Текст книги "В зоне риска. Интервью 2014-2020"

– Вы недавно резко выступили с критикой либералов, заметив в том числе, что пора создавать худсоветы. Тогда вопрос. А судьи кто? Кто будет судить и решать, что хорошо и патриотично, а что – плохо и вредно?

– Людей, настроенных патриотично и при этом профессионально понимающих, как работают механизмы передёргиваний и подмены, у нас немало, кстати, и среди честных либералов тоже. Я вообще против того, чтобы противопоставлять либерализм и патриотизм. В большинстве стран они не антиподы, а союзники, соратники, хотя и каждый со своим пониманием смысла происходящего. Худсоветы по составу должны отражать всё многообразие мнений и позиций. Но поскольку нормальных людей всегда больше, чем самоликвидаторов, я за работу и расклад сил в таких советов спокоен. Именно потому сама идея общественного контроля вызвала истерический взрыв. Визжат, как обесчещенные весталки! Мотивация такая: на Западе сразу скажут, что у нас полицейское государство. Неужели? В Англии Совет по телевидению возглавляет сама королева, но Альбион по-прежнему оплот свободы. Во всех странах есть аналогичные общественные советы с широкими полномочиями. Кстати, такие советы могут отсечь не только русофобские наветы, но и патриотическую халтуру. Ненавижу холуйскую пафосность.

– А не поздновато ли мы кинулись биться за патриотизм?

– Вообще-то, врачи бьются за жизнь больного, пока есть надежда. Мой опыт общения с молодёжью говорит, что она в большинстве своём спонтанно патриотична. Состояние и направленность умов – это, знаете, некая таинственная биоэнергетика. Вроде бы те, кто формировался в атмосфере 90-х, должны были вырасти эдакими «отчизнофобами», всё шло к тому. Ан нет! Вместо упадка – взлёт. Это, скажем так, имманентный патриотизм, не воспитанный, не внушённый, а идущий от генетической памяти. Нелюбовь к Отечеству воспринимается ими как духовный недуг. И они правы.

– Хорошо, а как вы предлагаете распутывать клубок проблем?

– Спорить, доказывать, убеждать. Чёрное называть чёрным, даже, если за это тебя отовсюду повычёркивают. Ничего, потом впишут, никуда не денутся. Например, из штаб-квартиры «Золотой маски» звонили в областные театры и убеждали не ставить мои пьесы. В отместку за позицию. И что? Ставят по всей стране. Только в Москве идут шесть спектаклей. Конечно, кто-то к открытому спору не готов, есть люди, занимающиеся оголтелой и, подозреваю, небезвозмездной демонизацией нынешней власти, советской эпохи.

– Будете вести разговор о «пятой колонне»? Вы, кстати, полагаете, что происходящее – это результат осознанных или всё же бессознательных действий?

– Люди подхватывают вирус антипатриотизма в семье, в школе, в вузе, в телеэфире. Посмотрите «Исторические хроники» Сванидзе! Оказывается, Михаил Светлов уходил в запои, чтобы избежать ареста. Ну да, забрать в кутузку мертвецки пьяного поэта очень трудно! Есть люди, убеждённые, как и академик Сахаров, в том, что большая Россия вообще не нужна, лучше десяток аккуратных удельных княжеств. Другим наша цивилизация мнится тупиком. Кто-то очень ценит отечественную культуру и русский язык, а своего народа как-то стесняется…

Что же касается «пятой колонны», то тут особая история… Речь скорее об особой общественной страте или «консорциуме», если взять термин Льва Гумилёва. Я назвал эту страту «геростратой», имея в виду поджигателя Герострата. Цель «геростраты» – уничтожение общества, которое её и породило. Откуда такое стремление? Не знаю. Тайна. Возможно, это один из механизмов исторического обновления. Больной социум, победив «герострату», выздоравливает, даже усиливается, а вот не одолев – погибает, уступая место другим, новым сообществам.

Впрочем, я пытаюсь понять это явление не как учёный, а как писатель. Вот сочинил роман «Любовь в эпоху перемен», в котором пытался разобраться в перестройке, точнее, в судьбах людей той эпохи. Мне есть что сказать о тех годах, во многом определивших наше будущее…

– Ну, и как вы смотрите на наше будущее?

– Я думаю, процесс выздоровления всё-таки идёт, и «герострату» мы одолеем.

Беседовала Ольга Кузьмина

«Вечерняя Москва», май 2015 г.

Дом на песке

– Юрий Михайлович, сейчас у России со всеми этими санкциями столько проблем, что то и дело раздаются мнения: может, лучше пойти на компромисс…

– Отступать нельзя: тогда утратим суверенитет навсегда. Увы, так устроена западная цивилизация, договаривается только с сильными, слабых запрягает. Молодые поколения иногда не понимают, почему так держались за Сталинград, столько народу положили. Или взять Невский пятачок, на котором до сих пор ничего не растёт – металла в земле больше, чем почвы. Но если бы мы потеряли Ленинград, Сталинград – не выиграли бы Великую Отечественную войну. Не хочу драматизировать, но сейчас похожая ситуация. Если мы не выдержим напора, если сломаемся – не станет единой России. Следующий этап – расчленение страны. В Краснодар и Екатеринбург будем по загранпаспортам ездить.

– Отношения России и Украины по-прежнему болезненные… Недавний приезд Путина в Крым глава Украины П. Порошенко назвал вызовом для всего цивилизованного мира…

– А я, например, считаю вызовом цивилизованному миру бомбёжки и расстрел из орудий мирного населения! Но Запад давно не смотрит на мир глазами гуманистов, он смотрит на планету как геополитический мясник. А Путин приехал в российский регион. Мы же не возмущаемся, что Меркель заглянула в Дрезден, хотя он сравнительно недавно не входил в ФРГ. Государственные границы, проведённые в исторической горячке, не соответствующие расселению народов, имеют свойство возвращаться к своим этно-историческим очертаниям. Крым – только начало. Процесс этот неизбежный и, на мой взгляд, коснётся и других территорий, где исконно живут русские и союзные им этносы.

– Ну, если на присоединения Крыма у большинства реакция положительная, то другую инициативу властей – публичное уничтожение санкционных продуктов – практически все восприняли как издевательство.

– Реакция, по-моему, правильная. Я до сих пор помню, как мне били по лбу, если оставлял недоеденный кусок хлеба или кашу: «Ты бы в войну так не доел, когда мы на очистках картофельных жили!» Уничтожение продуктов кажется мне диковатым. Но ещё непонятнее другое: долгое время мы целенаправленно губили целые отрасли нашего сельского хозяйства. Сейчас радуются: там фермы стали развивать, тут засевать поля. А кто раньше-то мешал?! Зачем всё надо было уничтожать? Когда едешь по Средней России, вокруг одни сорняки, коровники пустые, оранжереи без стёкол… Кто-то был заинтересован, чтобы у нас розы были голландские, картошка израильская, помидоры французские! И лосось шведский, хотя свой косяками ходит. Странно, что квас ещё русский остался. Не досмотрели…

– Ну, всем же ясно, кто эти «кто-то».

– А мне не ясно. Я не слышал имён. Почему власть не назовёт имена, почему не расследует? Тут недавно грозный представитель Следственного комитета сообщил, что, наконец, выяснены имена владельцев Домодедовского аэропорта, виноватых в ненадлежащей охране объекта, из-за чего стал возможен кровавый теракт. Как говорил мой друг Гена Игнатов, убиться веником! Во-первых, крупнейший аэропорт не будка починщика обуви. У нас что, общенародную собственность прохожим под честное слово раздавали? Во-вторых, грозный представитель так и не открыл телезрителям имена хозяев. Испугался, что ли? Общество не может нормально развиваться, когда не анализируются ошибки и не называются конкретные виновники провалов, косяков, катастроф. А у нас до сих пор не названы и не наказаны хотя бы общественным порицанием организаторы развала 91-го и бойни 93-го… А перестройка? Что это было? Почему юбиляра Горбачёва чествуют в Лондоне и презирают в своей стране?

– Вы коснулись темы перестройки в вашем новом романе «Любовь в эпоху перемен». Давайте об этом…

– В романе тема перестройки – центральная. Моё глубокое убеждение: все наши нынешние проблемы коренятся именно в той эпохе. Поразительно: люди, взявшиеся за коренное преобразование советского общества, не имели даже чётких планов и программ. Умный рынок сам всё устроит. Ну да, а картошка сама окучится. Экономический обозреватель «Правды» Гайдар, по сути, журналист, реформирует сложнейшее кризисное хозяйство страны! Да человеку с таким лицом нельзя доверить фикус во время отпуска поливать. Именно оттуда, из перестройки, родом министры, которые не знают, чем занимаются. Иногда показывают заседания правительства по телевизору, всмотритесь в глаза наших государственных мужей – там тоска. Я был учителем и помню: такая же тоска была у второгодников, которым я давал задание, обещая потом отпустить их на двор поиграть в футбол. Видимо, для нашего правящего класса футбол – их личный бизнес. Сидят и ждут, когда Путин отпустит. А кто-нибудь когда-нибудь объяснял нам, какое общество мы строим? Если социально сориентированное, то почему такой разрыв между бедными и богатыми? Отчего глава иного предприятия, ничем себя не проявивший, кроме часов за миллион долларов, получает столько, что даже боится в печати признаться? А музейный работник на Соловках, на Севере, живёт на двенадцать тысяч рублей в месяц! Это нормально? Музейщик экскурсии водит, а глава корпорации водит за нос. У нас есть долговременный проект? У коммунистов были планы и идеология, плохие или хорошие – другой вопрос. Я не хочу ехать в поезде, на котором написана только станция отправления. Кондуктор, нажми на тормоза или объясни, куда едем! Кстати, именно с Горбачёвым началась прекраснодушная активность при отсутствии понимания своих действий. Хотя некоторые герои в романе «Любовь в эпоху перемен» считают, что тайный-то план был: люди проникли во властную элиту и выполнили свою миссию – развалили огромную страну, векового оппонента Западной цивилизации. Злонамеренность порой маскируют под дураковатость.

– Вы так думаете?

– Так думают некоторые мои герои. Но возьмите карандашик и выпишите в столбик имена активных участников перестройки, развала страны, приватизации, либерализации, и вы с удивлением обнаружите, что многие из них давно отбыли на ПМЖ на Запад, а дети почти поголовно там. Выходит, реформы делались не в интересах тех, кто остался в стране, а для тех, кто уехал! Да, после революции был тоже гигантский исход, но белые эмигранты водили такси, стояли у конвейеров, бегали официантами, а не скупали дворцы вдоль Южного побережья Франции и в аристократических кварталах Лондона. Почувствуйте разницу! Всё это наводит на размышления. Помните, что вещали лидеры перестройки о социальной справедливости, о недопустимости того, что в райкоме партии дают на батон колбасы больше, чем на заводе в заказе. И что они сделали, взяв власть? Всё приватизировали, разрубили страну на части, лишили людей пенсии, социальных льгот, бесплатного образования и лечения.

– А оппозиция?

– У тех, кто рвётся к власти через Болотную площадь, программы нет тем более. Программу нашей оппозиции я определяю двустишием: «Мы создаём Кремлю проблемы за то, что сами не в Кремле мы». Их задача не улучшить жизнь людей, их задача – прорваться к власти, а потом по схеме 1990-х.

– Но, согласитесь, несмотря на все сложности, сегодня положение не сравнить с разрухой перестройки…

– Конечно, по сравнению с 90-ми, когда страна просто разваливалась, и людям было не на что жить, мы продвинулись. Да, мы только в 2001 году с приходом Путина прекратили всероссийский самопогром во главе с семибанкирщиной. Я понимаю, после десятилетия разгула ельцинской семейственности повернуть огромный государственный корабль сразу невозможно. Но прошло пятнадцать лет! За такое же время когда-то большевики с нуля промышленность отгрохали, понастроили вузов, домов культуры, а мы до сих пор олигархов в государственную бронетелегу запрячь по-настоящему не можем, взбрыкивают.

Темпы развития у нас очень медленные. На Соловках, я оттуда приехал, нет ни одного банкомата. А ведь это мировой туристический центр! У Грефа, конечно, очень красивые галстуки, но может и о Державе пора подумать? Гигантские деньги вращаются в нескольких больших городах, создавая абсолютно немотивированно богатый класс, который ничего не производит, да и тратит в основном за границей. Увы, бизнес по свой стяжательской природе космополитичен: Родина там, где маржа жирнее. Только умное и волевое государство заставляет бизнес быть патриотичным. Значит, власть должна принять такие законы и меры, чтобы воротилам ничего не оставалось, как быть патриотичными, иногда даже бескорыстными. Скажу более: в нынешней исторической ситуации дело вести надо так, чтобы непатриотичность была для бизнеса опасна. По-другому никак. Америка у ворот!

От наших дореволюционных предпринимателей (а русскому капитализму история отпустила всего несколько десятков лет) остались Третьяковская галерея, МХАТ, больницы, школы, музеи по всей стране… А что мы имеем за четверть века от наших олигархов, которых набили, как чучела, общенародными активами, а они из любого кризиса норовят выскочить за счёт казны или смыться с котомками и потомками за границу? Ничего пока не имеем! Почти ничего. Вы думаете, народ, который обозвали избирателями и успокоились, этого не видит, не понимает? Видит и понимает. Мы, продолжая непатриотичную социально-экономическую политику, уподобимся библейскому дому на песке. А дом должен стоять на камнях. Наши краеугольные камни: патриотизм, ответственность государства и бизнеса перед народом, социальная справедливость и открытость… О вере поговорим в другой раз.

Беседовала Ольга ШАБЛИНСКАЯ

«Аргументы и факты», сентябрь 2015 г.

Почему есть улица Высоцкого, и нет улицы Свиридова?

Юрий Поляков о своём новом романе и о дефиците «государственной завитушки» в мозгах нынешней власти

В издательстве АСТ вышел новый роман Юрия Полякова «Любовь в эпоху перемен». Как автор знаковых перестроечных повестей 80-х, выросший за 30 лет в убеждённого государственника, смотрит сегодня на то бесшабашное время? Какую эволюцию проделали другие его тогдашние единомышленники? И почему в оценке писателем нынешних действий власти звучит гораздо больше критических нот, чем ещё год назад? Об этом наш разговор накануне презентации романа на Московской международной книжной выставке-ярмарке.

– Юрий Михайлович, что это вдруг вас «вернуло» на три десятилетия назад?

– Тут такая история. Мне захотелось написать рассказ в бунинской традиции о том, как человек, уже едущий с ярмарки, вспоминает свою давнюю утраченную любовь, которая теперь ему кажется самой главной в жизни. Однако я не постмодернист и тем более не автор «Большой книги», а реалист и, кстати, обладатель Золотой медали премии имени Ивана Бунина. У моих героев всегда есть биография, профессия, родные и близкие. Они не трансцендентальные бомжи и живут не на виртуальной Рашке-помойке, а в нашем вполне реальном Отечестве со всеми достоинствами и недостатками. Герои моего нового романа – журналисты. Мне давно хотелось написать о людях этой профессии, накопилось много наблюдений, идей… Я ведь сам в журналистике с 1975 года, когда стал внештатным корреспондентом «МК».

В центре романа судьба редактора еженедельника «Мир и мы» («Мымры») – Гены Скорятина. А поскольку его давняя любовь, о которой он вспоминает, случилась в 1988 году, то действие разворачивается в двух временных пластах: тогда и теперь (конкретно – в 2013 году, когда я начал вещь). 1988-й – разгар перестройки, её переломный момент. Только что в «Советской России» вышло ярко-упёртое письмо Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами!», Александр Яковлев мутно и анонимно ответил ей в «Правде», шли споры, можно так жить или нельзя, куда нам девать Сталина, что нужнее – социализм с человеческим лицом или капитализм с его сладким гниением. И чем больше я погружался в то время, перечитывая тогдашнюю прессу, расспрашивая людей, тем яснее понимал, что коснулся темы, которая нашей литературой, кино, театром практически обойдена. Имею в виду не дежурную мифологию о перестройке, а её оценку с точки зрения сегодняшнего времени. Почему Андреева предвидела крах перестройки? А кем на самом деле был Яковлев, чью волю выполнял? Что двигало Горбачёвым – он реализовывал программу, или просто поспевал за своим языком? И, как у меня часто бывает, рассказ начал разрастаться в повесть, а повесть – в роман. Мой герой в 1988 году – смелый молодой журналист, лезущий на рожон. А потом он прошёл вместе со страной крушение СССР, пережил лихие 90-е, ельцинизм, и в путинской России стал редактором задиристого либерального издания, принадлежащего беглому олигарху «Кошмарику». И уже никаких моральных табу, тормозов, никаких иллюзий насчёт свободы слова. Для этих людей она то же самое, что Отче наш для попа-расстриги.

– Удалось вам открыть, кто управлял Горбачёвым, Яковлевым и пр.?

– Я же не политолог, а тем более – не криптолог. Я художественный писатель и могу лишь честно и, как мне кажется, достаточно объективно нарисовать картину, и не я виноват, если у читателя складывается убеждение: то, что мы тогда считали спонтанным порывом, оказалось тщательно подготовленным мероприятием. Люди, которые, как мы полагали, болели о судьбах России, на самом деле решали свои вопросы, а потом многие из них наплевали на страну и уехали подальше на ПМЖ, откуда теперь говорят нам разные гадости, как дочки Горбачёва и Гайдара. Задел я и ещё одну табуированную тему: извечную борьбу в интеллигентской среде между либерально-космополитическим и консервативно-почвенническим направлениями. Есть даже глава «Отказники и лабазники». Думаю, многие разозлятся.

– Можно сказать, что это ваш сегодняшний ответ себе самому тогдашнему, автору хлёстких повестей 80-х «ЧП районного масштаба», «Сто дней до приказа», «Апофегей»?

– Безусловно. Своего рода полемика писателя Полякова, отпраздновавшего своё 60-летие, с писателем Поляковым, только-только отметившим 33-летие. Кстати, я в романе и себя достаточно иронически изобразил, эдакий живчик ускорения, воплощающий то самое наивное самообольщение, непоколебимую веру в завтрашний день только потому, что он завтрашний. В этой книге, думаю, многие узнают себя, начиная с отцов Державы. Подозреваю, это не улучшит моих с ними отношений.

– Наверное, не очень весело писать книгу с отрицательным главным героем?

– Я не сказал бы, что Скорятин отрицательный, скорее он «плохой-хороший человек», а такой типаж характерен для отечественной литературы. Как чаще всего бывает в жизни, в нём всего перемешалось – приспособленчество и талант, благородство и подлость. За свои победы он платил ту цену, какую с него требовало время. Но роман написан в традициях моего гротескного реализма, т. е. – с иронией.

– Вы сказали о разделённости тогдашней интеллигенции на лагеря. А сегодня российская литература более едина в своём потоке?

– К сожалению, разделение только усилилось. Прежде всего, колоссальный разрыв по уровню профессионализма. У нас сегодня рядом с действительно серьёзными авторами гомонит туча ПИПов – персонифицированных издательских проектов. Одни делают свою ювелирную литературную работу, другие клепают на конвейере одноразовую книжную бижутерию. Почему-то именно ПИПы в основном и резвились на книжной ярмарке на Красной площади. Второй водораздел связан с системой ценностей. Одни опираются на русскую консервативную мысль, другие – на западные постмодернистские модели, а вместе с ними заимствуют пренебрежительно-скептическое отношение к стране, подарившей им великий язык. И там, и там есть люди более и менее одарённые. Ни космополитизм, ни патриотизм сами по себе успеха на литературном поприще не приносят. Успех приносит талант.

– Когда посмотришь на то, что у людей в руках в метро, усомнишься в ваших словах. Широкой публике, подозреваю, эти споры между направлениями не очень интересны, она читает массовое коммерческое чтиво.

– Это как в науке. Работают 30—50 лабораторий, и только одна-две совершают прорыв. В 30-е годы в СССР работали сотни писателей, они пребывали в сложных отношениях, полемизировали, ругались, а то и строчили доносы на коллег. Из всего этого многообразия имён по большому счёту осталось не больше десятка – Шолохов, Алексей Толстой, Леонов, Булгаков, Ильф и Петров, Катаев… Ну, вы сами можете продолжить. Перестройка в этом смысле дала очень мало. Работая над романом, я много перечитал, пересмотрел… 90 % из того, что в ту пору увлекало людей, сейчас читать просто невозможно. Политическая острота ушла, а художественности, оказывается, и не было. Плохая литература устаревает мгновенно, хорошая живёт долго, великая – вечно.

– Но всё-таки один-два гения где-то рядом с нами сегодня ходят?

– Эпоха, которую мы доживаем, – это всё ещё эра Русской революции. Никто не знает, кого предпочтёт время. Почему из двух равнозначных для современников авторов, одного потомки забывают, а второго зачитывают до дыр. Почему останки одних праведников нетленны, а кости других не отличишь от грешного праха? В 60-е, когда начинал Владимир Богомолов, и даже в 70-е, когда он написал роман «В августе сорок четвёртого», мог ли кто-то подумать, что именно он станет самым читаемым писателем-фронтовиком? Премии дают за одни книги-фильмы, а читают-смотрят потом другие. Каким улюлюканьем встретили картину «Москва слезам не верит»! Говорили: что за дурацкий гибрид любовного романа с производственным! Итог известен.

– Прежде всё-таки была хотя бы одна объединяющая фигура – Солженицын.

– Солженицын, извините, никогда не был объединяющей фигурой. Наоборот, разъединяющей. Не случайно его похороны оказались на редкость малолюдны. Шолохов почти сразу уловил: автору «Денисовича» собственная писательская судьба дороже судьбы Отечества. Солженицын отомстил – гальванизировал старую сплетню о том, что «Тихий Дон» – плагиат. Кстати, писатель, призывавший жить не по лжи, даже не подумал извиниться, когда была найдена, наконец, рукопись первой части «Тихого Дона», и даже злопыхатели признали свою неправоту. Сейчас парадоксальная ситуация: если власть в советский период с Солженицыным боролась, то теперь насаждает, как картошку. Мне всегда больше нравились дикорастущие писатели.

– Год назад вы были полны энтузиазма: Россия встаёт с колен, мы вернули Крым, твёрдо заявили свои права в мире… Но что изменилось в реальной жизни людей? Стало ли меньше коррупции, больше ли власть прислушивается к гражданам?

– Это два разных вопроса. От советской уравниловки через ельцинскую растащиловку мы оказались в ситуации, которую я бы назвал «Шариковщина наоборот». Отобрали у всех и поделили между немногими. Я вернулся из поездки по Русскому Северу, целые города не имеют магистрального газа. «Сила Сибири», где ты? На Соловках совсем абсурд: ни одного банковского автомата, хотя это объект ЮНЕСКО, большой туристический поток… Монетаристы, в чём дело? Почта наглухо закрыта, так как за восемь тысяч в месяц люди работать отказываются. А интересно, какое жалование у нашего главного почтмейстера? Я бы эту сумму прописью вывесил у входа в каждое почтовое отделение! Меня тревожит нездоровая социально-нравственная атмосфера в стране. Так и хочется спеть нашей осоловевшей элите: «Потому что нельзя быть на свете богатой такой!»

Но возвращение отторгнутых территорий – другое дело. ФРГ в среднем стала жить хуже после слияния с Восточной Германией. Однако почти никто там не говорит: не надо было воссоединяться. А вот почему власть никак не разберётся с тем, чтобы наши огромные ресурсы использовались на благо всего народа, а не для обогащения немногих и вывоза денег за границу, я не понимаю. Почему у нас патриотизм заканчивается там, где начинается прибыль?

– Несколько недель назад я попал на территорию ЗИЛа, зрелище потрясло. Великий в прошлом завод стоит наполовину разрушенный, пустой, будто туда кинули нейтронную бомбу. Понимаю, заводы нынче из столиц выводят. Но не губят! Как можно было это распродать, разворовать?

– Я помню это циклопическое предприятие кипящим, работающим, многолюдным. У нас на ЗИЛе были дни советской литературы году, кажется, в 1981-м… Теперь там построят элитное жильё, недоступное обычному работяге, а раньше, между прочим, управленцы и рабочие жили в одном доме, построенном заводом. Теперь у первых жемчуг мелок, а у вторых щи пустые. Что, управленцы стали лучше, потому высоко оплачиваются? Не заметно, по-моему, наоборот. Управленческий корпус деградирует. Кто виноват? КПСС тоже не любила каяться, тем не менее, где-то раз в 10 лет, как змея сбрасывала старую шкуру, по-советски неловко признавала ошибки, допустим, на съездах, где критиковали курс предыдущих персонажей. А сейчас? Мы провозгласили импортозамещение. Чем замещать-то? Погибли целые отрасли. Однако я ни разу не услышал, почему это случилось, почему завозят израильскую картошку, а свою не сажают? Кто конкретно виноват? Нет имён. Какая-то атмосфера глухого сообщничества! По ТВ выступает представитель Следственного комитета: «Мы наконец-то после двух лет кропотливой работы установили владельцев Домодедовского аэропорта, которые виноваты в том, что стал возможен теракт, знаем их имена и накажем!» Долгонько что-то! Ну, думаю, зато сейчас узнаю имена и явки. Нет, не назвал. Глаза спрятал. Если ощущение неприличного сообщничества казначеев и казнокрадов возникло и у меня, человека, традиционно лояльного к власти, то что же должны чувствовать люди, к ней традиционно нелояльные?

– Да, тон нашего разговора явно отличается от прежних бесед. Не думали ли, как многие писатели сегодня, уйти от неприглядной действительности в биографическую тему?

– Уходя от современности, уходишь от искусства. Но угадали, я потихонечку собираю материал к жизнеописанию Николая Лескова для молодогвардейской серии «Жизнь замечательных людей». Это единственный из писателей первого ряда, о котором в ЖЗЛ никогда не выходило книг. Ни одной! Как и о его современнике, императоре Александре III, хотя о других писателях и царях выпущено по две-три монографии. Лесков – очень сложная, во многом замолчанная, оболганная фигура. Материал собирается трудно. Я писатель, а не скоросшиватель. Чем глубже погружаюсь в лесковскую тему, тем яснее, какую огромную работу надо проделать, чтобы не стыдно было стоять на одной полке с «Мольером» М. Булгакова, «Тютчевым» В. Кожинова, «Алексеем Константиновичем Толстым» Д. Жукова.

– Вы найдёте увлечённого единомышленника в лице композитора Родиона Щедрина. Он уже три оперы по Лескову написал, а «Левша», который недавно поставлен в Мариинском театре, просто хватает за сердце горькой русской тоской за то, как Россия обращается со своими собственными сыновьями. По сути, это ведь не только о Левше, но и о самом Лескове…

– Обязательно послушаю. В сентябре в Петербурге я председательствую в жюри Первого фестиваля русской комедии, который пройдёт в театре имени Акимова. Пригласили меня как комедиографа, чьи пьесы широко идут в России и за рубежом, держатся в репертуаре десятилетиями. Сейчас Театр сатиры начал репетировать мою новую, острую комедию «Чемоданчик». Она как раз о том, про что мы с вами говорим. Кстати, один из персонажей – президент РФ. Давайте этой деталькой пока и ограничимся, чтобы не лишать зрителя удовольствия.

– А что с кино?

– Вышла экранизация моей давней повести «Апофегей», режиссёр Станислав Митин, а я соавтор сценария. Вторично экранизирована повесть «Небо павших», режиссёр Валентин Донсков. Снят Михаилом Мамедовым 6-серийный фильм по роману «Грибной царь» с Александром Галибиным в главной роли. С тем же Митиным, моим давним другом и соавтором, пишем сценарий по моему роману «Гипсовый трубач». Сергей Никоненко хочет поставить на студии имени Горького комедию «Московское сафари» по мотивам моей комедии «Халам-бунду». Я не пишу безотходные сценарии, как, скажем, Юрий Арабов, я не вхожу в пул «Золотого орла», «Кинотавра», «Золотой маски»… Однако тот же «Апофегей» имел один из самых высоких рейтингов среди игровых телефильмов на канале «Россия».

– Вы сказали, что были на севере и вообще много ездите. Каковы главные положительные и отрицательные впечатления?

– Прежде всего – удручающая неравномерность развития регионов и уровня жизни. Одни выкачивают средства из страны и тратят их на роскошную жизнь за бугром. А чуть отъедешь от Москвы – видишь, как другие живут в разрухе. Много зависит от конкретных руководителей. Недавно был в Переславле-Залесском. Там Усилиями патриотически настроенных предпринимателей создан замечательный культурно-этнографический, познавательно-развлекательный центр. А с другой стороны – еду по Егорьевскому району, захожу в храм – прекрасное здание, роскошный классицизм: в будущем году церкви исполнится 200 лет. Но с реставрацией и конь не валялся. Молодой батюшка, интеллигентный, музыкальное училище закончил. Спрашиваю: «А разве вам патриархия или епархия не помогают?» Он глаза отводит: жаловаться на священноначалие нельзя, а врать не хочется – Спаситель не велел. Я летаю на мои премьеры. Прилетаешь – и по состоянию аэропорта и дороги в город сразу понятно положение дел в губернии. Побывал в Белгородской области – просто другая страна: продумано, аккуратно, чисто – всё для блага человека. В Пензе построили роскошные театр и областную библиотеку… А переберёшься в соседнюю область, березы те же, но такое впечатление, что оттуда недавно ушли оккупационные войска, прихватив всё ценное и взорвав коммуникации. В нашей стране кадровый голод, даже голодомор. Где она, президентская кадровая тысяча? Кажется, рассосалась без следа и результата. У настоящего чиновника должна быть в голове государственная завитушка. Летаю – и вижу, вот у этого мэра она есть, у этого и головы-то нет. Он работает на пользу себе и своим отдалённым потомкам. Благо конфискации имущества у нас нет и не предвидится.

– Тема памятника князю Владимиру, казалось бы, отвлечённая, неожиданно стала горячей. Вроде все этого Владимира уважают, но ведь никакого на него запроса в обществе не было, пока инициаторы не подняли шум и не выжали голоса публики в интернет-опросе. Что, у нас более жизненных проблем и тем для споров нет?

– Споры вокруг памятника равноапостольному князю Владимиру мне не понятны. Он крестил Русь. Москва – столица Великой Руси. Памятник ему давно должен был стоять в Первопрестольной, а не только в Киеве. Где стоять? На лучшем месте. Увы, вне конкретного политического интереса у нашей власти почти нет монументальной стратегии на общенациональном уровне. Отсюда, наверное, и недоумение, даже протесты. С другой стороны, наша интеллигенция протестует, только когда что-то идёт вразрез с её мифологизированной картиной мира. Если, скажем, власть захочет вернуть Дзержинского на Лубянку, сами понимаете, визгу будет столько, будто режут стадо свиней. Но вдруг, никого не спросив, между делом поставили памятник Ростроповичу. Я не против Ростроповича, он всемирно-брендовый виолончелист, но сразу вопрос: а где памятник Георгию Свиридову, которому в этом году исполнилось бы 100 лет? Наверное, он сделал для нашей музыки не меньше Ростроповича! Или вот: назвали улицу именем Высоцкого после того, как Алексей Венедиктов попросил об этом в прямом эфире президента. Оперативно сработали! А где же улицы Вертинского, Улановой, Аполлона Григорьева? Где, наконец, площадь Ивана Калиты – отца Московского чуда? Сколько говорено-переговорено. Ни с места! Выходит, чтобы тебя услышали, надо на «Эхе Москвы» работать? Недавно смотрю: плывёт теплоход – опять-таки «Ростропович». А где «Михаил Глинка»? Там же, где «Композитор Римский-Корсаков»…