Текст книги "По тропам Срединной Азии"

Чтобы предотвратить повторное вторжение, пришлось поставить у ворот двух ладакцев. Наша первая ночь в Хотане была не из приятных. Липкий воздух и запахи, наполнявшие город, доставляли много неудобств.

III. Хотан

Трудно было поверить, что мы находимся в Хотане – древнем царстве нефрита и одном из самых цветущих оазисов китайской провинции Синьцзян. Современный город с крытыми базарами и пыльными улочками скрывал облик древнего Хотана, бывшего когда-то очагом буддийского учения и крупнейшим средоточием торговли Центральной Азии.

Штаб-квартира экспедиции в Хотане

В древних китайских анналах город известен под именем Юйтьена; местное название его Кустана, или в китайской транскрипции – Чьиу-са-тан-на (а в другой транскрипции – Чьиу-тан).

Аурел Стейн во время своих археологических экспедиций в Хотан и его окрестности обнаружил массу табличек с надписями на кхарошти – индийской письменности, распространенной в Северо-Западной Индии в начале нашей эры. Эти документы помогают лучше понять прошлое великого торгового центра на южном караванном пути, связывающем Хотан с далеким Тунь-хуаном и Внутренним Китаем.

В домусульманский период истории Центральной Азии Хотан был населен иранцами, говорившими на диалекте, условно названном восточноиранским.

В древнем Хотане и других оазисах на торговом пути находились большие колонии индийских купцов, ведших значительную торговлю с Северо-Западной Индией. Возможно, именно эти колонии и ввели алфавит кхарошти. В то время население Хотана исповедовало махаянистскую форму буддизма. Китайские паломники, пренебрегавшие опасностями скитаний по центральноазиатским пустыням ради приобщения к индийской мудрости, оставили потомкам подробные сведения о процветании буддизма в Хотанском царстве и о поразительном религиозном рвении его монархов.

Мусульманские источники мало сообщают о средневековом Хотане. По-видимому, Хотан оставался буддийским даже после мусульманского завоевания около 1000 г. Мусульманский автор Гардизи сообщает, что население Хотана исповедовало буддизм, но он упоминает также о кладбище мусульман на севере Хотана и о двух христианских церквях в самом городе (однако до сих пор в Хотане не найдено ни манихейских, ни христианских реликвий).

Ибн аль-Атхир говорит о Кадыр-хане Юсуфе, умершем в 1032 г., как о мусульманском завоевателе Хотана.

В период с X по XII столетие в Хотане властвовали Илек-ханы и Кара-китаи. В XIII веке древнее царство присягнуло на верность Китаю и продолжало полу-самостоятельное существование под властью Китая до XVIII столетия, когда оно стало частью государства ходжей (святых). После ходжей пришли джунгарские монголы, удерживавшие Хотан до 1758 года, когда ойротская держава распалась под решительными ударами войск китайского императора. С этого времени Хотан находился под китайским контролем, за исключением короткого периода, начавшегося с 1863–1864 гг., когда оазис был завоеван Якуб-беком. После его насильственной смерти в 1877 г. Хотан снова оказался во власти Китая и находится под его владычеством по настоящее время. Таковы важнейшие исторические вехи в жизни знаменитого оазиса.

На расстоянии пяти милей к западу от современного города лежат развалины домусульманского города. Сэр Аурел Стейн собрал там интересную коллекцию древних вещиц и монет. Непреодолимое препятствие для систематических археологических раскопок в том, что древний город частично покрыт современными постройками и мусульманскими кладбищами, тревожить которые нельзя.

Случающиеся временами оползни открывают взору терракотовые фигурки и массу древних монет, обычно попадающих в руки местных искателей сокровищ. За последние годы археологические находки были весьма незначительны. Местные жители легко научились подделывать терракотовые изображения ступ и даже животных, и на хотанском рынке можно увидеть немало таких подделок. Сейчас профессия искателя сокровищ почти исчезла, и только отдельные лица отваживаются посещать пустынные районы. Некоторые местные знаменитости, знающие толк в подлинных антикварных вещах, собирают обширные коллекции с одной целью – продать их богатым иностранцам. Говорят, одну из таких коллекций приобрело Индийское археологическое общество. В таких случаях цена обычно очень высока и считается, что коллекция гарантирована Индийским археологическим департаментом. Во время нашего пребывания в Хотане ветеран индийских аксакалов Бадруддин-хан, бывший помощник сэра Аурела Стейна, показал нам большую коллекцию древностей, собранную им и его помощниками в Йоткане, Раваке, Ние, мазаре имама Джафара Садыка и далеком Миране. Все эти места были исследованы сэром Аурелом Стейном. Коллекция Бадруддин-хана состояла из хорошо сохранившихся гипсовых головок Будды, кувшинов с ручками, украшенных головами людей и животных, фрагментов фресок, предметов из глины, таких как молитвенные ступы, жертвенные светильники, фигурки животных и т. п. Здесь же было несколько деревянных табличек с надписями на кхарошти, порванные фрагменты текста на восточноиранском языке, обрывки такста с тибетскими письменами, найденные в Миране, в основном содержащие приказы об отпусках солдат тибетского гарнизона. (Любопытная деталь – многократно употребляется слово «дпа-о», означающее «солдат»; в современном языке его значение сузилось до значения «герой».)

У Бадруддин-хана была также солидная рукопись в переплете, испещренная центральноазиатскими наклонными письменами, которую привезли из местности, расположенной между Аксу и Куча.

Все это представляло, конечно, большой научный интерес, но цена, запрошенная за собрание древностей, оказалась чрезмерной, и уговоры снизить ее ни к чему не привели. Стесненность в серебряных и бумажных деньгах, затруднения в получении переводов и периодически возникавшие трения с местными властями заставили нас отказаться от приобретения этого материала. Впоследствии я узнал, что коллекцию купили какие-то путешественники, побывавшие в Хотане уже после нашего отъезда.

В современном оазисе Хотан живет около 150 000 человек, в том числе и большая колония китайских чиновников с семьями, торговцы и солдаты. Город состоит из двух частей: Конешара, или Древнего города, где живут мусульмане, и Янгишара, или Нового города, называемого также Ханьчьен. Последний является китайским городом и обнесен стеной, возведенной в 1883 г. На протяжении всей своей истории Хотан был важным торговым центром на древнем шелковом пути, а искусство хотанских ремесленников славится и поныне. Хотанские шелка, ковры, войлок, шерсть, меха и нефрит пользуются огромным спросом и высоко котируются в Центральной Азии, Индии и далеком Китае. До революции 1917 года значительная торговля этими товарами велась также и с Россией через пограничный пост Иркештам.

Производство хотанского шелка определяет состояние экономики страны; хотанские шелковые изделия продаются на всех рынках Китайского Туркестана. Несколько лет назад они в значительных количествах поставлялись в Русский Туркестан. Помимо шелковых изделий Хотан производит также хлопчатобумажные ткани, экспортируемые в больших количествах. На хотанских шелковых и хлопчатобумажных фабриках заняты в основном женщины и дети. Мы слышали о нескольких крупных купцах, на фабриках которых работали около двухсот девочек. Умеренная форма рабства до сих пор остается отличительной чертой местной жизни. Родителям ничего не остается делать, как продавать своих дочерей и сыновей в зажиточные семьи, где о них позаботятся. Многие становятся рабами из-за долгов. Обычно за четырнадцатилетнюю девочку дают от пятнадцати до тридцати мексиканских долларов. А четырехлетнего ребенка часто продают за два доллара. Мусульманские купцы регулярно приезжают в провинцию Кансу, где покупают пятилетних детей и вывозят их в Туркестан для продажи в семьи. Пересекая провинцию Кансу, мы встретили группу мальчиков и девочек младше пяти лет, которых продали богатому мусульманскому купцу.

Кроме шелка и хлопчатобумажных тканей Хотан производит много ковров. Однако древнее искусство ткачества ковров давно забыто, и современные фабрики специализируются на имитациях под китайские и древнеперсидские ковры. Хотанские ковры встречаются в Центральной Азии повсюду. Киргизские и торгутские племена из Джунгарии и Карашара наносят ежегодные визиты в Хотан и увозят значительную часть производимых там ковров, которые используются для убранства юрт и монастырей.

В последние годы пользуются спросом хотанский войлок, который выделывается на протяжении всего южного торгового пути между Яркендом и Хотаном. Однако несомненно то, что центром их изготовления является Хотан. Эти войлоки очень пестро раскрашены и имеют броский рисунок. Основная торговля ими ведется с Индией, где спрос на них непрерывно растет как для индийской торговли, так и для иностранной. В Китайском Туркестане также ценятся хотанские овчины, из которых обычно шьют тулупы и зимние шапки. Шкуры эти прекрасно выдублены и не уступают меховой продукции Кашгара, Аксу и Куча.

Нынешнее производство нефрита весьма незначительно. Торговля была подорвана во времена правления Ма Фу-сина, титая Кашгара, который приказал вывезти опытных мастеров для работы по нефриту из Хотана в Кашгар.

Важную роль в Хотанском оазисе играет сельское хозяйство. Поля хорошо орошаются, а лессовые наносы оказывают большую поддержку земледелию.

Здесь широко возделываются такие сельскохозяйственные культуры, как пшеница, кукуруза, ячмень и рис. Кроме того, оазис славится плодовыми садами, где в изобилии вызревают яблоки, груши, абрикосы, персики, виноград.

Для путника, привыкшего к богатству красок горных ландшафтов, современный Хотан кажется непривлекательным. Часами вы едете по пыльным улицам, обрамленным тополями. С обеих сторон тянутся полуразвалившиеся глиняные строения – усадьбы типа ферм, мазары или захоронения, придорожные мечети, нескончаемые кирпичные стены, огораживающие участки невозделанной земли. Крытые городские базары распространяют дурной запах, и только исключительно сухой климат предотвращает возникновение эпидемий. Базарные ряды узки и всегда запружены лотками с фруктами. Тут же, в толпе, бродят разносчики. Большинство лавок открыты, и товары выложены на прилавках. Многочисленными лавками управляют женщины, торгуя от имени своих мужей.

В часы базарного столпотворения почти невозможно пробраться по улицам, запруженным людьми. Караваны лошадей, мулов, ослов и верблюдов могут подолгу загораживать дорогу, а когда два каравана столкнутся в каком-нибудь узком месте, то поднимается невообразимый гвалт. Местная манера проходить через толпу – пробивать себе дорогу, и этот метод широко используется китайскими солдатами. Временами слышишь крики и видишь людей, разбегающихся в разные стороны и переворачивающих прилавки. А еще через мгновение в толпу врезается повозка, путь для которой прокладывают несколько конных солдат длинными кнутами. Удивительно, что никто не возражает против подобного обращения, принимая его как одну из прерогатив власти.

Вечером базары красочно освещаются масляными светильниками и бумажными китайскими фонарями, создавая очень живописную картину. Что касается общественной жизни Хотана, то достаточно сказать, что со времен Марко Поло она почти не претерпела изменений. Сведения, оставленные великим венецианцем, и по сей день верно отражают образ жизни и обычаи хотанцев.

Наше пребывание в Хотане началось по-деловому: надо было нанести визит губернатору (таотаю), сходить в амбань, или магистрат, и сходить к тунг-лингу – офицеру, командовавшему хотанским гарнизоном. Мы начали визиты рано утром первого дня пребывания в Хотане. Сначала отправились в ямень таотая. Профессор Рерих и я ехали верхом в сопровождении нашего китайского переводчика, а несколько беков, или старшин, с китайскими солдатами прокладывали впереди путь по узким улицам мусульманской части города. При нашем появлении сразу же образовалась толпа, которая следовала за нами до ворот резиденции губернатора. По обеим сторонам массивных входных ворот выстроился отряд пехотинцев. Солдаты в темно-серых мундирах с красными погонами отдали честь. Затем они, опережая нас, бросились к следующим воротам и снова отдали честь. Эта церемония была проделана около каждых из трех ворот яменя. Таотай приветствовал нас во дворе своей резиденции.

Ма Шао-ву, завоеватель Кашгара и убийца титая, был невысокого роста, с орлиными чертами лица и вежливыми, спокойными манерами. После обычных церемониальных вопросов о здоровье и дороге он предложил нам пройти в просторную комнату для приема. Мы сели вокруг столика, на котором был сервирован чай, тогда как подчиненные оставались стоять все время.

Комната была обставлена странным и нелепым образом в полукитайском-полуевропейском стиле. В углу стояла обычная китайская кровать. В комнате было много оружия, присутствие которого свидетельствовало о воинственных наклонностях губернатора. На стенах висели немецкие маузеры в деревянных кобурах и казацкие сабли. В одном из углов комнаты было выставлено множество наручных часов. Это была уникальная коллекция, собранная губернатором у русских беженцев в то время, когда он командовал гарнизоном в Учтурфане, городе на русско-туркестанской границе.

За спиной каждого из нас стоял телохранитель губернатора, вооруженный саблей, двумя маузерами и опоясанный тяжелым патронташем. В дверях теснилась любопытная толпа тюркских аксакалов и помощников таотая. Губернатор произнес краткое приветствие. Он сказал, что рад оказать честь таким видным иностранцам, как мы. Он выразил надежду, что наше пребывание в Хотане будет длительным, где мы отдохнем после всех трудностей тяжелого пути через Каракорум. Он обещал всемерно содействовать экспедиции и, по его словам, сам проявлял большой интерес к прошлому Хотана. Он слышал о замечательной работе, проделанной в этом районе Аурелом Стейном, отсюда его желание всячески помогать иностранным ученым в их исследованиях. Во время этого краткого обращения, пересыпанного изысканными выражениями, я имел возможность рассмотреть губернатора и припомнить недавние события в его беспокойной жизни.

Ма Шао-ву принадлежал к известной семье китайских мусульман. Его отец когда-то был заместителем правителя провинции Юньнань и погиб во время восстания против китайского владычества. Настоящий губернатор Хотана провел молодость в далекой Юньнани, потом был изгнан в знойные пустыни Западного Кансу и Синьцзяна. Из этой семьи вышли несколько выдающихся личностей, занимавших высокие должности в провинциальной администрации.

Одним из них был Ма Фу-син – покойный кашгарский титай, а «сильный человек» Синина – генерал Ма – принадлежал к этому же роду. На протяжении многих лет нынешний губернатор Хотана командовал гарнизоном в Учтурфане. Во время этого периода глубоко укоренившаяся вражда вспыхнула между ним и его старшим родственником – Титаем (Ти-Тэ) Кашгара.

Ма Шао, губернатор Хотана

Ма титай являлся характерной фигурой китайской администрации нового доминиона. Это был деспот, не знавший пощады ни к китайцам, ни к местным тюркам. Он выстроил себе огромный дворец в китайском городе, или кашгарском Ханьчьене, и владел несколькими летними резиденциями в окрестностях Кашгара. Он построил мосты и дороги и посадил вдоль них деревья. Местному жителю, который осмеливался задеть дерево своей повозкой, отрубали на обеих руках пальцы. Титай имел собственные предприятия вблизи Хотана, интересовался перегонкой нефти и держал большую фабрику по обработке нефрита, где работали лучшие хотанские мастера. Он безжалостным способом избавлялся от своих соперников в коммерческих делах. Несчастных вызывали во дворец губернатора и там их казнили или увечили, отрубая руки. Сейчас многие из этих жертв умерли, но некоторые все еще просят милостыню на кашгарских базарах, являясь свидетелями грубого деспотизма.

Титай славился своим гаремом, в котором было пятьдесят жен. Любая хорошенькая крестьянская девушка жила под постоянной угрозой быть вырванной из своей семьи и попасть во дворец губернатора. Когда титай уставал от своих жен, он обычно дарил их друзьям и офицерам, отличавшимся у него на службе. Он был известен своими необузданными развлечениями и особенно пристрастием к крепкой китайской водке, которую всегда пил за обедом.

В течение нескольких лет, предшествовавших его падению в 1924 г., он лелеял надежду стать независимым правителем Кашгара, и его отношения с Янь Цен-синем, генерал-губернатором провинции Синьцзян, были очень напряженными.

Ма Ти-тэ – военный губернатор Кашгара

В 1924 г. нависла опасность войны. Прошли слухи, что титай замышляет восстание против генерал-губернатора, и провинциальное правительство решило положить конец его опасной деятельности. В Урумчи была собрана большая сила – около 18 000 всадников и пехотинцев, а командование возложили на Эрх таоиня из Аксу, одного из самых способных областных начальников Синьцзяна. Войско двинулось на Кашгар в феврале 1924 г., однако не следует думать, что в сражении принимали участие все 18 000 человек. Такое большое количество отрядов несомненно числилось только на бумаге, и войско, прибывшее в Кашгар, состояло только из 500 человек. У властей Синьцзяна есть любопытный способ подсчитывать свои военные силы. Количество солдат определяют не по числу сабель или штыков, а по количеству фуражек. Многие из командиров полков имеют в подчинении солдат только на бумаге. У них нет солдат, но есть для них фуражки. И эти фуражки подсчитываются и фигурируют в официальных отчетах.

Ма Шао-ву, командовавший гарнизоном в Учтурфане, решил обратиться к генерал-губернатору за разрешением принять участие в военной экспедиции. С этой целью он покрыл расстояние от Учтурфана до Урумчи, столицы провинции, в поразительно короткий срок – за семь дней. Просьба его была удовлетворена, и он поспешил назад, чтобы возглавить авангард экспедиционных войск. Окольными путями, через горы, шел отряд Ма Шао-ву и 1 июня 1924 г. занял Кашгар. Солдаты титая не были готовы к отражению нападения и оказали незначительное сопротивление. Ханьчьенг был быстро занят, и солдаты Ма Шао-ву обрушились на дворец титая. Сын титая, занимавший пост хсиех-тая, сражался храбро и пал во дворе своей цитадели. Говорят, что пожилой диктатор упорно сопротивлялся, но в конце концов был обезоружен и арестован в одной из комнат. Во время боя он был ранен штыком в правую руку. Пленника вывели через главные ворота крепости и там распяли на деревянном кресте. Ма Шао-ву лично командовал карательным отрядом.

По словам очевидцев, торжествующий Ма Шао-ву приблизился к распятому титаю и закричал: «Ты узнаешь меня, Ма Фу-син?» – «Ма Шао-ву», – простонал раненый титай. После этого весьма краткого диалога Ма Шао-ву выстрелил в титая из револьвера. Хлынувшая из раны кровь забрызгала одежду победителя, что у китайцев считается плохим предзнаменованием. Возбужденные солдаты стали стрелять в титая без приказа своего командира, стоявшего между ними и раненым, и чуть было не убили его самого.

В течение нескольких дней труп наместника был выставлен для глумления. Тысячи людей стекались сюда, чтобы отомстить за себя. Они плевали в лицо мертвеца, рвали его бороду и швыряли в него мусор и камни. После этого тело исчезло, и дальнейшая судьба его неизвестна.

Ма Шао-ву стал хозяином города, и иностранцы говорят, что он с помощью ряда суровых мер восстановил порядок и покончил с разбоем. Очевидно, самым заветным желанием Ма Шао-ву было править в Кашгаре титаем, но генерал-губернатор провинции сознавал опасность возвышения этого офицера и решил сослать его в более отдаленный район. В результате в Хотане создали местное самоуправление, а Ма Шао-ву назначили таоинем района, простирающегося от Каргалыка до далекого Дуньхуана на границе Кансу.

Эрх таоинь со своим 18 000 войском никогда не доходил до Кашгара, и говорят, что между ним и Ма Шао-ву была вражда. Во время нашего пребывания в Хотане мы слышали о том, что Ма Шао-ву получил приказ отвести свои войска обратно в Урумчи, но отказался подчиниться и оставил их в Хотане, чем и объяснялось присутствие здесь множества солдат.

Такова история подвига Ма Шао-ву, благодаря которому он приобрел известность во всей обширной провинции. Это была семейная вражда, длившаяся много лет, и последний акт драмы, видимо, еще не сыгран. В течение всего нашего пребывания в Хотане таотай опасался выступления генерала Ма из Синина, жаждавшего отомстить за смерть своего двоюродного брата. Говорили, что в Тунь-хуане накапливаются войска, а генерал Ма ведет переговоры с провинциальным правительством Ланчоу о совместном наступлении на Синьцзян.

Вот все, что мы знали о Ма Шао-ву, когда впервые встретили его в Хотане. Человек незаурядных способностей и личной отваги, но мстительный и интриган, он был изгнан в далекий оазис, отделенный от других населенных пунктов Синьцзяна обширными пространствами пустыни.

Наша первая встреча с ним была вполне дружественной, и у нас были все основания успешного пребывания в Хотане. Мы откланялись губернатору и посетили городской магистрат, где беседовали с типичным китайским чиновником Внутреннего Китая, чутко уловившим настроение губернатора и вызвавшимся всемерно содействовать экспедиции. После этого навестили тунг-линга, или коменданта гарнизона в Хотане. Это был молодой человек с приятными манерами, который во время наших последующих затруднений занимал нейтральную позицию. Повсюду нас встречали с церемониями и почетным караулом.

Проведя утро в деловых визитах, мы вернулись в лагерь. Днем к нам приехал Ма таотай в сопровождении чих-шиха, или члена городского магистрата и тунг-линга. Губернатор прибыл в закрытом экипаже зеленого цвета, отделанного изнутри фиолетовым бархатом, и запряженный тройкой лошадей. Экипаж сопровождали на вороных конях сорок кавалеристов из личной охраны губернатора. Говорят, что таотай содержит ее на собственные средства. Все кавалеристы были прекрасно вооружены и являлись верховными командующими китайской армии. Губернатор еще раз заверил нас, что в Хотане мы можем чувствовать себя как дома.

Оставаться в саду Бадруддин-хана с большим караваном было невозможно, и мы решили подыскать для нашей штаб-квартиры более подходящее место. Вскоре начались затруднения, вызванные, вне всяких сомнений, происками властей. Нам посчастливилось найти просторный и красивый летний дом, принадлежавший покойному афганскому аксакалу в Хотане, расположенный в трех милях от города. Мы сразу же решили здесь обосноваться. Здание было построено в персидском стиле и пустовало после смерти владельца, так как вдова жила в городе. Мы сообщили о нашем решении местному переводчику Керим-беку, прикрепленному к экспедиции хотанскими властями. Однако он не одобрил наш выбор и намекнул, что губернатор желает, чтобы мы расположились поближе к его резиденции. Все это было странно, и мы послали нашего китайского секретаря Цая в губернаторский ямень для выяснения вопроса. Он вскоре возвратился, сообщив, что губернатор не имеет ничего против того, что мы остановимся в летнем доме бывшего афганского аксакала и что бек неверно истолковал его распоряжение. Мы пригласили Керим-бека, чтобы обсудить детали предстоящей аренды, но он отказался от посредничества, сославшись на то, что с семьей аксакала очень трудно иметь дело.

После этого разговора прошло несколько дней, заполненных безуспешными попытками найти какое-либо приемлемое решение. Именно в эти дни мы познакомились с местным торговцем Худай Берды-баем, ставшим нашим заботливым другом на все время, пока у нас возникали трудности с местными властями. Дело с арендой дома принимало, по-видимому, безнадежный оборот, и мы решили вести переговоры сами с членами семьи афганского аксакала. К великому удивлению, мы обнаружили, что им очень хотелось бы сдать дом в аренду, но кто-то просто пытался отговорить нас обосноваться там. Однако мы так и не смогли установить, кто же был этой тенью, постоянно омрачавшей дни пребывания экспедиции в Хотане. В конце концов мы подписали соглашение, внесли плату за месяц вперед и, к ужасу Керим-бека, обрели пристанище.

Обосновавшись на новом месте, мы стали обдумывать планы научных и художественных работ как в самом Хотане, так и в его окрестностях. Следовало изучить древний район Хотана – Йоткан, где время от времени оползни вскрывали разные предметы и остатки древних строений. Мы также планировали короткую экспедицию в мазар имама Джафара Садыка и в район местонахождения ступы Равак, где перемещающиеся пески открывали интересные предметы.

Нашим ладакцам, этим замечательным горцам, трудно было привыкнуть к новым условиям в Хотане, и мы решили отпустить их домой, предварительно хорошо вознаградив за усердие. Позднее мы узнали, что все они благополучно достигли Леха, но на перевале Санджу их застиг сильный снежный буран.

Кроме занятий археологией профессор Рерих намеревался продолжить работу над своими картинами у подножия гор Карангу Таг и в окрестностях Хотана. Думали мы также и о дальнейшем путешествии в Центральный Китай, и уже сейчас следовало приступить к формированию нового каравана. В разгар организации работы над экспедицией собрались грозовые тучи. Наши многочисленные друзья среди китайцев и местных жителей предупредили нас, что на таотая оказывают давление некоторые его советники, которые, по-видимому, «плетут нити заговора против экспедиции». Повсюду ходили странные слухи, но никто не знал, откуда они распространяются.

Некоторое время все было спокойно. Таотай дал обед, состоявший из 50 блюд, в честь профессора Н.К. Рериха, на котором присутствовали все местные чиновники, а также господин К. Молдавак, армянин, проживавший уже много лет в Хотане, один из самых близких друзей губернатора. Г-жа Рерих не смогла присутствовать на приеме, и весь обед из пятидесяти блюд был отправлен к ней адъютантом губернатора. Визит продолжался с трех часов дня до позднего вечера. Китайцы занимались своими настольными играми, причем каждый проигравший обязан был выпить стакан крепкой китайской водки. Таотай развлекал гостей рассказами о своих подвигах и показывал фотографии прирученных леопардов, которыми очень гордился.

После обеда некоторые из присутствующих начали петь китайские баллады. К сожалению, певцы были не очень искусны и мы не смогли по-настоящему оценить их пение. Обед закончился поздно вечером. Нас проводили во двор, причем сам губернатор возглавлял процессию, впереди которой шли солдаты с китайскими бумажными фонарями в руках. У внутренних ворот яменя стояли оседланные лошади. Сопровождаемые двадцатью кавалеристами из личной охраны губернатора, каждый из которых держал фонарь, мы быстро ехали по улицам Хотана, заполненным толпами, несмотря на поздний час. В какой-то момент вороные кони эскорта испуганно шарахнулись в сторону и перевернули несколько фруктовых стоек. Стоял чудесный прохладный вечер, воздух пустыни, обычно мутный, прояснился, стал прозрачным, и на его фоне к югу от Хотана можно было видеть отчетливые контуры гор Карангу Таг, покрытых снегом.

В последующие дни наши отношения с властями внешне оставались дружественными, несмотря на растущие признаки напряжения в окружении губернатора.

Спустя несколько дней после приема заболел младший сын губернатора, и г-же Рерих пришлось оказать ему помощь. Мальчик вскоре поправился. Спустя некоторое время губернатор намекнул, что доброта ее спасла нас от многих неприятностей в Хотане и на маршруте.

В Хотане с населением в несколько тысяч человек не было ни одного врача. Ближайший европейский доктор жил в Яркенде. Обычно посылали срочное послание, приглашающее доктора Нистрема из шведской миссии в Яркенде. Путь до Хотана у доктора занимал обычно около пяти суток езды в китайской повозке.

Мы обратились в магистрат города за разрешением на зарисовки и фотографирование самого города и его окрестностей. В разрешении было отказано. Нам сказали, что они обратились за инструкциями к генерал-губернатору провинции. Мы решили заявить протест таотаю и напомнить об его обещании содействовать работе экспедиции.

Тем временем из Урумчи и Кашгара прибыл новый судья, и повсюду поползли тревожные слухи. Новый судья очень враждебно относился к иностранцам, хотя и кичился своими современными взглядами.

Спустя несколько дней после его прибытия к нам приехал губернатор со всей своей свитой, чтобы поблагодарить г-жу Рерих за помощь во время болезни сына. Они приехали в сопровождении вооруженной охраны. С самого начала разговора мы почувствовали, что у таотая и нового судьи что-то на уме. Мы пригласили их на чай в мою комнату и закрыли дверь, чтобы никто не мешал.

Ма таотай и судья казались смущенными и неприветливыми. Они очень внимательно осмотрели комнату и обменялись краткими репликами насчет ящиков, сложенных вдоль стены. Внезапно таотай кашлянул три раза, дверь распахнулась, и комнату заполнили солдаты, которые выстроились вдоль стен. Комната приняла вид суда. Мы очень удивились и выразили недоумение по поводу поведения губернатора. Таотай улыбнулся и предложил не обращать на солдат никакого внимания. Я понял, что Ма Шао-ву боялся оставаться с нами один.

Разговор продолжался на общие темы, когда новый судья вдруг заинтересовался нашими паспортами. Мы еще раз предъявили свои пекинские паспорта, пересланные нам в Индию китайцем Вай-Чао-пу через г-на Чэнг Ло, китайского посла в Пекине. Позиция китайцев была необъяснима. Они насмешливо заметили, что наши паспорта недействительны в этой провинции и что пекинское правительство ничего не сообщало о нас в Синьцзян и что г-н Чэнг Ло не имел права давать нам разрешение на въезд. Китайцы приняли угрожающий вид, стали жестикулировать, плевать на пол и ухмыляться. Это была очень неожиданная перемена, но мы решили не уступать и сказали им, что они не имеют права угрожать экспедиции и неуважительно относиться к паспортам. Мы предупредили, что безотлагательно свяжемся с британским консулом в Кашгаре и потребуем у генерал-губернатора Синьцзяна разрешения продолжить свою работу. После бурной дискуссии таотай со своей свитой отправился в Хотан.

Г-н Чанг, новый судья, приехал к нам на следующий день и сообщил, что от генерал-губернатора получена телеграмма, приказывающая нашей экспедиции вернуться в Индию через перевал Санджу. Однако это было невозможно, так как перевал уже давно завалило снегом. Мы сразу поняли, что телеграмма была подделана в ямене губернатора. Во время визита судьи произошел эпизод, развеселивший наших людей. Судья торжественно прибыл в сопровождении большого эскорта охранников, поджидавшего его около дома. Чтобы не пугать китайцев, своего тибетского мастифа Тумбала мы отвели в сад и привязали его там к дереву. Вдруг тишину взорвал отчаянный вопль, за которым последовало стремительное топанье. Оказывается, разорвав цепь, пес медленно направился ко входу в дом. Полицейские, испугавшись его вида, убежали, а некоторые даже забаррикадировались в ванной. Дверь в нашу комнату была открыта, и мы увидели, как пес поднимается по ступенькам террасы. Судья, потеряв самообладание, вскочил на стул, на котором сидел, и уже приготовился прыгнуть на стол, где был приготовлен чай. Не сразу мы смогли убедить испуганного человека, что в нашем присутствии собака не опасна.