Текст книги "Жизнь, поиски и метания Андрея Георгиевича Старогородского"

Глава шестая
Время убивать

* * *

На rendes-vous вышел новый герой нашего века, избранник женщин, человек-убийца.

Убийство человека – заурядное событие начала нового тысячелетия, третьего нашей цивилизации. В XIX веке такое событие всколыхнуло бы всё общество, им бы заполнили страницы газет, романисты схватили бы перья – сюжет для небольшого романа, Ф. М. Достоевский превратил бы его в философию, в явление космического масштаба. «Если нет Бога, то всё дозволено…». Убийца – новый Наполеон. Прежний Наполеон велик и значителен тем, что уничтожил миллионы людей ради славы, ради утоления жажды тщеславия – тщеславия жителя маленького островка, выходца из мещанского сословия.

Сегодня Наполеон – явление мелкое, потому что обыденное, о нём не кричат экраны, ему не ставят памятников. Шёл в ресторан или к любовнице и мимоходом убил, просто, как выпил стакан воды. Выпил стакан воды, убил человека, съел котлету по-киевски, переспал с любовницей, составил бумагу в конторе – всё привычно, обыденно, просто.

Когда политики делают вид, что решают важные дела, банкиры торгуют деньгами, олигархи грабят народ, на улицах снуют люди и носятся с воем и вонью автомобили, тут же, среди этого, гремят выстрелы – одиночные, дуплетом и очередями…. Жизнь как жизнь. Новое тысячелетие открылось таким образом: выстрелами, отстрелом людей – врата своего времени.

Рядовое событие заставило меня описать его, потому что оно рядовое событие. Убийца – не ярко выраженный злодей, не урод, не бандит, а вполне благополучный, благообразный, образованный, приличный, уважаемый человек, из тех, за кого мечтают выйти замуж новорожденные невесты: богат, относится к новому привилегированному слою общества, человек-мечта. Из замов директора банка на Украине человек шагнул в президенты…. Мечтай, женщина!

За убийством не было никакой философии, ни малейшего размышления о смысле поступка. Убийство – простая практическая необходимость для достижения обыденной цели – устранить с дороги того, кто стоит на пути к деньгам, к обогащению. Только и всего.

Может быть, обыденность, простота убийства человека и есть состояние нашего века, чудовищное состояние, наш апокалипсис, конец всего, потому что это конец человека как человека. Физически он ещё существует, но его нет. Печальный Гоголь когда-то припечатал его словами «Мёртвые души», и они стали пророчеством.

Преступные журналисты, режиссёры, артисты изо дня в день приучают человека – дитя, юношу, от природы призванных быть романтиками, к практичности – практичности, обыденности убийства. Убивать – необходимая принадлежность существования (Ч. Дарвин). Начало такого мышления – в воспетой интеллигентами эпохе Возрождения. Сегодня создание «гуманистов» – Возрождение – развернулось до конца.

* * *

Событие прошло не замеченным в стране, хотя каналы ТВ оповестили о нём. Был убит директор одного из самых крупных банков страны. Незамеченным в том смысле, что люди, прослушав сообщение, тут же забыли о нём через мгновение: привыкли.

Потрясло оно Андрея, потрясло буквально: будто великан взял Андрея за шиворот, приподнял и сильно встряхнул. Может, потому, что событие касалось лично его. Но не только поэтому. Андрей действительно переживал подобные события – и с другими как своё личное и как общественное. Капитализм не может существовать без преступлений – таким было убеждение Андрея. А убеждения у него были и достаточно твёрдые. Что давало ему опору в жизни.

Оно же ускорило решение Якова отделаться от банкира. Но он пока не знал, как это сделать, чтобы не разозлить его.

* * *

– Я боюсь, – говорил Кондратий своей подружке. – Боюсь, что-нибудь сорвётся.

– Ну, мужики пошли. Дело сделано. Следующий шаг – изъять деньги и adieu-покеда!

– Мне не разрешают уезжать до конца следствия.

– Оно будет недолгим. Слишком очевиден преступник.

– И всё-таки страшно. Ты бы хоть навестила Антона.

– Да ну! Он, Кондрата, отыгран. Его для меня уже нет.

– Нехорошо, Фанни.

– О, заговорил мужик. А убивать как?

– Не я же убивал.

– И не я? И ты, и я. Мы теперь с тобой связаны кровью, кровнородственные. Нам нельзя отдельно.

– Если меня посадят, ты точно так же?

– Кондрат, не надо фантазий. Тебя ещё не посадили. А посадили рядом со мной.

* * *

На похороны Берсенева собралось много народу. У самой могилы стояли скорбные мать и Варвара.

Первым выступил правительственный член Н. И. Левашов. Его лицо узнаваемо. Он часто являлся нам на экранах ТВ. Речь, как и положено чиновнику, была безцветной. Отметил заслуги Берсенева перед государством, его незаменимость, выразил соболезнование семье, а в конце довольно-таки злобно заявил, что это дело рук «красно-коричневых» (так в те времена ельциноиды называли коммунистов – красные и патриотов – коричневые, то есть фашисты).

Абенд – не очень траурное лицо, как всегда самодовольное и самоуверенное. Банкир выступил и отметил прогрессивность деятельности Берсенева, его новаторство «в нашей системе». Жаль, очень жаль. Надеюсь, преступники будут разысканы и наказаны.

От служащих банка выступил заместитель по экономике, отметил, что деятельность Берсенева была направлена не на личные интересы, а на интересы России.

Тут же стояли Антон и Кондратий с опущенными лицами. За спиной Кондратия Руфина казалась даже весёлой. В толпе торчала тощая фигура Якова, лицо его было безучастным, но на душе скребли кошки ядовитыми когтями: я преступник, я погиб, как жить дальше….

Позади всех стояла и первая жена Берсенева, Виктория Евгеньевна, сохранившая фамилию своего краткого мужа: Берсеневу была нужна не женщина-философ, а домашняя, тёплая женщина, слишком тяжелая и опасная была у него жизнь. Берсенева, одетая траурно, но, как всегда, гармонично, видно, тяжело переживала смерть близкого человека. Лицо её стало совсем некрасивым. Переживал эту смерть и Александр Городецкий – убитый имел отношение к его коллеге, к тому же Александр видел социальную основу преступления.

Андрей стоял низко опустив голову в конце толпы. Краем глаза он видел свою коллегу – Викторию Евгеньевну. Когда церемония кончилась, Андрей пытался пробраться к Варваре. Андрей страдал за неё, он даже издалека заметил, как изменилось её лицо из светлого стало тёмным, черты обострились, будто перед ним была уже не Варвара, а чужая женщина. Андрей ещё не знал, что видел Варвару в последний раз. Варвару с матерью сопровождали правительственный член, зам директора банка по экономике, телохранители. Женщины скрылись в автомобиле и уехали.

Андрей звонил Варваре, но телефон не отвечал, ни городской, ни мобильный. Через три дня Андрей решился поехать к Варваре домой. Он долго звонил у подъезда – безполезно. Наконец, вышел охранник и сообщил, что мать с дочерью уехали, но куда, ему неизвестно.

Жена Берсенева, жившая только своим мужем – он был для неё всем миром, и дочь, не только любившая, но и высоко почитавшая отца, не могли оставаться в этом доме, где всё ещё дышало любимым человеком. Кроме того, Варвара боялась встретиться с Андреем: стыдно, больно.

Уехали они в Сибирь, как выяснится через несколько лет, в город Новосибирск.

* * *

На выходе с кладбища произошло событие, удивившее провожавших Берсенева. Из милицейской машины, стоявшей у входа, вышли два милиционера и арестовали Антона и Кондратия. Их увезли в отделение.

Кондратия скоро выпустили. Он шумел в банке: вот ведь кем оказался Антон. Ну, гад! Кондратий потребовал, чтобы ему выделили его долю капитала, так как он больше не может служить там, где произошло такое огорчительное событие. Кондратий потребовал для себя «золотой парашют». Так называют грабители огромные деньги, когда они увольняются. Нам грешным ничего не дают при увольнении. Кондратий указал счёт…

* * *

Отметим и ещё одно знаменательное для нашего времени (и, может быть, не только для нашего и особенно для Запада) событие. По телевидению выступил могущественный Абенд Он участвовал в передаче, которую вёл человек, выдававший себя за философа. И передача называлась философской. При чём тут бывший администратор филармонии, мне неизвестно: ведь он всего лишь администратор филармонии, вот и весь его гуманитарный багаж. Впрочем, банкир затронул философскую тему. Он говорил о падении нравственности в стране. Традиции России уходят в прошлое. Поверьте, говорил новоявленный моралист, в атмосфере безнравственности так трудно работать. У нас в банке исключительно нравственные отношения как внутри, так и к клиентам.

Гм-гм.

Глава седьмая
Есть, есть Божий суд!

Судья зачитывает обвинение. Чуднов Антон Иванович, 1970 года рождения, обвиняется в убийстве Берсенева Владимира Георгиевича. Убийство произошло 17 сентября 2009 года в 16 часов дня. Гражданин Чуднов, вы признаетесь в совершении данного преступления?

Подсудимый, встаньте.

Подсудимый поднялся со скамейки в железной клетке, установленной в зале суда для особо опасных преступников.

Насколько его можно было рассмотреть сквозь железные прутья, это был мужчина невысокого роста круглолицый с короткой прической и коротким носом.

– Да, ваша честь, признаю. Только я не знаю, как это получилось. У нас была игра в пейнтбол, мы стреляли крашеными шариками, которые не наносят повреждения игрокам. Я сделал шуточный выстрел – меня подтолкнул на него мой товарищ и коллега Никитин, сказав, устрой ему сюрприз. Владимир Георгиевич прогуливался между деревьями. Я выстрелил двумя последними зарядами подряди к своему ужасу увидел, как от дерева полетели щепки, а Владимир Георгиевич…. Я бросил ружьё и побежал к нему. Он не был жив. Краски от шарика на нём не было. Мне стало плохо.

– Будут вопросы у стороны обвинения?

– Да, Ваша честь. – Обвинителем оказалась молодая, лет сорока женщина, брюнетка, глаза её вспыхнули огнём возмездия.

– Подсудимый, вы сами заряжали патроны и наполняли ими патронташ?

– Да, сам.

– Патронташ мог быть в других руках?

– Патронташ оставался дома, когда я уходил на работу в предыдущий день.

– Обычно для этой игры используют не охотничье ружьё, а пневматическое. Почему вы стреляли из охотничьего ружья?

Подсудимый помолчал. Потом нехотя ответил:

– Мне предложил стрелять из ружья мой коллега Кондратий. Он сказал, мы же мужчины, давай для большего эффекта будем стрелять из ружей. Я согласился.

– Зачем вы закопали труп, хотя вы должны были сообщить о несчастье, если это действительно случайность, в милицию.

– Я очень испугался и потерял голову.

– Вы один закапывали труп?

Подсудимый замялся. Наконец, выдавил из себя:

– Один.

– У меня больше нет вопросов. Всё совершенно ясно.

Судья спросил, будут ли вопросы у защиты. Защитник, лысоватый мужчина в годах, ответил:

– Да, ваша честь.

– Задавайте.

– У вас были серьёзные разногласия с Берсеневым, вашим руководителем?

– Нет, не было. У нас с ним было полное согласие по всем вопросам деятельности банка.

– Кто пригласил Берсенева поехать вместе с вами?

– Кондратий.

– А почему вы прекратили игру, то есть охоту друг на друга?

– Кондратий сказал «хватит». У тебя там осталась пара зарядов. Пугнём шефа.

– Вы уверены, что патронташ не был в чьих-то чужих руках?

– Уверен. Дома оставалась моя жена. Не могла же она подменить патроны. Она в этом ничего не понимает.

– Но она могла передать его в руки другому человеку, который разбирается в оружии.

– Не понимаю, зачем ей это было бы нужно.

– А почему вы взяли не духовые ружья, а боевые?

Антон замялся. Кондратий предложил… Мы же мужчины, так будет эффектнее.

– Странное представление о мужчинах. Берсенев не играл с вами? – А зачем он поехал?

– Отдохнуть на природе.

– У Никитина (Кондратия) были разногласия с Берсеневым?

– Да, были.

Пригласили жену Антона знаменитую Руфину Адвокат:

– Как вы думаете, каким образом в магазине оказались пули?

– Просто не могу взять на ум.

– В тот вечер, ночь, утро кто-нибудь приходил к вам?

– Нет, мы были вдвоём с Антоном.

– Вы заходили в день перед выездом вашего мужа в банк?

– Что мне там делать?

– Подумайте хорошенько. Ложные показания наказуемы.

– Не помню.

– Странная память: это было несколько дней назад. Обвинитель: «Ваша честь, я возражаю. Адвокат оказывает давление на свидетельницу чтобы она давала показания против себя. Это противозаконно».

Адвокат: «Противозаконно лгать. Видеозапись показала, что вы были в банке».

– Да? Впрочем, кажется, забегала на минутку, по пути…к мужу, конечно.

– Какими у вас были взаимоотношения с Никитиным?

– Он друг моего мужа. И только.

– У защиты есть доказательства, что вы встречались с Кондратием у него дома часто и долго. Можем представить свидетелей.

Обвинитель (зло): «Ваша честь, я протестую, личные дела свидетелей не имеют отношения к делу».

Адвокат: «Ваша честь, как я вам покажу позднее, имеют прямое отношение к делу».

Судья: «Отвечайте, свидетельница».

Руфина: «Видите ли, Кондратий такой…видный мужчина…, а я женщина всё-таки».

Адвокат: «Тоже странное представление о женщинах. Так был он вашим любовником?»

Обвинитель: «Я протестую!»

Руфина: «Как сказать, да, невольно…».

И тут взъярился Антон.

– Ваша честь, разрешите дать дополнительные показания.

– Разрешаю.

– Кондратий помогал закапывать труп. Более того, он настоял на этом: не звонить в милицию. Просил меня не впутывать его в это дело, всё взять на себя, так как стрелял я. Но он предал нашу дружбу.

Судья: «Есть вопросы к подсудимому?»

Обвинитель мрачно, адвокат спокойно сказали «нет». Продолжили вопросы к Руфине.

– Вы настаиваете на том, что накануне в банке встречались только с мужем?

– Кажется, да.

– Но видеозапись показывает, что вы встречались только с Кондратием…

– Кажется, так попутно, на ходу.

Адвокат: «Ваша честь, разрешите продемонстрировать запись?»

Обвинитель вскочила, как ужаленная. Создавалось впечатление, что она была лично заинтересована в официальной версии дела. Она вскрикнула: «Я протестую! Это вмешательство в тайны банка!». И даже забыла сказать «Ваша честь».

Судья: «Хорошо, покажите».

Адвокат: «Ваша честь, разрешите пригласить сурдопереводчика, чтобы точнее понять текст разговора между свидетелями».

Судья: «Разрешаю».

Просмотр и перевод записи показал следующее: Руфина взяла у Кондратия большой свёрток, как оказалось, с патронташем.

– Милый, ты всё сделал, как надо!

– Да, зарядил, как надо.

Ради тебя, милый, стараюсь. Пока! И поцелуй.

Судья назначил дорасследование. Кондратия арестовали прямо в зале суда.

Руфина направилась к выходу из зала. Обвинитель бросила ей: «Эх вы!» Видно, женщина была не только разозлена, но и очень обеспокоена тем, что пошло расследование.

* * *

Результатом дорасследования стало то, что осудили Кондратия, а Антона освободили, ограничив его штрафом за неосмотрительность. Руфину осудили условно. Она быстро пришла в себя. Кондратий был выброшен из её души, хотя тело долго помнило его. Руфина разбила семью провинциального олигарха, перетащила его в столицу. У Руфины начался новый цикл жизни.

Глава восьмая
Господи, помилуй и спаси разбойника

Яков Анатольевич подумал об Андрее: «Мы не можем быть на одной земной площадке. Или он, или я». Он сам не мог объяснить свою неприязнь к Андрею. Наряду с несовместимостью этих людей по всем параметрам было и что-то ещё. Может быть, элементарная зависть – один из главных двигателей поступков человечества. Варвара, такая притягательная для мужчин девушка, была равнодушной к нему как к мужчине. Она предпочла ему Андрея. Больше того, Яков видел, с какой симпатией относятся на кафедре к Андрею. И чувствовал, как профессоры замыкаются при его, Якова, появлении, внутренне отгораживаются от него.

А, может, совесть Я.А. жгла душу, и Андрей постоянно напоминал ему, как он сделал страшный шаг: невольно предал Варвару и вольно, по ведению стал одним из организаторов убийства её отца. «Я был в отупении! В отупении был от страха перед Абендом, я был невменяем, граждане судьи!». Но внутренний судья уже не покидал его.

На наш взгляд, зависть хотя и могла язвить Якова, мстить из-за этого для него было бы слишком мелко. Видимо, причина была в другом. Когда ребёнок ударится пальчиком о шкаф, он просит маму побить шкаф. И тогда боль легче. Боль Якова – осознанное им страшное преступление: трагедия семьи Берсенева – жгла душу Якову Это он подставил Варвару. Как он мог не подумать получше, как он мог забыть, что абенды не имеют ни совести, ни чести! Кроме того, он понимал, что последнее преступление его есть следствие услужения Абенду за деньги до этого. Андрей постоянно напоминал Якову о его преступлениях и усиливал боль. Христианин ценил бы это: очищайся! Но Якову было далеко до состояния души христианина. Он начал тщательно следить за Андреем, чтобы поймать того на оплошностях. У Андрея, небрежного к разным бюрократическим требованиям, было нетрудно такие оплошности найти. Не сделал новое УМКД (это никому не нужно, кроме бюрократов – Андрей, сказал об этом громко вслух, осуждающе – оплошность), отпустил студентов с половины лекции: не было необходимого настроя на доверительное общение. Согласно Андрею и ряду других преподавателей, занятие по общественным дисциплинам может быть только в форме сомыслия со студентами, когда все вместе делают для себя открытия, в том числе и преподаватель. Андрей рассказывал, например, как один думающий студент предложил такое понимание художника: художник – человек, который свою боль сублимирует в произведение. Андрей радостный забежал на кафедру и сообщил об этом коллегам. Какую неизвестную ранее сторону художника раскрыл Савва! На ту беду рядом оказался Яков. Он проворчал, что это дилетантство и надо понимать явления в соответствии с наработанным в социологии и философии. Хотя сам понимал, что именно так нужно проводить занятия, как Андрей и его коллеги. Ноу Якова не было соответствующего состояния: на душе у него постоянно скребли кошки – там поселился бес.

Андрею объявили выговор в приказе, другим приказом лишили премии. Прецеденты к увольнению.

И вот главное: Андрей критиковал на лекции деятельность правительства (хотя кто не критиковал его тогда? Даже соратники президента-алкоголика относились к нему презрительно). Лекция была по проблемам общества и государства, их тогдашний президент не решал, что и отметил Андрей.

Яков донёс это ректору. Его глаза чуть расширились от страха. Донесут, узнают там, будут неприятности. Лидер «демократов» крут – расправится быстро.

Андрею предложили уволиться из университета. Зав. кафедрой ничего не мог поделать «в наше демократическое время». Всё решали чиновники, никого не спрашивая и не слушая. Заведующий через своих знакомых нашёл Андрею место в техническом вузе. Там менее интересно, зарплата меньше, но будет спокойнее. Как это важно в наше безпокойное время!

* * *

Как сказано: зло необходимо человечеству, но горе тому, через кого это зло приходит.

* * *

Яков постоянно задумывался о своём положении в банде Абенда. Он понимал, что его могут устранить в любое время: много знает. Страх охватил его. И этот страх начал свою работу в душе Якова. Об этом позже.

Якову перед этим дали руководить дипломной работой лаборантки кафедры Виолетты, которая шла к финишу в университете. Тело Виолетты хоть на выставку, ладное, плотное, втягивающее. «Персик», – сказал себе Яков. («Такая должна сидеть в зоопарке в порядке почётного выдвиженчества и восемь рабочих часов перепархивать в клетке с хищной надписью «женщина» – Илья Сельвинский). Виолетта знала, что возбуждает мужчин, гордилась этим и рассчитывала за счёт этого сделать карьеру. У неё уже был «френд», правда, мальчишка. Но это так, для разбегу.

Яков язвительно подумал: вот такая грязная как раз для него, грязного и преступного. Сброшу напряжение. Он пригласил Виолетту к себе для «консультации» по диплому…

После «того» Якову стало ещё противнее. Он решил: всё! с женщинами закончил. Недостоин.

* * *

Но разве ты раб только половой нужды? А остальные желания тела: еда, одежда, крыша и стены. Семья, дети. Для всего нужны деньги, ради денег подличаешь, унижаешься, вытягиваешь все жизненные силы, терпишь поношения жуликов, живущих твоим трудом. Кто таким сотворил человека? Неужели Он? И есть ли Он? Или природа, а мы неверно её поняли? И можно ли быть нравственными без веры в то, что есть Бог? Этот вопрос, подслушанный им однажды на кафедре, вдруг стал интересовать и Якова.

Примерно так мучительно размышлял Яков, лёжа в постели. Ему не спалось. Комната освещалась рассеянным светом уличных фонарей. Яков поднялся и подошёл к окну. По улице метались автомобили туда и обратно. Нет покоя человеку и по ночам. Куда они мчатся? Зачем? А ты тоже зачем? Яков повернул голову к окну смежной стены. Оно было темнее, но что-то в нём блеснуло.

Яков встал против окна. В нём совершенно чётко обозначилось человеческое лицо. Страх сжал спину, перехватил дыхание, ноги отяжелели и не двигались.

– Дурак, – сказал себе Яков. – Человек не может стоять за окном второго этаж. И тогда пронзила мысль: а если бес? Но если нет Бога, то нет и беса. Всё это мифология. Но лицо мерцало в стекле. Оно было похоже на лицо Якова, только изменившееся: как опухшее и очень противное.

– Тьфу! Сгинь! – Яков.

Лицо на месте. Яков упал на колени:

– Помоги, Боже, если ты есть! – лицо в окне исчезло. Яков на коленях дополз до кровати, положил голову на постель и шептал: помоги, помоги, помоги и сними боль с души.

Утомился, силы таяли, Яков положил голову на постель щекой вниз. Ложиться боялся – опять мысли, мучения, боль, глупые видения. И только почувствовав, что засыпает, перелез на кровать и рухнул в тяжёлый обморочный сон.

* * *

Что такое есть в глубинах человека? Коллективное безсознательное Юнга? Либидо Фрейда? Это мелко. Есть что-то очень значительное, и оно рано или поздно открывается человеку (или кому-то никогда не открывается).

С Яковом происходило что-то непонятное ему самому. Страх, проснувшийся недавно, всё усиливался. Страх перед неизвестным, непонятным, не схватываемым умом, но чувствуемым постоянно рядом. Ему иногда казалось, что во мраке небес сидит грозный судия и смотрит строгими очами на его дела-делишки.

И вот ещё странное.

Однажды поздно вечером Яков плотно задёрнул занавески на окнах, тщательно поправил их, закрыл дверь изнутри на ключ, почему-то приник ухом к двери, прислушался, нет ли кого. Вернувшись на середину комнаты, обратился на Восток, встал на колени и стал молить кого-то о прощении. Бога? Он в первый вечер не нашёл этого слова. Но на следующий день купил в церковной лавке маленькую икону Иисуса Христа, помолился ему. Прости меня, как Ты простил тому разбойнику. Я хуже его. Но, говорят, Ты человеколюбив и милостив. Что не к праведным ты приходишь, а к грешным. Грешен я, Господи. И перечислить мои грехи трудно, как трудно сосчитать песчинки на морском берегу.

Ночью он ставил иконку на стол недалеко от кровати. На день прятал её под матрац.