Текст книги "Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря"

– То, что в институте к тебе такие придирки, относись к этому философски. Дар писать тебе дан Богом, а люди, пусть даже и твой творческий руководитель, не имеют права тебе диктовать, что писать и как писать. Прислушивайся только к своему внутреннему голосу, к своей интуиции, она тебя не обманет… То, что дома такие испытания, – это часто так бывает, когда человек приходит к вере. Сказано ведь: враги человеку домашние его… А ещё сказано: нет пророка в своём отечестве. Дай Бог тебе сил и терпения. Главное – не озлобиться в этой ситуации. А насчёт твоей сильной привязанности к ушедшему человеку… Ты тоскуешь – и его душе тяжело от этого, ты его тянешь к земле, откуда он уже ушёл. Он ушёл – значит, ему было пора уйти. Если мы веруем, мы веруем и в то, что ни один волос не упадёт с нашей головы без Божьего соизволения на то. Он ушёл. А ты не даёшь ему двигаться дальше. И ты должна это понять.

– Что же мне делать, отец Александр?

– Отпусти его… Я понимаю: это – нелегко. И всё-таки необходимо. Тем более если ты любишь его и желаешь ему добра. Отпусти его, Маша…

«Отпусти его…» – ещё долго звучал во мне его голос, полный тепла и сострадания. «Отпусти его, Маша…»

София Рукова

Величественным и удивительно большим увидела я отца Александра впервые в мае 1977 года. На самом деле он был невысок, но когда появился на крыльце сторожки в белой (как всегда после Пасхи) рясе, моё сердце странно ёкнуло, словно сказало кому-то «да», и замерло на миг: пространство, которое он занимал собою, мне показалось значительно большим его самого. Казалось, оно охватывало и его, и того, кто стоял рядом, и храм, и церковный дворик с его строениями. Оно простиралось выше куполов деревянной церквушки и уходило куда-то за пределы ограды. Я и позднее не раз испытывала это ощущение его присутствия на гораздо большем пространстве, уже там, где Новая Деревня только начиналась, – от пересечения двух дорог.^[16]

Сергей Ряховский

Я познакомился с отцом Александром в начале семидесятых, когда мне было около шестнадцати лет. Помню эту электричку до Загорска, Ярославский вокзал, я ехал к дедушке. Я был учащимся техникума и всегда возил в своём портфеле Библию, которую мне подарил мой отец, узник за Христа, трижды репрессированный. Я всегда открывал Библию, клал её на портфель и как бы показывал соседям: «Посмотрите, что я читаю!» – для меня важна была реакция людей. В тот вечер я так же разложил Библию, читаю и вдруг ловлю на себе взгляд человека, сидящего напротив. Он смотрел то на Библию, то на меня и вдруг спросил: «Юноша, разумеете, что читаете?» Я родился в христианской семье и уже был молодым проповедником, и я ответил: «Конечно, разумею!» Он говорит: «Давайте познакомимся, я – отец Александр Мень». И тут во мне всё рухнуло, потому что для нас это была легенда, это был человек, который открывал людям Христа. Я зачитывался его книгой «Сын Человеческий».

Андрей Смирнов

Я, бывший пионер и комсомолец, с трудом прибрёл к порогу храма, но стать на колени, положить земной поклон психологически нашему брату, бывшему комсомольцу, очень трудно. И, к счастью, умные люди мне помогли, в частности, замечательный писатель Марк Поповский, перу которого принадлежит первая книга об архиепископе Луке (Войно-Ясенецком), великом хирурге и священнике. Марк мне помог встретиться с отцом Александром Менем. И встреча с ним, конечно же, несказанно облегчила мне вхождение в церковь, потому что отец Александр был настоящим воином Христовым, он был действительно влюблён в Христа, он воевал за Него, он был счастлив и искренне рад любому дураку, переступившему порог храма. И одним из этих дураков был я.

Андрей Тавров (Суздальцев)

В 1982 году я сильно болел – мучительная слабость, бессонница, депрессия. До этого я много пил, ел транквилизаторы горстями, пытался открыть для себя наркотики. Несколько раз приходил к заключению, что с меня хватит… На улицу я выходил всё реже – не было сил. Недуг поселился во мне и набирал силы. Я был в отчаянии. Мне было тридцать пять лет, и я не верил, что такое могло случиться именно со мной. И это после ослепительной юности и великих надежд. Месяцами я спал по два часа в сутки. Я боялся сойти с ума. Помню, как однажды ночью вышел на кухню попить воды и в отчаянии лёг на грязный рваный линолеум. Уставившись в потолок, я забормотал, неизвестно к кому обращаясь: «Если Ты есть, помоги! Сделай хоть что-нибудь!» Я до сих пор вижу эту штукатурку с жёлтыми разводами на потолке и ночное глубокое окно, похожее на колодец.

В один из периодов улучшения я оказался в церкви в Братовщине, по Ярославской дороге, где настоятелем был архимандрит Иосиф, с которым мама познакомилась в Боткинской больнице. Я засыпал священника вопросами, на которые у него не было ответа. И тогда он сказал: я дам вам рекомендательное письмо к одному человеку, тоже священнику, который всё вам расскажет и сделает это более компетентно, чем я. И он написал письмо. Помню, я отметил торжественность минуты – мне ещё ни разу не давали рекомендательных писем, а тем более к священнику. Зачем такое письмо понадобилось, я понял позже. В общем, оно удостоверяло, что я не засланный органами, а самый обычный человек.

Через три дня я добрался до Новой Деревни. Утро было солнечным, начало лета, пели птицы. Я вошёл в храм, подошёл к «ящику» и попросил передать своё рекомендательное письмо священнику, отцу Александру. Пока шла служба, я вглядывался в священника, и издалека он показался мне какого-то купеческого, кустодиевского вида – плотный, бородатый. Потом служба закончилась, и народ стал расходиться. Я стоял у двери и когда в очередной раз поднял глаза, увидел, что отец Александр идёт ко мне. Он больше не был похож на купца. Более того, он смотрел на меня с такой радостью и любовью, словно встретил старого друга после долгой-долгой разлуки. Ситуация явно была искусственной – я понял, что здесь что-то не то, что это не мне, что он действительно кому-то очень рад, и что, вероятно, тот, кому он так радуется, стоит у меня за спиной. Я обернулся. Там никого не было. Его любовь и его улыбка предназначались именно мне, человеку, которого он видел в первый раз в жизни. Помню, что меня это тогда сильно поразило.

Людмила Улицкая

Познакомилась я с отцом Александром Менем в 1968 году после окончания университета, когда поступила на работу в генетическую лабораторию. Там собралась замечательная компания молодых учёных, среди которых был Саша Борисов. Вот с него-то всё и началось. Он был ближайшим другом и одноклассником младшего брата отца Александра – Павла. В некотором смысле я ощущала, что готова к встрече с отцом Александром: это были времена большой тоски и убитости, и именно желание найти какую-то вертикаль в жизни толкало тогда многих молодых людей к разного рода поискам, которые можно назвать духовными.

С отцом Александром я познакомилась в доме Павла, скорее всего, на дне рождения, но встречались мы в разных домах. Можно сказать, что это была довольно большая компания, которая постоянно собиралась около него. Был он человеком необычайно привлекательным в общении – доброжелательным, весёлым, остроумным. Светским, я бы сказала. В любом застолье держался очень свободно, создавал особую атмосферу весёлой доброжелательности. Мелкие и бытовые разговоры в его присутствии как-то увядали, естественным образом люди поднимались на предлагаемый им высокий уровень общения. Так происходило само собой. Я не хочу сказать, что дураки умнели в его присутствии, но, скажем, немного затихали.

Я не то чтобы много с ним лично общалась – больше наблюдала за тем, как он общается с другими людьми, разного образовательного и интеллектуального уровня. Это было потрясающе интересно. Среди прочих его дарований, о которых можно вести отдельный разговор, у него был огромный педагогический дар.

Однажды я спросила у него довольно резко, почему он на один и тот же вопрос разным людям отвечает по-разному. Мне казалось это каким-то умышленным педагогизмом, я исходила из того, что каждому человеку нужно всё, до последней точки. Он засмеялся и сказал, что я не права и каждому надо давать столько, сколько он может взять.

Екатерина Хмельницкая

Я встретила отца Александра у Карины и Андрея Черняков в Петроверигском. Мне было пятнадцать, и я впервые видела священника вблизи. Митрополит Антоний Блум сказал: «Чтобы поверить, надо увидеть Бога в глазах другого человека». Это не лирика и не религиозное красноречие. Потому что я совершенно точно помню, как подумала тогда (а я была совсем неверующей): «Если такой человек верит в Бога, значит, этот Бог, наверное, всё-таки есть». Позже я ещё думала: каков же тогда Христос? До того момента я никогда не видела таких целокупно красивых людей. Не видела и после.

Год спустя он пришёл к нам в школу. 67-я была первой советской школой, рискнувшей пустить на порог священника. Нашему директору обрывали телефон из самых надлежащих органов, но он выстоял. А люди выстояли лекцию, потому что яблоку упасть было негде. Потом я набралась духу, влезла на сцену и договорилась с отцом Александром о встрече в Новой Деревне. Потом я простудилась. Потом был зачёт. Потом я тянула. Потом его убили. И вот теперь, когда так стыдно и мерзость запустения, я думаю: но он же пришёл в эту Церковь, которая его гнала и позволила убить. И не ушёл. И я не уйду. А когда меня спрашивают, как я могу там оставаться, отвечаю, что цепную реакцию доверия предпочитаю цепной реакции зла.

Алексей Цвелик

Я познакомился с отцом Александром то ли в 83-м, то ли в 84-м году. Демонизм советской власти и человеконенавистническая сущность её идеологии были мучительно очевидны для меня. Христианство, философские аспекты которого были для меня весьма привлекательны, представлялось мне тогда, как и сейчас, единственным не половинчатым, а радикальным ответом этому кошмару. В то же время как учёного меня мучил вопрос о совместимости рационализма науки и, как мне тогда казалось, иррационализма веры. Делу совсем не помогало знакомство с женой одного моего друга, ставшей истово верующей. Слушая её, я погружался в какой-то мрак, где я под угрозой вечных мук должен был постоянно насиловать свой разум. Неужели вот это, этот мрак, и есть реальное христианство, думал я. Перспектива обменять одну форму демонизма на другую меня совсем не привлекала. Я поделился своими печалями с моим другом Сашей Орловым (сыном великого Юрия Фёдоровича[13]13
  Юрий Фёдорович Орлов (р. 1924) – физик, участник диссидентского движения. Основатель и первый руководитель Московской Хельсинкской группы – старейшей из ныне существующих в России правозащитных организаций.


[Закрыть]), и он посоветовал мне поехать в Новую Деревню к отцу Александру Меню.

Я встретил вдохновенного, весёлого и бесстрашного человека, в котором не было никакого мрака и уныния. Не было в нём и мечтательности, он имел весьма трезвый взгляд на вещи и хорошо знал людей. При этом он был открыт людям и радовался общению с ними. Как сейчас помню первую минуту нашего знакомства. Был солнечный июльский день, и отец Александр поливал цветы около храма. Я сразу начал с самого главного: «Я учёный и сомневаюсь, можно ли совместить науку с верой в Бога». «А я вот испытываю не меньшее благоговение, когда смотрю в микроскоп, чем когда молюсь в этом храме», – ответил мне отец Александр (он был по образованию биолог). На меня эти слова и непринуждённая манера, с которой они были сказаны, произвели неизгладимое впечатление. Я стал прихожанином отца Александра и оставался им до 1989 года, года своего отъезда.

Регина Чертова

Первый раз я увидела отца Александра в 1980 году на встрече группы общения, проходившей на квартире у Заваловых. Моя дочь Наташа в это время училась на втором курсе МИФИ. Физику там преподавал Владимир Николаевич Лихачёв, он организовал эту группу, куда вошла и Наташа. Вопросы религии интересовали дочь, когда она училась в школе. Несколько раз она посещала приход отца Димитрия Дудко, про которого было известно, что он не слишком лояльно относится к власти, поэтому поездки к нему представлялись мне опасными. Я очень тревожилась за Наташу и была против этих посещений. Владимир Николаевич и Наташа пригласили меня на встречу молитвенной группы, чтобы я убедилась в том, что вопросы политики там не обсуждаются, и, следовательно, у меня нет оснований для беспокойства.

В этот раз на встрече присутствовал отец Александр. В то время я очень мало знала о нём. Помню, первое впечатление о нём было как о красивом и приятном человеке, прекрасном рассказчике. Он вёл себя настолько просто, приветливо и дружелюбно, что я даже не почувствовала, какого громадного масштаба личность передо мной, а если бы поняла, то, наверное, побоялась бы вступить с ним в полемику и показать свою полную невежественность в вопросах религии. Помню, я тогда с жаром доказывала, что не обязательно верить в Бога, чтобы быть праведным человеком, и, наоборот, часто верующие совершают неблаговидные поступки. В качестве примера я приводила поведение своей бывшей соседки по коммунальной квартире тёти Зины, которая в годы войны, чтобы прокормить своих двух малолетних детей, работала в вагоне-ресторане поезда дальнего следования. В то время продукты в стране были в огромном дефиците, и задача тети Зины состояла в том, чтобы как можно больше еды урвать для себя, обманывая посетителей ресторана. Перед каждой поездкой она молилась сама и обучила свою маленькую дочь молитве о том, чтобы Бог помог как можно больше еды привезти домой. Мне казалось недопустимым просить у Бога помощи, по существу, в воровстве, и я возмущалась поведением тёти Зины.

Вспоминая этот разговор сейчас, я испытываю стыд за то, что посмела с отцом Александром обо всём этом говорить, но тогда он настолько терпеливо и дружелюбно со мной беседовал, что я не почувствовала никакого стеснения. Сама встреча группы показалась мне интересной, люди симпатичными, атмосфера – тёплой и приятной, и волноваться за Наташу я перестала.

Людмила Чиркова

Первая моя встреча с отцом Александром Менем состоялась в мае 1989 года. Я тогда приехала в Москву для обследования в клинике Фёдорова. Но была у моей поездки и вторая цель, вероятно, более важная для меня – встреча с отцом Александром.

Через несколько дней после моего прибытия в столицу, по предварительной договорённости, мои друзья Сергей и Лена (Бессарабские. – Ю.П.) забирают меня и везут на своей машине к какому-то Дому культуры, где батюшка выступает с лекцией. Его день был расписан по минутам, и свободного времени, которое он мог бы выделить на беседу со мной, практически не оставалось. Вот мои друзья и придумали, что они забирают отца Александра с лекции и везут на своей машине в Новую Деревню к вечерней службе. И за то время, пока туда едем, мы сможем поговорить.

Подъехали мы к этому клубу к окончанию лекции. Стоим, ждём. Вот начали выходить люди из здания. Сейчас должен выйти отец Александр. Но его всё нет и нет… Мои друзья начинают волноваться: «Мы можем не успеть к вечерней службе…» Лена не выдержала, пошла сама в ДК искать батюшку. А Сергей говорит: «Это его задерживают слушатели своими вопросами».

Наконец выходит Лена, с ней – Мария Витальевна (Тепнина. – Ю.П.). И далеко позади них еле-еле продвигается в нашу сторону батюшка, окружённый толпой вопрошающих… А он старается ответить каждому и пытается при этом идти к машине, где уже сидит Мария Витальевна и я, а возле открытых дверок стоят, как часовые, Сергей и Лена. Наконец отец Александр произносит в толпу: «Прошу прощения, но меня ждут». И уже не обращая внимания на вопрошающих, садится в машину.

До этой встречи с отцом Александром я никогда не видела его и представляла себе внушительного роста священника с каким-то строгим выражением лица. А тут увидела пожилого (как мне тогда казалось), невысокого и очень простого батюшку, который с самого первого мгновения так располагал к себе, будто мы давным-давно с ним знакомы. Такая теплота и доброжелательность были в его глазах, что возникало ощущение, что это именно ко мне он так спешил, только меня хочет слушать сейчас, что ему действительно интересно и важно всё, что я хочу ему сказать. Его обращённый ко мне взгляд излучал такое внимание и участие, такую любовь, каких я не видела ни до того, ни после.

О чём мы тогда беседовали по дороге в Новую Деревню, я уже сейчас вспоминаю только приблизительно. Конечно, сначала отец Александр попросил меня рассказать о себе. И в процессе моего рассказа он вставлял краткие реплики. Помню, я тогда смущённо поведала, что работаю в райкоме комсомола секретарём-машинисткой, и мне претит эта обязанность печатать их откровенно лживые документы и рапорты. Но отец Александр сказал: «Это ничего. Главное, честно делать своё дело». И потом ещё что-то я сбивчиво говорила, и несколько раз получалось так, что он своим комментарием или даже вопросом как бы уже отвечал на ещё не заданный мною вопрос…

Подъехав к Новой Деревне, мы, конечно же, не успели закончить беседу (очень многое мне хотелось рассказать и спросить у него…) И тогда отец Александр пригласил меня в свою комнату при храме: «Пока я буду облачаться к службе, мы с вами ещё побеседуем». Так я оказалась в гостях у отца Александра. Но тут заглянула Мария Витальевна: «Батюшка, к началу службы звонят». И он ушёл на службу, сказав мне на прощание: «А вы мне напишите. Я вам обязательно отвечу. Адрес? Вам дадут мой адрес Сергей с Леной».

Потом мы с Сергеем и Леной стояли в храме на вечерне, где я проплакала всю службу. Слёзы лились сами собой, и я не могла их удержать. Как начала на Шестопсалмии плакать, так до конца службы не могла остановиться. Теперь я понимаю, что это начался мой катарсис.

А после службы Сергей и Лена предложили подвезти отца Александра до дома, но он доехал с нами только до электрички, ещё раз повторив мне на прощание: «А вы мне пишите».

Владимир Шнейдер

Впервые я увидел отца Александра в 1981 году, в Москве, в довольно необычном обществе «босоногих». Это была странная компания последователей Порфирия Иванова, которого они называли «учителем» и который учил, что нужно ходить босиком, чтобы питаться соками земли. Почему-то они ходили босиком и в квартире, – по-моему, мы с отцом Александром были единственными в ботинках. Я попал туда случайно и об отце Александре никогда раньше не слышал. Он был в светской одежде и показывал слайд-фильм о Христе, сопровождая его комментариями. Всё это было для меня настолько непривычно, странно… Помню, после фильма у отца Александра спросили, как он относится к «учителю». Отец Александр уклонился от прямого ответа, процитировав то место из Евангелия, где сказано: «А вы не называйтесь учителями…» – и стал говорить о Христе, но было заметно, что атмосфера была не очень доброжелательная. Вскоре он ушёл – его ждали в другом доме, и я очень удивился, узнав, что это был православный священник. То, как он выглядел и что делал, было непривычно и неожиданно для православного священника.

Сергей Юрский

Я смотрю на этот портрет, на эту улыбку. И если спросить: «А как выглядит торжество Православия?» По-моему, вот так и выглядит, как смотрит на нас отец Александр Мень с этого портрета. Я хотел бы рассказать о нашем знакомстве с отцом Александром. Мы – ровесники. Это важно, наше поколение очень плодовитое и творческое. Он – светоч нашего поколения.

В шестидесятые годы, в оттепель, была очень деятельная жизнь. Я в очередной раз приехал в Москву сниматься в кино и пришёл к моему близкому другу. Он мне сказал: «Заходи, заходи! У меня сидит мой товарищ». Там сидел Александр Мень. Мы пили чай и разговаривали. Я впервые говорил со священником, но сам этот разговор был про всякие дела: про кино, про театр, меньше всего про религию, потому что мы тогда с моим другом Симоном были людьми далёкими от религии. Отец Александр говорил о делах светских, но говорил каким-то странным образом: всё освещалось новым светом. Я не мог понять, что за свет от него исходит. Но такими высокими словами я не мог с ним говорить, поедая оладьи и закусывая чай селёдкой. Я сказал: «Как интересно, что мы с вами познакомились!» Он говорит: «А хотите, продолжим наше знакомство?» — «Да, да! Очень интересно!» Он: «Сегодня Рождество». А я удивился: «Как Рождество? Ведь Рождество ещё через две недели!» А было 25 декабря. Он говорит: «Сегодня Рождество у католиков и протестантов. Хотите пойти со мной в протестантский молельный дом?» Никогда в жизни я не ходил в церковь, вообще ни в какую, хотя был внуком священника, о чём узнал очень поздно – мой отец не только не упоминал этого, но старался забыть, потому что это было опасно. Но с этим человеком! Я сказал: «Хочу! А что там будет?» – «Что будет? Рождество будет».

Мы вошли в помещение, где сидело человек не менее пятисот, а может, и больше. И я впервые услышал слова Евангелия по-русски. И когда прорывались вдруг знакомые слова о Рождестве, о том, как это было там, в Вифлееме, и слова, которые просто обжигали сердце: «…не было им места в гостинице», я подумал: «Боже мой, как же я до сих пор этого не читал и в первый раз слышу: “…не было им места в гостинице!” Ай, как это близко, как это понятно! Как это всё по-человечески! И я спросил отца Александра: «Вы ведь православный священник?» – «Да, православный». – «А мы сейчас в какой церкви?» – «В протестантской. Я – православный, но люди празднуют Рождество Христово, и я хочу их поздравить, они пригласили меня, а я вот ещё вас привёл. А когда в ночь с 6 на 7 января будет у нас великий праздник, они придут и нас поздравят, и так должно быть».

Так я впервые услышал то, что потом долгие годы моей жизни помнил, как смысл отношения к другим конфессиям, к другим людям, к другому человеку, и как православный священник может открывать своё сердце. Мы сидели плечом к плечу в этом громадном зале, среди множества людей, которые праздновали Рождество Того же самого Господа нашего Иисуса Христа. Вот это был удар! И он сохранился на всю жизнь.

Крестился я через четверть века после этой встречи. Это была другая эпоха, другой я, всё менялось. Но во время обряда крещения я не мог не вспомнить и мысленно не помолиться за отца Александра, потому что у меня с него всё началось, с одной строчки, услышанной там, с его комментария – появилось чувство христианства как религии, не разделяющей людей, а соединяющей, не принуждающей, а дающей людям новую дорогу.

Потом мы несколько раз говорили по телефону по разным поводам, а потом случилось страшное. Чудовищное и незабываемое! Вся жизнь отца Александра была, конечно, подвигом – служением людям, служением Христу, Церкви и Слову. И когда через много лет мне предложили сделать запись, пластинку его книги «Спаситель», я взял книжку и подумал, что это мой долг. И когда был сделан диск, я понял силу его писательского дара. Это не проповедь, это литература, это введение во храм. Скольких людей из моих знакомых он либо крестил, либо ввёл в храм, либо, как меня в тот вечер, захватил с собой, и мы опознаём друг друга как люди, которые не должны терять друг друга из вида. Память о нём неизгладима, она всегда со мной и с теми, кто хоть раз общался с ним или читал его книги. Имя отца Александра вдохновляющее, это имя, дающее силы.