Текст книги "Утро не судное"

– Стервец – это двойник покойника, – пояснил он.

– В каком смысле, простите, двойник? Не понимаю… В каком смысле?

– Понимаю, что ничего не понимаете. Вы – как медведь в берлоге. Дерзайте!

Женя отхлебнул из бокала и продолжил:

– В самом прямом смысле. Человек умер, и вскоре появляется его двойник. Почти он сам, но не совсем сам. Задачи перед ним стоят всякие непонятные. Такая вот драма разворачивается в подлунном мире. И вот этот с позволения сказать двойник не хочет следовать назначенному предназначению. И жил бы себе спокойно, нет, понесло… Разве так можно? Это же, по меньшей мере, безответственно – нарушать привычные каноны. Люди простились, поплакали, может, порадовались – и такое бывает. А он! Удивляюсь я вам!

Валера поморщился, напрягся. Тяжело. Положил пальцы на пакет с деньгами – на месте.

Женя развивал свою мысль:

– Имейте в виду, коллега, доказательств, что это двойник, нет. Да и существуют ли они на самом деле? Может, это всё выдумки журналистов и спецлужб. Газеты уже вовсю пишут: здесь двойник, там … Может, мы уже всё – двойники?..

Валерий всё же решил проявить реалистичный подход к беседе.

–Извините, по-моему, эта тема не освещается вовсе, – осторожно вставил он.

– Не пишут? Странно. Будут писать! Но тема, я вам скажу, глубокая и опасная. Такие талантливые люди, как мы с вами, не могут разобраться! Что уж тут говорить про дилетантов. – Женя покрутил головой и как бы вспомнил: – А закусить-то нечем, хоть с голода подыхай!

Он засуетился, достал из-под стола большую тарелку с разнообразной закуской. Извлёк из кармана плаща две алюминиевые вилки. Одну протянул Валерию.

– Вот видите, как приходится работать, – он игриво подмигнул Валерию. – Проблема здесь в том, что скрываемое от общественности настолько само по себе иррационально, а развитие процесса настолько непредсказуемо, что и уводить никого и никуда не надо. Уводить можно от правды, конкретных фактов, реальных свидетельств и документов, прогнозируемой динамики, наконец. А если эти свидетельства, факты и документы настолько далеки от привычной реальности… Это я вам говорю как признанному мастеру кинжала и пера.

Валерию польстила столь высокая оценка его профессиональной пригодности, но он был вынужден про себя отметить, что пока ещё ничего не понял. И Женя ничего не прояснил.

– Незаметно уходим, – заговорил он тихо и быстро. – Цель наша высока и благородна – гражданское согласие. Хотя, на кой чёрт? Вы… как мастер, ну, сами понимаете, чего, а может быть и всего, умейте выделять главное. А главное сейчас – это наш генерал. Именно так и именно так точно. Еду к генералу. Доложу ему о вас. Бессмертный легион, когорта, бригада, ну, вы меня поняли!

Женя встал. Валера – тоже. Женя бережно взял его под локоток и повёл к выходу.

На улице стояла большая чёрная машина. Из неё выскочил маленький рыжий мужчина неопределённого возраста, похожий на подростка. Он приветливо и демонстративно услужливо распахнул заднюю дверь. Женя обнял Валеру, сочно поцеловал его в щеку и прошептал: «Вы даже не представляете, насколько я счастлив. Трудно так – одному. Я с вами свяжусь. Непременно». Решительно сел в машину, помахал Валерию ручкой. Машина сорвалась с места, оставив Валерия в глубокой, но оптимистической задумчивости.

Глава 6

Руководитель новоиспечённого подразделения производил положительное впечатление: краток и мозги не пудрит. И что интересно – непредсказуем. Впрочем, это не удивительно: скорее всего, он сам движется в тумане, на ощупь, так что предсказывать нечего. Если предположить, что мне предоставлена минимальная доля информации – иначе и быть не может – и от неё голова кругом идёт, каково тогда его самочувствие? Хотя – лирика это всё…

Игорь Устинов дал себе команду не отвлекаться на пустые рассуждения. Начальник проходил в данной разработке под псевдонимом Гиацинт – тоже, кстати, что-то из области бреда. Игорь посмотрел в интернете, ничего интересного не нашёл: ранний цветок весны – вот и всё. Внешне – неказист, цветок имеется в виду. Никаких зацепок, никаких аналогий.

Гиацинт закончил барабанить пальцами по столу:

– Ну, что, Игорь… Александрович, красивая получается сказка под названием «Дело о помилованных»?

– Туман.

– Иначе быть и не могло. С документами ознакомился?

– Да.

Гиацинт спохватился, подвинул Игорю пепельницу и пачку сигарет.

– Какие соображения? – спросил он.

– Информации мало.

– Приумножай. Тебе и флаг в руки. А предварительно?

– На собеседовании фигурировал термин – «вмешательство». Хорошо подходит.

Шеф слегка занервничал:

– Термин подходящий. Мы стараемся понять… Кто? Что? Откуда?

– Я бы ещё прибавил «зачем?»

Шеф улыбнулся и укоризненно покачал головой:

– Молодец! Круто берёшь. Как просто быть солдатом?

– Просто, но скучно.

– Голос не мальчика, но мужа. Как сын?

Игорю не понравился переход.

– Пока никак.

Гиацинт:

–Вопросы?

– Этот объект, он же Город, он же … Это объективно? Не визуальный эффект? Не мираж? Не голограмма?

– Объективно! Как и всё эти коты, двойники, доллары…

– Доллары?

– Они – тоже. Зайди в оперативку – возьми отчёт. И ещё. В Молокамске объявился занятный фигурант. Сбежал из психушки не так давно… Возможно, это самый первый – ещё до изолятора…

– Какого изолятора?

– Повторяю: пойди в оперативку – возьми отчёт.

Глава 7

Поздним субботним утром Зоя Сергеевна Кудасова, пенсионерка, старожил старенькой девятиэтажки, женщина безупречной репутации, излагала участковому при форме, врачу при белом халате и какому-то типу в гражданском свои впечатления от этого самого утра. Впечатления были сложными, но, судя по живому заинтересованному взгляду гостя при белом халате, не столь экзотическими, какими они казались двум другим участникам беседы.

Дело, вроде, простое. В подъезде сломался лифт. Забираться на шестой этаж – не сахар, это понятно. Правда, Зоя Сергеевна определяла случившееся как издевательство и перманентную голгофу. Что ж – каждый человек имеет право… Это тоже понятно. Но вот остальные детали и смешили, и тревожили, и порождали странное чувство внутреннего несогласия.

Зоя Сергеевна рассказывала свою историю второй раз – первым слушателем был участковый. Она уже вошла в роль, говорила, как отметил про себя полицейский, более связно:

«Открываю дверь, захожу домой, включила свет в коридоре. Лампочка – пых, бух. Перегорела. Пошла на кухню, взяла из запаса. Всё ж сама, сама… Поменяла – чуть не упала. Включаю, опять – пых, бух. Четыре лампочки ввинтила. Четвёртая – нормальная.

Отдохнула. Почистила картошку. Поставила на газ. Включила счётчик, или как его там – таймер – на плите. Пятнадцать минут – точно помню. Услышала сигнал, попробовала, а она, картошка, – сырая! Ткнула вилкой – сырая. Посмотрела – вода кипит вовсю. Может, уксус или лимонка попала… Нет, нормально. А счётчик – механический, да. И исправен он, знаю наверняка. Был бы сломан, я б печь не смогла. Рецепты у меня есть, годами проверенные, каждая минута при выпечке важна. Включишь его, а он: тик-так, тик-так. Картошка эта кипела час. Целый час. Я даже воду два раза из чайника добавляла. Целый час. Тут я совсем разревелась. И пенсия эта, и картошка… Выключила я – всё равно сырая. Воду слила – кипяток.

И тут смотрю я: Коша мой на столе развалился, лежит на спине, лапу под голову подложил и смотрит на меня… нагло так. Я ведь его ещё маленьким приучила, что б на стол – ни-ни. И вдруг развалился барином. Я ему, конечно, говорю: «Коша, маленький мой, ты же умненький мальчик, разве так можно?» А он, видно, обиделся, спрыгнул на пол и пошёл в комнату. Ну, весь день кривой какой-то.

Пошла я в зал, включила телевизор. Села на диван. Бубнил он, бубнил, телевизор, я и задремала. И слышу сквозь дрёму – вода в ванной журчит. Что за ерунда, думаю, ведь утром всё краны проверяла: это на случай, если…ну, сами знаете. Ночью-то не было воды. Поднимаюсь, иду. Вхожу и – замерла. Ванна полна воды горячей – аж пар поднимается. А в горячей воде Коша плещется. Лежит на спине. Представляете? А я-то знаю, что Коша мой воду горячую терпеть не может. Посмотрел он на меня…строго так и опять плещется. Страшно мне стало.

А тут ещё этот пришёл – писака. Ерунду какую-то спрашивает, из журнала говорит. Про какие-то опоздания рассказывает, несчастные случаи, совсем голову заморочил! Не принимаю я лекарства сильнодействующие, говорила уже, и не буду принимать. Сон – нормальный. Больше ничего такого не было. Но кота этого я боюсь. Забрали бы вы его отсюда…»

– А где он? – спросил участковый.

– Кто? – несколько опешила Зоя Сергеевна.

– Кот, конечно, кто же ещё? – уточнил участковый.

Зоя Сергеевна встала, неуверенно и с нескрываем нежеланием прошлась по комнатам, заглянула в кухню, ванную, туалет. Тип в гражданском неотступно следовал за ней. Участковый сидел на стуле и фиксировал их перемещения движениями головы и шеи. Кота нигде не было.

Тип в гражданском, он же Игорь Устинов, вышел из подъезда, оглянулся, поёжился. Его ждала машина, он сел на заднее сиденье и поспешно позвонил. Быстро изложил ситуацию и затем с минуту выслушивал ценные указания. Реакция была краткой: «Если она есть в списке, то и мудрствовать не требуется. ЭТОТ пропал, чего и следовало ожидать. Но и настоящего нет. Ещё один эпизод».

Глава 8

Сила должна быть безжалостной – холодной и твёрдой, как северный лёд. В противном случае это уже не сила – это то, что побеждено слабостью. А жалость – это та же слабость. Василий Савельевич Переплётчиков, в обозримом давнем прошлом хулиган Васька-Череп, затем в более обозримом – уголовный авторитет города Молокамска Переплёт, а ныне при полном обозрении и оборзении уважаемый экономист-практик, реформатор, поклонник изящных искусств в лице (в лице?) курируемых им подающих надежду балерин и актрис.

После довольно продолжительного, длящегося уже почти два года (после последнего передела власти и собственности) спокойствия Васька Переплёт – а чуйка у него дай бог каждому! – почувствовал опасность. И опасность какую-то новую – «опасную опасность», как он сам для себя определил. Ещё не обложили, но подбираются, его не трогают… но касания лёгкие ощущаются.

Ему прямо не угрожают, но мандраж такой иногда охватывает телеса нехилые, что только и думать остаётся: как бы кто не заметил – будет тогда и авторитет, и коронация, и решающее слово… Опасность подбирается, но откуда – понять трудно. Это были не менты и не конкуренты, хотя бывшие подельники, а теперь вассалы, опять начали помаленьку наглеть и показывать зубы. Какое-то ОНО осторожно и в то же время демонстративно подбиралось к нему, пробовало мягко, пока мягко, прикоснуться к нему, как кошка лапой. Действовало это ОНО умно и жёстко и, как расценил Переплёт, играючи. Что и злило, и пугало.

У делового мента Верещекина в личной машине обнаружилась папка, содержащая подборку материалов, рассказывающая о всех его, Переплёта, деяниях. Хвала всем и всяким вышним и всевышним, что обнаружена она, эта папка, была самим Верещекиным. Подборка настолько полная, что сформировать её мог только сам Переплёт и никто другой. Игра?

Подумал Переплёт и призвал на помощь Очкарика. Пришлось ему открыться немного. Тот почитал, подумал и задал вопрос странный и витиеватый: мол, скажи, уважаемый Василий Савельевич, были ли в последние месяцы-недели какие-то дела серьёзные, весомые, этапные? Так и сказал – этапные.

Переплёт сначала не понял, вернее, по-своему понял, что это значит – неловкая возникла ситуация. Но сообразил, и быстро сообразил. И ответил: были. Хотел даже рассказать Очкарику, какие именно были. Но консультант прервал: не нужны подробности, достаточно и сказанного. И пояснил. Человек, материал готовивший, безусловно, информирован от «а» до «я». Но обрывается информация, резко обрывается, и отсюда можно сделать вывод простой: опасными данными неизвестный пока объект обладает исчерпывающими, но устаревшими. И вытекает отсюда – была утечка, а теперь её нет. Задумался Переплёт.

Временная граница пролегала на дистанции в три месяца. А за истёкшее время успешно удалось закрыть дело о пожаре на складе, где хранилась лимонная кислота, выдернуть из лап мусоров под подписку о невыезде верного бойца, слишком много знающего, а теперь уже ничего не знающего, были ещё кое-какие мелочи.

И что же случилось такого знаменательного три месяца назад? Ничего: ни ссор, ни конфликтов значительных. И это было важно, так как Переплёт в этот период берёг себя. Месяцем раньше этой границы Переплёт отдыхал. И отдых тот был подпорчен первым звонком: скрутило Переплёта малость, сердечко схватило, сознания он лишился. Врачи попались хорошие, быстро оклемался Василий Савельевич. Но курить бросил. Стоп! Курение? Какое оно может иметь отношение ко всему происходящему? Чушь собачья! Приступ? Что-то в этом есть. Да, Очкарик, ценный ты работник! Но не слишком ли ценный? Тоже об этом подумать надо.

Началось с нелепости. Поступили на счёт фирмы Переплёта деньги, небольшие деньги. Назначение платежа: за ритуальные услуги. Затем – ещё несколько раз. Затем атака прекратилась. Слухи распространяются быстро – подчинённые стали посматривать на Переплёта не так, как раньше. Нехорошо стали посматривать.

Чуть позже случился перебор – виски многолетней выдержки. Проспался – с кем не бывает. День промучился, а вечером пришёл баклан из шестёрок и гонит не то что не туда, а вообще не туда – в сторону, куда и направлений-то нет. Рассказал: в тот самый вечер, он, Переплёт, самолично домой к нему зашёл и выпросил – именно выпросил, со слезами на глазах – сто баксов, мол, проигрался в буру, не хватает, долг чести, дворянская кровь… Кентуха-юнец и не понял, что рассказом своим ударил – и очень больно! – ошарашенного авторитета. Никто, никто не знал, что была у него сокровенная мечта – купить себе родословную и титул князя.

Промолчал Переплёт, помрачнел только. А визитёр дальше гонит. Мол, обещал уважаемый Переплёт отдать заём на следующий день, в гости приглашал – и домой, и в офис в любое время. На работу обещал устроить. Заставил Переплёт, удивлённый выше всякой изрядности, всё описать: что ели, пили, о чём говорили, и здесь пришлось выжимать всё до деталей. О чём вспоминали? А вспоминали о том, о чём мог вспоминать только он, Переплёт, собственной персоной и никто иной. Призадумался Василий. Есть такое слово – наваждение. Хорошее слово.

Нарисовался недавно оффшорный директор – с рекомендациями и процентом вполне приемлемым. Использовать его надо было один раз, для переброски деньжат, минуя общаковских компаньонов, разумеется. Так этот простак приглянулся, что и убирать его даже как-то и не хотелось – после проведения операции, конечно. И не пришлось: вели его до банковской кассы, а потом он как в воздухе растворился. Зашёл в кабинет к заместителю управляющего и… не вышел. И только на другой день выяснилось, что этот изобретатель затеял с замом скандал, тот вынужден был вызвать «для прояснения обстоятельств» главного бухгалтера, мужчину более чем упитанного. Там их обоих находчивый парнишка на ковёр и положил. Переоделся, загримировался «упитанным» бухгалтером, а полноту, надо полагать, теми самыми пачками «зелени» и обеспечил. Вышел из кабинета, прошёл мимо охраны, небрежно кивнув, одного из пацанов плечом чуть с ног не сшиб и был таков…

И чувствовал Переплёт, что не в деньгах здесь дело: как-то всё просто, как в кино. И правильно чувствовал. Сегодня утром он обнаружил всю сумму – в своём сейфе. А сейф этот – надёжней не бывает. И Переплёт впервые в жизни ощутил то, что, наверное, называется ужасом. Правда, на мгновенье, но ощутил.

Он долго смотрел в открытую дверцу сейфа, затем пересчитал пачки. Дверь в кабинет была закрыта, он это знал точно, но для того, чтобы просто оглянуться, пришлось ущипнуть себя за ладонь. ОНО пробралось и сюда, что было практически невозможно. ОНО проникло в его сейф, что было ещё более невозможным: всё шифры и секреты офиса знал только он один. Василий Савельевич уже потом, когда выпил рюмку коньяку и уселся в своё любимое кресло, перебирая варианты возможных объяснений происходящего, даже предположил, что он сошёл с ума: может, сам положил эти деньги, и вся история с банком – плод его воображения…

Он полистал рабочий календарь, просмотрел записи в блокноте. Всё вязалось, всё совпадало. Но на одном листочке надпись, его, Переплёта, рукой: « С головой всё в порядке. Я поцелую тебя мёртвыми губами. Я тебе не шмара». Васька Переплёт упёрся ладонями о стол, его волчий взгляд скользнул по комнате. Он поймал себя на мысли, что ведёт себя так, словно за ним наблюдают. Он чувствовал… не взгляд, нет, он осознавал, что он открыт, как одинокий курортник, отдыхающий на пустом пляже. Никто, никто не мог знать об этой фразе. Это случилось один на один, без единого свидетеля, в лесу. Да, он убил официантку. Да, он считал её своей, но она, к его удивлению, так не считала. Он сначала избил её и когда достал нож, это были её последние слова.

Может, уже тогда за ним следили? Но зачем же так всё усложнять? Если ОНО так всесильно и хочет его погибели, то его бы уже давно не было в живых. Значит, такая цель, по крайней мере, пока, не ставится. Чего же хочет этот таинственный враг? Он хочет запугать его, Переплёта, и вынудить к бегству? Возможно. Он хочет свести его с ума? И это возможно. В этих двух случаях не надо бояться и не надо теребить свою нервную систему. Не надо. Что касается «надо»… Так вот надо срочно вычислить этого шутника. А для этого нужна фора по времени. И достигается она несложно: ОНО пусть думает, что план его удаётся. Васька Переплёт покажет, что он испугался, впал в депрессию и даже готовится к бегству. Этим он подаст надежду на успешное в понимании таинственного врага развитие операции, чем усыпит его внимание и получит возможность нанести ответный удар.

Итак. Время терять нельзя, но и спешка излишняя делу способствовать не будет. Создать, и создать без промедления – как это сейчас называется? – рабочую группу. Досконально изучить ситуацию – до мельчайших винтиков и шпунтиков. Каждый работает в одиночку, сливает всю информацию лично Переплёту. Версия? Появилась новая тема, надо разобраться, покумекать – этого достаточно: много будешь знать, скоро… А что может случиться скоро, каждый человек, думающий и хоть иногда по сторонам оглядывающийся, знает и без подсказок и напоминаний. Руководитель – Очкарик. Пусть покомандует. А затем – и на отдых можно отправить, вечный отдых. А можно и не отправить – как карта ляжет. Версия для него? Обнаглевшие «варяги». Не поверит, догадается. Пусть – он умный. Но версия всё равно такая. Всё? Пока всё. К делу.

Глава 9

«Стоит помянуть дьявола, как он появится» – вроде так поговаривали во времена былые английские моряки. Вот и сегодня: стоило подумать о дожде, как… Слабый с каждой минутой затухающий ветерок утихомирился, и наступило тревожно—неприятное затишье, которое в сочетании с дальними грозовыми раскатами и явно ощущаемой повышенной влажностью воздуха назойливо нашёптывало: сейчас польёт, сейчас польёт. Ну, и, конечно, накаркало – затишье это самое, что перед бурей. Вода хлынула – как из брандспойта. Почерневшее в минуту небо вспорола на полгоризонта молния. Теперь громыхнёт, подумал начальник оцепления и внутренне приготовился услышать раскат грома, не забыв при этом отсчитывать секунды: на каком расстоянии гроза? Но громовой вал нарушил мерный шум проливного дождя почти без паузы и заявил о себе настолько раскатисто и основательно, что, казалось, этот грохот плюс ко всем художественным характеристикам наделён ещё и качеством физическим – весом: мягкая, но вполне ощутимая тяжесть легла и голову и плечи, на мгновенье сковала движенья. Ребята до нитки промокнут. Да и костёр этот, наверное, зальёт.

Эх, дать бы команду «отбой», но майор тут же погнал от себя прочь эту крамольную мысль: впервые за последние несколько лет нелепая процедура захвата условного противника выполнялась в сопровождении такого явного и никем не объясняемого прессинга. Вышестоящие товарищи явно нервничали. Явно. И он, человек вообще-то хорошо понимающий, что такое служебная информация, равно как и знающий, что нет ни одной глубочайшей тайны, которая бы рано или поздно не стала коллективным достоянием, осознавал, что, несмотря на всю неуклюжесть и даже нелепость происходящего, пришлось ему и ему людям стать участниками чего-то экстраординарного. И потому скоропалительных выводов не делал и старался не нервничать.

Вся информация, которой он обладал на этот момент, была крайне скудной. В степи обнаружен… костёр. Как он понял из отдельных слов и фраз, костёр какой-то необычный. Задача поставлена простая: оцепить, никого не выпускать, никого не пропускать. Что и было сделано. Какую может представлять опасность в приволжской степи костёр, никто не объяснял. Да, впрочем, объяснять и не должен. Как доложили наблюдатели, пламя шириной метра полтора, да высотой метра три вырывается как бы из земли. А ещё сообщили, что пропущена по спецпаролю в сопровождении самого комдива группа гражданских лиц на «будке» – машине то ли медицинской, то ли что—то из области химзащиты. Последнее не радует: потравят ребят к чёртовой матери, а потом заморочат голову подписками, да собеседованиями, полными намёков, вкрадчивых обещаний и завораживающих недомолвок.

Ох уж эти игрища!

Понятно, что нет необходимости делать носителем секретов каждого солдата, ни к чему это, да и ему же от этакого широкого доверия может быть только хуже – другого здесь не дано. Но командному составу в мирное время можно доверять? Случись какое ЧП – не обычное, не штатное, ведь никто с места не сдвинется, потому как не привыкли—с ни к доверию, ни к самостоятельным действиям. Что делать тогда, каким звёздам молиться? И если найдётся вдруг какой служака, уверенный в себе и решительный (верится с трудом, но всякое бывает), что ж ему при командирских погонах, дополнительный вес этой уверенности придающих, действовать вслепую, по наитию? А если это очередная покраска газонов, то на кой делать участниками этого казарменного цирка такую уйму народа? В такого рода содержательных мероприятиях можно обойтись и меньшей кровью…

А затем наблюдатели доложили, что «машина с гражданскими ушла», оставив недалеко от костра багрового лицом – надо полагать, от негодования – комдива, слава богу, при плащ-накидке. Тот выждал под дождём минут десять и дал отбой, при этом, будучи в состоянии раздражённом, сказал, неизвестно кому: пусть эти умники свой метан сами и тушат – нам он не мешает. Сказал-то он не так – соседствующие свидетели доложили слово в слово. Но суть его безадресного пожелания была именно такой.

Игорь Устинов, находившийся в командирской будке, долго смотрел через запотевшее стекло на удаляющийся костёр. Он был искренне рад, что никто из местного начальства не задавал лишних вопросов. Причина радости была банальна: к лишним он относил не те вопросы, на которые не имел желания отвечать, а те, на которые не мог ответить при всём желании.

Глава 10

Ночью бойня разыгралась на складе нешуточная. Это было ясно сразу. Когда в помещении два раза ухнул гранатомёт, и на асфальт посыпались оконные рамы, милиционеры из оцепления поняли, что дело – нешуточное вдвойне. Вмешиваться в разборку было нежелательно – потери большие, а толку никакого.

Стреляный боец из банды Переплёта взрывом гранаты шокирован не был. Но по ушам резануло серьёзно, отдало в затылок, придавило глаза – лёгкая контузия. Он быстро оправился и прикинул, что в пистолетной обойме осталось четыре патрона. Осторожно прошёл вдоль стены, пригибаясь на директрисе стрельбы возможных снайперов. Вот он, покойник.

Осторожно, не убирая палец со спускового крючка, подошёл к лежащему на спине человеку. Опустился на корточки, внимательно осмотрел. Переплёт. Точно Переплёт. Боец попробовал сонную артерию. Теперь ясно – пахана нет. Вернее, он есть, но это уже не пахан – кусок мяса. А это значит, что впереди разборки, передел и прочие прелести. Работы будет много. Боец уловил движение и в одно мгновенье понял, что оглушённый взрывом он потерял бдительность: невдалеке стоял человек. На него падал лунный свет – сверху из окна. Стоял спиной и не двигался.

Свой – не свой? Может, кажется? Вокруг стрельба, на улице менты, а этот замер, как изваяние. Изваяние шевельнулось, медленно повернулось и сделало шаг в его сторону. Лунный свет из окна чётко обрисовал и лицо, и фигуру. Боец опознал незнакомца. Посмотрел на покойника, затем – на странно ведущего себя мужчину. Боец не впал в ступор, но чётко осознал, что, если останется жив, да ещё выберется из этой западни, то работы будет точно очень много. Человек понимал, что боец его хорошо видит, понимал он и то, что в любой момент этот ловкий сидящий на корточках парень может выстрелить. Поведение его было неадекватным ситуации. Он улыбнулся и медленно поднёс палец к губам – тихо, не дёргайся.

Боец его понял, к своему удивлению успокоился и всё же украдкой и с опаской глянул на покойника у своих ног. Для полной ясности надо бы сделать контрольный выстрел, так он почему-то решил. Человек словно прочитал его мысли и согласно и выразительно кивнул. Боец незамедлительно сделал труп вдвойне мёртвым.

Стоявшая в оцеплении милиция отметила, что дело идёт к концу – изредка звучали лишь отдельные пистолетные щелчки. Подполковник, обращаясь к молодому оперу Сергею Панину, поинтересовался:

– И где этот Му-Му набрал бойцов? Ведь не было движения, не было!

На что Сергей ответил:

– Он мог их вообще не набирать.

– Откуда же тогда это… этот ночной праздник?

– Он мог действовать один, – упрямо и зло ответил Сергей.

– Ты опять за своё? – подполковник слегка вспылил. – Ну, двойник – чёрт с ним! Но он что – спец? Это какой надо иметь уровень?

– Будучи двойником, можно так все замутить, что и уровень не понадобится… – возразил Сергей.

И, видимо, в его словах был резон. Подполковник согласился:

– Резонно.

– Столкнул лбами. Темно, да и нервы не железные, – продолжил Сергей. – Оба они нам нужны, оба. И они там – увидите.

Подполковник бросил на Сергея взгляд строгий, но уважительный – сам в молодости был строптив. Глянул на часы. Стрельба утихла три минуты назад. Можно было пускать спецназ. И там – хрен с ними со всеми – бандитами, двойниками и строптивыми операми. Лишь бы без потерь.

Таким было предисловие к встрече, состоявшейся днем позднее.

Игорь Устинов не стал усложнять и без того непростое дело – назначил встречу Сергею Панину в парке, на скамеечке. В основном он был знаком с информацией по интересующему его делу, но во всех отчётах явно просматривалось желание свести громкий инцидент к очередной ординарной бандитской разборке и не давать ходу каким-либо сомнительным и тем более мистическим толкованиям. Такая позиция не удивляла, она была естественной, и посему Игорь вовсе не собирался устраивать дополнительные потрясения там, где и обычных потрясений хватало.

– То есть – не просто двойник? – продолжил разговор Игорь, выслушав предположения молодого опера.

– Непростой двойник, – Сергей нервничал, в его тоне присутствовал лёгкий вызов. – Я это утверждаю. И не по причине только лишь внешнего сходства. Поймите… Ну, похож. Ну, грим… О гриме, кстати, в акте экспертизы – ни слова… Есть объективный набор: шутки, присказки, ключевые слова и обороты, интимное поведение, так сказать, жесты… Это уже не внешняя схожесть. Он такого накуролесил. Всю братву развёл, всё окружение Переплёта – нашего местного авторитета. Я всё сопоставил. Это – не просто двойник приодетый, да подмазанный. Это – одно и то же лицо.

Игорь был согласен с Сергеем. Он как никто другой осознавал объективность выводов молодого небесталанного парня. Но не мог же он принять его в свои добрые объятья и успокоить примерно следующим образом. Да, так оно и есть, у некоторых людей в последнее время появились дубликаты. Это антинаучно, это алогично, но это так. И об этом всем надо сейчас же рассказать твоему любимому подполковнику, чтобы тот рассказал генералу, а затем довести эту информацию до всего личного состава в общем и до каждого гражданина в частности.

Ещё можно было добавить, что недавно одна немолодая дама грохнулась в обморок, встретив на улице своего покойного мужа. Однако гражданин этот оказался родным братом мужа – их разлучили давно и трагично. Однако это земное объяснение вовсе не исключало другие случаи, имеющие формат настолько сложный и разнообразный, что, если даже набраться смелости и начать разговор на эту тему с неподготовленным человеком, всё равно этот разговор окажется неоконченным, так как желанный конец всей этой чертовщины, похоже, находился за пределами понимания и восприятия. Поэтому Игорь предпочёл промолчать и оставить своего интересного собеседника в неведении.

Получалось, что автор этой трагикомедии – Му-му. Когда его подобрали, он только мычал и ни одного слова, тем боле фразы не мог произнести. Затем психбольница, затем бегство, затем ошивался в Молокамске, просил милостыню, бормоча что-то невнятное, затем быстро поумнел и пропал…

– Понимаю – бред, – продолжил Сергей. – Мне тоже непросто было согласиться… с самим собой. Но – один… настоящий Переплёт, а второй его полный двойник. Невозможно добиться такого сходства ни легендированием, ни актёрством. Невозможно! Впрочем, вы и сами можете убедиться. Хоть сейчас. Если разрешат.

– Мне – разрешат, – сказан Игорь. – Ты холодильные камеры сам осматривал?

– Да. В одной – Переплёт. А в другой – тот, второй.

– И как ты их различаешь?

– По ранениям.

– То есть?

– Тот, второй, пытался уйти с бойцом Переплёта. Как уж они спелись, не знаю. Боец рванул в подвал, а тот, второй, замешкался, остановился и затем – тоже нелепость какая-то – вышел навстречу нашим. Словно отход прикрыл. Ну, и дырканули его основательно.

– Так он ещё и герой? – спросил Игорь.

Сергей затравленно глянул на Игоря, Он уже устал от обвинений, намёков, приколов, иронии и прочих проявлений отношения к своей персоне со стороны коллег по работе и начальства.

– Не знаю, герой – не герой, но если и герой, то не нашего романа.

Глава 11

От звука дверного звонка Виктор Фёдорович вздрогнул. Заметно обрюзгший, с трусоватыми бегающими глазами, он, чертыхаясь, направился к двери. Дом – надёжный, люди в нём живут достойные, потому открыл, не спрашивая. В прихожую весьма нахально протиснулся прилично одетый, не молодой, но молодцеватый гражданин и с места в карьер:

– Евгений Харламов. Институт универсальных проблем. Кандидат. Без пяти минут доктор. Возглавляю отдел. Несказанно рад встрече с коллегой по творческим муками. По мукам творчества, я имею в виду.