меня теперь белые ровные зубы:

– Нет, ничего особенного.

Он смотрел пытливо, отступил на шаг и окинул меня взглядом с головы до ног:

– Но ты вернулся. А как же квест?

– Уже, – ответил я.

Молодые маги посматривали украдкой, я видел, какие взгляды бросают на мои широкие, вздутые мускулами плечи, на мой могучий торс. Судя по их лицам, не прочь променять свою мудрость и ученость на мою первобытную мощь.

Старый маг спросил с некоторым сомнением:

– Выполнен?

Помня, что спартанцы, те же варвары, отличались завидным лаконизмом, я кивнул, держа нижнюю челюсть воинственно выдвинутой вперед, как у боксера с неправильным прикусом. Старый маг даже открыл рот, привык среди своих к словоблудию. Я наконец с видимой для всех неохотой расцепил твердые героические губы, снова показывая белые ровные зубы:

– Уже.

Он потоптался передо мной, как исхудавший по весне старый облезлый медведь. Запавшие глаза смотрели исподлобья:

– Что-то случилось?

Я прошелся по помещению, пригибая голову, ибо с высоких балок свисали вниз головами огромные серые кажаны. Они вроде бы спали, завернувшись в серые неопрятные крылья, но я чувствовал всем позвоночником, что жутковатые хищники следят за каждым моим движением.

– Да ничего особенного, – ответил я небрежно. Голос мой гудел, наполняя помещение могучим гулом. Я даже сам, не говоря о раскрывших рты молодых магах, слышал в нем стук копыт, далекие крики умирающих в бою, звон мечей и деревянный стук стрел о щиты. – Разбойники, людоеды, великаны, всякие там драки – не в счет.

Одна из его двух заснеженных мохнатых бровей взлетела вверх еще выше, давал понять, что оценил мою скромность, сказал поспешно:

– Да, для героя это не в счет. Хотя как сказать… Гм… Но ты так и не зашел еще к королеве, не переночевал даже у амазонок, не остановился у сирен… Даже не заметил? Странно. Когда пришлось проезжать справа под скалой с раздвоенной, конечно же, верхушкой, там сирены, а когда пересекал чисто поле, там носятся и носятся амазонки на горячих конях. Гм… Квест оказался чересчур коротким.

Поблизости вертелся Куцелий, я видел, как он вздрагивает, прислушивается к каждому нашему слову. Насколько я помнил, на той карте, которую он дал, не было никаких амазонок, сирен, прекрасной Эдельфины, скалы с раздвоенной верхушкой. Хотя, странно, мой маршрут он начертил не просто по прямой… По прямой, как я чувствую теперь, обязательно бы напоролся на этих полуголых амазонок и прочие радости. Это по вине этого… этого еретика я пропустил все радости, которые для меня уготовил старый Тертуллиус!

Старый маг смотрел с недоумением, я смерил Куцелия долгим обрекающим взором, вот брякну, как ты схалтурил, и тебе конец, еретик чертов… Почему ты составил маршрут так, чтобы я объехал все эти места сторонкой? Это уже не лень, это похоже на свою игру за спиной старого учителя…

– А что, – спросил я с усилием, – квест должен быть долгим?

Огни в светильниках разом погасли, оставив нас в полумраке, тут же вспыхнули еще ярче, зачем-то поменяли цвет пламени с оранжевого на синюшно-бледный, как у забитых совхозных кур. Я понял, что старый маг в затруднении перед ответом мысленно обшаривает свой мозг, в старческой рассеянности задевая и комнату и, возможно, пугая кур во дворе, вызывая ветерок в саду, сдвигая в дальнем королевстве пласт земной коры и пугая ту большую черепаху.

– Каждый квест героя, – проговорил он размеренно, – обычно как по мерке укладывается в Книгу Подвигов. Книга книге, конечно, рознь, но все-таки они примерно равны по объему. Острой необходимости в этом, конечно же, нет… но некая эстетичность, что ли… Взгляни на эти полки.

В старых застекленных шкафах менделеевско-тургеневского облика на широких полках стояли книги. Ровными рядами, одинаковые, как китайцы. Равные по высоте, толстые, одинаковые в коже, с золотыми или медными, отсюда не разберешь, треугольниками на краях.

Я предположил, скорее из вечного желания российского интеля все отвергать и ни с чем не соглашаться:

– А если писать крупнее? И расстояние между строк пошире? У нас теперь так делается.

– К сожалению, – ответил маг со вздохом, – у нас тоже. Иные времена, иные нравы.

К нему подошел молодой помощник, которому Куцелий что-то пошептал на ухо. Маг с сомнением покачал головой, жестом отослал, а мне сказал с неловкостью:

– Мой смышленый ученик говорит, что подвигов героев обычно хватает на три Книги Деяний Великих и Славных. Если, конечно, вы свершите еще пару квестов… или хотя бы один, то не придется укрупнять буквы. Разве что расстояние между главами пошире, а каждую часть с новой страницы… Мне не хотелось бы, чтобы писцы привыкали халтурить!

Я пожал плечами:

– Если, конечно, второй квест будет поинтереснее.

– Обещаю, – сказал он поспешно.

– Тогда я постараюсь не растягивать, уложите все в эту книгу.

– Все обещаю, – повторил он. – Все-все.

Перед магом почтительно раскрыли огромную книгу с толстым латунным переплетом. Весом не меньше чем в полтонны, каждая страница из кожи молодого теленка. Чтобы полистать такую, надо сложение иметь, а у мага с виду одно вычитание.

Страницы зашевелились как наэлектризованные, встопорщились, начали листаться сами, очень удобно, старому магу не надо даже на перелистывание расходовать слюни. Страницы иногда замирали на мгновение, но, повинуясь движению брови, торопливо шелестели дальше. Я видел, с каким напряжением острые глаза старого мага впились в мелькающие значки.

Я ощутил, что меня трогают за браслет на запястье. Куцелий смотрел большими восторженными глазами. Приложив палец к губам, прошептал:

– Не надо отвлекать мастера.

Я отдвинулся на шаг, сказал тоже негромко:

– Давай, крякай.

Его глаза блудливо опустились. На полу вспыхивал крохотный дымный след, описывая зигзаги, пытаясь спрятаться в щели между половицами, откуда все-таки дуло, доносился писк и пахло окотившимися мышами.

– Э-э… – промямлил он, – я разве говорил, что хочу что-то сказать?

– Да ладно тебе. Я ж варвар, а мы хоть не шибко мудрые, зато чуткие.

Он помялся, спросил свистящим шепотом:

– Скажи, герой… почему ты не бросился сразу к королеве? Выполнив квест, герой обычно сразу к королеве…

Я запнулся, в самом деле, почему? Может быть, потому, что для меня королева все-таки… королева. Хотя умом понимаю, что королева так же ходит в сортир, тужится и пользуется бумажкой, но чувства отказываются этому верить. Королева – это…

В затруднении смотрел на Куцелия, не зная, как объяснить, что такое для меня королева. Его нижняя челюсть потихоньку отвисала, глаза расширились. Похоже, я в самом деле выгляжу варваром, который сохранил кодекс чести, а к королеве все еще относится свято!

Мы оглянулись на мага, тот все еще усилием мысли гонял страницы. Причем взгляд совсем не был бараньим, как становятся у наших телекинетиков, которые у себя на кухне усилием воли сковородки гнут, а на людях им перышко сдвинуть всегда мешают то ли солнечные пятна, то ли эти, которые обрабатывают блендомедом.

– Я пока что введу вас в суть дела, – сказал Куцелий шепотом. – Садитесь вот сюда… Осторожнее, у вас такой вес, такой вес!.. И ни капли жира, восхитительно.

Я опустился в кресло, что сразу затрещало под не по-магски могучим телом. Куцелий следил за мной напряженно, с облегчением перевел дух, когда я расслабился и откинулся на спинку.

В его руке появился желтый свиток, похожий на царскую грамоту, видны следы воска и отпечатки пальцев спешащего писца, мол, еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя.

– Там за морем, – сказал Куцелий негромко, но нараспев, – там Империя Шести Мечей, в которую входит королевство Трех Щитов, царство Четырех Копий и герцогство Одного Коня… Ага, еще и баронство Семи Заколдованных Плащей. За Империей Шести Мечей лежит империя Восьми Золотых Стремян, в которую входят двенадцать королевств… я их сейчас перечислю со всеми землями, герцогствами, грамотами, пэрствами и сэрствами…

Почему-то это перечисление королевств и герцогств, которое еще вчера заставило бы сердце биться чаще, сейчас вызвало какое-то странное чувство. Одна моя половина жадно прислушивалась, а другая начала шевелиться, ерзать задом по ставшему шероховатым креслу, рискуя загнать занозу размером со шприц наркомана.

– Нельзя ли на потом?

Он с великим удивлением воззрился на меня поверх грамоты, похожий на суслика, выглядывающего из норы:

– Что?

– Ну… это перечисление.

– Нельзя, – ответил Куцелий значительно. Он указал наверх. – Почему-то Тот очень любит все это перечислять. Иногда даже не по одному разу. Нас тоже заставляет… э-э… очень подробно и в деталях, хотя, честно говоря, кто это запоминает?

Я не понял, о чем он, сказал тупо, потому что неварварскость моей эпохи заставляет ответить даже на риторический вопрос:

– Для значительности, наверное.

– Может быть, – согласился Куцелий нехотя. – Наверное. Хотя, конечно, не нам судить Творца за его промахи. Возможно, это ему зачем-то надо.

– Да знаем, зачем, – хмыкнул я.

Куцелий метнул на меня предостерегающий взгляд. Я сам ощутил, что сказанул лишнее, а весь металл на мне начал накаляться, прижег даже по-бегемотьи толстую кожу. Я чувствовал, что если не прикушу язык, то вот-вот с криком брошусь живым горящим факелом вон из комнаты. Хорошо, –если на выходе другие ученики, опомнившись, ухватят и собьют пламя, а если поддадутся несвойственной интеллигентам, но вполне понятной неприязни всякого мужчины к более сильному, красивому и дерзкому…

Я вздохнул, жар моментально остыл, а Куцелий заговорил тем же монотонным голосом:

– Если же пойти от нашего королевства влево, то за горным перевалом пойдут земли странного народа аллопанов, которые проводят жизнь в созерцании Незримого и Невидимого, кормятся травой и камнями, возносят жертвы Великой Клит-оф-Деп, что воздает им… ну, словом, воздает. С ними граничат владения королевства Странствующих Звезд, где всегда ночь, всегда холодный ветер, а земля покрыта инеем… Но еще дальше простирается зеленая долина, по которой носятся отважные амазонки, что никогда не щадят мужчин… за исключением короткого периода спаривания. Но и тех мужчин после периода спаривания, но перед периодом гнездования, они убивают быстро и безжалостно, а самых умелых в спаривании сажают на кол и медленно сдирают кожу, которой украшают колчаны и седла…

Взгляд его темных глаз пробежал по мне оценивающе, словно прикидывал, сколько получит от амазонок, если направит им это с такой великолепной дубленой кожей.

– Но лучше, – сказал он со вздохом, глаза его погасли, – если пойти на юг. Нет ни горных перевалов, ни морей, ни дремучих лесов. Хорошие караванные пути поведут через пески в дивные страны. Там сказочной красоты города из белого камня, башни до небес, с минаретов кричат, не переставая, муэдзины, вместо улиц одни базары, там все маги и волшебники, что дудят гадюкам и карабкаются по вставшим –дыбом веревкам. Сокровища там под ногами, засыпанные горячим песком, в пещерах тоже полно сокровищ, спрятанных либо разбойниками, либо давно вымершими народами. В синем безоблачном небе, где никогда не бывает туч, гордо реют стаи драконов, фениксов, рух, лох, гамаюн, гаруд и других сиринов с алконостами. Это дивное царство имеет притязания и на наши земли, потому у нас идет постоянная война на кордоне, а ихних шпионов мы вешаем чаще, чем усердная хозяйка белье на просушку. В свою очередь мы, имея законное право на унаследование по боковой ветви ихнего трона, всячески добиваемся осуществления наших освященных богами прав…

Я с тоской слушал длиннейшую Историю о множестве империй, куда входили сотни королевств, постоянно враждовавших друг с другом. Это напомнило семейные альбомы, где хранятся милые сердцу хозяина фотографии, но абсолютно неинтересные другому человеку.

Постепенно журчащий голос слился с шелестом штор, шуршанием веток за окном, я почувствовал себя снова в Козицком переулке, где робко выглядываю на сверкающую Тверскую, там чисто, нарядные люди, сверкающие автомобили, и я выхожу туда из грязного заплеванного и темного переулка, где великолепный Елисей не парадным боком, а переполненными мусорными баками, стаями голодных псов, грязных голубей и бродячих кошек…