Текст книги "Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря"

Юрий Пастернак

Те, кому посчастливилось исповедоваться отцу Александру, наблюдали феномен, о котором я хочу рассказать. Дорога в Новую Деревню неблизкая – я, например, ездил туда из Беляево. Автобус, метро, электричка, снова автобус – порой на дорогу уходило часа два с половиной. Это время было плодотворным по части подготовки к исповеди. Успеешь и списочек составить, и поразмышлять над ним, и, устыдившись, покаяться. И вот приезжаешь в Деревню, и батюшка начинает говорить подряд по твоему списку, да ещё и с деталями и частностями. И не в том дело, что «джентльменский набор грехов невелик, – как шутил батюшка, – пальцев двух рук вполне хватит для их перечисления». А в чём дело – я до сих пор не могу понять. Быть может, во время общей исповеди являлась таинственная атмосфера Божьего присутствия, где, как во время Пятидесятницы, каждый слышал отца Александра, говорящим его наречием о том, что ему было особенно важно услышать перед таинством покаяния.

Из дневника (30 декабря 1984 года)

На исповеди я рассказал отцу об искушениях: дескать, различение у меня есть, я осознаю, вижу мотив, начало движения, ситуацию тоже вижу – вот левое, вот правое, но нет сил остановить искушение, противостоять ему. Что-то находит на меня, и ситуация затемняется. На это отец Александр ответил, что «христианство – не самовоспитание, не самоусовершенствование, не паллиатив. Необходимо возопить из глубины всего существа, нужно просить, молить о втором рождении, когда движение “влево” просто невозможно. Всё становится совершенным, абсолютно верным».

Из дневника (7 апреля 1985 года)

Два праздника совпали в этот день: Благовещение и Вербное воскресение. Дорога в Пушкино была муторной и казалась очень долгой. Дожидаясь своей очереди к исповеди, я лихорадочно обдумывал, о чём говорить. Главная невысказанность была надёжно припрятана на самом дне души, хотя мне казалось, что отец всё знает. Что до остального, то, обдумав, я решил оттолкнуться от его мысли об «игре с Богом». Попав в его харизматические объятия, я пролепетал своё обычное: «Добрый день, отец Александр!» Он стал что-то говорить. Я, по обыкновению, не слушая его, стал ожидать свой черёд говорить. Но после заветного: «Как ваши дела?» – я растерялся и лукаво посетовал, что формулировать на исповеди – это самое трудное для меня дело. На что батюшка ответил, что «это очень важно, это требует усилий, работы. Беса нужно назвать, тогда он будет заговорён». Я сказал о поразившей меня мысли, что с Богом не стоит «играть», а ещё о том, что я не умею готовиться к исповеди, как если бы она была последней, «как перед расстрелом» (по выражению владыки Антония Сурожского). На что отец ответил, что «очень важно, чтобы, как у поэта в моменты творчества, у нас были горячие дни, дни с высокой температурой».

Из дневника (13 июля 1985 года)

На исповеди вместо того чтобы слушать мой бред, отец Александр, взяв меня под локоть, сказал: «Ну вот, это огромное счастье, что мы можем предстать перед Ним, поведать Ему о главном. Подобно молнии Христос сжигает наши грехи, и мы приходим к Нему, приносим весь наш мусор. Ну…» И крепко сжав мне голову руками, он горячо помолился и отпустил мои грехи, целый воз мусора.

Из дневника (19 августа 1985 года)

На исповеди отец Александр сказал мне: «Сегодня, в такой праздник, нужно подходить к Чаше с особенным чувством. Что-нибудь беспокоит вас?»

– Батюшка, я хотел бы просить вашего благословения на принятие обета молчания до конца поста. Если можно, я поясню. В теперешней моей ситуации: ребёнок, тёща и т. д., происходит много бытового говорения. И я вижу, как из зёрен первых слов разрастаются сорные кусты негативных, нежелательных ситуаций.

Отец Александр: «Я хорошо это понимаю. Бог приходит, когда мы молчим. Даже шум наших мыслей мешает нам принять Бога. Я вам обязательно дам почитать роман Гюисманса, католического писателя. Это начало века. Роман о монастыре молчальников, где говорит только один монах, остальные слушают. Так они работают в поле, живут, молятся. Майстер Экхарт[14]14
  Майстер Экхарт, т. е. учитель Экхарт (1260 – ок. 1328) – средневековый немецкий теолог и философ, один из крупнейших христианских мистиков.


[Закрыть] говорил, что Бог в молчании произносит Своё Слово. Только вы не доводите до нелепости: по необходимости отвечайте односложно – “да”, “нет”, чтобы не создавать затруднений для домашних. А вообще это дело хорошее. Полезно иногда помолчать».

– Вы благословите меня?

– Конечно же! Да!

Из дневника (29 декабря 1985 года)

На исповеди отец Александр сказал мне следующее: «Вот, осталась неделя поста. Во время поста мы создаём наш внутренний мир. Христос даёт нам этот мир. Вы мудры, вы добры, вы наполнены миром. Излучайте его на всех. В своей семье, со своей замечательной женой и ребёнком, со всеми. Легко разрешайте все проблемы, будьте великодушным и мирным». Затем, помолившись, он отпустил мне грехи, благословил и, получив от меня записку с именем Μελίτων Σάρδεων, добытом мною по его просьбе у Н.П. Аверинцевой, посетовал, что негде поискать, посмотреть, нет словарей и т. д. Сегодня трудно представить, что в 1985 году Интернета ещё не было, и при отсутствии словарей, справочников, энциклопедий по библейской тематике отец Александр совершил уникальный научный подвиг, создав практически в одиночку Библиологический словарь. Ему приходилось преодолевать огромные трудности в поисках одного лишь слова, одной даты, имени, единственной детали. В этой работе ему посильно помогали прихожане.

Из дневника (1 мая 1986 года)

На исповеди в ответ на перечисленные мною грехи батюшка сказал: «Борьба с грехами не личное ваше дело, это наше общее дело. Существуют косные, мешающие нам, удерживающие нас силы. Надо противоборствовать, противостоять им. В этом наша эволюционная задача».

Из дневника (5 ноября 1987 года)

Отец Александр на исповеди спросил, как у меня дела. Я сказал, что старые грехи выметены, есть чувство защищённости. На это он сказал: «Очиститься – не главное. Главное – заполнить пустое чистое пространство». Напомнил слова Христа о том, что дух злобы, покинувший человека, нередко возвращается и, найдя помещение выметенным, чистым, вселяется туда снова да ещё со своими приятелями.

Ольга Полянская

Почти о каждом избраннике Божием говорят, что он примирял людей с Богом. У отца Александра, без всякого сомнения, был этот дар. Помню, примчалась к нему с ропотом: не хочу жить в мире лжи, клеветы, несправедливости, войн, предательств («повсюду ходят нечестивые, когда ничтожные из сынов человеческих возвысились». – Пс. 11:9). И я возмущённо делала упор на «не хочу». И в ответ обескураживающе спокойная, ласковая интонация: «Правильно, ты меня радуешь, ты так и говори: “Господь, я хочу жить (с упором на “хочу жить”) в Твоём мире, по Твоим законам Любви и Божественного милосердия”». И в этот миг эти слова снова примирили меня с Богом. Ведь сам он, наш пастырь, всегда жил по законам Любви и Божественного милосердия, они были написаны в его сердце.^[28]

Евгений Рашковский

Однажды на исповеди я спрашивал отца Александра, не безнравственно ли отсиживаться за своим письменным столом, вместо того чтобы, подобно другим, мужественно выступить против действий властей? На что отец Александр ответил: «На мученичество не напрашиваются, мученичества надо сподобиться».

Ирина Рязанова

Прихожанин спросил на исповеди:

– Как не бояться смерти?

– Да полюбить её!

Людмила Степурко

В этот раз исповедь длилась не больше полутора-двух минут. Но, как всегда во время евхаристического канона, отец Александр прерывает исповедь и, встав на колени, молится вместе со всеми. И в конце исповеди он мне говорит: «Вот, когда вам станет как-то… не очень… начинайте перечислять всё то хорошее, что у вас есть… и вокруг вас».

Андрей Тавров (Суздальцев)

Однажды я был очевидцем ситуации почти комической. Я стоял в небольшой очереди на исповедь к отцу Александру, которая шла параллельно службе, и поневоле стал свидетелем того, как одна из прихожанок, которая ему исповедовалась, принялась отчитывать отца Александра, упрекая его в непонимании и разных грехах. Случай редкий, но не необычный. Необычным было то, что священник смиренно всё это выслушал, словно это он пришёл на исповедь к своей прихожанке, а не она к нему. Он так и стоял и слушал, не возражая ни словом, не прерывая гневную девушку ни на мгновение до тех пор, пока её обличительный пыл не начал иссякать и терять силу. Произошло это совсем не скоро, но в конце этого периода, когда всё утихло, я снова услышал его ободряющий низкий голос, а через некоторое время эта прихожанка сошла с клироса совершенно сияющая и, видимо, успокоившаяся.

Однажды, проснувшись рано утром в воскресенье, спросонья я выпил чашку кофе и уже потом спохватился, что собирался причаститься.

На исповеди перед причастием я сказал про кофе отцу Александру в надежде, что он всё равно меня допустит. Но реакция его была неожиданной: «Аскеза – вещь хорошая, – сказал он. – Поупражняйтесь. Будет повод лишний раз сюда приехать», – добавил он, улыбаясь. На такой «отказ» невозможно было обижаться, потому что это вовсе и не был отказ – это была как бы форма взаимного совещания – чудесный дар, которым, к сожалению, так мало людей владеет.

Владимир Файнберг

Одна молодая женщина, попав в трудную житейскую ситуацию, долго боялась прийти на исповедь к отцу Александру. Её мотало то в Сергиеву лавру, то в Пюхтицы, то куда-то ещё, где отчитывали бесноватых. От всего этого, от своей трагедии она страшно душевно устала. Нигде не находила утешения. Отец Александр сказал ей: «Мало вам трудностей тут? Мало вокруг сумасшедших?» Наконец она решилась. Во время исповеди, рыдая, сообщила, что ею совершён страшный грех – и теперь она беременна, на седьмом месяце.

Отец Александр развернул её к себе, выдохнул: «Это же прекрасно! Будет ребёнок!» И тем спас от самоубийства.

Батюшка исповедует на левом клиросе. Ему трудно. Он один. Нет дьякона, никого, кто помогал бы вести службу.

– Как хорошо, что вы приехали! Я ждал. Вот, между нами Христос… Скажите, что у вас на душе? – Лицо усталое, опухшие подглазья. Месяц, как мы не виделись. Львиная грива волос и борода поседели ещё больше…

Мне совестно говорить о своих проблемах, своих душевных муках. Но, обняв за плечо, он прижимает меня к себе. Слушает. И, когда в конце исповеди я с отчаянием говорю, что, наверное, недостоин быть в церкви, чувствую себя повинным чуть не во всех грехах, он неожиданно прерывает: «Не думайте, будто в церквах собираются одни святые. Может быть, вот сейчас мимо храма под дождём и снегом идёт никому не известный человек – чище и святее, чем все мы, вместе взятые».

Наталия Шеманова (Никитина)

Каждый из нашей малой группы раз в месяц ездил в Новую Деревню на исповедь к отцу Александру. Отец был настолько сильным священником, что все приезжающие старались исповедоваться только ему – к другим священникам никто не шёл. Поэтому он всегда просил идти и к другим священникам тоже. Отец Александр был удивительно широким человеком. На общих исповедях он всегда призывал к покаянию, однако когда прихожанин подходил к нему с индивидуальной исповедью, прежде всего отец старался утешить его и поддержать. Для него было главное, чтобы прихожанин не был в унынии, и он всячески поощрял любое творчество. Как сказал Саша К., у него ощущение, что он «висит над пропастью и держится за рясу отца Александра». Я думаю, в то время многие могли бы так сказать о себе.

Когда у отца Александра спрашивали, какая проблема исповеди наиболее важная, отец говорил: «Часто люди приходят на исповедь, и первые слова, которые они говорят, – “мой муж”, “мой сын”, “мой зять”, вместо того чтобы начинать исповедь с “я”».

Георгий Шиловский

Стою я в очереди на исповедь. Передо мной старушка исповедуется отцу Александру: «Батюшка! Я вот оглохла! Что мне делать?» Отец Александр обнял её и говорит: «И хорошо, что ты оглохла! Теперь меньше будешь грешить!»

Татьяна Яковлева

Однажды на исповеди я пожаловалась отцу Александру на свою знакомую. Я говорила об одном её недостатке, который меня сильно раздражал, причём я ожидала, что он скажет что-то вроде «на себя посмотри», потому что нечто подобное было свойственно и мне. Но он мне ответил «Всё видеть, всё понимать и всё прощать».

Однажды после исповеди я пришла в состоянии эйфории, прямо на крыльях лечу. Я сказала об этом отцу Александру. Он ответил: «Сердце должно быть на небе, а ноги на земле».

В домике при церкви

Если бы маленький кабинет отца Александра мог поведать обо всём, что в нём происходило, была бы заполнена драгоценная страница истории духовной жизни России.

Ив Аман

Ариадна Ардашникова

В Сретенскую церковь Новой Деревни ездила моя дочь Мария. Она крестилась у отца Александра, и он был её духовным отцом. Однажды она сказала, что отец Александр хочет со мной познакомиться. Я поехала к нему.

В узком коридорчике церковного домика сидела очередь, я поняла, что свидание будет недолгим. Так оно и было. К сожалению, из разговора ничего не помню, кроме своего напряжения и смущения. Прощаясь, сказала: «Александр Владимирович, только я не хочу креститься: бабушка моя перенесла погром от православных во главе со священником, так что креститься не буду». «А я вам не предлагаю», – ответил он.

По дороге домой ощущала, что и вела себя не так, и говорила глупо. Но я начала ездить к отцу Александру и стала нуждаться во встречах с ним. В конце 80-го года сказала ему, что хочу креститься. Девять месяцев он укреплял своими отказами моё желание принять крещение, побуждая во мне движение к Таинству. Отец Александр назначил крещение на 10 июня 1981 года.

В Духов день мой муж Вадим и я приехали в Новую Деревню. Народу в церковном дворике было необычно мало, а я не поняла этого тёмного знака. Мы ещё не вошли в ворота, как худенькая женщина в платке подошла ко мне: «Вы Арина? Отец просил не входить, у него “гости”, пойдёмте!» Вадим уехал в Москву на работу, а мы с ней пошли запутанными просёлочными улицами и наконец вошли в тёмную бревенчатую избу с завешенными для конспирации окнами. Посреди пустой, довольно большой и тёмной комнаты – деревянный стол. За столом несколько человек. На столе икона, распятие и старинная Библия. Зажгли свечу. Первый раз видела я общую молитву в доме. Села поодаль. Читали псалмы и в молитвах просили Господа об отце Александре, чтоб не взяли его. «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его…» Мне тоже предложили прочесть из Библии. Я читала, но ничего не понимала из того, что читала. Молиться вслух стеснялась. Так прошли часы, прежде чем по условному стуку вошли и сказали, что «гости» ушли, отец Александр ждёт меня. В маленькой комнате отца в церковном домике светился только киот, синь за окном – на дворе были поздние сумерки. Отец встретил меня оживлённый и свежий (после долгих часов «беседы с гостями»… А может, и обыска?). Сказал весело, что, как только собирается крестить человека, сатане неймётся, чего только он не придумывает! Один раз по дороге к отцу человек даже ногу сломал! Но «мы должны бодрствовать, и – дьявол бессилен!»

Во время крещения отец Александр накрыл меня висевшим у киота белым накрахмаленным платом. Я переживала до такой степени, что слов отца Александра не слышала. Ничего больше не помню, даже миропомазания… На груди непрерывно то холодил, то обогревал меня крест на серебряной цепочке. Мы храним его дома, боясь потерять. На нём прикосновения рук нашего отца.

Мария Водинская

Однажды в Новой Деревне, после службы, в кабинете отца Александра я наливала ему чай и случайно налила его в чашку, из которой он раньше пил кофе. Отец выпил чай, ничего не сказав. Чай был полон кофейной гущи. Я обнаружила это потом, когда стала мыть чашки…^[29]

Ирина Вышеславская

Однажды, когда я приехала в очередной раз в Новую Деревню, отец Александр сказал мне, что домик закрыт по распоряжению КГБ, общение с прихожанами разрешено только на исповеди, и у многих наших общих знакомых, его духовных чад, неприятности.

Мы стояли на крыльце. Я слушала эти грустные сообщения и растерянно смотрела вокруг, не зная, что теперь делать. А отец Александр между тем говорил: «Видите дом напротив? Оттуда сейчас смотрят на нас, возможно, фотографируют. И в Коктебеле, оказывается, чуть не за каждым кустом сидели, целый фильм сняли. Я вам советую некоторое время не ездить ко мне, но и бояться ничего не надо. В конце концов, неприятности в КГБ – это норма жизни для порядочного человека в России. Даже стыдно прожить без этого». И он весело рассмеялся.

Ольга Ерохина

Изредка я посещаю один дом, где отец Александр бывал часто. Там за стеклом книжного шкафа его летящим почерком записка: «В 16:00 настойчиво постучитесь ко мне». Хозяйка рассказала мне историю этой записки. Она ждала разговора у его кабинета, где кто-то очень долго сидел и не выходил. Вдруг распахивается дверь, отец Александр протягивает ей эту бумажку, и дверь снова закрывается. Выждав до 16:00, она стучит в дверь, отец говорит посетителю: «Ну вот, мне пора…» Случай комический, но как по-иному читается сегодня его: «…настойчиво постучитесь ко мне», как обнадёживающе звучит.

Марина Журинская

Ожидая очереди на разговор с отцом Александром, несколько человек коротали время, перелистывая старый церковный календарь, и позволили себе посмеяться над фотографиями епископата. К счастью, в это время батюшка проходил мимо. Завладев календарём, он стал говорить, указывая на тот или иной снимок: «Он был крупнейшим знатоком современной музыки и состоял в личной переписке с Онеггером, а этот – при жизни его обвиняли в сотрудничестве с властями, а потом спохватились, что ни один из храмов его епархии не был закрыт».

Монахиня Клер (Латур)

В тот вечер была встреча с молодёжью в маленьком домике около церкви, и отец Александр меня туда пригласил. Помню, он плотно закрыл все двери в доме, где собралось человек шесть: православные, протестанты, католики. Отец Александр говорил о любви и единстве между людьми разных убеждений, мы молились вместе. Тут я познакомилась с Сандром Ригой[15]15
  Сандр Рига (Александр Родберг, р. 1939) – художник, христианский деятель, основатель экуменического движения в Советском Союзе.


[Закрыть].

Отец Александр приглашал меня, когда это было возможно, но если чувствовал опасность, то говорил «нет». Он не хотел, чтобы я кого-нибудь скомпрометировала, и я тоже этого не хотела. Я ему полностью доверяла и была на этот счёт спокойна. Каждая встреча с ним имела для меня большое значение. Когда я ждала в комнате рядом с его кабинетом, я чувствовала себя немножко его духовной дочерью.

Зоя Масленикова

В батюшкином кабинетике я рассказала о том, как руководят в Лавре Наташей Г.

– Увы, сейчас стремительно развивается неомракобесие, – отвечал батюшка. – Мне всё это слишком хорошо знакомо. Это самый лёгкий путь. При этом можно прекрасно жить в миру, строить карьеру, хоть академиком стать. Важно одно: вернувшись с работы, почитать Добротолюбие и молитвенное правило подольше, ходить в церковь, поститься – и человек квит с Богом и миром. До мира и его состояния ему дела нет.

– Они говорят: спасись сам, и тогда тысячи вокруг спасутся, – вставила я.

– Как они не понимают, что это неотрывно, что ни на каком этапе нельзя ни дня, ни часа спасаться одному!

Олег Степурко

Однажды в дни гонений на отца Александра «контора» подослала провокатора, который в роли неофита должен был попросить у отца Александра какую-нибудь книгу, и, если бы она оказалась «тамиздатовской», это можно было бы ему инкриминировать. Но у отца Александра везде были почитатели (в том числе и в «конторе»), и его предупредили о провокаторе. Отец Александр дал ему почитать номер ЖМП («Журнал Московской Патриархии»). Когда тот через некоторое время пришёл вернуть журнал, то чувствовал себя крайне скованным и не знал, как себя вести и что говорить. Отец Александр пришёл ему на помощь: когда тот заметил, что в домике много мух, отец Александр предложил ему их перебить и дал брошюру Белова и Шилкина «Диверсия без динамита»[16]16
  Советские публицисты А. Белов и А. Шилкин в своей книге «Диверсия без динамита» (1972) рассказывают, как, прикрываясь религией, используя некоторые церковные организации, Запад ведёт идеологическую войну, пытаясь подорвать социализм изнутри.


[Закрыть]. Невозможно было удержаться от смеха, когда отец Александр с таким юмором и неповторимой интонацией рассказывал, как засланный товарищ, необычайно воодушевлённый, носился с атеистической брошюрой по комнате и остервенело бил крылатых врагов.

Андрей Тавров (Суздальцев)

Как-то я зашёл в домик при церкви, где батюшка принимал посетителей. В комнатке находился молодой человек, с которым отец Александр нас познакомил. А.С. – потомок старинного рода, обладающий безупречно правильной речью и отменными манерами, собирался ехать в Оптину пустынь, которую совсем недавно передали Церкви. До этого там был то ли техникум, то ли ремонтные мастерские, сейчас не помню. Этот мальчик стоял и рассказывал отцу Александру о своём недавнем посещении какого-то монастыря и восторгался иконами, пением, архитектурой. Он говорил вдохновенно, и было видно, что он жил этим, что его особенно радовало, что все эти замечательные приметы христианского искусства продолжают жить в богослужении, что они для него имеют особый и дорогой сердцу смысл.

Отец Александр внимательно слушал, а когда А.С. закончил, подошёл к окну и показал на скромный деревянный крест на куполе новодеревенской церкви. «Пока есть это, всё остальное приложится, – сказал он. – Если мы не утратим Крест, символ жертвенной любви Христа, мы ничего не утратим. Всё остальное будет расти и развиваться вокруг этого главного – и пение, и библиотеки, и иконы, и архитектура. Но если утратить основной смысл, то всё остальное будет ни к чему».

Наталья Трауберг

Я помню, в 75-м году я сидела у него в комнатке и говорила: «Отец, не могу!» У меня была такая проблема, что уезжали мои близкие друзья один за другим, одна семья за другой. А я уехать не могла, потому что я понимала, что просто убью своих родных тем, что они расстанутся с внуками. И тем, что папа, который был космополитом, который всю жизнь пропахал при советской власти и когда-то при ней даже стал не первым, но хоть каким-то полуторным учеником, а потом сверзился оттуда, – это будет для него так страшно, что он просто умрёт, не сможет жить от страха, что у него уехала дочка. И он станет изгоем, а он бы этого не вынес. Он и так им был отчасти, а так стал бы совсем изгоем.

И вот я очень страдала. Но как-то я ещё тянула, но когда уехали к 75-му уже все… <…> Я сказала отцу Александру, что не могу, что просыпаюсь в луже слёз. Правда, просыпалась и во сне плакала. Он сказал: «Смотрите, воробей идёт какой-то, кошка, зима, что-то сверкает, блистает. Бог держит нас, сколько чудес – живите этим, сколько можете».^[30]

Владимир Файнберг

Однажды, когда мы остаёмся наедине в кабинетике, я осмеливаюсь:

– Отец Александр, батюшка, крестите меня. Я, кажется, дозрел.

– Это в вас говорит пионерский энтузиазм, – отвечаете вы. – Давно читали Евангелие?

– В своё время всю Библию одолел, – говорю я, несколько обидевшись, – в Коктебеле целую зиму читал, заставила Мария Степановна Волошина.

– К Ветхому Завету нужен ключ. А вот Евангелие… Есть Евангелие? Спокойно, не торопясь, прочтите заново. Когда вы на самом деле дозреете, я это почувствую, сам назначу время крещения. Договорились?

Чувствую, что вы, может быть, и правы. Но мне обидно. И я спрашиваю вас о неприятных нищих на паперти – с какой стати нужно подавать милостыню им, явным тунеядцам?

«Солнце одинаково светит всем, – отвечаете вы, – как и милость Господня. С чего это вы взялись судить этих несчастных? Кто знает, что довело их до такого состояния…»

Людмила Чиркова

А с отцом Александром мы встретились уже после моей выписки из клиники. В этот раз Серёжа с Леной Бессарабские не могли поехать в Новую Деревню утром к началу службы, и прибыли мы туда уже только к самому концу. Отец Александр говорил проповедь. После проповеди он венчал молодую пару. А мы пошли ждать его в домик при храме. Там у отца Александра, который к тому времени стал настоятелем, была уже не просто комнатка, а свой кабинет с библиотекой. А рядом была комната, которая, как я понимаю, служила трапезной и одновременно «предбанником» при его кабинете. В этой комнате мы и сидели. И не только мы, но и ещё человек двадцать самого разного люда. У каждого были свои вопросы к батюшке, и каждый надеялся на его помощь, совет, поддержку.

И вот наконец открывается дверь, входит отец Александр, а с ним какой-то человек в строгом деловом костюме. Батюшка просит подать в кабинет чаю и скрывается там с этим «товарищем». Народ грустно вздыхает:

– Этот надолго.

– С чего вы взяли? Может быть, скоро уйдёт.

– Нет, такие скоро не уходят. Это депутат. Видели значок депутатский у него на лацкане?

Люди приготовились ждать. Но через небольшой промежуток времени дверь кабинета открывается, отец Александр с посетителем выходят и… направляются к выходу. При этом отец Александр объявляет всем, что он должен сейчас отлучиться и будет только часа через четыре. Народ обречённо вздыхает:

– Увёл-таки батюшку…

Через десять – пятнадцать минут все, кто ожидал беседы с отцом Александром, тоже куда-то исчезают. Лена с долей радости отмечает:

– Ну, вот мы одни остались. Дождёмся батюшку и поговорим. И ему облегчение на сегодня. А то уже замучили его все…

Но Сергей резонно замечает:

– Ты думаешь, они совсем ушли? Подожди, через четыре часа все снова соберутся.

Так и случилось. К назначенному времени комната вновь стала заполняться народом. Но так как мы никуда не отлучались, а стойко выждали всё это время, нам уступили очередь.

И опять я очутилась в комнатке отца Александра. Малюсенькая совсем комнатка: диван, столик, несколько стульев и много-много книг. А на стене большое изображение лика с Туринской плащаницы.

Беседа с отцом Александром протекала спокойно. Самая большая проблема на то время у меня была в недостатке общения с верующими, близкими по духу людьми. И тогда отец Александр предложил мне переписку с подругой его покойной мамы, одинокой старушкой, которую судьба забросила в Казахстан. Конечно же, я была рада хотя бы такому заочному общению. Но честно призналась отцу Александру, что смущаюсь первая писать пожилой женщине и навязывать своё общение. Тогда он мне ответил, что сам даст ей мой адрес и попросит, чтобы она мне написала. Так он и сделал.

Вскоре по приезде домой я получила письмо из Казахстана от Аси, где она писала, что ей прислал мой адрес отец Александр и просил вступить со мной в переписку. Я, конечно, ей ответила с радостью. И переписка наша с Асей продолжалась до самой её кончины в 1994 году.

Ну а с отцом Александром это была последняя наша встреча. Состоялась она 12 августа 1990 года. А менее чем через месяц Господь принял его в Свои обители…