Текст книги "Дневник Верховского"

По поводу посещения Куманова в конце 1912 года Штрандман писал: «Сербы, в соответствии со своим планом, решили гнать турок на юг, в направлении Велеса и Битоли. Мой посланник, обеспокоенный организацией работы нашего Генерального консульства в Скопье, направил меня в этот город. Прибыв туда, я получил возможность посетить поле боя близ Куманова, в чем мне очень помогло сопровождение нашего друга полковника Стевана Бошковича. Прошедший обучение на Геодезическом отделении Николаевской Академии Генерального штаба в Петрограде, он во всех тонкостях оценивал преимущества позиций, которые выбрали сербы, поэтому его объяснения были весьма поучительными. Мы передвигались верхом на конях, стояла дивная осень. Нас сопровождал заведующий нашим консульством Удинцов. Места самых жестоких столкновений между сербами и турками свидетельствовали об ожесточенности боев, которые здесь разыгрались десять дней назад. Ясно виднелись окопы и места атак пехотных цепей…»[126]126
  Там же. С. 197.


[Закрыть].

Вероятно, что таким же маршрутом весной 1914 года пришлось двигаться по Косовскому краю и капитану Верховскому. Александр Иванович, надо полагать, подробно распросил «инж. техн. пуковника С. П. Бошковича» о своем предстоящем маршруте и даже получил от него в подарок «Новую карту Сербии и соседних областей», изданную в 1914 году (л. арх.).

В своей книге «Россия на Голгофе», изданной в 1918 году, А. И. Верховский не скрывал, что был командирован на Балканы. В этой книге он передал свои впечатления от поездки в Косово намеком, не называя дат: «Когда я был в командировке на полях сражения сербов с турками, – писал Верховский, – картины разорения культуры меня не удивляли. Там воевали турки…»[127]127
  Верховский А. И. Росссия на Голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С.18.


[Закрыть].

Будет полезным для дела сравнить изложение ситуации на Балканах тремя авторами: Артамоновым, Штрандманом и Верховским. Воспоминания В. А. Артамонова, (точнее, часть воспоминаний) были изданы в Берлине в конце лета 1938 года (нем. яз.), когда Верховского уже не было в живых, то есть через 25 лет после событий[128]128
  Artamonov V. Erinnerangen an meine Militaerattaschezeitin Belgrad // Berliner Monatshefte. № 7–8. Berlin, 1938. S. 583–602. Этот журнал хранится в особом фонде Берлинской Государственной библиотеки (на ул. Унтер-ден-Линден), и, в отличие от библиотек других европейских городов, такого рода литература здесь выдается на особых условиях. Техническое копирование запрещено. Разрешено делать записи в тетради под непрерывным надзором служителя – письмо историка И. А. Макарова автору.


[Закрыть].

С другой частью воспоминаний Артамонова, сохранившихся в его семейном архиве, был ознакомлен академик Ю. А. Писарев в сентябре 1988 года. Из этого документа следовало, что убийство эрцгерцога было резко осуждено Артамоновым. В дневнике за 28 июня (н. ст.) 1914 года Артамонов записал: «Крайне тревожный день для Сербии и России»[129]129
  Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 29.


[Закрыть].

В то же время к воспоминаниям Артамонова (впрочем, как и к любым другим) следует относиться с осторожностью ввиду нестыковки важных дат и трактовки событий. Причем известно, что Артамонов обладал исключительной памятью и, как отмечал Верховский, он был «едва ли не сверхъестественным человеком» (С. дн. 25.1.1914).

Артамонов был прирожденным педантом, он сам в этом признавался. Любил записывать и запоминать все подряд, а события 1914 года он описывал в своих воспоминаниях с фотографической точностью. Например, Артамонов писал, что в конце февраля 1914 года вместе с коллегой из Софии, полковником Генерального штаба Романовским, был вызван в Петербург для доклада о ходе Балканских войн. Материалов об их течении Артамоновым было собрано очень много, особенно о битве при Куманове и Скопье в 1912 году. Артамонову в Петербурге пришлось задержаться в ожидании аудиенции у государя императора Николая II, и он смог вернуться в Белград 30 апреля (13 мая н. ст.) 1914 года. К этому времени, по его воспоминаниям, в Белград (из поездки по Косовскому краю. – Ю. С.) отправился и капитан Генерального штаба Александр Верховский.

Артамонов начал собираться в отпуск для лечения после примирительной речи С. Д. Сазонова в Думе, произнесенной 23 мая 1914 года, и наметил дату своего отъезда на конец мая…

6 (19) июня 1914 года Артамонов отбыл в отпуск и больше Верховского не видел, поэтому все их общение длилось менее месяца. По воспоминаниям Артамонова, он знал Верховского лишь поверхностно, что подтверждается материалами «Сербского дневника». Верховский в дневнике упомянул Артамонова всего 6 раз, а его «милую, скучающую в чужой обстановке» жену – 5 раз…

После возвращения А. И. Верховского из поездки по Косовскому краю в Белград, он несомненно встречался с Артамоновым, поскольку вселился в его квартиру тотчас после отъезда семейства Артамоновых за границу.

Квартира эта располагалась вблизи обсерватории неподалеку от небольшого леса, а с другой стороны граничила с пустырем и полем, засеянным кукурузой. Там же находился служебный сейф Артамонова, в котором должны были храниться списки агентуры, денежные расписки и прочие секретные документы и деньги. Отметим, что служебный сейф не должен был находиться в квартире у Артамонова – это было грубым нарушением инструкций Генштаба. Всем военным агентам был своевременно разослан циркуляр, что их квартиры не пользуются правом экстерриториальности и поэтому шифры и секретные дела военной агентуры должны были храниться в соответствующих помещениях посольств, миссий и генеральных консульств, а «отнюдь не в своей квартире, хотя бы и в секретных несгораемых хранилищах»[130]130
  Звонарев К. К. Русская агентурная разведка до и во время войны 1914–1918 гг. М., 2003. Т. 1. Ч. III.


[Закрыть].

При своем первом представлении Артамонову 25 января 1914 года Верховский, при детальном описании его кабинета, про сейф не упомянул. Возможно, что сейф появился в квартире позже, и был перемещен из русской дипмиссии непосредственно перед отъездом Артамонова за границу. Видимо, Артамонов хотел полностью исключить возможность заглянуть в его содержимое посторонним лицам. Это дает основание считать, что Верховский неотлучно, до самого своего стремительного убытия из Сербии должен был находиться в Белграде, поскольку никак не мог оставить сейф без постоянного присмотра. Ходкая версия, что Артамонова на время отсутствия замещал Верховский, не нашла своего документального подтверждения. Во всяком случае, личное дело капитана Верховского за 1914 год (и далее) пока не обнаружено.

С другой стороны, из воспоминаний Артамонова следует, что на такое замещение, согласованное с посланником Гартвигом, было получено согласие российского Генштаба. Предполагалось, что Верховский будет просто следить за ситуацией и развитием обстановки.

13 (26) июля 1914 года (менее чем через месяц после Сараевского убийства) Артамонов, отдыхавший в Ловране, узнал о мобилизации австро-венгерской армии и, поняв, что дело начинает принимать серьезный оборот, начал собираться в Белград. Преодолев немало препятствий, он вернулся в Белград, судя по его воспоминаниям, утром 15 (28) июля в 3 часа дня. Случайно из Ниша до него дозвонился Штрандман и кроме прочего, проинформировал его об отъезде Верховского в Россию сразу после вручения австрийского ультиматума 10(23) июля. Об этом писал Артамонов, а Штрандман в своих Балканских воспоминаниях об этом эпизоде не упомянул. Перед отбытием Верховский срочно организовал доставку секретного сейфа в дипмиссию, оставив его на попечение Штрандмана, а тот, убывая в Ниш, фактически бросил сейф на произвол судьбы. Охранять русское посольство оставался один «верный» человек – курьер Иван Гашевич. Понятно, что в опустевшем представительстве сейф мог бы стать легкой добычей австрийских спецслужб, как это и случилось с частью документов Гартвига, в том числе с письмами и шифровками. Артамонов вынужден был взломать сейф, ибо Штрандман увез ключи с собой в г. Ниш. С содержимым сейфа, имея ключи на руках после смерти Гартвига, вполне мог ознакомиться и Штрандман, и тем самым узнать те самые секреты, о которых вот уже почти столетие не утихают споры. Штрандман, однако, в своих воспоминаниях полностью умолчал обо всей этой истории.

Через два дня после взлома сейфа (а возможно, что и уничтожения секретных бумаг), 17 (30) июля в четверг, Артамонов уже встретился со Штрандманом в г. Нише.

Обстановка в Сербии накалялась с каждым часом. После объявления мобилизации в Австро-Венгрии австрийский посол граф Бертхольд тоже покинул Белград. То же сделал германский посланник в Сербии Гизль фон Гризингер, который в своих воспоминаниях писал, что ему пришлось пережить 12 (25) июля 1914 года, когда он попытался эвакуироваться с дипломатической миссией в город Ниш с белградского вокзала. По его словам, на вокзале творилось «что-то несусветное… все свидетельствовало о паническом бегстве… Дипломатический поезд был переполнен, все было занято – буфера паровоза, ступеньки вагонов, их крыши. Нас девятеро сидело в одном купе с затекшими от усталости ногами…»[131]131
  Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990.


[Закрыть].

Ультиматум был вручен сербской стороне в четверг 10 (23) июля в 6 часов вечера. Срок для ответа был установлен в 48 часов, т. е. до 6 часов вечера 12 (25) июля 1914 года… Премьер Никола Пашич вернулся в Белград из отпуска 11 (24) июля утром. 15 (28) июля продолжалась бомбежка Белграда. Австрийцы делали попытку перейти Дунай. Сербами был взорван мост через реку Саву…

Где же находился А. И. Верховский со дня вручения австрийского ультиматума 10 (23) до 19 июля (1 августа), дня, когда он досрочно прервал свою восьмимесячную командировку и покинул Белград? Попробуем разобраться.

В своей книге «На трудном перевале» Верховский ничего не писал ни о своем девятидневном исчезновении, ни о местопребывании, но сообщил точную дату своего отбытия в Россию. Он писал: «1 августа (19 июля ст. ст. – Ю. С.) 1914 года от дебаркадера белградского вокзала отходил последний поезд. Люди бежали из столицы Сербии, над которой рвались первые австрийские снаряды»[132]132
  Верховский А. И. На трудном перевале. М., 1959. С. 19.


[Закрыть].

Итак, не должно остаться никаких сомнений, что капитан А. И. Верховский действительно находился в 1914 году в Сербии, и этот исторический факт уже невозможно опровергнуть.

Версия третья: Генерального штаба капитан А. И. Верховский был послан на Балканы с заданием установить связь с тайной организацией «Объединение или смерть», известной также под названием «Черная рука», с ее главой – полковником сербского Генерального штаба Драгутином Димитриевичем – Аписом и оказать помощь в устранении эрцгерцога Франца Фердинанда.

Такая версия появилась не на пустом месте. Академик Ю. А. Писарев в одной из своих последних работ раскрыл ее истоки. Он писал: «Впервые эту версию выдвинул лидер боснийских иезуитов Антон Пунтигам в книге “Процесс террористов в Сараеве”, вышедшей в 1917 году под редакцией и с предисловием известного своими крайне реакционными взглядами профессора Берлинского университета Йозефа Колера».

Пунтигам, скрываясь под именем «Профессор Фарос», утверждал, что будто бы в его руки попали материалы первого судебного процесса, состоявшегося в октябре 1914 года в Сараеве, сразу после убийства Франца Фердинанда, из которых якобы следовало, что покушение на жизнь эрцгерцога было организовано конспиративным сербским офицерским союзом «Черная рука» и что в нем участвовал тайный российский агент (Пунтигам не назвал его фамилии)»[133]133
  Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 25.


[Закрыть].

Эту «сенсацию» подхватили некоторые отечественные и многие западные историки, журналисты, публицисты и писатели, занявшиеся разоблачением этого «тайного российского агента».

Професор Н. П. Полетика писал, что на судебном процессе 12–15 октября 1914 года «Принцип заявил, что Циганович во время переговоров с ним о покушении часто упоминал третье лицо, которое было в курсе предприятий заговорщиков. Имя этого третьего лица, а равно и сведения о его роли в покушении, Принцип сообщить отказался»[134]134
  Полетика Н. П. Сараевское убийство. Л., 1930. С. 258.


[Закрыть].

Тот же Н. П. Полетика писал, что на Салоникском процессе в 1917 году Димитриевич-Апис заявил: «Двое русских знали о подготовке заговора»[135]135
  Там же. С. 404.


[Закрыть].

Кого имел в виду Принцип, указывая на некое третье лицо, а кого – Димитриевич, говоривший лишь о двух фигурантах, остается гадать.

Между тем из австро-венгерского ультиматума (вербальной ноты) известно, что связным между масонскими центрами и «Черной рукой» был Р. Казимирович, опиравшийся на «братьев» Танкосича и Цигановича (последний, по некоторым сведениям, смог укрыться от ареста, сбежав в США). В ультиматуме никаких претензий к российской стороне в целом не выдвигалось.

В 1926 году во Флоренции вышли воспоминания Луидора де Тривдара Буржинского. В главе ХIII, хлестко названной Буржинским «Аutour D’Un Complot» «Вокруг заговора» (!), прямо и недвусмысленно написано: «Убийство было совершено благодаря посредничеству русских военных агентов в Белграде. Юный капитан Верховский, помощник военного атташе – впоследствии военный министр в правительстве Керенского, – которого, как и его семью, я знал издавна, мне подтвердил, не слишком стесняясь, истину относительно инициативы, подготовки и исполнения гнусного заговора»[136]136
  Louis de Trywdar-Burzinski «Le crepuscule d’une autocratie» (Луидор де Тривдар-Буржинский. Сумерки одной автократии. Некоторые выдержки воспоминаний. Флоренция. Изд. Енрико Росси. 1926. С. 127.)


[Закрыть].

Какую именно «истину» поведал Буржинскому капитан Верховский, где и когда это произошло – в тексте не сообщалось.

Автор, имеющий дерзость писать об этом предмете с такой прямотой, должен готовиться к самым резким возражениям. Во всяком случае, из материалов личного архива точно известно, что Верховский до 1918 года не был знаком с содержанием тайных договоров и не знал, «за что мы воюем» (л. арх.).

«Гнусный заговор». Можно согласиться, что именно такую характеристику злодейскому убийству эрцгерцога мог дать капитан Российского Генерального штаба Александр Иванович Верховский. Что касается остального, то тщательный анализ этой и других глав (напр. гл. ХII) не оставляет сомнений: поляк-эмигрант Буржинский, многократно используя эпитет «панславизм» и даже «радикальный панславизм», рассматривал сараевское убийство как закономерный итог давних стремлений России (врага католицизма и римской курии) к объединению славянских православных государств и подведения их под руку московского православного Царя и Московского Патриарха.

Все эти расссуждения Буржинского, включая проблему проливов и устремлений России на захват Константинополя, в принципе не новы и были призваны доказать агрессивность российской дипломатии, проводниками которой были министр иностранных дел Извольский и его преемник на этом посту Сазонов, действовавшие в интересах Франции и проводившие «утопическую идею» панславянской политики. Такой политикой, поддерживаемой Великобританией, соблюдавшей свои узкоэгоистические интересы, они якобы провоцировали Германию и Австрию на ответные действия, и тотчас после убийства эрцгерцога Франца Фердинанда их министры объявили мобилизацию.

Создается впечатление, что Буржинский краешком глаза подсмотрел труды советского академика-марксиста М. Н. Покровского, рассматривавшего внешнеполитический курс России конца ХIХ – начала XX века сквозь призму борьбы за Босфор и Дарданеллы, творчески «обогатив» при этом труды академика своими религиозно-мистическими соображениями.

Интересно то, что А. И. Верховский отчасти считал так же. В книге «Россия на Голгофе» он, например, откровенно писал, что немцы, закрыв для России проливы, «надели удавку на шею России»[137]137
  Верховский А. И. Россия на Голгофе. Петроград (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С. 77.


[Закрыть].

Никаких убедительных доказательств участия представителей России в подготовке покушения на Франца Фердинанда Буржинский не представил, и тем не менее его версия получила продолжение. Бывший чиновник российского МИДа барон Михаил Александрович Таубе (лично с Верховским не знакомый) в своей книге, изданной в 1929 году в Германии на немецком языке, отмечал, что в 1914 году Верховский был послан на Балканы, чтобы установить связь с Аписом.

Уже в наши дни историк О. Платонов установил, что М. А. Таубе был масоном. К тому же установлено, что Таубе был еще и английским агентом, следовательно, он не был свободен в своих взглядах на проблему. В 2007 году мемуары барона М. А. Таубе увидели свет уже на русском языке. Он почти слово в слово процитировал Буржинского, но внес от себя существенные поправки и добавления, написав: «Для связи главного заговорщика полковника Димитриевича (расстрелянного в 1917 году за покушение на убийство короля Александра) с русской военной агентурой в Белграде служил, по-видимому (выделено мной. – Ю. С.), капитан Верховский. Об этом же, с его же слов, определенно говорит поляк-эмигрант Тривдар-Буржинский в своих политических мемуарах: «Louis de Trywdar-Burzinski «Le crepuscule d’une autocratie»[138]138
  Таубе М.А. Воспоминания о трагической судьбе предреволюционной России (1900–1917). М., 2007. С. 192. (Из собрания Бахметьевского архива.)


[Закрыть].

Заметим, что в книге Буржинского не содержится абсолютно никаких сведений, подтверждающих связь «главного заговорщика» полковника Димитриевича с русской военной агентурой в Белграде, о чем поведал читателям барон М. Таубе, хотя и сделавший важную оговорку – «по-видимому». Полковник Димитриевич и «Черная рука» у Буржинского совсем не упоминаются, так же как не упоминаются посланник Н. Г. Гартвиг, его помощник В. Н. Штрандман, атташе В. А. Артамонов. Тем не менее именно это предположение Буржинского «творчески переработанное» бароном М. Таубе, без сомнения, и послужило отправной точкой для весьма вольного трактования исторических фактов целой армией недобросовестных исследователей событий, произошедших на Балканах летом 1914 года.

Попробуем разобраться с Буржинским. Во-первых, о Буржинских известно, что этот род принадлежал к старинному польскому дворянству. Во-вторых, Тривдар (но не Тридвар) – это не имя, а название старинного польского дворянского герба Trywdar. В Европе (да и в России), как известно, в то время «титулы продавали себя деньгам, деньги поклонялись титулам», а «благородное российское дворянство разменяло свой сословный долг на долги государственному банку»[139]139
  Ключевский В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968. С. 348.


[Закрыть].

Кто такой этот поляк-эмигрант Луидор де Тривдар-Буржинский, который знал А. И. Верховского и его семью, точно не известно. В фамильном архиве сохранился лишь один документ с упоминанием фамилии Буржинского – это открытка из Швейцарии (из Лозанны), присланная некоей мадам А. Телиной 7 января 1913 года в С.-Петербург на адрес матери Верховского, Ольги Николаевны.

Текст, написанный по-французски, гласил: «Спасибо за прелестную открытку и добрые пожелания по случаю Нового года Вам, дорогая мадам, и всем остальным – дай Бог хорошего здоровья и всего, что можете себе пожелать. М-сье Буржинский – болен? Я его видела примерно около 20 октября и больше никаких новостей, кроме сообщенных этой открыткой. Мне кажется, он болен. Мой дом находится направо от церкви; там есть маленькая звездочка.

С наилучшими пожеланиями от А. Телина» (л. арх.).

(А. Телина имела в виду отметку в виде звездочки над домом за католическим собором на лицевой стороне открытки.)

Есть и еще одно подтверждение знакомства Буржинских с родственниками А. И. Верховского, но с оговоркой, – «предположительно». Из материалов личного архива видно, что дед Верховского, член Совета Министра Внутренних дел тайный советник Николай Николаевич Колошин в 1874 году приобрел на льготных условиях от казны небольшое имение, получившее название «Станишевский участок», рядом с городом Житомиром на берегу реки Тетерев. Мать Верховского, Ольга Николаевна, проводила вместе с семьей в этих местах летнее время, где ею было организовано небольшое поместье, – дача. В той же Волынской губернии Новоград-волынского уезда проживал помещик (владелец 448 дес. земли в с. Купчинцы и М. Полонье), дворянин Буржинский Казимир Болеславович, сын которого, дворянин Людвиг Казимирович, проживал в Петрограде в 1915–1916 годах (Графский пер. д.10) и был членом Императорского Петроградского Архелогического института (Екатерининский канал, д. 14). Некий Буржинский еще в 1860 году был членом Петербургского английского собрания, в котором состоял и дед Верховского, Н. Н. Колошин. Таким образом, «шапочное» знакомство Людвига (ставшего Луидором) Буржинского с семьей А. И. Верховского полностью исключать нельзя, однако что это доказывает? Ровным счетом ничего.

Югославский историк академик В. Дедиер был осторожен в выводах, и в своем труде «Сараево 1914» (Београд, 1969, на русский язык не переведен) тоже ссылался на воспоминания Буржинского. «Вопрос о том, были ли замешаны в заговоре Артамонов и Верховский и были ли они осведомлены о нем, остается открытым, ибо прежде надо прояснить некоторые другие аспекты. Луи-де Тридвар-Буржински (правильно – Тривдар. – Ю. С.), бывший член Археологического общества в Петрограде, в своих мемуарах, опубликованных в 1926 году во Флоренции, утверждал, что сараевское покушение организовал Артамонов…».

По мнению В. Дедиера, «в заговоре мог участвовать генерал (?! – Ю. С.) А. И. Верховский», который будто бы одно время был помощником военного агента России в Сербии и якобы имел связи с руководством организации «Черная рука». Дедиер далее утверждал, что Верховский, «оказывая давление» на российского министра иностранных дел Временного правительства М. И. Терещенко, пытался выгородить «своих друзей» – членов «Черной руки». Никаких доказательств этой версии Дедиер не представил, но, несмотря на это, его книга, опубликованная в 1966 году, получила широкое распространение во многих странах Европы и Америки, и стала считаться едва ли не «последним словом науки»[140]140
  Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» //ВИЖ. 1993. № 1.. С. 32.


[Закрыть].

Академик Ю. А. Писарев долго игнорировал сведения, сообщенные Буржинским. По прошествии времени он лишь отметил (не сообщив, правда, источник), что: «Тридвар-Буржински (правильно Тривдар. – Ю. С.)… указал, что и он опирался на рассказы «знакомых своих знакомых» и не может ручаться за достоверность приведенных им данных»[141]141
  Писарев Ю. А. Указ. соч.


[Закрыть].

Хотя время и показало, что пресловутое «объединение славян» является фикцией, в то же время незначительное, на первый взгляд, указание в открытке А. Телиной на «болезнь» Буржинского дает основание поставить такой вопрос: а не заразился ли Буржинский старинной европейской болезнью, так называемой «русофобией»? Тем более что после ознакомления с содержанием его книги оснований для такого предположения более чем достаточно… Кроме того, как раз в 1913 году некий «монсеньор Буржинский», ярый католик, был делегатом на Лондонском евхаристическом конгрессе, а затем после посещения «Бонн пресс» в Париже он должен был посетить Рим. Ему предписывалось ни под каким видом не сообщать, кто собрал материал для опубликованной 11 февраля 1913 года статьи «Россия против католицизма».

Обратимся к фактам. В «Сербском дневнике» Верховский ничего не писал о своих связях с членами «Черной руки». Первая же встреча Верховского с высшим военным сербским руководством в 1914 году произвела на него хорошее впечатление: «Люди светлые, интеллигентные, и относятся хорошо к нам» (С. дн. 27.01).

Что это были за военные и входили или нет в их число представители «Черной руки»? Считается, что к началу 1914 года в рядах этой заговорщицкой организации насчитывалось более 2000 членов, в их числе – начальник Генерального штаба воевода Радомир Путник и 9 генералов. Некоторые из офицеров были активными участниками заговора против Обреновичей. С отдельными офицерами Верховский действительно имел деловые контакты, рабочие встречи и беседы на разные, в том числе и военные темы.

В дневнике отмечены встречи Верховского и с членами «радикальной партии» (С. дн. 16.II). Цели членов радикальной партии были известны – создание «Великой Сербии». В подавляющем большинстве случаев Верховский указывал в дневнике конкретные имена и звания, иногда – зашифровывал. Например, Верховский говорил «с одним полковником» (С. дн. 27.I). Есть указания в дневнике и о другом офицере сербского Генштаба, майоре, окончившем Николаевскую Академию Генштаба, который был приставлен к Верховскому «для помощи» (С. дн. 24.II). Кстати, с эпитетом – «один офицер», писал в своих донесениях в Петербург и полковник В. А. Артамонов.

Кроме эпитета «один», в дневнике Верховского не упоминается ни начальник разведывательного отделения (одновременно руководитель «Черной руки») полковник Драгутин Димитриевич, ни его заместитель майор Воя (Воислав) Танкосич. Как бы ни было соблазнительно, «для сенсации», поставить знак тождества между эпитетом «один» и известными деятелями «Черной руки», – риск исказить историческую правду никак не позволяет этого сделать.

Артамонов категорически отклонил предложение «Черной руки» о вступлении в ее состав. В рапорте одному из руководителей русской военной разведки генерал-лейтенанту Николаю Августовичу Монкевицу 17(30) января 1912 года (т. е. еще до прибытия Верховского) он писал: «Не скрою, что “Черная рука” сделала через одного офицера попытку войти в сношение со мной. Конечно, я немедленно и решительно отклонил приглашение переговорить с членами тайной организации, чтобы не дать им возможность примешивать при агитации имя России»[142]142
  Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 30.


[Закрыть].

После скоропостижной смерти Н. Г. Гартвига временно поверенный в делах в Сербии В. Н. Штрандман на запрос из российского МИДа, информировал Петербург: «Факты говорят о противном. Так, нет ни одного свидетельства того, что Димитриевич встречался с Принципом или с кем-либо из его товарищей, когда они в мае 1914 года были в Белграде»[143]143
  Писарев Ю. А. Тайны 1-й мировой войны. Россия и Сербия. М., 1990. С. 29.


[Закрыть]. (Оставим в стороне вопрос, откуда мог почерпнуть такую информацию Штрандман, никоим образом не связанный с разведкой.)

Очевидно, что обвинения в адрес Верховского о его участии в заговоре «черноруковцев» могут быть подтверждены не версиями и наукообразными фантазиями авторов, а единственным способом, – исследованием подлинных архивных документов: шифровок, приказов, отчетов, донесений. Часть таких документов, хранящихся в Российском государственном военно-историческом архиве и бывших прежде недоступными для исследователей, обнаружена относительно недавно. Например, найдены донесения в адрес российского Генштаба военного атташе в Сербии полковника В. А. Артамонова. Документов и отчетов, связанных с деятельностью в Сербии капитана Верховского, в российских архивах обнаружить пока не удалось. Да и были ли таковые вообще? Если и были, то в соответствии с инструкцией шифрованные документы подлежали уничтожению путем сжигания точас после прочтения. Надо полагать, что после сараевских выстрелов многие из исторических документов Российского Генштаба и МИДа могли вовсе превратиться в пепел, как и часть личных записок и дневниковых записей самого Верховского. О таком уничтожении документов в русском представительстве в Белграде, организованной Штрандманом, уже указывалось.

Ю. А. Писарев (надо отдать должное), работал над темой Сараевского убийства тщательно, добросовестно и скрупулезно. Он изучал документы во многих архивах, вел переписку с сыном военного атташе Артамонова, проживавшим в США, и даже встречался с сыном А. И. Верховского, Игорем Александровичем, который позволил ему посмотреть архив генерала. Лишь в начале 1990-х годов Писарев осторожно начал упоминать в своих статьях о присутствии в Сербии капитана Верховского. Но, за отсутствием достаточного количества доступных ему материалов, он так и не смог ответить на главный вопрос: участвовал ли Верховский в заговоре «черноруковцев» и если да, то какова была его роль.

Суммируя выводы, вытекающие из трудов иностранных историков и доступные материалы отечественных и зарубежных архивов, академик Ю. А. Писарев сделал окончательный вывод: «для этих утверждений не имеется веских оснований»[144]144
  Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // ВИЖ. 1993. № 1. С. 32.


[Закрыть]. Таким образом, нелепость версии об участии капитана Верховского в заговоре против Франца Фердинанда очевидна.

Версия четвертая: Верховский занимался на Балканах разведывательной деятельностью.

Стоян Протич (род. 1924) в книге «Югославия против Сербии» (Белград, 2009)[145]145
  Протић С. Југославија против Србије: Записи из наше политичке историје, Чигоја штампа, Београд, 2009.


[Закрыть] писал, ссылаясь на труд Эдмонда Тейлора, опубликованный в 1963 году: «В Санкт-Петербурге 21 февраля 1914 г. заседает коронный (так в подлиннике. – Ю. С.) совет. Заключение – «исторические цели царской России могут быть осуществлены только одной общеевропейской войной. Царский военный совет считает, что необходимы, по меньшей мере, два-три года для подготовки такой войны. Поэтому рекомендуется умеренный дипломатический курс до тех пор, пока Россия не будет готова предпринять поход на Австро-Венгрию и Германию».

О каком таком походе России на Австро-Венгрию и Германию писал Э. Тейлор, наверное, было известно только ему одному, поскольку не было опубликовано ни одного исторического документа в подтверждение его предположений. Далее Э. Тейлор обратил внимание на политическую ситуацию в Сербии: «В противовес осторожной царской политике, русский посланник в Белграде Н. Г. Гартвиг, военный атташе полковник Виктор Артамонов и капитан Александр Верховский поощряли вызывающе агрессивную политику. Эти три официальных представителя тайно передавали оружие и деньги сербской «Черной руке», террористической организации, известной как «Общество смерти». Непосредственным связным для передачи русской помощи сербским террористам был Драгутин Димитриевич, по прозвищу Апис, начальник разведывательного отдела сербской армии». Эдмонд Тейлор к тому же «установил», что капитан Верховский был офицером русской разведывательной службы, который контролировал организацию Димитриевича «Черная рука» в течение решающих недель перед убийством в Сараево. Его начальник полковник Артамонов утверждает, что, начиная с июня месяца, продолжительное время находился в Швейцарии. Считается, что посланник Гартвиг, может быть, не знал заранее о деталях заговора и готовящегося убийства. Тем не менее подготовка продолжалась, хотя сербское правительство о том знало. Несомненно, покушение не было делом одного одинокого стрелка или «одной малой группы молодых сербских фанатиков». «Никаких ссылок на работу Э. Тейлора[146]146
  The Fall of the Dynasties. Taylor, Edmond. Place Published: Garden City, New York: Publisher: Doubleday & Company, Date Published: 1963http://www.jmvintage.com/shop/jmv/12183.html


[Закрыть] Стоян Протич не дает»[147]147
  Письмо историка И. А. Макарова автору.


[Закрыть]. Эти формулировки обоих авторов, Тейлора и Протича, совершенно бездоказательны, и ни в коем случае не отражают действительного положения дел. Документально подтверждено, что А. И. Верховский в России не имел никакого отношения к русской разведывательной службе. После успешного окончания дополнительного курса Николаевской Академии Генерального штаба он 7 мая 1911 года за отличные успехи в науках был произведен в штабс-капитаны и 3 июля 1911 года был прикомандирован к штабу 3-й Финляндской стрелковой бригады. Затем, в августе – к штабу Финляндской бригады и 1 ноября 1911 года назначен командующим 4-й ротой 2-го Финляндского стрелкового полка. На этой должности Верховский прослужил два года, вплоть до своего убытия на Балканы.

Еще во время обучения, Конференция Императорской Военной Академии 2 мая 1911 года присудила ему две премии по результатам блестящих успехов: 1) премию имени генерал-лейтенанта Леонтьева за наилучше исполненную стратегическую задачу; 2) премию имени генерал-лейтенанта Леера в пособие поездки за границу. Таким образом, командировка Верховского на Балканы в 1914 году отчасти являлась следствием именно такого положения дел, что подтверждал в своих воспоминаниях и В. А. Артамонов.

После отъезда Артамонова в Швейцарию капитан Верховский находился в Белграде, и даже взял на себя попечение о его служебном сейфе. Но почему он должен был «контролировать организацию Димитриевича», совершенно непонятно, тем более что ключи от сейфа Артамонов передал посланнику Гартвигу, а не своему «заместителю» Верховскому.