Текст книги "Почти серьезно"

– Вы были правы, – согласился я с Кулиджановым.

Снимали сцену, когда в деревню приезжает старуха, знающая о том, что Кузьма не отец девушки. Входит Кузьма в избу и видит: сидит за столом эта старуха.

Как реагировать на эту встречу Кузьме? Были проиграны десятки вариантов испуга. Но все получалось надуманно, наигранно. Тогда Кулиджанов попросил:

– Юра, покажите мне, пожалуйста, как бы вы сыграли испуг на манеже?

Цирк – дело знакомое. Через несколько секунд все вокруг хохотали. Но это не устраивало режиссера. Он подумал и сказал:

– А попробуйте вообще не пугаться. Вы войдите в избу и посмотрите на старуху. Остановитесь как вкопанный и думайте про себя: не мираж ли это? Покажите несколько абстрактный испуг.

Так я и сделал. И этот кусок вошел в картину.

Кулиджанов предложил мне целый ряд интересных находок. Среди них – как утром, с похмелья, Кузьма умывается.

Просыпается Кузьма и идет на кухню умыться. Слегка намочив пальцы в воде, промывает ими глаза.

В этих двух-трех движениях был весь Кузьма Иорданов – вся его натура.

«Когда деревья стоя гнулись»

Неожиданно остановился поезд. По вагону проходит проводник.

– Почему мы остановились? – спрашивает у него пожилая дама.

– Мы переехали корову, – отвечает проводник.

– Как! Она стояла на рельсах?

– Нет, мадам, мы специально для этого заехали в хлев.

Из тетрадки в клеточку. Октябрь 1961 года

В каждой картине есть места, которые тебе больше всего нравятся. Таким для меня был эпизод со стиральной машиной.

После выхода картины на экран меня часто спрашивали:

– Неужели вы настоящую стиральную машину роняли в пролет лестницы?

– Да, настоящую. Купили две машины и вытащили из них моторы. Выбрали на проспекте Мира старый дом. Ассистенты режиссера обошли все квартиры и предупредили жильцов, чтобы они не пугались грохота. И стиральная машина полетела в пролет лестницы.

Перед вторым дублем звукооператор потребовал:

– Вторую машину кидайте с мотором. Я хочу записать естественный звук.

Премьера и обсуждение фильма состоялись в столичном кинотеатре «Ударник». Помню, все в зале затихли, когда после демонстрации фильма на сцену вышел плохо одетый человек и сказал:

– Товарищи, помогите мне! Эта картина про меня. Я смотрел и думал: можно же жить иначе! Важно только, чтобы тебя кто-нибудь любил, чтобы ты был кому-нибудь нужен. Ну, скажите, где мне найти такую девочку Наташу, чтобы она меня полюбила? Я бы тогда стал совсем другим.

Не нравилось мне название картины «Когда деревья были большими». Во-первых, я считал, что оно длинное, во-вторых, не отражает главного в фильме, в-третьих, в то время во многих театрах шла пьеса «Деревья умирают стоя», и наш фильм путали со спектаклем.

Рекорд в этой путанице побила буфетчица молочного кафе на площади Пушкина.

Рано утром я вместе с приятелем зашел в кафе. Буфетчица меня увидела и, уронив тарелку, крикнула официантке:

– Маша, Маша, иди сюда скорее!.. Артист пришел из картины «Когда деревья стоя гнулись»!

Фильму «Когда деревья были большими» я обязан тем, что после него у кинематографистов ко мне изменилось отношение. Если раньше на мне стояла бирка Балбеса или актера, способного играть только пьяниц и воров, то теперь меня стали приглашать и на серьезные роли.

Вы любите животных?

Две дрессировщицы собак хвастаются:

– Моя Джильда читает газеты!

– Знаю. Мне про это говорил мой Шарик.

Из тетрадки в клеточку. Май 1962 года

Вернувшись в Москву после гастрольной поездки в Японию, я узнал, что меня разыскивают с «Мосфильма» из группы «Мухтар».

«Мухтар», «Мухтар»… Уж не тот ли это Мухтар – герой повести И. Меттера, опубликованной в журнале «Новый мир»?

Все верно. Оказывается, режиссер Семен Туманов решил эту повесть экранизировать, и писатель Меттер написал сценарий. Встретившись со мной, Туманов спросил:

– Вы любите животных?

– Да, люблю.

– А собаки у вас были?

– Были. – И я рассказал биографию каждой собаки, которая жила в нашем доме. Рассказал и о том, что, когда погибла Малька, мы все переживали, будто умер родной человек.

– А вы повесть «Мухтар» читали?

– Читал.

– Отлично! Тогда нам будет легче говорить. Я хочу, чтобы вы сыграли милиционера Глазычева.

– Глазычева? – Я вспомнил, что по повести Глазычев маленького роста, крепыш, а я совершенно другой. Сказал об этом Туманову.

– Боже мой, какая разница? Да кто знает, как выглядел на самом деле Глазычев? Никто! Каким мы его сделаем, таким его и будут все воспринимать.

– Но я не могу играть милиционера.

– Вы что, не любите милицию?

– Да нет, – ответил я. – Но посудите сами, какое я имею право играть милиционера, если в двух последних фильмах снимался в ролях жуликов?

После долгой беседы мы решили все-таки сделать кинопробы. И договорились: если, увидев себя на экране, я поверю, что смогу сыграть милиционера, то дам согласие на участие в картине.

Поругайте меня, и я буду плакать

Сегодня на съемке Туманов рассказал анекдот. Граф говорит дворецкому:

– Завтра, Джеймс, приезжает мать моей Алисы, и я прошу вас отрубить нашей собаке хвост. Я хочу, чтобы ничто в доме не выражало радости по поводу приезда тещи.

Из тетрадки в клеточку. Ноябрь 1963 года

Для пробы взяли эпизод, когда обворовывается санаторий и Глазычев расспрашивает кладовщицу, как все это произошло. На роль кладовщицы пробовалась прекрасная актриса Екатерина Савинова.

По сценарию кладовщица должна заплакать, и Екатерина меня попросила:

– Юра, чтобы мне быстрее заплакать, пожалуйста, поругайте меня.

– Вы дура, – сказал я, включившись в предложенную игру.

– Нет, этого мало. Скажите мне, что я плохая.

– С чего это вы взяли, что вы плохая? Совсем нет. Вы просто бездарная актриса. Мало того, вы идиотка!

– Что? Я – бездарная? Да как вы смеете! – обидчиво сказала актриса и заплакала.

Туманов дал команду снимать.

С волнением смотрел я пробы на экране. Закончился просмотр, зажгли свет, и Туманов спрашивает:

– Ну как?

Я подумал: а что, такой милиционер вполне может быть.

Уже много позже я узнал историю моего приглашения на роль. Оказывается, до меня пробовали шесть человек, и одного артиста даже утвердили. Но автор сценария Израиль Меттер случайно увидел в то время фильм «Когда деревья были большими». Моя работа ему понравилась, и он предложил режиссеру мою кандидатуру.

После того как меня утвердили на роль, пошла полным ходом работа. Мне выдали форму. Чтобы почувствовать себя милиционером, я носил ее дома, а иногда и по улицам в ней разгуливал.

Начались поиски собаки. После долгого отбора наконец остановились на двух. Первую звали Байкал, а вторую, помоложе, назвали Мухтаром. На кинопробах убедились, что собаки похожи. Туманов предполагал, что Мухтар сыграет молодого Мухтара (повесть рассказывает о жизни собаки на протяжении десяти лет), а Байкала снимут в роли взрослого Мухтара.

Несколько раз я выезжал с милицией на операции, познакомился со многими проводниками розыскных собак. Работники милиции охотно делились своим опытом.

В качестве консультанта фильма пригласили тогда капитана милиции Сергея Подушкина, который занимался со мной так, как будто мне действительно предстояло стать работником милиции.

Я вставал рано утром, надевал милицейскую форму, полушубок и отправлялся в питомник.

Там выпускали из клеток двух собак. Чтобы они ко мне привыкали, я их выгуливал и кормил. После этого уезжал в цирк (шли школьные зимние каникулы) и, отработав три спектакля, снова возвращался в питомник. Так продолжалось более двух недель. Собаки за это время ко мне понемногу привыкли. Зимнюю натуру выбрали в Кашире. В цирке с трудом, но отпустили меня на четыре месяца для участия в съемках. Тогда я и не предполагал, что работа над фильмом займет целый год.

– Юрий Владимирович, – сказал мне в самом начале работы Туманов, – имейте в виду, вы находитесь в сложном положении.

– А что такое?

– Самое трудное – играть с детьми и животными. Собака на экране всегда получается достоверной и органичной, а вот вам придется попотеть.

Во время наших первых встреч я несколько скептически слушал рассуждения Туманова о том, как мы будем снимать, считая его театральным режиссером. (Туманов с театром не порывал и в кино до «Мухтара» снял единственный фильм «Алешкина любовь», который я считал средним.) Но как только начались съемки, я забыл о своих сомнениях. Семен Ильич мог дать сто очков вперед многим кинозубрам.

150 тысяч собаке под хвост

Сегодня на съемке я рассказал Туманову, как работал у нас в цирке знаменитый в прошлом дрессировщик Борисов. Он вбегал в клетку ко львам, кричал, щелкал бичом, стрелял в воздух из пистолета. Львы рычали, метались по клетке, оскаливали пасти… Публика в страхе замирала.

Как-то после представления я зашел на конюшню и увидел: сидят в клетке львы и едят К ним входит служитель, спокойно их похлопывает по спинам, что-то говорит. И вообще ведет себя так, будто это не львы, а котята. Я его спрашиваю: «Неужели вы не боитесь?» Он усмехнулся: «А чего их бояться. Я их люблю, и они меня тоже».

Из тетрадки в клеточку. Январь 1964 года

В Кашире нас поселили в общежитии местного техникума. В первую очередь наметили снимать финал картины, где Глазычев с Мухтаром идут по следу бандита Фролова.

Наши собаки были приучены ко всему: бежать, стоять, сидеть, лежать по команде, бросаться на «преступника», если он замахнется на них ножом. Но когда Байкал с Мухтаром попали на съемочную площадку, когда зажгли осветительные приборы, заработала камера и загудел, поднимая снежную пыль, ветродуй, собаки наотрез отказались сниматься. Они испуганно озирались по сторонам, потом легли на снег и ни за что не хотели сдвинуться с места.

Проводник подбадривал собак, кричал, подкармливал сахаром, но ничего не помогало. К съемкам собаки не были приучены.

Режиссер, оператор, директор картины смотрели на Байкала и Мухтара умоляющими глазами. Проводник растерялся, чувствуя себя виноватым. Но собаки не поддавались. Больше всего они боялись ветродуя. Как только включали ветродуй, у собак от страха прижимались уши.

Так прошло пять дней. Каждый съемочный день стоил три тысячи рублей. Киногруппа работала впустую.

Тогда люди еще не привыкли к новым деньгам, и директор фильма в ужасе кричал:

– Сто пятьдесят тысяч собакам под хвост. Это же ужас!

В один из дней вынужденного простоя я вспомнил историю, связанную со съемками в кино животных. Рассказ этот я услышал от Владимира Григорьевича Дурова.

В конце тридцатых годов снимался фильм, в одном из эпизодов которого свинья должна была съесть бумажный свиток – грамоту.

Кинематографисты приехали к Дурову в цирк и спрашивают:

– Скажите, пожалуйста, Владимир Григорьевич, вы не могли бы выдрессировать свинью, чтобы она на съемках съела грамоту? Мы понимаем, это трудно, но нам очень нужно.

– А сколько у вас отпущено по смете средств на дрессуру? – спросил Дуров.

– Три тысячи. Если понадобится, можем заплатить и больше. Понимаем, что это сложно.

– Прежде всего для этого нужно заключить со мной договор, – сказал Дуров.

Договор с ним заключили.

– А теперь что мы должны сделать? – спросили кинематографисты.

– Купить свинью.

– Какую свинью?

– Любую. Какая вам больше понравится.

– А дальше?

– Три дня до съемок, пожалуйста, свинью не кормите. В день съемок позвоните мне. Приготовьте грамоту, которую нужно съесть. Если вам потребуется несколько дублей – должно быть несколько грамот.

К словам прославленного дрессировщика кинематографисты отнеслись недоверчиво, но тем не менее все указания выполнили и через несколько дней позвонили ему.

– Владимир Григорьевич, что делать? Мы три дня не кормили свинью, и она орет диким голосом. Завтра съемка.

– Все правильно, – сказал Дуров. – Завтра ждите на студии. Приеду.

Приехал он на студию. Зашел в павильон, достал бутылочку с медом, взял грамоту, помазал ее медом и, положив на стол, спросил:

– Откуда свинья появится?

– Хорошо бы из окошка, – сказали ему.

– Ну вот и отлично. Держите ее у окошка. Когда все будет готово, отпускайте. Она сама прибежит к грамоте.

И верно. Только отпустили свинью, она, не обращая внимания на свет и стрекот кинокамеры, прыгнула в окошко и побежала к столу, где лежала грамота. Вмиг ее сожрала.

– Все это хорошо, – сказал режиссер, – но только уж очень быстро она съела грамоту.

– Давайте второй дубль, – предложил Дуров.

Второй дубль прошел отлично. Свинья ела грамоту уже не торопясь. Этот дубль и вошел в картину.

Директор фильма и режиссер просто расстроились. Когда задумывали эту сцену, то предполагали, что придется долго приручать свинью, делать бумагу специального состава. А тут все так просто.

Дуров получил деньги в кассе и уехал.

Увы, собака не свинья. Нам было гораздо трудней.

Моя собака хочет сниматься

Осень. Идет дождь. На улице встречаются две блохи. Обе дрожат от холода. Одна говорит:

– Какой адский холод! Что же дальше будет?

– Ничего, – утешает вторая, – не расстраивайся, разбогатеем, собаку купим…

Из тетрадки в клеточку. Февраль 1964 года

Съемочная группа «Ко мне, Мухтар!» была в простое. Уходила зимняя натура. Что делать? Пошли слухи, что нашу картину хотят закрыть.

А в прессе уже появились сообщения о съемках фильма. В журнале «Советский экран» поместили фотографии собак, которых предполагали снимать. И тут произошло неожиданное.

Из Киева на студию пришла телеграмма:

«МОСФИЛЬМ КИНОГРУППА МУХТАР МОЯ СОБАКА ХОЧЕТ СНИМАТЬСЯ ВАШЕМ ФИЛЬМЕ ИНЖЕНЕР ДЛИГАЧ».

Над телеграммой посмеялись. Но Туманов в отчаянии сказал:

– А кто его знает, может быть, это именно та собака, которая нам нужна?

Предложили капитану Подушкину поехать и посмотреть собаку на месте. Он вылетел в Киев и в тот же день позвонил Туманову:

– Собака стоящая. Нужно брать. Самое главное, пес уже снимался в кино и привык к шумам и освещению. Хозяин у собаки хороший – инженер, приятный человек.

Подушкину дали команду немедленно привезти в Москву собаку и хозяина.

Первое знакомство с ними запомнилось мне.

К нашему дому на улице Фурманова, где мы тогда жили, подъехал мосфильмовский «газик». Из машины вышел человек небольшого роста с тоненькими усиками. Он подошел ко мне и, протянув руку, сказал:

– Меня зовут Михаил Давидович Длигач. Я инженер из Киева. А вот и моя собака – Дейк!

В открытую дверь машины высунулась здоровая морда пса. Собака посмотрела на него, на меня и спряталась.

Длигач сказал:

– К вам огромная просьба. Я прошу, чтобы вы называли меня просто Мишей. А я вас – Юрой. Нужно об этом договориться сразу. И не потому, что я хочу быть с вами на короткой ноге, это нужно для него, – он кивнул на овчарку. – И будем на «ты». Собака сразу должна узнать твое имя. Юрий Владимирович – ей трудно запомнить. Когда ты будешь называть меня Мишей, она поймет, что ты обращаешься ко мне.

Я согласился, хотя и подумал, что хозяин мудрит.

Когда мы сели в машину, Длигач предупредил:

– Я только прошу тебя, Юра, не предлагай ему никакой еды и не зови его, а то он на тебя бросится и укусит.

Машина тронулась. Собака просунула морду между мной и шофером и внимательно смотрела в лобовое стекло машины.

– Ты не удивляйся, – сказал Длигач, – Дейк любит смотреть, куда едет. Он должен смотреть.

Я спросил Длигача, почему собаку назвали Дейком.

– Очень просто, – ответил Миша. – Знаешь художника Ван Дейка? Ван я отбросил, а Дейк остался.

С первых минут знакомства я понял, что Михаил Длигач относится к своей собаке как к человеку. Он не сомневался в том, что она понимает все, о чем говорят люди. В то же время я заметил, что собака действительно мгновенно выполняет любую его команду, реагирует на интонации голоса.

Я помнил, что меня просили ничего не давать собаке. Но все-таки вытащил кусок колбасы из портфеля и посмотрел на пса. Тот, естественно, повернулся в мою сторону, взглянул на колбасу, потом мельком на меня и отвернулся. Колбасу я съел сам.

На студии продолжали снимать сцены без участия собаки. Но тем не менее, чтобы Дейк ко мне постепенно привык, его приводили в павильон. По ходу сцены я сидел за столом, а Михаил Длигач говорил Дейку:

– Сидеть с Юрой.

Пес подходил ко мне и садился рядом.

– Пусть он посидит с тобой, – говорил Длигач. – Неважно, что он не снимается. Вам необходимо привыкнуть друг к другу. Дейк запомнит твой запах, постепенно будет считать тебя своим. Ведь вам во многих сценах придется быть рядом.

Во время обеденного перерыва собака пошла вместе с нами в столовую. Я ел, а она сидела рядом.

К вечеру Длигач сказал:

– Завтра принеси пару сосисочек.

На другой день я вошел вместе с Длигачем в специальную комнату, где находился Дейк. Он увидел меня и зарычал.

– Сидеть, – сказал Длигач. – Юра, вынь сосиски и дай мне.

Я протянул сосиски хозяину. Он передал их собаке. Дейк стал есть.

– Вот видишь, – сказал Михаил, обращаясь к Дейку, – это Юра принес тебе сосиски, Юра.

На другой день мне велели принести печенку. Просьбу я выполнил. Все повторилось: сначала я отдал печенку хозяину, а тот, говоря: «Это Юра тебе печенку принес, Юра», передал ее Дейку. Потом я принес любительскую колбасу. Снова та же церемония. Я не выдержал и спросил:

– А почему нельзя мне самому давать еду?

– Он из чужих рук не берет, – спокойно ответил Длигач, – может броситься.

Через неделю я вошел в комнату, где были хозяин с собакой, и услышал радостный возглас:

– Смотри, смотри, Юра! – показывал Михаил на хвост Дейка. – Ты видишь?!

И я увидел, что кончик собачьего хвоста шевелится.

– Ты видишь? Он тебя узнает! Он даже относится к тебе с симпатией!..

– Ну, ничего себе, – заметил я, – неделя понадобилась для того, чтобы кончик хвоста задергался. Сколько же нужно, чтобы хвост вилял вовсю?

– Время, время, и все будет, – заверил Длигач. Действительно, через два дня я впервые дал Дейку колбасу.

Пес посмотрел на меня с недоумением.

– Бери, бери, – разрешил Длигач, – это Юра тебе принес. У Юры можно брать.

Дейк неохотно принялся есть.

А как-то Длигач положил ладонь на голову собаки и попросил, чтобы я свою ладонь положил сверху. Потихоньку Михаил убрал свою руку из-под моей, и моя ладонь оказалась на голове собаки. Дейк покосился на меня и тихо зарычал.

– Сидеть! Спокойно… – произнес Длигач. – Спокойно, Дейк.

У меня было ощущение, будто под моей рукой работает динамо-машина.

Как-то мы шли вместе по коридору «Мосфильма». Поводок от Дейка держал Длигач. Незаметно он передал его мне, а сам остановился. Собака шла вперед, не зная, что поводок у меня. Так мы прошли метров десять. Вдруг собака остановилась, повернулась и увидела, кто ее ведет.

– Дейк! Спокойно! – крикнул Длигач. – Иди вперед. Это Юра. Это Юра, который приносит тебе сосиски и колбасу, иди вперед.

Собака нехотя сделала несколько шагов.

– Говори ей «вперед». Давай команду, – попросил Длигач.

– Вперед, вперед… – не очень уверенно скомандовал я. Собака нехотя пошла вперед. Поводок был крепко намотан на мою руку. Тут Длигач присвистнул. И собака так рванулась к хозяину, что я упал и она протащила меня несколько метров. Постепенно мы с Дейком подружились. И вот наконец последнее испытание: меня посадили в клетку вместе с собакой, пригласили осветителей, шоферов, плотников и попросили их бить по клетке палками, будто они на нас нападают. Дейк в бешенстве кидался на решетку и яростно лаял. Он защищал меня.

– Вот видишь, – говорил мне потом Длигач, – раз он тебя защищает, значит, действительно признал. Теперь можно начинать съемки.

Он постарается

Сегодня мне рассказали о съемках фильма «Ленин в Октябре». Когда режиссер Михаил Ромм снимал сцену заседания Временного правительства, то долго осматривал участников съемки и, остановившись против одного бородача, которого все в шутку звали Черномор, взял его за бороду и воскликнул:

– Какого черта вы приклеили сюда это помело?!

– Простите, но это моя борода, – начал оправдываться Черномор.

Во время съемки возник вопрос о том, какие ордена носил Керенский и сколько у него было адъютантов.

– Это кто-нибудь выяснил? – спросил Ромм у членов съемочной группы.

В наступившей тишине раздался уверенный голос Черномора.

– Александр Федорович носил только университетский значок, а адъютантов у него было два.

– А вы откуда знаете? – удивился Ромм.

– К вашему сведению, – ответил Черномор, – я бывший министр Временного правительства Малянтович.

Так бывший министр стал главным консультантом всех эпизодов, связанных с Временным правительством, и сыграл в фильме самого себя.

Из тетрадки в клеточку. Март 1964 года

Спустя непродолжительное время мы снова выехали на натуру. Первым снимали эпизод, когда Мухтар должен взять след преступника и полковник, начальник Глазычева, спрашивает: «Ну как, Глазычев, возьмет твоя собака след на таком морозе?»

Глазычев на это отвечает фразой, несколько раз повторяющейся в картине: «Он постарается».

По сценарию в этом эпизоде собака должна выкусывать из-под когтей на передних лапах кусочки льда. Как научить этому собаку? Длигач вложил между когтями Дейка кусочки леденцов и, когда снимали крупный план Мухтара, приказывал ему выкусывать эти кусочки. На экране так и получилось: Глазычев разговаривает с полковником, а Мухтар сидит у ног проводника и выкусывает из-под когтей лед.

Снимали эти сцены при тридцатиградусном морозе. Кругом стоял шум – от ветродуя, осветительных приборов, операторской камеры, но Дейк ни на что не обращал внимания и отлично работал.

Когда сняли кадр, ко мне подошел режиссер и спросил:

– Я совсем забыл проследить, вы-то все правильно делали в кадре? Какой текст говорили?

Во время съемок Туманов и остальные участники группы в основном следили за Дейком. На меня же никто не смотрел. Оператор шутливо сказал мне:

– Ты не нервничай. Фильм называется «Ко мне, Мухтар!». Стало быть, про собаку, а ты – около нее. Главное – кадр не порть.

Порой Длигач спокойно говорил:

– Деинька сегодня устал. Больше сниматься не сможет.

– Как?! – восклицал Туманов. – Солнце же уходит!

Если бы я устал или другой артист, никто съемку не отменил бы, но заставить работать собаку никто не мог. С ней считались.

Летнюю натуру снимали под Ростовом в настоящем питомнике для собак.

Из гостиницы я выезжал на съемку переодетым в милицейскую форму. В связи с этим вспоминаю один случай. Мы проезжали мимо рынка, и водитель нашей машины остановился, чтобы попить воды. Вдруг ко мне подбегают какие-то люди и кричат:

– Товарищ лейтенант, в очереди драка!

Что делать? Я вышел из машины, подошел к очереди и, дав короткий свисток, спокойно взял одного из нарушителей за локоть и строго спросил:

– Что, отвезти в отделение?

– Да нет, я не буду больше, лейтенант, простите, это мы так.

Дейк работал замечательно. Он словно понимал, что от него требуется.

Страшная жара. Я сижу в автобусе. Сапоги, фуражку, гимнастерку оставил на улице метрах в двадцати от автобуса. Вдруг по мегафону слышу команду:

– Никулина в кадр!

– Ну, пойду одеваться, – сказал я.

– А зачем ходить? Здесь оденешься, – предложил Длигач.

– Одежда-то на улице.

– Дейк сейчас принесет. Деинька, – сказал Длигач, – где сапоги Юрины, ботиночки?

Дейк пошел и принес сапоги: сначала один, потом второй.

– А рубашечку? – сказал Длигач. Дейк принес гимнастерку.

– А теперь шапочку, – продолжал хозяин. Собака принесла фуражку. Я был поражен.

– Миша, он действительно понимает?

– А ты что, – обиделся Длигач, – считаешь его за идиота?

Однажды Длигач обратился к Туманову:

– Мы с Дейком хотим посмотреть материал. Нам интересно, как получилось на пленке.

– С Дейком? – удивился Туманов.

– Да, он тоже хочет, – серьезно сказал Длигач, – посмотреть материал.

И вот в просмотровом зале сидела съемочная группа, а в проходе на полу устроился Дейк. Материал пес смотрел не очень внимательно, но, когда с экрана раздавался лай, он оживлялся.

Однажды помощник режиссера, молоденькая женщина, подошла ко мне и спросила:

– Юрий Владимирович, а что это за походка у собаки – «ходить сюрой»?

Я не понял, о чем она спрашивает.

– О какой походке идет речь?

– Ну, Длигач все время говорит Дейку: «ходи сюрой».

Я рассмеялся. Дело в том, что у Михаила Длигача южный акцент и некоторые слова он произносил слитно. Командовал он Дейку: «Ходи с Юрой», а получалось: «Ходи сюрой».

Конечно, на съемках мне пригодился опыт работы в цирке. Я не раз видел, как работают дрессировщики, наблюдал, как они часами отрабатывают каждое движение у животных. Оператор и режиссер привыкли снимать по четыре-пять дублей, и я долго объяснял им, что животных нужно успеть снять за первые два дубля. Потом им это надоедает.

Начиная съемки, мы предполагали, что будем снимать двух собак. Вторую собаку взяли для того, чтобы она сыграла раненого пса. Но Дейк сам справился с двумя ролями.

Всех потрясло поведение Дейка во время съемки эпизода, когда Мухтару после ранения делают операцию.

Дейка положили на операционный стол и только включили свет, как вдруг он ни с того ни с сего начал тяжело дышать – создавалось полное впечатление, что собака больна. Потрясенный Туманов тихо сказал оператору:

– Скорее снимайте.

Долго все думали, как заставить собаку хромать в кадре, как добиться, чтобы она выглядела больной. Придумал Длигач. Он взял несколько бутылок вишневого сиропа и смазал им шерсть Дейка. Собака сразу стала выглядеть облезшей и жалкой. А чтобы Дейк хромал, под лапу ему положили маленькую колючку и заклеили ее пластырем. Когда колючку сняли, некоторое время Дейк продолжал бояться ступать на эту лапу и чуть-чуть прихрамывал. Так и сняли сцену.

Несколько трюков, связанных с Дейком, родились прямо на съемочной площадке.

Как-то я открыл водопроводный кран, смотрю – Дейк подбежал и стал пить воду прямо из-под крана. Я рассказал об этом Туманову. Ему понравилось. Так мы и сняли – Мухтар вместе со своим проводником пьет воду из-под крана.

Самый трудный кадр

Туманов сегодня рассказал, как Сергей Эйзенштейн задумал во время создания «Броненосца “Потемкина”» снять предупредительный залп эскадры Черноморского флота. Именно после этого залпа на мятежном броненосце поднимался красный флаг.

Чтобы получить разрешение на залп из всех орудий Черноморского флота, пришлось побывать у самого Фрунзе. Он разрешил сделать только один залп. Настал день съемки. Приехало много гостей. Эйзенштейн повел их на командную вышку. Кто-то спросил у него:

– Как будет дана команда для общего залпа? (Радио тогда в группе не было.)

– А очень просто, – ответил режиссер. – Когда начнем снимать, я дам такой сигнал. – И с этими словами он взмахнул белым флагом.

И… флот дал залп. Эйзенштейн схватился за голову. Но повторить кадр уже не было возможности.

Из тетрадки в клеточку. Апрель 1964 года

Роль хозяйки Мухтара играла артистка Алла Ларионова. По сюжету она продает собаку милиции, а спустя год приходит навестить ее в питомник. Мухтар бросается на нее и рвет дорогую шубу. Собака стала служебной и никого, кроме Глазычева, не признавала. («Видно, собаки, как и люди, не любят, когда их продают», – говорится в сценарии.)

Как снимать эту сцену? Дейк с Ларионовой незнаком. Как же сделать, чтобы собака не искусала артистку?

Решили на руку Ларионовой надеть несколько защитных колец, сделанных из пластика.

Михаил Длигач уверял, что если артистка в момент нападения собаки выставит руку вперед, то Дейк наверняка вцепится именно в эту руку.

Стали готовиться к съемке.

Когда снимают кадры, связанные с риском для человека, в дело обязательно вмешивается представитель техники безопасности.

– А какие меры вы предприняли, чтобы обезопасить актрису? – спросил приехавший на съемку инженер по технике безопасности.

Ему рассказали про кольца.

– Это хорошо, – согласился инженер. – Ну а если пес схватит актрису за ногу или, упаси бог, за горло?

Ему объяснили, что этого не должно быть, потому что Дейк работает без перехвата, то есть если один раз схватит, то так и будет держать и не отпустит, пока не услышит команду дрессировщика.

– Может, ваша собака и без перехвата, – сказал инженер, – но черт ее знает, что там у нее на уме? Я съемку запрещаю.

В группе паника. Больше всех, пожалуй, нервничал Длигач. Он начал уговаривать инженера разрешить съемку.

– Вы что, – спросил тот, – берете на себя ответственность за жизнь актрисы?

– Да, беру.

– Тогда напишите расписку.

И Длигач написал, что он полностью отвечает за безопасность актрисы Ларионовой. Так съемку разрешили.

Алла Ларионова – женщина героическая. Когда предложили заменить ее в этом эпизоде дублершей, она категорически отказалась.

Решили снимать без дублей. Установили две камеры – на тот случай, если одна выйдет из строя. Все заранее подготовили, проверили и отрепетировали. Михаил Длигач держал Дейка за ошейник. Ларионова вошла в кадр.

– Мотор! – прозвучала в полной тишине команда режиссера.

Осветители, ассистенты, шоферы, рабочие замерли.

Ларионова быстро пошла по снегу.

– Мухтар, Мухтар, Мухтарушка, – стала звать она собаку.

– Фас, – скомандовал Длигач и выпустил Дейка.

Тот прыгнул на актрису, с ожесточением вцепился ей в руку и повалил ее на снег.

Длигач в два прыжка оказался рядом и с криком: «Фу, фу!» – с трудом оттащил Дейка от Ларионовой.

– Стоп! – огорченно крикнул Туманов. – Что вы делаете? Михаил Давидович, вы же испортили мне кадр!

– В чем дело? – удивился Длигач.

– Как в чем дело? Мы не вас должны снимать. Нам важно показать, как собака грызет Ларионову, а вы вбегаете в кадр.

– Но я иначе не могу, – ответил Длигач. – Я за ее жизнь отвечаю.

– Ну пусть хоть чуть-чуть, хоть немножко Дейк покусает, погрызет! А уж потом вы будете его оттаскивать. Ну хотя бы на две-три секунды позже вбегайте в кадр, – умолял Туманов.

Решили снять еще дубль. Опять все замерли. И опять Дейк по команде Длигача бросился на актрису. Но хозяин снова не выдержал и раньше времени вбежал в кадр.

И второй дубль оказался испорченным.

Объявили короткий перерыв. Ко мне подошел Туманов.

– У меня к вам огромная просьба, – сказал он тихо. – Как только собака бросится на Ларионову, умоляю вас, хватайте Длигача за полушубок и секунды три его подержите. Сосчитайте: раз, два, три – и только тогда отпускайте.

Приготовились к съемке.

– Мотор! – прозвучала команда. Дейк бросился, актриса выставила вперед руку, и пес вцепился в нее. Я в это время схватил сзади Длигача за полушубок и держал что есть силы. А он, хотя с виду и тщедушный, развернулся и ударил меня в скулу, да так сильно, что я упал в снег. Так сняли этот кадр.

Съемки этого эпизода проходили в ста километрах от Москвы, около Каширы. Всю ночь я плохо спал. Видимо, перенервничал. Утром меня загримировали, переодели в милицейскую форму и повезли на съемку. Только сняли первый дубль, как мне вручили телеграмму из дома. Три раза подряд прочел я текст: «Папа заболел, приезжай немедленно». Как назло, свободных машин не было. Прямо со съемочной площадки меня отвезли в Москву на милицейском мотоцикле. Я даже переодеться не успел – поехал в милицейской форме.