Текст книги "По тропам Срединной Азии"

После визита судьи мы отправили письмо майору Гиллану – британскому консулу в Кашгаре – с просьбой о содействии экспедиции. Письмо было послано через хотанское почтовое отделение, но пришло обратно с припиской, где было сказано, что таотай отдал распоряжение перехватывать всю нашу корреспонденцию в британское консульство в Кашгаре. Наши письма и телеграммы в Нью-Йорк, Париж и Пекин тоже возвращались обратно. Положение становилось серьезным. Мы полностью отдавали себе отчет в том, что это только начало длительной кампании преследований, бесконечных переговоров и оскорблений. Экспедиция оказалась совершенно отрезанной от внешнего мира и должна была искать хоть какой-нибудь способ дать о себе знать.

Тумбал – тибетский мастиф экспедиции

Несколько торговцев вызвались отвезти наши письма в консульство в Кашгар. Кроме того, нам предложили свои услуги двое доброжелательных калмыков, которые придумали бесхитростный план, основанный на знании ими беспечности местных чиновников. План состоял в том, что один из калмыков стоит с письмом в руках около почты. В последний момент, когда почтальон уже седлает лошадь, калмык подходит к нему и вручает ему письмо в британское консульство с адресом, написанным по-тюркски и по-китайски. Китайский почтальон сердито восклицает: «Почему вы всегда опаздываете?» – и, не глядя на адрес, бросает письмо в одну из сумок. Такой способ отправки писем себя оправдал, и они доходили до Кашгара очень быстро. Ответ приходил через шестнадцать дней обычно по частному каналу.

29 декабря 1925 г. к нам нагрянули с обыском новый судья и несколько младших офицеров, представителей таотая не было. Нам было сказано, что в экспедиции имеется огромное количество боеприпасов и что-то вроде «стреляющего колеса», с помощью которого можно уничтожить весь хотанский гарнизон и все население Хотана менее чем за десять минут. Квадратные ящики с консервами от агентства Кокбурн в Кашмире вызвали подозрение в том, что мы везем огромное количество боеприпасов. В итоге все наше вооружение, состоявшее из двух винтовок, одного двуствольного ружья, трех револьверов и одного ящика боеприпасов, было опечатано и увезено. Профессор Рерих в своей книге «Алтай – Гималаи» подробно описал этот нелепый бесплодный обыск.

Мы решили сразу же покинуть Хотан, чтобы отправиться в Кашгар и послать оттуда телеграмму генерал-губернатору. Мы также намеревались вернуть оружие, без которого нечего было и пытаться пройти через районы Центрального Китая, кишащие грабителями. Власти дали свое молчаливое согласие, и мы наняли караван верблюдов, чтобы отвезти багаж в Кашгар. Снова двор нашего дома заполнился людьми и стоящими на коленях верблюдами. Картина предстоящего отъезда радовала сердца путешественников.

1 января все было готово к отправлению, как вдруг явился представитель таотая и холодно сообщил: «Таотай приказывает вам ехать в Тунь-хуан в Кансу, а не в Кашгар». Мы пытались возражать, сказав, что у нас отобрали оружие, что в кашгарском почтовом отделении нас ждут денежные переводы и мы ждем ответа на посланные телеграммы. Однако все наши доводы были оставлены без малейшего внимания, и чиновник тупо повторял одно и то же: «Ма таджень передумал и приказывает вашей экспедиции идти через пустыню к Тунь-хуану». Потом он все-таки сказал, что нам следует поехать к таотаю и переговорить с ним лично. Так мы и сделали. Состоялся долгий и скучный разговор, во время которого мы настоятельно пытались получить письменное объяснение действий таотая. Мы сидели перед таотаем за маленьким столиком и видели солдат, стоявших позади него. Они строили гримасы и указывали пальцами на голову своего повелителя.

Таотай оставался непреклонным в своем решении задержать нас в Хотане. Трудно сказать, что заставило его изменить свое отношение к нам. Одни говорили, что им овладевал дух убитого кашгарского титая и тогда он терял контроль над собой, другие повторяли рассказ о том, как кто-то однажды усомнился в умственных способностях таотая. Так или иначе, но было ясно, что положение наше очень серьезное и надо найти какое-то решение.

Вернувшись домой, мы отправили письмо консулу в Кашгар, в котором информировали о создавшемся положении и просили его связаться с генерал-губернатором Урумчи. Теперь нас часто посещал г-н Чанг из магистрата Хотана. Каждый день он доставлял какую-нибудь поразительную телеграмму с приказом о нашем немедленном аресте и высылке. Так случалось, что каждый раз, когда он приезжал, мы предъявляли ему то письмо от майора Гиллана, то телеграмму из Америки. Друзья делали все возможное, чтобы помочь нам выехать из Хотана.

Днем мы либо работали в нашей штаб-квартире, либо вели переговоры с местными властями. Переговоры отнимали большую часть времени, так как каждый визит к губернатору или в магистрат длился от пяти до шести часов.

Китайский конвой экспедиции – начальник-тюрок и китайские солдаты

20 января мы получили дружеское письмо от майора Гиллана, в котором он сообщал, что генерал-губернатор распорядился немедленно выпустить нас из Хотана. Это были приятные новости, и все члены экспедиции радовались предстоящему переходу в Кашгар.

Вечером того же дня приехал наш друг Худай Берды-бай, который принес новость, что из Урумчи пришло письмо с разрешением идти в Кашгар. Это был беспрецедентный случай, когда приказ генерал-губернатора оглашало частное лицо. Губернатор дискредитировал себя и не мог передать приказ лично или через судью. Власти продолжали хранить молчание, и только начальник гарнизона и старый амбань прислали свои визитные карточки с добрыми пожеланиями счастливого путешествия в Кашгар. К нам приехал офицер в чине шаовэя, или лейтенанта, чтобы справиться о дне нашего отправления. Ему было приказано предоставить конвой солдат сопровождать нас в Яркенд. Казалось, что китайцы смущены и как-то осознали свое неправильное поведение по отношению к экспедиции. Действия местных хотанских властей едва не помешали осуществлению наших планов.

Мы спешили с приготовлениями. Большая часть багажа была уже давно упакована Теперь мы нуждались только в надежном караван-баши. Худай Берды-бай рекомендовал нанять Темур-бая – караванщика, разбогатевшего на перевозках товаров из Хотана в Лех. Темур-бай обещал поставить экспедиции семьдесят четыре вьючные лошади по шесть китайских долларов за каждую, учитывая, что мы придем в Кашгар на четырнадцатый день пути. Помимо вьючных лошадей нам пришлось нанять два китайских экипажа, или ма-фа, за двадцать пять долларов. Один из них предназначался для нашего китайского переводчика Цая и ящика оружия, возвращенного нам накануне отъезда. Несчастный Цай пристрастился к курению опиума, страдая от оскорбительного отношения местных чиновников. Благородный старик с горечью говорил о возмутительных действиях хотанских чиновников. В результате курения он настолько ослаб, что не мог держаться в седле и был вынужден ехать в экипаже. Цай тщательно скрывал свою пагубную привычку и старался курить только ночью.

Во втором экипаже в сопровождении слуги томился тибетский мастиф Тумбал.

Три месяца задержки подошли к концу, и мы думали о новых краях, ждавших нас впереди. Во дворе дома собрались приветливые жители, пришедшие проститься с нами. Несмотря на трехмесячную задержку, мы приобрели здесь немало верных друзей, и приятно было выразить нашу благодарность всем, кто содействовал экспедиции во время трудной зимы в Хотане.

IV. Хотан – Кашгар

Ранним утром 28 января 1926 г. наш двор и сад заполнили вьючные лошади и караванщики в тяжелых овчинах и темно-красных чаругах – картина знакомая каждому, кто путешествовал с караванами по районам Азии. Царила суета, и прошло целых пять часов, прежде чем караван тронулся в путь. Палатки и часть лагерного снаряжения надо было отправить заранее, для этой цели лучшие лошади были взяты в лагерный отряд. Этот отряд оставил лагерь последним, а прибыл в новый лагерь первым. Караванщикам, главным образом хотанским тюркам, явно не хватало инициативы, и они исполняли свои обязанности с поразительной небрежностью.

Большинство вьючных лошадей были крупными животными из Яркенда, способными перевозить около двух сотен футов груза. Их общее состояние было хорошим, и мы надеялись прибыть в Кашгар вовремя. Туркестанские вьючные седла гораздо лучше деревянных вьючных седел из Ладака и Тибета. Они состоят из двух толстых кусков материи, на которых крепится седельная подушка у-образной формы, сделанная из овчины или сукна, хорошо набитая соломой. Груз крепится к седлу канатами, свитыми из верблюжьей или овечьей шерсти. Путешественников предупреждают не применять пеньковые веревки китайского и европейского производства, так как они причиняют неприятности. Очень хороши веревки, сделанные из верблюжьей шерсти, а из овечьей шерсти намного хуже.

Нескольким всадникам под командованием шао-вая, или лейтенанта, было приказано сопровождать нас до Яркенда, следующего занятого войсками оазиса вдоль южного торгового пути. Прибыв, все солдаты выстроились в ряд перед зданием, лейтенант держал красную визитную карточку старшего офицера в своей поднятой руке. Все всадники были старше пятидесяти, они были одеты в широкие серые халаты и меховые шапки с большими ушами, которые при необходимости застегивались под подбородком. Их вооружение состояло из старых маузеров. У офицера была старинная китайская сабля. Нас очень удивил возраст этих вояк. Мы поинтересовались, не собираются ли они в отставку. Ветераны ответили, что в кавалеристы их произвели недавно за доблестную службу. В Синьцзяне молодой солдат обязан служить в пехоте, пока ему позволяет возраст, и только спустя много лет, а также если он отличился, его производят в чин всадника, или мапина. В Синьцзяне, как и во многих районах Китая, лошадь является лишь средством передвижения. Китайского кавалериста учат сидеть на лошади, но никогда не обучают искусству верховой езды. Бека из Караши и двух дарг также послали сопровождать нас в поездке. Они показывали дорогу, сопровождая нас до Гума-базара – ближайшего административного центра на Хотано-Яркендском пути.

Мы выступили около полудня и быстро миновали мусульманские и китайские районы Хотана. Был базарный день, и улицы заполнила пестрая толпа селян. Первая остановка была в Заве. Караван с грузом прибыл только ночью, и мы вынуждены были провести несколько часов в ожидании в саду постоялого двора. Ночь выдалась холодная, и мы согревались у огромного лагерного костра, разведенного местными жителями. Перед отъездом из Хотана наш китайский переводчик Цай Су Ю сшил желтый флаг, на который нанес буквы «Ло» – сокращенное официальное название нашей экспедиции. Флаг мы доверили дарге, который ехал впереди и устанавливал его в местах наших будущих стоянок.

В Заве мы обнаружили флаг на крыше постоялого двора. Как оказалось, Цай Су Ю поступил очень мудро: поскольку здесь питают больше уважения к куску материи, чем к нашим пекинским паспортам, он избавил нас от многих малозначительных формальностей с документами.

Вечером мы обнаружили, что наши солдаты и некоторые китайцы – заядлые курильщики опиума. Они поздно вставали и только всем мешали. Курильщики опиума – большое несчастье для экспедиции, и мы решили при первом же удобном случае от них избавиться.

О дороге из Завы в Пиалму уже говорилось. Мы сделали короткую остановку в Шрайн Кум-рабат Паджахима. На месте древнего храма священных крыс, построенного правителем Хотана, расположена современная мусульманская гробница. Храм был возведен в память о победе короля над Хюн-ну, одержанной благодаря чудодейственной помощи крыс, уничтоживших снаряжение врага.

После «Голубиной гробницы» дорога ушла в сторону от пояса песчаных дюн и вывела нас на широкую каменистую равнину. В Ак-лангаре, заброшенном постоялом дворе, выстроенном при жизни Якуб-бека, мы сделали остановку, чтобы напоить животных. Там был колодец с соленой водой.

В Пиалму – последний оазис на реке Дува – мы прибыли на закате. Когда на небе подобно драгоценным камням засверкали звезды, мы вошли в селение. Лагерь разбили в саду зажиточного землевладельца. К сожалению, здесь почти не было питьевой воды, и мы были вынуждены растоплять снег, а лошадей водить на водопой за четыре мили от стоянки.

Поздно вечером приехал доктор Нистрем из шведской миссии в Яркенде. Он спешил в Хотан, где два офицера из личной охраны губернатора ранили друг друга. Один из них вскоре скончался, другой выздоровел, но потом был казнен по приказу губернатора. Нистрем ехал уже сутки и одну ночь на китайской повозке, останавливался лишь раз, чтобы накормить лошадей.

Путь из Пиалмы в Зангуйе пролегал по пустынной каменистой равнине. Мы поручили дарге, скакавшему впереди, сообщать о нашем прибытии, подыскивать нам жилье в домах зажиточных крестьян, минуя шумные и грязные китайские гостиницы.

Вскоре после нашего прибытия в Зангуйе пришел лейтенант из охраны и попросил меня осмотреть его лошадей, которые неожиданно заболели. Мы нашли их ослабевшими и лежащими в конюшне. Перекормленные, нетренированные животные, которых всегда держали в конюшне, за три дня перехода стали тощими и жалкими. Было ясно, что они не смогут идти дальше и их придется оставить здесь. Поэтому я посоветовал расстроенному лейтенанту нанять лошадей у местных жителей, а своих скакунов оставить в Зангуйе под надзором солдат. Он последовал моему совету, и утром я увидел лейтенанта и его солдат верхом на косматых созданиях с длинными гривами и хвостами. На местных полудиких лошадях редко ездили верхом, и для нашего сопровождения поездка в Гума-базар оказалась волнующей. Это важный административный центр с семью сотней домов и губернатором, под контролем которого находятся обширные горные районы вокруг оазиса Санджу. Славится он также своими многочисленными плодовыми садами и тутовыми рощами. Основная отрасль хозяйства – производство грубой бумаги.

В наше распоряжение власти отвели обширный сад с летним домом. Ворота его были ярко украшены красно-желтой тканью, а в саду нас ожидала группа местных чиновников. Вскоре прибыл местный начальник в сопровождении юного сына и отряда полицейских в необычных мундирах и со старинными, заряжающимися с дула ружьями. Чиновник выразил сочувствие в связи с нашими трудностями в Хотане и дал понять, что Ма таоинь – человек подозрительный и даже опасный. Ему было известно, что хотанский губернатор напал на нашу штаб-квартиру и был отброшен с большими потерями. Кто выдумал эту историю – неизвестно. В Китайском Туркестане всякие слухи часто обрастают невероятными домыслами. Мы попросили местного начальника позаботиться о нашем заболевшем помощнике Танге, и он обещал отправить его в Хотан, как только ему станет лучше. Танг был завзятым курильщиком опиума и за последние четыре дня перехода по пустыне совсем сдал.

Вечером нас посетила труппа странствующих актеров и дала театрализованное представление, или тамаша, которое мы смотрели при свете факелов и китайских бумажных фонарей. Большинство актеров оказались местными тюрками, а сюжеты и песни, которые они исполняли, – китайскими. Такие представления типичны для местной жизни.

В Гуме нам дали другого бека и даргу, которые должны были сопровождать экспедицию до Каргалыка. Мы планировали расположиться лагерем в Чолак-лангаре, находящемся в восемнадцати милях от Гумы, но, по только что полученным сведениям, запасы воды в Чолаке совершенно иссякли.

Поэтому нам пришлось разбить лагерь в Силиг-лангаре, что в десяти милях к западу от Гумы. Силиг-лангар состоял из нескольких жалких грязных лачуг с маленькими дворами, заваленными охапками сена и вязанками дров. Ночью мимо нас прошел большой караван верблюдов, направлявшийся в Тунь-хуан, и едва не перевернул несколько наших палаток. Ночь была очень темна, и погонщики спали прямо в седлах. О приближении каравана возвестило дребезжащее позвякивание колокольчика. Прежде чем мы сообразили, что происходит, темный силуэт большого каравана уже вклинился в наш лагерь, и ноги верблюдов начали рвать канаты палаток. Только энергичные действия некоторых наших людей предотвратили дальнейшее разрушение и заставили испуганных животных разбежаться.

Следующую остановку мы сделали в Акин-лангаре, перевалочном пункте на тридцатичетырехмильном пути между Гумой и Каргалыком. До сих пор мы наслаждались великолепной погодой с теплыми днями и прохладными ночами, но около Акин-лангара погода внезапно переменилась: к вечеру подул холодный ветер, температура упала ниже нуля. Ночью пошел снег, и к утру вся пустыня покрылась тонким белым покрывалом. День был пасмурный, над каменистыми просторами пустыни неслись тяжелые тучи. Очень холодный западный ветер затруднял продвижение, и мы испытали облегчение только в обжитой зоне Беш-арыка.

Город Каргалык не произвел на нас впечатления крупного центра. Он стоит на одном из притоков Тизнаф-дарьи, и через него проходит Южный Кокьяр – каракорумский торговый путь. Большинство владельцев караванов на Лехо-Яркендском пути являются коренными жителями Каргалыка. Город страдает от нехватки питьевой воды, и мы видели, как в самом центре базара люди рубили лед в грязном водоеме. Местные власти отвели нам для отдыха гостиницу, но она оказалась слишком мала для нашего каравана. Поэтому мы дружно расположились в саду известного землевладельца. Вечером другая группа актеров развлекала нас тамаша, а затем выступили два китайских жонглера, продемонстрировавших свое искусство манипулирования тяжелыми саблями и пиками с невероятной ловкостью. Поздним вечером вернулись в свои палатки.

Наутро мы столкнулись с большими трудностями при замене лошадей для наших солдат и лагерного персонала. Как это ни странно, но в сложных ситуациях солдаты всегда обращались к нам за советом. И когда они не смогли найти верховых лошадей, нам пришлось пойти к местному беку. После продолжительных криков и рукоприкладства, во время которого от разгневанного бека серьезно пострадали два человека, лошади были получены, и наш караван двинулся в Посгам.

В Посгаме мы встретились с группой шикарпурийских ростовщиков и несколькими торговцами из Хошиарпура, которые проводили нас в дом местного минь-баши. Деревянная резьба на колоннах этого дома напомнила мне древние фрагменты, обнаруженные Аурелом Стейном на южном торговом пути. Туркестанская резьба очень напоминает деревянные рельефы в старых церквах на юге России. Этот особый стиль, должно быть, когда-то был широко распространен на великом азиатском пути, проходящем через пояса степей, пустынь и простирающемся от Карпат до Великой Китайской стены.

6 февраля мы вышли очень рано, чтобы до полудня дойти до Яркенда. Примерно в пяти милях от Посгама нас встретил слуга ладакского аксакала и передал приглашение остановиться в его летнем доме, расположенном на окраине Яркенда. Его мы с радостью приняли. Через Яркенд дарью экспедиция переправлялась на плотах. Чтобы переправить верховых и грузовых лошадей, а также грузы экспедиции, ушло полных два часа. Затем мы направились в Яркенд по пыльной дороге, обсаженной тограками, или тополями.

Переправа через Яркенд-дарью

Дом ладакского аксакала Абдул Разака оказался идеальным местом для отдыха – чистый, с обширным садом, просторным двором и хорошими конюшнями. Абдул довольно бегло говорил на лхасском диалекте тибетского языка, проведя несколько лет в Лхасе; его семья имела твердую репутацию среди торгового люда Центральной Азии. Один из его старших братьев был аксакалом в Кашгаре, другой – в Лехе, а третий возглавлял крупное торговое представительство в далекой Лхасе. Помощь аксакала оказалась для нас неоценимой. Мы не без удовольствия провели вечер с человеком, великолепно знавшим племена самых разных районов Центральной Азии. Утро следующего дня было заполнено деловыми визитами к местным властям.

Яркенд показался нам более деловым и процветающим городом, чем Хотан. Это главные торговые ворота в Индию и Афганистан. На их крытых базарах и в чайханах, или ресторанах, всегда стоит разноязычный гомон. Яркенд – самый большой оазис в стране. Он прекрасно орошается посредством системы каналов, здесь возделывают рис, экспортируемый в Хотан и Кашгар. Кроме риса в оазисе выращивают кукурузу, пшеницу, ячмень, хлопок, лен, коноплю, кунжут и табак. По последней официальной переписи, в оазисе проживают более 200 000 человек. Сам Яркенд разделен на две части: мусульманский город, или Конешар, окруженный кирпичной стеной с несколькими башнями, и китайский, или Ханьчьен, лежащий к северо-западу от центра. Афганское правительство держит в Яркенде консула, который, хотя официально и не признается китайцами, наблюдает за жизнью афганской колонии и блюдет ее интересы в оазисе. Самыми ценными товарами афганского экспорта считаются опиум и бадахшанские лошади. Торговля эта ведется тайно, контрабандистов обычно наказывают. Несколько лет назад вывоз бадахшанских лошадей был запрещен эмиром. Афганские торговцы, отправляясь в Китайский Туркестан или в другие места, обязаны давать подписку, что вернутся со своими лошадьми обратно. Однако, несмотря на эти строгие меры, породистых скакунов можно легко приобрести на яркендском рынке, причем торговля ведется через киргизских посредников.

Основная доля экспорта и импорта Яркенда приходится на Индию, и поэтому индийская колония самая многочисленная в оазисе. Местные власти делали все возможное для снаряжения экспедиции. Член яркендского городского магистрата, по происхождению кантонец, представлял тип чиновника, неравнодушного к географическим и археологическим исследованиям. Он заверил нас, что из Пекина были получены письма, извещавшие о нашем прибытии, и он не может понять отношения к нам хотанских властей. Кантонец добавил, что Ма таджень после убийства кашгарского титая лишился рассудка.

Завершив официальные визиты, мы направились в шведскую миссию, где находились церковь, школа, больница и дома для сотрудников. Это было наше первое соприкосновение с Европой после полугодового путешествия по Ладаку, Каракоруму и Хотану. Днем нам нанес ответный визит член городского магистрата, который прибыл в сопровождении кавалерийского отряда, вооруженного русскими винтовками и саблями. Белогвардейские войска, отступив в Синьцзян, побросали большое количество оружия и боеприпасов, и поэтому у китайских солдат было русское оружие. Кантонец проявил интерес к картинам профессора Рериха и высоко оценил серию полотен, написанных на китайские темы.

За деловым днем последовал спокойный вечер. Возвращая в Хотан конвой, мы подарили солдатам по три доллара. Они выразили желание продолжать службу в нашей экспедиции и просили, чтобы мы сообщили об этом генерал-губернатору. Их место заняли солдаты в черных тюрбанах, присланные из местного гарнизона.

Было чудесное ясное утро, когда мы вышли из Яркенда. К западу и северо-западу от оазиса на бледном небе четко выделялись снежные хребты. Там, далеко за снежными грядами, лежали высокогорья великого Памира и очаровательная пограничная страна, которую удалось посетить лишь немногим.

Первый этап нашего пути пролегал вдоль возделанных полей и цветущих деревушек яркендского оазиса. Утром мы доехали до Кок-рабата. Лагерь окружила большая толпа местных жителей, разошедшихся только в сумерках. В деревнях о нас ходили всевозможные слухи, и всем хотелось взглянуть на пришельцев.

Юный странствующий музыкант в Кашгаре

На следующий день мы были в Кизил-базаре, наполовину разрушенном селении с обширной пустынной равниной, называвшейся Каракум или «Черные пески». Следующая часть пути до Янги-гисара пересекала пустынную область с отдельными деревушками и с небольшими клочками возделываемой земли.

В Янги-гисар мы прибыли вечером и были тепло приняты доктором Андерсоном и его семьей. Вечер провели с гостеприимными миссионерами в светских разговорах о жизни в провинции, о богатейших минеральных ресурсах, скрытых в недрах вокруг Янги-гисара, и горах к западу от оазиса.

Расстояние от Янги-гисара до Япчана наш караван преодолел за шесть часов. Еще в дороге мы почувствовали силу притяжения большого процветающего города: мимо нашей колонны тянулись вереницы китайских повозок, груженных товарами, кавалькады всадников. Япчан – последнее большое селение перед Кашгаром. Мы расположились в поле около деревни, и, как всегда, сразу же собралась толпа доброжелательных тюрков, наблюдавших за нами на расстоянии. В лагерь пришел маленький мальчик с национальным струнным инструментом и исполнил народные песни, многие из которых были сочинены в дни злосчастного Якуб-бека.

На следующий день, 12 февраля, наши караванщики поднялись задолго до рассвета, и в темноте сквозь двери палаток мы видели костры и дородных людей за утренней трапезой. Для каравана Темур-бая это был последний день пути, и он во что бы то ни стало хотел быть в Кашгаре в первой половине дня. Нам пришлось догонять караван с грузом, уже благополучно двигавшийся по направлению к Кашгару.

Недалеко от кашгарского моста нас приветствовали несколько чапрасис, или ординарцев в алых униформах, с посланием от майора Гиллана, в котором британский консул приглашал нас на обед. За пределами китайского города мы вновь повстречали всадников, оказавшихся местными беками и даргами, посланными приветствовать нас таоинем Кашгарского яменя.

Мы направились прямо в консулат, где были радушно встречены майором Гилланом и его женой. Нам пришлось испытать странное чувство, оказавшись в цивилизованном западном доме в пропыленных одеждах. Консульство занимало идеальное местоположение: из окон открывался прекрасный вид на берега реки Тумен.

Первый день пребывания в Кашгаре прошел в разговорах. Мы поведали о всех пережитых нами трудностях в Хотане и обсудили планы на будущее. В телеграмме, посланной генерал-губернатору Урумчи, сообщалось о нашем прибытии в Кашгар, и господин Джордж Чу, бывший переводчиком в китайском рабочем корпусе во Франции во время Отечественной войны, а теперь являющийся секретарем китайского консульства, пообещал побеседовать с кашгарским таоинем и его секретарем иностранных дел г-ном М.Е. Тао о необходимых для нас визах.

Китайская конница, входящая в Кашгар

Разместились мы в просторном помещении Русско-Азиатского банка, любезно приняв приглашение директоров его филиалов. Консул и все проживающие здесь европейцы считали, что нам совершенно необходимо побывать в Урумчи, чтобы лично переговорить с генерал-губернатором. Это совершенно меняло наши планы: вместо Дуньхуана и Кансу – Урумчи и местность к северу от Тянь-Шаньских гор. Однако обстоятельства часто бывают сильнее желания. В провинции Синьцзян назревали беспорядки; а на границе между Синьцзяном и Кансу – война. Говорили, что через провинцию Кансу идет маршал Фэн Юйсян, а верховный комиссар Синина Ма Чи намерен выступить вместе с ним. Обстановка была тревожной, все интересовались, смогут ли плохо дисциплинированные войска Янь Ценсиня сдержать наступление армии Фэна.

Кашгар – старая столица Синьцзяна, расположенная на юге Тянь-Шаня. До революции 1917 г. он был главным центром торговли с Русским Туркестаном. Фактическое закрытие русской границы во время Гражданской войны привело к переориентации кашгарской торговли на Индию – через трудное Каракорумское высокогорье. Еще в Кашгаре нам сообщили, что иркештамский путь в Русский Туркестан снова открыт и на запад по веками проторенному пути хлынул поток караванов и торговцев. Большинство караванов, перебрасывающих товары из Кашгара в Андижан, формируются здесь, и не так-то просто было нанять лошадей для продолжения путешествия.

Базары Кашгара, заполненные толпами людей, и огромное количество товаров из Европы, Индии и Китая, выставленных в лавках, свидетельствовали о широком товарообмене в оазисе.

По утрам пешком или верхом мы прогуливались по улицам и базарам Кашгара, и в этот ранний час, до того, как пыльный туман окутает горизонт, любовались расположенным на юго-западе Кашгарским хребтом с высотами от 18 000 до 25 000 футов. Город с его садами, рисовыми плантациями на берегах реки Тумен и снежными вершинами вдали – типичный центральноазиатский город.

Кашгарские базары с навесами из мешковины и соломенных циновок привлекают внимание приезжих. А узкие темные улицы с многоцветными толпами напоминают настоящий этнографический музей, где исследователь может с энтузиазмом изучать новые типы рас. Здесь притаилась темная лавчонка с бухарскими и хивинскими товарами и самаркандскими коврами. Среди разноцветных сундуков восседает чернобородый андижанский торговец, вовсе не ведая, что его сундуки напоминают сундуки раннего Ренессанса в городах Италии, поддерживавших обширные связи со странами Востока. В другой лавке седобородый афганец предлагает товары своей страны и индийские специи. Его сосед – китаец продает большие старомодные очки в массивной оправе. К сожалению, сегодня они уступают более практичным снегозащитным очкам из Индии. В отдаленных районах Центральной Азии большие китайские очки являются одним из обязательных атрибутов престижа, и киргизские и монгольские принцы и старшины носят их независимо от того, нужны они им или нет. В следующей лавке – настоящий музей денег. Здесь владелец хранит монеты и бумажные купюры почти из дюжины стран мира: индийские рупии, старые русские рубли, китайские банкноты, денежные знаки, выпущенные разными местными правительствами времен Гражданской войны в России, – все это выставлено на полках и спрятано в железных сундуках. После русской революции и обесценивания рубля местные торговцы скупили по низким ценам огромное количество царских золотых монет и банкнот различного выпуска в надежде, что они вновь поднимутся в цене. По количеству денег владельцы таких лавок – миллионеры, и довольно забавно, что они учитывают эти мифические миллионы в своих сделках. В соседней лавке было выставлено нечто совершенно неординарное. Владелец ее специализировался на военных мундирах, отдавая предпочтение генеральской форме с огромными эполетами и роскошными галунами. Некоторые местные чиновники и киргизские старшины очень любят эти наряды. Среди выставленных сюртуков, кителей, френчей, мундиров я увидел неизвестно откуда взявшуюся форму учащегося русской высшей школы и подумал, в какой горный аил или кочевое селение суждено ей попасть и привести в замешательство будущего исследователя.

Кашгар славится мастерскими, где делают крытые экипажи старинного образца для всех чиновников огромного доминиона. Обычно эти причудливые экипажи окрашивают в яркие цвета: зеленый, голубой или под охру – и обивают внутри фиолетовым или темно-красным бархатом.