Текст книги "В зоне риска. Интервью 2014-2020"

– Юрий Михайлович, вы проговорились о том, что Театр сатиры репетирует вашу новую пьесу «Чемоданчик». Мы её читали и весь вечер ухохатывались. Безумно смешная пьеса! Но самое главное, что в ней вы ведь замахнулись на очень святое для нас. Потому что у вас впервые в пьесе появляется такой необыкновенный герой – президент большой страны… Более того, это Президент Российской Федерации. Не побоялись? Санкция Кремля есть?

– Во-первых, когда я что-то пишу, я никогда не думаю, что мне за это будет потом. Это началось ещё с моих первых повестей. Второе – это мой ответ тем злопыхателям, которые клевещут, что якобы у нас полицейское государство. Согласитесь, что пьеса – очень сердитая политическая сатира.

– И ещё какая! Ужас, ужас…

– А что делать? Президент обязан появиться, поскольку интрига развивается вокруг ядерного чемоданчика, который, как известно, неотъемлемый атрибут российского главы государства. Президенту без чемоданчика – это как царю без скипетра и без державы…

– Вы самого главного не сказали. В пьесе указано время действия – 2018 год. Кто президент-то?

– А в этом вся интрига. Мы не будем раскрывать. Пусть это будет секретом. И пусть зрители, когда они придут на премьеру в Театр сатиры, а она намечена на начало декабря, тогда это и узнают.

– Либо заглянут на сайт «Комсомольской правды»…

– Я надеюсь, что «Комсомолка» не выдаст меня с потрохами. Кстати, я пошлю Владимиру Путину приглашение на спектакль.

– Вот и журналиста вы представили в очень смешном виде…

– Да, зовут этого персонажа Захар Правдоматкин.

– Нет, ну, Юрий Михайлович, вы ж сами в некотором роде журналист, как вы на святое подняли перо? Он совсем не похож на журналиста. И фамилия не похожа. Нет таких журналистов! Нет таких фамилий!

– Я был когда-то в некоем краеведческом музее, и там был топор, который в начале 1930-х годов подарили краевой партийной конференции. На нём с одной стороны было написано «бей по правому уклону», а с другой – «бей по левому уклону». Так вот, я хочу сказать, что я нанёс сдвоенный удар отечественной журналистике. У меня же вышел роман «Любовь в эпоху перемен», где тоже действуют либеральные журналисты.

– Нет, ну, мы это печатали, мы это стерпели, там была более-менее приличная фамилия у нашего коллеги, и он был немножко похож на некоторых из нас…

– Неужели вам не понравилось и имя пресс-секретарши Президента – Мурена Шептальская?

– Вы же программки ещё не печатали, давайте переименуем журналистов. А то напридумывают тут…

– Самое смешное, что я ничего не придумываю, я имена многих своих героев беру с кладбищенских плит. И ведь это фамилии некогда живых людей. И фамилию Супер-штейн я нашел там… В пьесе «Чемоданчик» так зовут художественного руководителя подвального театра «Экскрим».

– Неожиданно! Мы думали, что вы скажете – смотрю по телефонным справочникам. А оказывается всё гораздо интереснее… Надо сказать, что в вашей пьесе масса сюрпризов и немыслимых поворотов событий… Например, сообщение о том, что Эйфелеву башню повалили митингующие парижане… Или в ответ на жалобу, что нас, Россию, не принимают в Европу, Президент отвечает – тогда мы её себе возьмём.

– Больше того – придётся брать.

– Юрий Михайлович, ваши пьесы вообще все очень смешные и едкие. Но осталось впечатление, что в этот раз вы даже себя превзошли. Что, допекло до самых печёнок?

– Честно говоря, есть некое ощущение, что всё, что касается внешней политики нашего государства, продумано и выстроено, а во внутренней политике, если конь и валялся, то не очень настойчиво. И вот это социальное раздражение, видимо, и проявилось, причём какие-то вещи даже на подсознательном уровне.

Беседовали Любовь Моисеева и Александр Гамов

«Комсомольская правда», октябрь 2015 г.

В драматическом театре главный – писатель!

– Юрий Михайлович, 1 ноября стартует Международный фестиваль современной русской драмы «Смотрины». Скептики сомневаются – зачем, дескать, нам ещё один фестиваль к десяткам существующих. Театры к нам приезжают разные, с очень разным репертуаром, но в центре внимания – ваши пьесы. С учётом огромной «любви» к вам многих либералов, вопросы, как говорится, возникнут. Чем ответите?

– Ответить можно только уровнем пьес, качеством постановок и любовью зрителей. Других способов нет. Да, фестивалей много, но тех, что реально сориентированы на современную русскую пьесу, продолжающую традиции нашей социально-психологической драматургии, попросту нет. «Смотрины» фактически первые. Я в сентябре был председателем жюри нового театрального фестиваля «Виват, комедия!» в Петербурге. Нужное дело? Очень. Но вот беда: среди номинантов самой «юной» отечественной комедией оказалась «Чужой ребёнок», написанная Шкваркиным в 1933 году. Увы, попытка сделать критерием художественности мнение жюри и статьи ангажированных критиков, привели к тому, что из репертуаров театров почти исчезли современные отечественные пьесы. Те, за которые дают «золотые маски», не интересны зрителям, а те, которые люди с радостью смотрели бы, не нравятся законодателям театральной моды, то есть, подавляющему меньшинству. Им нравятся лабораторные чтения в кругу соратников, где никто не встанет, не уйдет, не скажет: «Что за чушь!» И получается замкнутый круг. Хороших современных пьес не пишут, так как их не ставят. А не ставят, потому что их не пишут. Я один из немногих, кому удалось этот круг разорвать. В одной Москве идёт шесть моих спектаклей, идут они годами, а то и десятилетиями, как «Контрольный выстрел» в МХАТе им. Горького, как «Хомо Эректус» в Театре сатиры. Легендарный «Козлёнок в молоке» был сыгран за семнадцать лет на аншлагах 563 раза! А вот вам для наглядности география постановок моих пьес: Санкт-Петербург, Мурманск, Калининград, Симферополь, Тула, Тамбов, Иркутск, Ставрополь, Белгород, Рязань, Оренбург, Тобольск, Псков, Тверь, Самара, Волгоград, Нижний Новгород, Владикавказ, Харьков, Пенза, Владивосток, Кишинёв, Ереван, Шимкент, Минск, Курган, Кешкенет (Венгрия), Плевен, Лос-Анджелес, Сидней, Тинзин… Думаю, убедительно даже для тех, кому не нравятся мои эстетические, а главное – политические взгляды. У нас не модно быть патриотом и поддерживать государство, а вот сосать властную грудь – это пожалуйста!

– Вас задевает то, что спектакли, поставленные по вашим пьесам, ни разу не были отмечены «Золотой маской», и с чем вы это связываете?

– Нет, это как раз укрепляет меня в сознании, что как драматический писатель я иду в верном направлении, ибо отношусь к пьесе, как к полноценному литературному жанру. Убеждён, в синтетическом искусстве театра ведущим является слово. Оно содержит то послание, которое адресуют залу актёры, постановщик, художник, композитор… Слово – это сама стрела, а всё остальное – это оперение, тоже, разумеется, необходимое. Можно станцевать «Яму» Куприна, можно спеть «Ревизора», можно «спантомимить» «Мастера и Маргариту». А зачем? Для этого есть цирк и оперетта. В драматический театр идут прежде всего за словом. Там главный – писатель, а не режиссёр. Кстати, большие режиссёры, Станиславский, например, это понимали. «Золотая маска» же ориентируется только на «новую драму», а та предлагает не пьесу, а некий «драматургический материал», такой, если воспользоваться живописной аналогией, подмалёвок, доводить который до ума будет режиссёр. То есть, приладит к стреле роскошные, ни на что не похожие перья при отсутствии собственно наконечника. И что? Хорошую, настоящую пьесу можно читать как повесть. Почитайте «новую драму»! С ума сойдёте от скуки… Говорю искренне: для меня в плане современной драмы «Золотая маска» – это детская паралимпиада, а я, извините, давно уже в большом спорте.

– Многие считают, что сейчас с театральных подмостков куда-то ушла социальность и острота.

– Социальная острота ушла вместе с актуальным словом. Современные мысли, чувства, тревоги, надежды, проблемы общества – всё это приносил в театр писатель. Писатель, а не изготовитель «драматургического сырья». Не случайно многие лучшие наши драматурги – Гоголь, Чехов, А. К. Толстой, Леонид Андреев, Горький, Булгаков, Леонид Леонов, Константин Симонов – были при том крупнейшими прозаиками. Есть и ещё одна причина, о которой не принято говорить, но я всё-таки скажу. Современная пьеса на сцене – это всегда риск для театрального начальства, ибо разговор о сегодняшнем дне требует оценки происходящего, выраженной гражданской позиции. А у многих нынешних худруков психология «рантье», стригущего купоны со своей театральной недвижимости. Зачем нарываться? Знаете, за Гамлета, убивающего Клавдия фаллоимитатором, особо не упрекнут, даже похвалят, а вот за нынешние реалии можно и пострадать. Причём не обязательно от властей предержащих. Помню, мы с Говорухиным предлагали пьесу «Смотрины» («Контрольный выстрел») одному театру с бодрым советским названием. Художественный руководитель замахал руками: «С ума сошли! У вас там олигарх – почти мерзавец! А у меня такие на самых дорогих местах сидят!» Именно поэтому московские театры просто шарахались от моей пьесы «Одноклассница», решился её поставить только Борис Морозов в Театре Армии, а теперь она на аншлагах идёт по всей стране и за рубежом.

– Но Театр сатиры объявил о скорой премьере спектакля «Чемоданчик». Я так понимаю, это пример довольно острой политической сатиры?

– Да. Это апокалиптическая комедия: у президента России украли ядерный чемоданчик. Сами понимаете, что тут началось! В предуведомлении написано: «Все герои и события вымышлены, все совпадения не случайны».

В результате, гарант конституции является на квартиру к злоумышленнику, чтобы забрать казённую вещь. Не трудно догадаться, что в спорах и обвинениях речь идёт о нашей сегодняшней жизни. Честно говоря, я не сразу поверил, когда Александр Ширвиндт взял пьесу и начал репетиции. Премьера намечена на конец осени.

– Чего вы ждёте от фестиваля «Смотрины»?

– По большому счёту я жду, что наши «Смотрины» обратят внимание заинтересованных, как говорится, сторон на то направление современной русской драматургии, которое может и должно питать отечественный репертуарный театр. Теперь о самом фестивале. Откроется он 1 ноября в МХАТе имени Горького, где увидели свет рампы четыре мои пьесы, а закроется 17 ноября на сцене Театра сатиры знаменитым «Хомо Эректусом». Спектакли, которые привезут в Москву театры России, ближнего и дальнего зарубежья, покажут на сцене Театра «Модерн». Там же пройдут круглые столы и мастер-классы. В дальнейшем «Смотрины» должны, мы надеемся, при поддержке Минкульта РФ и Департамента культуры Москвы стать фестивалем пьес современных российских драматургов, хороших, разных, но помнящих, что театр существует для зрителя, желательно умного…

Беседовала Ольга Кузьмина

«Вечерняя Москва», октябрь 2015 г.

Соискатели забвения

– В конце календарного года жюри литературных премий традиционно оглашают «короткие» списки. Вам не кажется удивительным, что некоторые авторы присутствуют в каждом из них (например, Гузель Яхина, Роман Сенчин)?

– Можно добавить ещё несколько имен. Но зачем. Узок круг этих литераторов, и страшно далеки они от читающего народа. Что же касается небесталанного Романа Сенчина, то он мне порой напоминает угрюмого юношу, которого приглашают на чужой семейный праздник, но не для того, чтобы выдать за него дочку, а чтобы было с кем потанцевать прыщавым её подружкам. Впрочем, если он туда ходит, значит, ему нравится. Пусть себе пляшет под чужие оркестрики. А вот Гузель Яхина – это другое, это проект, это готовят смену уставшей и навсегда упустившей Нобелевскую премию Людмиле Улицкой. Да, нелюбовь к России Светланы Алексиевич показалась шведам убедительнее. Яхнина – это проект на вырост, так сказать, изящное «русоедство» с тюркским колоритом. Посмотрим…

– Чего в этом больше? Некой «компанейскости» или реального отсутствия выбора? Многие считают, что есть некий литературный заговор. Согласны с этим?

– Всё гораздо сложнее. После разгрома СССР встала задача преодоления советского наследия и миропонимания. Ведь людям надо было как-то объяснить, почему заводы и целые отрасли становятся собственностью каких-то вороватых прохиндеев, вхожих в Семью пьющего гаранта, а геополитические интересы страны сдаются, как пустые бутылки после загула. По писателям, как властителям дум, носителям патриотизма и социального оптимизма, пришёлся главный удар. Конечно, некоторые сами заранее сложили полномочия: перелетел в США Евгений Евтушенко, уверявший, что «любил Россию всею кровью, хребтом», перешёл на амбивалентный клёкот Владимир Маканин, стал строительным подрядчиком Михаил Шатров – и «так победил». Но большинство писательского сообщества не приняло случившегося в стране. И тогда с помощью срочно созданных премий, прессы и телевидения стали формировать новый литературный олимп, где ни Солоухину, ни Соколову, ни Розову, ни Бондареву место не предусматривалось. Когда я в 2001 году пришёл редактором в «ЛГ», то обнаружил: Белов, Распутин, Ю. Кузнецов и многие другие авторы русского направления не упоминались там 10 лет. Леонид Бородин упоминался, но лишь до того момента, когда озаботился судьбой Отечества. Отбирали на этот «нью-олимп», исходя из антисоветизма кандидата, а ещё лучше – русофобии, на худой конец довольствовались социальной апатией. Стиль, направление не имели веса: можно быть постмодернистскими бормотунами, кондовыми реалистами. Не важно. Главное – мировоззрение, скептическое (в мягком варианте) по отношению к русской цивилизации и то, что Достоевский называл «идеологией государственного отщепенства». Эта тенденция видна во всех длинных и коротких премиальных списках. Книги, исполненные веры в Отечество, здорового отношения к миру, отсеиваются на дальних подступах как неприличные.

– Зачем вообще нужны литпремии? В чём их смысл? Они могут кому-то помочь, особенно – достойному? Вы верите в их объективность?

– Частично на этот вопрос я ответил. В идеале система премий должна способствовать выявлению талантливых авторов, но для этого надо корпус экспертов и жюри формировать из людей разных политических взглядов, эстетических пристрастий и (даже странно говорить об этом в многоплеменной стране) разных национальностей. Увы, этническая симпатия многим заменяет эстетическую оценку. Заметьте, ещё ни разу автор, пишущий на родном языке (татарском, якутском, аварском и т. д.), не попал ни в один список той же «Большой книги». Даже Год литературы умудрились открыть в МХТ им. Чехова странным капустником, где не прозвучало ни одного имени, ни строчки наших «нерусских» классиков Тукая, Хариса, Гамзатова, Кугультинова… Возможно, организаторы решили, что они «закрыли» тему Пастернаком, Мандельштамом и Бродским. Но я-то как раз считаю их русскими поэтами. В результате, премии стали эдаким ситом, вылавливающим из потока те книги, иногда талантливые, где непременно присутствует «отчизноедство». Совсем не случайно многие лауреаты «Букера» и «Большой книги» оказались потом на Болотной площади и в добровольной эмиграции, как Дмитрий Быков или Борис Акунин. А пестун Роспечати, обитатель одного из швейцарских кантонов нудноватый прозаик Михаил Шишкин опубликовал в западной прессе накануне 70-летия Победы хамское письмо, где словосочетание «бандитская Россия» – это самая нежная оценка нашей страны. И что? Ничего. На открытии книжного салона в СПБ соруководитель Роспечати Владимир Григорьев вдруг заявляет, что я-де не разделяю позиции Шишкина, но он имеет право на своё мнение, так как является лучшим стилистом русской литературы. Я не шучу. Полиграфическое агентство «Роспечать», приписанное к Министерству связи, теперь раздаёт лавровые венки? Знаете, даже в разгар советской власти, даже члены Политбюро не позволяли себе давать оценки художественного уровня того или иного писателя, а тем более навязывать их с трибуны, для этого существовало профессиональное сообщество. Но главное даже не в этом, а в том, что «стилистов» с помощью государственного агентства ищут исключительно среди тех литераторов, кто Россию зовет «Рашкой». Не верите? Загляните на сайт «Института перевода» (дочки Роспечати) и заметьте, каких именно авторов там за казённые деньги переводят и продвигают за рубеж. Швейцарца Шишкина вы обнаружите там сразу…

– В русской литературе всегда было две платформы – писатели-либералы и писатели-традиционалисты. На ваш взгляд, каково их соотношение сил сейчас?

– Кстати, именно в полемике западников и славянофилов рождались самые плодотворные идеи того времени. Однако в ту пору «западников» никто не обвинял в небрежении Россией, в предательстве, а просто они видели её будущее иначе. Сегодня же «западник» – это тот, кто видит своё будущее на Брайтон-бич или в Лондоне. Вот в чём беда! Впрочем, что мы хотим от писателей, если там же видят своё будущие иные высшие государственные чиновники с чадами и домочадцами. Если брать уровень интеллектуальный и художественный, то традиционалисты были всегда мощнее. Разве можно сравнивать писательский уровень, скажем, Чернышевского и Достоевского, Гроссмана и Шолохова? Примерно такое же соотношение сил осталось и поныне. Покажите мне постмодерниста, владеющего русским словом на уровне Владимира Личутина? Нет таких. Однако общественному сознанию с помощью информационных технологий (и премий тоже) навязываются либеральные авторитеты. Так сложилось, в последнюю четверть века в сфере культуры власть демонстративно отдавала предпочтение в основном либералам. Не верите? А вот факты! Государственную премию в области кинематографа в этом году получил Сокуров, который останется в истории как самый скучный режиссёр всех времён и народов, а юбиляр и «бесогон» Михалков не получил, хотя его тоже выдвигали. Или вот пример из театральной жизни, близкий мне как драматургу. Татьяна Доронина и Олег Табаков. Оба замечательные актёры-сверстники. Руководят театрами – МХАТ и МХТ. Но Табаков – полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством», а Доронина – не полный. Случайно? Возможно… Идём дальше. Вип-хохмач Геннадий Хазанов – тоже полный кавалер. Говорите, народ его любит! Почему же тогда у всенародного любимца, замечательного сатирика и исследователя древнейшей русской истории Михаила Задорнова нет даже медальки 2-й степени ордена «За заслуги перед Отечеством»? Тоже случайно? Ну-ну… Мы что же, на геополитическом уровне укрепляем страну, а внутри, как в 20-е, боремся с «великодержавным шовинизмом»? Хорошо ли это для самочувствия самого многочисленного народа нашей федерации – русского? Или другой пример – совсем вопиющий! Москвичи, конечно, заметили появление в Москве, спустя пять лет после смерти маэстро, памятника выдающемуся виолончелисту Мстиславу Ростроповичу, который защищал в 91-м с автоматом в руках Белый дом. Хорошее дело? Замечательное, если учесть, что в 91-м, в отличие от 93-го, никто Белый дом не штурмовал. Однако о памятнике великому русскому композитору Георгию Свиридову, ушедшему в 1998-м, никто, кроме «Литературной газеты», даже не пикнул. А ведь через несколько дней будут отмечать (весьма скромно) столетний юбилей Свиридова. Про улочку или скверик Галины Улановой я не заикаюсь: балерина не догадалась эмигрировать из Отечества и умереть за рубежом. Думаю, примеров достаточно. Конечно, после возвращения Крыма власть к патриотам потеплела, ведь наши либералы дружно осудили эту «аннексию». Впрочем, потепление заметно лишь только внутри кремлёвской стены. Снаружи-то всё по-прежнему: на книжную ярмарку «Нон-фикшн» не пустили несколько патриотических издательств. Не формат. Зато либеральные витии на этой же ярмарке, профинансированной в основном Роспечатью, как прежде учили народ разуму и звали к топору, виртуальному, разумеется. М-да… Царь любит, да псарь не любит.

– Что происходит с литпроцессом сегодня?

– Идёт как обычно. Пишут много, издают тоже, венчают премиями, хвалят в статьях. Потом эти книги, не разрезанные, рядами стоят в библиотеках. Порекомендовали купить в фонды. Кто? Но Народному фронту не до идейной борьбы, он иномарки из-под задов чиновников выхватывает. Литераторы, которым наскучило сочинять, теперь просто поют по телевизору или комментируют послание президента. Тоже дело. Дюма вот пытался под Парижем ананасы на продажу выращивать. Но писатель – это не тот, кто пишет, а тот, кого читают. А таких всегда было немного.

– Вы читали роман Романа Сенчина «Зона затопления»?

– Я скучных писателей не читаю и другим не советую. Если автор не захватил тебя с первых десяти страниц, значит, он просто занимается не своим делом. Вы же не станете слушать тенора, давшего «петуха» с первых слов арии «Куда, куда вы удалились?!»

– Эта книга – практически полный повтор «Прощания с Матёрой» Валентина Распутина. Однако сам Сенчин отрицает, что это ремейк. Можно ли, на ваш взгляд, назвать ремейком книгу, где совершенно идентичный сюжет, только лишь развивающийся в другом временном отрезке? Это не противоречит писательской этике? Если серьёзно: можно ли так откровенно заимствовать идеи, тональность, стиль?

– Всё зависит от чувства меры. Вы, наверное, знаете роман Алексея Иванова (Пермь) «Географ глобус пропил». Так вот, не удивляйтесь, сюжет заимствован из моей повести «Работа над ошибками», опубликованной в 1986 году в журнале «Юность». Вещь имела всесоюзный резонанс, её экранизировали и инсценировали, переиздают до сих пор. И что? Ничего. Позаимствовал. То, что чужое произведение может автора натолкнуть на собственный замысел, в литературе дело обычное, но чем лучше писатель, тем дальше он уходит от «первотолчка». В любом случае, порядочные люди берут хотя бы эпиграф из первоисточника, мол, помню, люблю, благодарен. Но если шоумен Маслюков владеет брендом «КВН», не им придуманным, что же вы хотите от пермского прозаика? Сенчин поступил в духе времени. Кстати, до Распутина примерно о том же был написан опубликованный в «Новом мире» замечательный роман «Потоп» Р. Уоррена, автора моей любимой «Всей королевской рати».

– У вас не было никогда желания взять классический сюжет и слегка его «оттюнинговать»?

– Почему ж нет? На этом построен мой много раз переиздававшийся роман «Козлёнок в молоке». Изготовление на пари из пустячного человека гиганта мысли – бродячий сюжет. Но «бродячий сюжет» – это стриженая овца, а какую шерсть ты на ней вырастишь и что из неё свяжешь – варежку или рыцарский плащ – зависит уже от тебя. Для этого нужно немного: талант, мастерство и усидчивость. Лучше оттачивать текст, чем шляться по букеровским фуршетам.

– Нет ли у вас ощущения, что на место настоящих писателей приходит всё больше «стилизаторов»: Акунин, Пелевин, Сорокин?..

– А что им остаётся, если своего-то стиля нет. Свой стиль придумать невозможно, его можно отточить, развить, выгодно подать, но сесть, положить перед собой томик Чехова и сказать: займусь-ка я выработкой своего литературного стиля – нельзя. С таким же успехом можно, глядя на статуэтку ангела, отращивать крылья. Стиль – это вибрации твоего тонкого тела. Помню, лет сорок назад на совещании молодых писателей Герой Социалистического Труда прозаик Анатолий Ананьев рассказывал нам, начинающим, как он выработал стиль: несколько раз от руки переписал «Войну и мир». Попробуйте сегодня почитать Ананьева – уснёте. Кстати, литературное сообщество всегда представляло собой своего рода закрытый клуб, зайти в который можно, только предъявив талант в качестве пропуска. Сегодня это тоже закрытый клуб, но теперь предъявляют всё, что угодно: папины деньги, национальную принадлежность, сексуальную ориентацию, семейные связи, политические взгляды, а талант… в последнюю очередь. Если вы мне в десяти рецензиях на романы из короткого списка «Большой книги» хоть раз отыщете слово «талант» или производные от него, я поставлю вам бутылку. Сегодняшнее литературное сообщество – это… какой-то фитнес единомышленников. А стиль теперь заимствуют примерно так же, как одалживают у богатой подружки на выход платье от «Макс-Мары», вот только возвращают обычно с пятнами от закуски.

– Можете ли вы дать определение писательской успешности?

– Перечитываемость и, как следствие, переиздаваемость. Остальное, начиная с хвалебных рецензий и премий, – всё это от лукавого. Критики – народ жуликоватый, им питаться надо. Эксперты и члены жюри тоже на зарплате, скажет работодатель, и они увенчают любого графомана, удачно подколовшего «полицейское государство» на «Дожде». А вот читателя не обманешь, он может однажды лохануться, купив книгу букеровского номинанта, но в следующий раз в руки не возьмёт и детям завещает. Зато если ты оправдал надежды читателя, начинается другая жизнь, и премиальные жюри становятся для тебя (также и в смысле материального благополучия) чем-то вроде пунктов раздачи бесплатного супа бомжам. Количество проданных экземпляров моего нового романа «Любовь в эпоху перемен», вышедшего в сентябре этого года и, конечно, никуда не номинированного, уже превысило совокупный тираж всех книг из списка «Букера». А общий тираж моей повести «Парижская любовь Кости Гуманкова», впервые опубликованной в 1991 году, думаю, давно превзошел тираж всех книг из длинного списка «Большой книги» за 10 лет её существования. Вот вам и вся арифметика успеха.

– Нет ли у вас ощущения, что сегодня в литературе наблюдается некоторый кризис идей?

– Конечно, и особенно в тех текстах, которые то и дело всплывают на глади премиальной вод. Мы с вами стали свидетелями кризиса либеральной идеологии не только в экономике и политике, но и в культуре. Передовой отряд творческих либералов, постмодернисты, заплутали в русских лесах и пропали без вести. Люди потянулись опять к базовым ценностям, к традициям, к спектаклям, где не матерятся и не отправляют Спасителя в бордель, к книгам, где, как сказал Твардовский, «всё понятно, всё на русском языке». И процесс оздоровления пошёл бы гораздо быстрее, литература снова могла бы занять положенное ей место в духовной жизни общества, помочь воспитанию чувств, укреплению державы, если бы во власти за литературу и книгоиздание отвечали люди, которые связывают своё будущее с Россией.

– Нужно ли новаторство в литературе?

– Конечно. Талант всегда нов. И настоящая новизна должна добавлять что-то к тому, что сделано предшественниками. Но чаще всего те, кто считают себя новаторами, наоборот, убавляют, снижают планку, за новизну выдаётся простое неумение сделать лучше, при этом косорукость нахально объявляется «новым словом». Увы, большинство так называемых первопроходцев в искусстве – обычные проходимцы.

– Вы когда-то говорили о том, что необходимы худсоветы. Как раз для таких случаев. Вам не кажется, что именно литпремии абсолютно сбили ориентиры? Гением можно объявить кого угодно. И большинство читателей не будет это анализировать.

– А как же без худсоветов? Это как консилиум в медицине. То же самое. Особенно, если автор не совсем здоров. В искусстве честный взгляд со стороны необходим. Сколько академических криков и стенаний было о метафизике Малевича и его «Чёрного квадрата», хотя нормальные люди всегда знали: это просто «прикол века». И вот эксперты с помощью новейших методов выяснили: Казимир закрасил не получившиеся работы, как ребёнок неудачный рисунок, да ещё сделал шутливую приписку, отсылающую к знаменитой мистификации французского художника 19 века, назвавшего свой чёрный прямоугольник «Битвой негров в тёмной пещере». Так вот, литературный авангард сегодня и есть «битва негров в тёмной пещере», так проще спрятать отсутствие таланта и мастерства. «А что это?» – спрашивают. «Я так вижу! – гордо отвечает новатор. – Это моё самовыражение…» Во-первых, было бы что выражать. А во-вторых, в искусстве самовыразиться можно только через мастерство, а его-то как раз и нет. В Московском доме книги наблюдал интересную сцену: взыскующий читатель спрашивает: «А где тут у вас современные русские писатели?» «Вот, целый стенд номинантов литературных премий!» – отвечает продавец-консультант. «Девушка, я вас не про номинантов спрашиваю, а про писателей!»

Беседовала Ольга Кузьмина

«Вечерняя Москва», декабрь 2015 г.