Текст книги "Тень князя"

С этими словами, которые он почти выкрикнул, Михаил опрометью выскочил из кузни, решив домой не возвращаться до тех пор, пока не разбогатеет.

Когда он пробегал мимо артели мужиков, облаченных в серые залатанные рубахи, его внезапно окликнул молодой парень.

– Эй Михась, здорово! Ты что смурной такой?

– Привет, Антипа. Да вот, с отцом повздорил, – смущенно пояснил Михаил.

– А чего так? Он у тебя во какой добрый!

– Да не хочу я в кузне работать.

– Так иди к нам, в артель. Мы уже пятый сруб ставим. Я вот себе уже и сапоги кожаные справил. А ты все в драном ходишь…

Михаил хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Он только махнул рукой и ушел не оглядываясь.

– Михась да ты чего? Не обижайся, возвращайся к нам! – Кричал вслед его друг.

Затем добавил в полголоса, обращаясь к артельщикам: «Вот ведь горемыка – ищет рукавицы, а они за поясом».

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

Тяжелым был разговор Ивана с князем тверским. Но еще тяжелее была задача, что стояла теперь перед Вельяминовым. Предстоял долгий путь в Орду и сложные переговоры с темником Мамаем. Вечером, перед отъездом, как водится испокон веку на Руси, отправился он попарить свои косточки, возможно, напоследок.

Русские банщики – они люди особые, лекари душ. Снимают с головы мысли тяжкие, да селят в них светлые. Вот и Иван нашел своего лекаря, своего тезку, что парил его по приезду в Тверь. Часто они общались, и уже почти сроднились за это время.

После бани оба Ивана в коротких портках, что называют на Руси исподним, сидели на пороге и разговаривали

– А скажи мне, Иван, – спросил Вельяминов, – Для чего ты живёшь?

– В бане парить, – просто ответил банщик.

– Ну, это понятно. А вообще, для чего?

Иван задумался.

– А просто жить. Радоваться летом солнцу, зимой снегу…

– Ну, это как-то слишком просто.

– А зачем сложно? Живем мало, суету множим. Всё спешим куда-то что-то успеть. А все в одном месте окажемся.

Они помолчали. Говорить не хотелось после таких слов.

– Эх… – Сказал горестно Вельяминов. – Вот такая жизнь.

– Не грусти, боярин. Таким как ты, не сочти за обиду, говорят – вожжа под хвост попала. Не хотят они спокойно жить, да и не могут. И ты не противься. Не можешь спокойно жить – не живи спокойно. Может что-то и наживёшь.

После этого разговора боярин долго лежал в своей постели, не мог уснуть, смотрел в потолок. Затем вздохнул и произнес сакраментальное: «Утро вечера мудренее». И крепко заснул.

Утро, действительно, принесло новые силы. Скоро собиралось посольство князя Михаила в Орду. Пятого марта, оставив завещания, простившись с женами и детьми, поехали на юг вместе с Иваном два десятка бояр да дружинников. Взяли с собой, как водится, дары богатые, чтобы задобрить Мамая, на помощь которого тверской князь особо рассчитывал. Добирались окольными путями, чтобы не встретиться с московскими заставами. Бог миловал на этот раз, добрались без происшествий, хоть пришлось проделать немалый путь в три тысячи верст.

До города Замыка в низовьях Днепра, который был в те годы ставкой ордынских темников, посольство добралось лишь к началу лета.

Уже более десяти лет здесь полновластным хозяином был беклярбек Мамай, человек умный, решительный, добравшийся до вершин власти лишь своими силами. Здесь была его родина, здесь находились преданные ему тумены.

Замык – град, уже не существующий. Никто не может рассказать, где, на каком месте лежал большой прежде город, с мощеными улицами, десятками мечетей, каменной крепостной стеной с башнями. Лишь живут, и по сей день, предания среди местных казаков о Мамаевом лежбище. О месте, откуда исходила на Русь великая напасть. Куда шла дань с русских и литовских земель. Куда приезжали князья русские на поклон просить милостей и ярлыков от гордых властителей Азии. Бывал тут и князь Дмитрий, и князь Михаил. Оба получали ярлыки на великое княжение от самого Мамая.

Здесь был центр торговли с Европой и Азией. Через Замык шли караваны с перцем, шелками на запад, в Крым, чтобы, погрузившись на суда гэнуэзских купцов, оказаться в Европе. Словом, Замык был настоящей столицей Белой и Синей Орд.

Здесь жил и послушный хан, поставленный во главе государства Мамаем. Рад Мамай сам стать ханом, да нет в нем крови чингизидовой, не может он Орду возглавить. Вот и приходится ему от лица ставленника своего править. После смерти хана Абдуллаха, посадил он на трон сына его, восьмилетнего хана Булака. За четыре года мальчишка подрос, но в дела не вмешивается, только ханской печатью заверяет указы Мамаевы.

Стараниями летописцев и путешественников в ставки великих ханов у современного человека может создаться впечатление, что Орда в то время представляла собой сборище диких и необузданных в своих желаниях людей, руководствующихся еще более дикими законами. Но при беспристрастном взгляде становится очевидным, что дикости в степных государствах того периода было не больше и не меньше, чем в странах, лежащих западнее или восточнее. Отношение к рабам, пленникам и чужестранцам было ужасным по нынешним гуманным понятиям, но такова была суровая реальность, в которой существовали наши герои. Они родились в ней, жили и умирали, не тяготясь сложностью жизни. Возможно, в будущем, наши собственные нравственные законы покажутся не менее дикими, чем нравы средневековья.

Сложно добиться разговора посольства с великим темником. Дел у него много, но для тверцев всегда время находится. Пришли гости во дворец: как водится, прошли меж очистительных огней. На порог, не дай Бог, не наступили, стоят тихо, молчат. Хан малолетний в халате парчовом и мехах, на троне царском сидит. Глазки у хана маленькие, пустые. За толстыми щеками их и не видать. Сидит, пастилу гнилыми зубами жует, пальцы облизывает.

Мамай рядом примостился, в халате попроще, на троне поменьше. В молодости его лицо было красивым и одним своим видом источало решительность и бесстрашие. За ним хотелось следовать, и в те времена он уже был большим человеком – мирзой при хане Узбеке. Смелый воин неспешно карабкался на вершину власти, пока внезапная грызня ханов не закинула его на самый верх. С тех пор держит он власть в Орде, ведя нескончаемые войны с претендентами на ханский престол. Годы борьбы и интриг изменили его красивое лицо. Глаза приобрели вечный хитрый прищур, за которым пряталась затаенная безжалостность. Речи его стали сладкими, а дела жестокими.

Выслушал беклярбек Ивана. Обещал ответ позже дать. А какой тут ответ дашь? Загордилась Москва. Впервые за столько лет дань не прислала! Если сейчас не наказать, все русские князья загордятся. Наказать гордецов надобно. Чтобы остальным неповадно.

Недолго думал хан – недели две. Снова тверцев в гости зовет. Ответ дает.

– Хан Булак дает Ярлык Великому князю тверскому Михаилу Александровичу, – молвит от лица Мамая нойон его, старый и преданный Ачи Ходжа. – Дает войско, с которым мы пойдем на Москву. Город возьмем, дань привезем.

До середины лета готовил Ачи Ходжа поход на Русь. Уже взошли высоко хлеба на плодородных южных равнинах, когда татарское войско двинулось нахоженной тропой на север – грабить, жечь истерзанную Русь.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – —

А что же происходило в это время на севере? Всю зиму и весну сбиралось московское войско. Поздней весной потянулись в Москву дружины князей удельных, с припасами. Дивились на башни осадные, на запасы военные, да на витязей боброковских…

Словно на крыльях, пришла в середине лета весть о том, что Мамай вновь отдал Ярлык тверскому князю. Медлить было нельзя. Поэтому на Тверь двинулись раньше, чем войско Ачи Ходжи. Но общий сбор московской рати состоялся лишь через месяц, на Волоке Ламском. Отсюда начался первый поход объединенных сил Северо-Западной Руси к своему освобождению.

Муж в Тверь – жена в дверь

В лето 6883 месяца июля в 29 день, на память святого мученика Калиньника, в день неделныи бысть знамение в солнци. Того же лета ходи князь великыи Дмитрии Ивановиць со всеми князьми и со всею силою рускою на князя Михаила Тверского, и стоя под Тверью 4 недели, и волость всю взяша и посад пожгоша, и полона много множество розведоша.

Новогородская летопись.

Мало что объединяет сильнее, чем битва против общего врага. В истории известно множество случаев, когда извечные соперники становились плечом к плечу, едва только понимали, что угроза одинаково опасна для них обоих. Мудрые правители всегда используют прием создания образа общего врага, осознанно или неосознанно, чтобы сплотить под своими знаменами разношерстную толпу. Победа становится яркой путеводной звездой, единственной целью, ради которой можно пойти на любые компромиссы. И горе тому, кто окажется на этом пути. Он будет сметен естественным историческим событийным потоком, несмотря на любые усилия.

Михаил Александрович Тверской, на свое горе, в это поворотное время оказался удобным врагом, против которого объединилась вся Северо-Западная Русь. А ведь Тверь могла стать для России таким же центром объединения, каким стала впоследствии Москва. Но уже к лету 1375 года русские князья сделали свой выбор: в первых числах августа передовые отряды объединенной рати вышли к мятежному граду. Для борьбы против Михаила были забыты старые распри, что столетиями терзали русскую землю.

Только теперь, на лесистых тверских просторах, стала видна мощь нового московского союза. Непрерывным потоком стекались к городу все новые и новые дружины десятков удельных князей. Ожидали и князя Суздальского, Дмитрия Константиновича. Долгое время он сражался с молодым князем московским Дмитрием, но впоследствии помирился и отдал за него свою дочь Евдокию. С запада подходили смоленский князь Святослав Иванович и брянский князь Роман Михайлович, бывшие участники похода Ольгерда на Москву, сыновья самого старого литовского князя и многие, многие другие бывшие враги, а ныне друзья Дмитрия Ивановича.

Ратников собралось уже более семи тысяч, а простого подсобного люда – вдвое больше. Войско готовилось к осаде с уверенностью и спокойствием охотника, готовящегося добить раненого зверя.

А вот за стенами Твери властвовали совсем другие настроения. Отчаянно били колокола, в церквях молились тоскливыми голосами чернорясые попы, город был наводнен посадскими людьми, забившими улицы телегами с рухлядью. Плакали женщины и дети. Яростно спорили и дрались мужики. Смятение осажденных было сильным, почти осязаемым.

Но, тем не менее, Михаил был уверен, что ему удастся выкрутиться из этой непростой ситуации. За зиму было достаточно времени, чтобы подготовиться к осаде. Город накопил еды, да и колодцы в Твери могли принести достаточно воды осажденным. Мало было дружинников, но этот недостаток тверской князь мог компенсировать крепкими стенами и помощью простых горожан. Но что придавало большей уверенности, так это принесенное крылатым посланцем весть о том, что иваново посольство получилось успешным. Тверь заполучила вожделенный Ярлык и войско татарское вскорости прибудет к стенам Москвы. Лишь бы простоять до этого времени!

Облаченный в расширенную на брюхе кольчугу, которую теперь почти не снимал, тяжело отдуваясь, он с волнением обходил городские стены. В данный трудный час, его воинам, как никогда, требовалось воодушевление.

– Гляди веселей, ребята! – Покрикивал командующий время от времени. – Покажем москвичам, на что тверцы горазды!

– Слава! – Грустно кричали его ребята, одетые в кольчуги победнее, а то и вовсе без оных.

– А чего не веселые такие? Сейчас на стену полезут, потеха начнется! Бей каждого второго. А каждого третьего – в полон бери. Злато-серебро будем с Москвы брать, – храбрился Михаил.

По указу его объявили в войске, что хан Орды наделил князя Михаила Ярлыком на великое княжение. Потому теперь все московское воинство – мятежники супротив законного правителя. И вскорости придет подмога с юга. Такие вести подняли настроение приунывшему войску.

Меж тем главный московский воевода приступил к организации правильной осады. Надо сказать, что штурм городских стен в те годы был труден и сопровождался большими жертвами со стороны нападавших. Поэтому чаще всего город предпочитали брать измором. Но Боброк не мог ждать. С юга к Михаилу шло ханское войско, это ему также было хорошо известно, как и тверцам. Но также ему было известно и большее – старый Ольгерд решил-таки воспользоваться противостоянием Москвы и Твери и самовольно прошелся по смоленским землям, ограбив местное население. Надо было торопиться и город брать одним-единственным, решительным приступом.

Тверь была окружена густо поставленными посадскими домиками, которые мешали осаждающим подойти к стенам. Поэтому решено было, в первую очередь, сжечь все дома. Такова была жестокая плата войне. Пожар бушевал три дня, за которые москвичи успели соорудить четыре осадные башни, подготовить таран. Численность армии позволяла атаковать сразу с нескольких направлений, тем самым уменьшая возможность осажденным перебрасывать силы с одного места на другое.

Ждали прихода смоленских и суздальских полков. В вынужденном бездействии маялись молодые князья русские, без боя, без удали. Верховодил у них младший брат московского князя, Владимир Серпуховский, человек, чье лицо носило на себе отпечаток какой-то отчаянной, безрассудной храбрости. Тонкие усики воинственно топорщились, а вот бородка подкачала – в отличие от солидных бород воевод, его подбородок украшала лишь небольшая щетинка. Впрочем, это было простительно, ведь ему шел только двадцатый год.

– Негоже ждать суздальцев! Со дня на день татары придут и всему нашему делу конец! -Страстно выражал он на общих советах мнение людей помоложе, да погорячее.

– Остынь, князь, – отвечал однообразно Боброк. – На приступ всем вместе надо идти. По частям пойдем, перебьют. А подмоги у нас еще пять тысяч воинов будет. Подождем.

– Если сейчас град возьмем, не надо будет тверской данью с Суздалем, да со Смоленском делиться! – Приводил Владимир веские доводы. Такая мысль нравилась москвичам больше.

Много говорил молодой князь, и поддержали его воеводы, и брат его, Дмитрий Иванович. Только Боброк был одинаково против. Но и он уступил под настойчивыми уговорами. Приступ назначили на восьмой день августа.

– Тимофей Васильевич, тебе первая, северная башня, – распределял воевода усилия атакующих. – Твои люди строили, им и с ней на приступ идти.

Три оставшиеся башни вели московские бояре Иван Михайлович Вараксин, Дмитрий Александрович Зернов, Иван Федорович Фоминский, которым подсобляли рати удельных князей.

– А таран я тебе оставляю, Владимир Андреевич, – обратился Дмитрий. – Только ты в нашем войске таран сможешь до стен довести, да ворота открыть. Здесь тверцы самый большой отпор дадут, потому что ворота – их самое слабое место. Откроем врата – город наш.

Князь Владимир еще не заслужил своего легендарного прозвища. Но храбрым его уже называли. А также и заговоренным. В любой битве этот отчаянный русский витязь словно смерти искал, а она его не находила. Везде он был справен – и в бою в чистом поле и крепостном приступе.

– Как такие хлипкие врата, да не открыть? – весело ответил Владимир. – Бог не выдаст, свинья не съест! И, обращаясь к Боброку, добавил. – А вот ежели еще ты мне дашь молодцев своих для подмоги, так откроем в два счета.

– Дам молодцев. Для такого тяжкого дела и учил, – скрепя сердце, согласился воевода. На том и порешили.

– – – – – – – – – – – —

В эти же дни разбойники Соловья готовились брать княжескую казну. Высокий терем, который правильнее было бы назвать дворцом, стоял среди боярских хором, словно высоченная башня. Здесь сидели все предки Дмитрия, отсюда дед его Иван Калита начинал плести хитрую паутину интриг, в которых запуталось немало князей. Здесь правил смело и гордо славный дядя его Симеон. Здесь скончался и отец Дмитрия, робкий Иван Красный, переводя на наш лад – Красивый.

– Как же мы внутрь-то проникнем? – В сотый раз спрашивали друг друга молодые разбойники. – Вона сколько охраны. Рта раскрыть не успеешь, как истыкают тебя сулицами немецкими, точно ежа.

– Атаману виднее. С нами он пойдет. Себя-то не обидит, и нас не забудет, – говаривали люди опытные, кто без глаза, кто без руки.

Ввечеру дня в конце августа собрал внезапно семерых своих ближних товарищей Соловей. Заперлись все в комнате одной, чтобы никто не сбежал, охрану княжескую предупредить.

– Дело будет сегодня ночью сделано, и пойдем все вместе, – объявил атаман. – А кто трусит, пусть сразу говорит. У меня для него кинжальчик острый готов…

Пожелавших попробовать кинжала не нашлось.

– В терем нас тайным ходом проведет жена человека одного из дружины. Падкая она на ласку мою, – самодовольно произнес главарь. – Муж в Тверь, жена в дверь! – складно пошутил он. И добавил.

– Как пройдем внутрь, надо будет замок хитрый взломать. На то у нас дельные ребята есть – Митяй да Бренк. Остальные на стреме стоять будут. Может, придется кого из дружины порешить, только делать надо это будет тихо, чтобы терем не переполошить. Если набросятся на нас – бежим, каждый за себя. А как вскроем замки на казне – каждый берет самое ценное для себя – злато, серебро. Но пятую часть потом в общий схрон вернуть надо!

– Прежде, чем на такое дело идти, помолиться бы следовало, а может, и исповедоваться, душу очистить, – заметил кровожадного вида разбойник в видавшем виде кафтане.

– Тебе, чтобы исповедоваться во всех грехах твоих, два года перед попом на коленях стоять надо, – захохотал атаман. – Но правда твоя, помолиться не мешает. Эй, Митяй! Ты же бывший поп? Уважь нашу братию, помолись за успех нашего дела!

Митяй, чье прошлое, как оказалось, таило в себе множество секретов, известных не всем, наскоро провел среди своих товарищей необходимый религиозный обряд.

Разбойники молились истово, искренне, исступлённо, как издавна на Руси молились преступники в тщетной надежде обрести прощение своих грехов. Это часто оказывает положительное воздействие на людей, склонных верить в божественное влияние на свою судьбу. Поэтому, они, лишь безлунная ночь пала на московские улицы, вдохновенно отправились на грабеж. Только слабый свет лучин из негасимых московских окон освещал их путь.

Как видно, молитвы Митяя возымели правильное действие, и в княжий терем отчаянная братия проникла без проблем. Шли тихо, крадучись, общаясь лишь знаками, примечая обратный путь. Казна находилась в подвалах дворца, и к ней вел настоящий лабиринт коридоров. Но, бог миловал, добрались до самой окованной железом двери. Зажгли свечи, в свете которых молодой и старый взломщик начали колдовать отмычками над замками.

– – – – – – – – – – – – —

Наутро четвертого дня осады князь Михаил проснулся от отчаянных криков. Москвичи, внезапно для осажденных, раздирая возгласами густой пепельный смрад, пошли на приступ. Тяжело двигались осадные башни, обитые сырыми шкурами, дабы тверцы не подожгли их. Среди пепелища, оставленного сожженным посадом, с трудом находились тропы для движения вперед. Когда до города осталось шагов сто, осажденные засыпали стрелами деревянных чудищ.

– Кладут часто, злодеи, головы не высунешь! – жаловались нападавшие друг другу, укрывшись за толстыми стенками. Особенно губительными были большие самострелы, что пускали стрелы в три пальца толщиной. Полетели и огненные «подарки».

– Эй, на стрельнице! – кричали они воинам с луками на самой вершине башни. – Дай им ответ! Пусть нюхнут нашей стрелы московской!

Не все башни докатились до града, начали гореть. А те, что дошли, справно мосты набросили и по ним на стены полезли воины.

– Никак, возьмут! – Радовались в московском стане.

– Рано радоваться, – сурово возражал Боброк.

Действительно, атака стала захлебываться.

– Спеши к Владимиру Андреевичу, пусть тараном ворота вышибают! – приказал главный воевода. – Сейчас у тверцев вся сила на стенах, самое время ворота сломать!

Недолго было ждать спорого на дело молодого князя. Огромный сокол, под крики и ругань мужиков, его толкающих, поехал к граду.

С высокой насыпи, где располагалась ставка Великого князя, был прекрасный обзор главных врат Твери. Воеводы с нарастающим волнением наблюдали, как, невзирая на стрелы и камни, бойцы завалили мешками с песком ров перед воротами. И в тот час же они затрещали под неудержимым напором московского сокола, и вскоре рухнули.

– Ну, братцы, сейчас наше время! – звонко прокричал молодой князь и с обнаженным мечом, поднятым выше шелома, в сверкающей кольчуге, бросился в пролом. Две сотни воинов ринулись за ним. В воротах их встретила тверская рать во главе с сыном тверского князя Иваном, закованного в дорогой ратный новгородский доспех.

– Трусы московские! Выходи один на один! – Кричали с тверской стороны.

– Дайте место, князьям биться! – Шумели москвичи, рассчитывая на удаль своего князя и крепость его доспеха.

Потомки Рюрика, с тверской – Иван, а с московской – Владимир, как издавна повелось на Руси, стали наносить друг меткие, убийственные удары. Остальные подбадривали своих вождей. То ли доспехи были крепки, то ли князья были уж не той силы, что их легендарные предки, но вскоре они выдохлись и остановились, тяжело дыша. Затем снова стали биться.

Вдруг меч Владимира переломился. Тверичане взревели, как дикие звери в ожидании поживы. Но тот стремительно подхватил брошенный ему от дружины боевой топор, отбросил щит и стал наносить тяжелые, рубящие удары по своему дальнему тверскому родичу.

Иван под ударами москвича рухнул на землю. Но тверцы споро подхватили его и оттащили его вглубь града. Эта победа над княжеским сыном стала сигналом всеобщего наступления. Надо было добраться до вторых врат, за которыми был уже вход в город. А сделать это было можно только по трупам осажденных. Владимир продолжал рубиться в первых рядах, воодушевляя своих воинов. Словно Перун сошел с неба, вложив в его руки боевое оружие. Обороняющиеся попятились, и победа была близка.

Внезапно загрохотали камни, уложенные сверху перехода между вратами. Доски проломились и московская рать попала в ловушку, устроенную хитрыми тверичанами. Теперь проход между вратами был засыпан доверху, а самые лучшие воины вместе с их храбрым вождем оказались погребенными под камнями.

Дмитрий в отчаянии схватился за голову. Не лучше обстояли дела и с осадными башнями.

– Труби отбой! Сегодня не возьмем град. – Приказал он воеводе.

Так закончился первый приступ Твери, столь неудачный для московского воинства. У князя была только одна радость – брат его, храбрый Владимир, словно заговоренный от неминуемой смерти, сумел выбраться из каменного мешка. Воины вытащили изрядно помятого князя на своих плечах. Но под стенами Твери в тот день легло двести воинов, да столько же оказалось раненых, к бою уже не готовых.

– – – – – – – – – – – – – – – – —

– Скорее, скорее давай, вали медведя! – Торопил Тенька и Бренка атаман. – Сколько возимся! Четыре огарка спалили!

– Ну, давай, медведушка, родимый, не подведи, – молил Митяй, возясь с хитрой замковой системой двери в княжескую казну.

Открыть ее можно было, лишь найдя нужные шляпки потайных гвоздей. Затем убрать удерживающие дверь штыри. Бренк возился с замками попроще. Время шло, а врата в княжескую казну все не открывалась. Но бывший поп и гусляр знали свое дело. Вскоре дверь, густо смазанная воровским маслом, бесшумно отворилась.

Разбойники нетерпеливо вошли внутрь и разочарованно поглядели вокруг. Они ожидали увидеть огромную кучу золота, такую, что на весь город хватит. Кучу, такую, что и десятой части вынести не смогут. Но в комнате стояли лишь сундуки с серебряными деньгами, валялось немного золотых монет, предметов, оружие и одежда.

– Берите, что есть! Да поспешайте, пентюхи! – Хриплым, приглушенным голосом скомандовал разочарованным подельникам атаман.

Наскоро они похватали золото, да одежду на себя напялили. Михаил накинул кафтан какой-то. Какой точно, в темноте не разобрал, и шапку меховую. Затолкал в свой мешок золотое блюдо, три горсти монет, кубки какие-то. Покинул мешок – уже тяжеловато. Но и того, что взял, на всю жизнь хватит!

Набрались лихие люди княжескими ценностями, а атаман ничего не берет, все ищет чего-то. Но казне носится со свечным огарком, в рухляди руками шурудит. Наконец, схватил что-то, в суму свою затолкал. Бренку показалось, что это какая-то шкура выделанная, с письменами начертанными.

Как награбили, обратно двинулись. Идут тем же ходом. И вдруг прямо на двух дружинников набрели. Не зря все же охрана свой хлеб в тереме ест. Остановились разбойники, стоят тихо. Один из дружинников услышал что-то, в темноте к самой ватаге подошел и с Михаилом нос к носу столкнулся.

– Князь? – удивленно произнес он.

Схватился дружинник за меч. Но и разбойники не лыком шиты. Подскочил к нему Соловей, да кинжал тонкий меж колец кольчужных засадил. Как нож в масло вошел! Закричал второй дружинник, заголосил что есть мочи. Весь терем переполошился. Кинулись разбойники бежать по лабиринтам дворца княжеского. Да только не всем уйти удалось. Схватили и Митяя, и кровожадного вида разбойника, и Бренка.

Отходили всех по полной. Лица в синяках, губы распухли, из носов кровь хлещет. В темницу потащили, на дознание. Тяжко в тюрьмах во все времена, а те жестокие было и того горше. Пытали, то есть спрашивали с расхитителей добра по всей строгости. Ценности в казну вернули. Но не все. Ушел от погони атаман, а с ним и шкура с тайными письменами. Хватились ее знающие люди, но разбойников уже и след простыл.

– – – – – – – – – – – – – – – —

Тяжкое зрелище представляло собой поле битвы перед Тверью. В пепельном мареве догорали остатки осадных башен, виднелись тела воинов, которых не успели вынести с поля. Крики и плач добавляли ужасную картину боя, в котором не было победителей, только побежденные. Ибо тверичи, хоть и устояли под натиском московского войска, сами понесли невосполнимые потери. Три сотни воинов выбыли из рати, и половина из них уже никогда не возьмет в руки меч, потому что отправились они в страну, из которой не возвращаются.

У тверского князя осталось едва ли две тысячи воинов, чтобы удержать город. А каждый день приносил новые поводы для печали. Ему доносили вести, что с запада и востока идут на подмогу осаждающим пять тысяч воинов с суздальской, брянской и смоленских земель. Если они соберутся все вместе, Твери не сдобровать. На каждого его воина будет шестеро вражеских.

Невесело было и в стане Великого князя. Бояре и воины почти пали духом. Ожидая прихода князей, Боброк решил скоротать время за разговором с князем Владимиром. Сотворенная его же собственными руками военная неудача сильно изменила самоуверенного юнца. Чувствуя на себе вину, прежде дерзкий молодец в разговорах стал кроток и с вниманием слушал старого воина. Они стали подолгу разговаривать и совсем сдружились.

– Воевода! Здрав будь! – Приветствовал он Боброка. – Как дела с подмогой?

Князь сильно страдал от ран, полученных от удара камнем в тверской ловушке, и все еще не вставал с постели. Боброк сел рядом. За разговором Владимир в который раз попросил прощения за свою горячность, что привело к поражению во время приступа.

– У меня прощения не проси. У воинов попроси. А как получишь прощение, забудь. Впереди у тебя много сражений, много потерь. У каждого прощения не напросишься, жизни не хватит, – ответил Боброк.

– Даю клятву тебе, пока ты воевода московский, буду тебя во всем слушаться! Науку твою ратную перенимать! – со всей горячностью, на которую только способно молодое нетерпеливое сердце, обещал князь.

– Ну, спасибо! Вот тебе моя рука. Клянусь и тебе во всем подсоблять, как сыну, – обещал воевода.

Мужи пожали друг другу руки.

Не прошло и двух недель, как подмога пришла. Михаил Тверской, лишь завидев новые стяги князей, окончательно пал духом. Сын его, наследник, лежал в горячке после знатного удара Владимира Серпуховского, горожане задыхались от дыма и пепла. Бояре и воины роптали. Он ясно понимал, что еще одного приступа им не сдержать, и сдаться надо сейчас, пока можно надеяться на милость победителей. «Покорную голову не секут», – думал тверской князь. Понимал это и Дмитрий, поэтому 1 сентября послал Михаилу предложение сдаться без боя, за то обещал дань взять малую, стен не срывать, и Михаила во главе Тверского княжества оставить. Условия вполне приемлемые в нынешнем положении.

И через три дня Тверь открыла ворота для Великого князя Московского. Михаил сам, в простой одежде, с головой непокрытой повинился перед Дмитрием и, целуя крест, признал себя его младшим братом. Писцы меж тем подготовили договор между Москвой и Тверью, поскольку даже в те времена всеобщей безграмотности писались и соблюдались договора. Тверь полностью покорялась своей извечной сопернице, обещалась поставлять дань и войско для совместных походов.

Как водится, завоеватели основательно вычистили город по праву победителей. Бывшие возы с провизией теперь были доверху набиты немудреными сокровищами средневекового времени – одеждой, посудой, оружием, кольчугами, бочонками с булькающим содержимым, салом, вяленным мясом, медом…

Но кое-что вынесли из тверских погребов с особым пристрастием. Длинные, в рост человека, чугунные трубы. То были первые на Руси огнестрельные орудия, привезенные по приказу Михаила с немецких земель. Орудия те покупали, видимо, далекие предки современных снабженцев, поскольку к военному товару забыли прикупить огненного зелья, без которого они не стреляли. Так и лежали ценные предметы, пока не отправились по осени в московские подвалы.

– – – – – – – —

В те дни, когда праздновало московское воинство победу над общим врагом, а Михаил, спрятав гнев и желание мести, прилюдно целовал крест Великого князя, шло войско татарское под руководством старого Ачи-Ходжи на север. В аккурат, на границе с Рязанским княжеством, застала их печальная весть, что не к кому им идти на подмогу. Великий князь Михаил теперь больше не великий, потому что сам, и уже не в первый раз, от Ярлыка отказался.

Думал, думал осторожный Ачи Ходжа и приказал назад поворачивать. Зачем ему на старость лет с этими переменчивыми русскими связываться? Говорят, войско у Москвы втрое больше тумена мамаева. Да и знал он хорошо московского князя, вместе на булгар ходили, плечом к плечу сражались. Ведает он ум и храбрость русскую не понаслышке.

Напрасно Иван грозился, напрасно чары свои на Ачи Ходжу напускал. Старого, мудрого человека колдовство не берет, свое имеется.

– – – – – – – – – – – – – – —

Хорошо жить, когда есть деньги! Славно стало на Москве после победы над Тверью. Гуляют ратные люди на деньги тверские, только шубы заворачиваются.