Текст книги "Приключения поручика гвардии"

И только после этого поинтересовался, зачем же все это потребовалось Андрюше. Тот объяснил, что только за время вахты, то есть за четыре часа, на палубу падает до десятка летучих рыб размером до двух пядей каждая. И если их собирать в какую-нибудь емкость с забортной водой, то можно за сутки набрать количество, достаточное для приготовления отменного второго для всей кают-компании. Ведь это же свежая рыба, а не осточертевшая солонина!

У Григория Ивановича загорелись глаза, и Андрюша понял, что в его лице приобрел надежного союзника. Теперь только оставалось убедить Крузенштерна в принятии этой идеи.

Иван Федорович внимательно выслушал их и призадумался. Идея сама по себе была очень заманчивой, однако…

– Я что-то не припомню, чтобы моряки употребляли в пищу летучих рыб. Может быть, это связано с недостаточным их количеством. Ведь мне приходилось плавать в тропических водах на фрегатах, высота бортов которых почти в два раза больше, чем у шлюпа, и это было непреодолимым препятствием для летучих рыб. А на малых судах типа китобойных площадь палубы гораздо меньше.

Было очевидно, что ему очень не хочется попасть впросак. И он мучительно искал подходящее решение. Наконец Иван Федорович поднял глаза на собеседников.

– Сделаем так. Я прикажу собирать летучих рыб, а вы, Григорий Иванович, как ученый натуралист будете делать их замеры, взвешивания и так далее в научных целях. И если их количество окажется достаточным, то как отработанный научный материал передадим этих самых рыб на камбуз. Ведь, в самом деле, не пропадать же такому добру? – невинно улыбнулся капитан. – И еще одно непременное условие. Убедительно прошу вас, господа, чтобы эта маленькая тайна осталась только между нами.

И вот теперь матросы вахтенной смены усердно собирали летучих рыб в довольно большой брезентовый чан с морской водой, а Григорий Иванович не менее усердно замерял и взвешивал их, перекладывая в другой такой же чан и делая записи в тетради. Ну чем ни научный эксперимент?

Изредка подходил Андрюша, интересуясь результатами. Было, как всегда, безоблачно, дул устойчивый норд-ост, характерный для этих широт, волнение водной поверхности практически отсутствовало, и летучие рыбы с завидным постоянством шлепались на палубу. Все это обнадеживало. Однако для ужина рыб было еще маловато, поэтому решили «научный эксперимент» продолжить и на следующий день.

И вот к обеду на другой день натуралистом было «отработано» более пятидесяти рыб, и их торжественно отнесли на камбуз, где опытные коки разделали их и поджарили. А когда в кают-компанию внесли подносы с заманчиво подрумяненными жареными рыбами, восторгам не было предела. Все присутствующие дружно благодарили Григория Ивановича за успешный эксперимент и за пользу науки для мореходства, в то время как заговорщики обменивались многозначительными взглядами.

Но, к удивлению Андрюши, натуралист и на самом деле так заинтересовался этим экспериментом, что продолжил его и в дальнейшем, благодаря того за идею, давшую возможность написать научную статью о летучих рыбах, которую он собирался опубликовать после возвращения из плавания. Таким образом были убиты сразу два зайца, и почти регулярно через каждый день на стол кают-компании поступала только что «пойманная» свежая рыба.

* * *

По мере приближения к экватору моряков все больше охватывало возбуждение. Ведь его пересечение было не только чисто географическим событием. По установившейся во всех морских державах традиции моряк, пересекший экватор, приобщался к высшему морскому сообществу, что подтверждалось особым обрядом и выдачей соответствующей грамоты.

Руководил этим обрядом бог морей Нептун, на исполнение роли которого назначался моряк, уже ранее пересекавший экватор. Но в составе экспедиции были только два таких моряка: Иван Федорович Крузенштерн, капитан «Надежды», и Юрий Федорович Лисянский, капитан «Невы». Поэтому именно на них и выпала роль руководителей этого обряда на своих шлюпах.

На высоком троне восседал Нептун с длинной бородой из пакли, короной на голове и трезубцем в руке. Его окружала свита из морских чудищ и бойких помощников. Перед ним простиралась купель, сооруженная из запасного паруса на растяжках и окруженная моряками, которым предстояло пройти морское крещение. На мостике с секстаном в руках колдовал штурман.

И когда раздалось долгожданное: «Широта ноль!», Нептун ударил трезубцем о помост. Тотчас его помощники с визгом и улюлюканьем подхватили на руки камергера Резанова как старшего по чину и бухнули в купель с морской водой. Над шлюпом пронеслось торжествующее «ура!». Те же помощники Нептуна помогли камергеру выбраться из купели, и тот, оставляя потоки воды, стекавшие с его одежды, поднялся к трону. Здесь виночерпий поднес ему чарку, и Николай Петрович, перекрестясь, осушил ее. А Нептун торжественно вручил ему именную грамоту, официально подтверждающую приобщение его к избранным морского сообщества. И опять воздух содрогнулся от многоголосого «ура!».

Затем в купель последовал старший офицер и так далее по чину вплоть до счастливого юнги. И все это сопровождалось радостными возгласами участвующих в славном морском празднике.

Переодевшись и приведя себя в порядок, Андрюша, возбужденный и радостный, поспешил в каюту Фаддея. Друзья обнялись, поздравляя друг друга.

– Никак не могу поверить, Андрюша, что таинство морского посвящения уже свершилось, – делился своими впечатлениями Фаддей. – Ведь знали же, что мы на подходе к экватору, и все равно это случилось как-то неожиданно. Ну, точно так же, как и производство в офицеры в Морском корпусе. Странно все-таки устроен человек, – задумчиво добавил он.

– А это всегда так бывает, когда ждешь чего-то великого, – успокоил друга Андрюша. – Не мы первые, не мы и последние. Так есть и так будет всегда во все времена, – с сияющими от счастья глазами философствовал он, обнимая Фаддея.

– Пора поторапливаться, – вдруг заспешил мичман, одергивая парадный мундир и поправляя у пояса морскую саблю. – До времени сбора в кают-компании, объявленного старшим офицером, осталось всего ничего. А опаздывать, во всяком случае, мне, флотскому офицеру, как-то ни к чему, – не удержался от дружеской подковырки Фаддей.

По случаю столь праздничного обеда в кают-компанию прибыли и Резанов с Крузенштерном, что еще больше усилило необычайность происходящего. Многочисленные тосты и здравицы следовали один за другим, но хмель не брал пирующих. Все и так, без вина, были хмельны от щедро выпавших на их долю радости и счастья. Это событие было не просто разнообразием в рутине повседневной флотской жизни. Это было триумфом моряков, впервые в истории русского флота пересекших экватор, участвуя в кругосветном плавании.

* * *

Волнения, связанные с пересечением экватора, уже улеглись, и корабельная жизнь вошла в обычное русло. Шлюпы по-прежнему шли курсом на гавань бразильского города Дестеро, но уже в Южном полушарии, и моряки могли по ночам наблюдать легендарный Южный крест, главное созвездие южного звездного неба, который уже довольно высоко поднимался над горизонтом.

После окончания очередного завтрака в кают-компании старший офицер неожиданно обратился к Андрюше:

– Андрей Петрович, у нас приболел лейтенант Головачев. Не могли бы вы заменить его на вахте?

– Так точно, господин лейтенант! – уже официально ответил вскочивший со своего места Андрюша с забившемся от волнения сердцем.

– Вот и отлично! Заступайте на вахту в двенадцать ноль-ноль.

Андрюша инстинктивно поискал глазами Фаддея, как бы ища так нужной ему поддержки, а тот, подмигнув, незаметно показал большой палец.

Все! Спокойная жизнь закончилась. Одно дело управлять парусами в присутствии Фаддея, который в случае чего мог помочь быстро исправить допущенную ошибку, и совсем другое быть на мостике одному, чувствуя только настороженность рулевого, вроде бы спокойно стоящего у штурвала. Но в то же время он так стремился к самостоятельной вахте, неоднократно проигрывая про себя свои действия в критических ситуациях! «Бог не выдаст – свинья не съест», – философски подытожил свои мучительные размышления новоиспеченный вахтенный офицер.

Выслушав напутственные наставления Фаддея, Андрюша, как и положено, к двенадцати часам с полуденным боем склянок поднялся на мостик. Сдающий вахту мичман, безусловно, предупрежденный о новом вахтенном офицере, четко доложил:

– Курс зюйд-зюйд-вест, ветер умеренный зюйд-ост, шлюп идет полный бейдевинд левого галса, скорость шлюпа девять узлов. Вахтенная команда в полном составе. Вахту сдал!

– Вахту принял!

– С первой вас самостоятельной вахтой, Андрей Петрович! – уже по-дружески поздравил мичман под трель боцманских дудок, оповещавших о смене вахты.

– Спасибо, Степан Михайлович!

С этого момента он целиком и полностью отвечал за удержание судна на генеральном курсе, а также за его безопасность.

Про себя же Андрюша с большим удовлетворением отметил, что ветер ровный и менять направления не будет, так как они находились в зоне действия пассатов, воздушных течений в тропических широтах океанов, сравнительно устойчивых в течение всего года. А это значит, что лавировать, меняя галсы, не придется.

Он еще раз, но уже внимательнее, осмотрел свое хозяйство. Паруса наполнены, их кромки не полощутся, унтер-офицер вахтенной смены с боцманской дудкой на груди и лихо закрученными усами «ест глазами» начальство, то есть его, вахтенного офицера, ожидая приказа для исполнения. «Что же думает этот опытный служака, глядя на нового вахтенного офицера в партикулярном платье? Да, наверное, ничего и не думает, – решил Андрюша. – Господам, мол, видней. А его дело маленькое. Раз стоит его благородие на мостике, значит, так и надо, а ты, стало быть, только и знай, что исполнять его приказы».

И рулевой стоит, как истукан, бровью не ведет, лишь изредка поворачивая штурвал влево-вправо.

– Рулевой, курс? – решил хоть как-то проверить свою власть Андрюша.

– Зюйд-зюйд-вест, ваше благородие! – мельком глянув на картушку компаса, доложил тот.

– Так держать!

– Есть так держать!

«В своем полку командовал полуротой, а здесь трехмачтовым парусником! – усмехнулся он про себя. – Эх, то ли еще будет…»

На руслени шлепнулась летучая рыба, и выскочивший откуда-то матрос ловко бросил ее в чан с водой. И так каждый раз. Было видно, что матросам нравилось это занятие – хоть какое-то разнообразие.

Появившийся на верхней палубе Григорий Иванович приветливо помахал Андрюше и, присев у чана, принялся за свои научные эксперименты. «Это же надо, как зацепило натуралиста?» – искренне удивился он.

А через некоторое время на мостик поднялся Фаддей. Как раз он и должен был принимать у него вахту в шестнадцать часов. Все было в полном порядке, и друзья мирно беседовали, обдуваемые ласковым морским ветром. Присутствие Фаддея сразу же создало привычную обстановку их совместных вахт, с той лишь разницей, что теперь обязанности вахтенного офицера исполнял уже он, Андрюша.

Наведался и старший офицер. Андрюша четко доложил ему об обстановке, и тот, осмотревшись, остался доволен.

Солнце уже заметно сдвинулось от зенита в сторону горизонта, и стало не так жарко. Еще раз достав из кармашка луковицу часов, убедился, что приближается время смены вахты.

Наконец раздались шаги Фаддея, поднимающегося по трапу на мостик одновременно с боем склянок. Андрюша по полной форме доложил обстановку.

– Вахту сдал!

– Вахту принял!

И тут же дружно заверещали боцманские дудки, оповещая о смене вахты, а по палубе разбежалась дробь матросских ног меняющихся смен. Друзья обнялись, и Андрюша с сознанием выполненного долга направился в свою каюту. Отдыхать.

Перед началом ужина в кают-компании старший офицер поздравил новоиспеченного вахтенного офицера с первой самостоятельной вахтой, и присутствовавшие одобрительно зашумели, пожимая ему руку.

С тех пор теперь уже не Андрюша, а Андрей Петрович нес вахты наравне с офицерами шлюпа.

Глава III
Здравствуй, Тихий океан!

Бразилия осталась позади, и шлюпы под всеми парусами шли на юг вдоль берегов Патагонии[21]21
  Патагония – природная область в Южной Америке на юге Аргентины. Название дано экспедицией Магеллана в 1520 году.


[Закрыть]. Замена мачты на «Неве» надолго задержала их в Дестеро, и Крузенштерн торопился, так как у мыса Горн скоро должна была закончиться более или менее спокойная погода, на смену которой придут ураганные ветры.

Чем дальше продвигались на юг, тем становилось прохладнее, а затем и откровенно холоднее. А уже при подходе к Огненной Земле[22]22
  Огненная земля – архипелаг у южной оконечности Южной Америки, от которой отделен Магеллановым проливом. Открыта в 1520 году Магелланом и названа им так из-за обилия костров индейцев на ее берегу.


[Закрыть] заштормило, и несение вахты на мостике превратились в сущую пытку. Это тебе не тропики, когда можно было неделями идти, ни разу не меняя галса. А теперь при непрестанном изменении силы ветра только успевай убавлять или прибавлять парусов, да следить за горизонтом, чтобы, не дай бог, не пропустить надвигающегося шквала, то есть порыва ветра ураганной силы. И тогда можно было потерять не только паруса, изорванные в клочья, но и мачты.

Меняясь с вахты, Андрей Петрович буквально падал на кровать. Не хотелось ни есть, ни видеть кого-либо. Но молодость брала свое, и когда через час к нему в каюту заглядывал Фаддей, он был рад видеть друга. Так было и сейчас.

– Очухался, мореплаватель? – вполне серьезно спросил тот, зная состояние после вахты по собственному опыту. – Пойдем «поднимать на крыло» Григория Ивановича.

– С превеликим удовольствием, мичман! – и, подумав, уточнил, – если только сможем.

Дело в том, что натуралист очень плохо переносил даже легкую бортовую качку. А сейчас, в шторм, судно не просто качало с борта на борт, а просто-напросто бросало его из стороны в сторону, и оно, как бы зависнув на несколько мгновений на вершине огромной волны, проваливалось затем в пропасть между ними, содрогаясь всем корпусом.

Андрей Петрович оказался прав. Когда они, постучав в дверь его каюты, приоткрыли ее, Григорий Иванович пластом лежал на кровати, и его тело безвольно моталось из стороны в сторону в такт качке. Увидев их, он попытался улыбнуться, а когда из этого ничего толкового не получилось, слабо махнул вялой рукой и чуть ли не прошептал:

– Извините, друзья, я, кажется, не в форме…

* * *

На свою очередную вахту Андрей Петрович заступал ровно в восемь ноль-ноль. На мостике были и капитан, и старший офицер. Оказалось, что буря раскидала шлюпы, и они потеряли друг друга из вида. Так что выходить в Тихий океан им предстояло в одиночку.

Справа по курсу уже виднелась огромная черная скала с белым султаном брызг разбивавшихся у ее основания пенистых волн.

Мыс Горн! Сколько же трагических историй, связанных с этим легендарным мысом, прочитал Андрюша в свое время. Сколько мореходов боролось с бурями при прохождении мимо этого утеса, и останки скольких кораблей лежат на морском дне подле него? Одному Богу известно… И вот он, поручик гвардии, наяву видит его во всей своей ужасающей красе с уходящей из-под ног палубы русского корабля. Видит одним из первых русских мореходов. Разве не стоило только ради этого так упорно добиваться участия в экспедиции, взвалить такую обузу на своего горячо любимого батюшку?!

Подходило время поворота через фордевинд – мыс Горн был уже на траверзе правого борта. У Андрея Петровича засосало под ложечкой – вроде бы и не такой уж сложный поворот, но в такой шторм, да еще в присутствии капитана и старшего офицера…

– С вашего разрешения, Андрей Петрович, я сам выполню поворот, – деликатно произнес Крузенштерн. – Есть у меня желание самому вывести «Надежду» в Тихий океан.

У того отлегло от сердца.

– Пройду, пожалуй, мористее, – вслух рассуждал капитан, – от беды подальше.

И его можно было понять – гребни волн у черной скалы поднимались выше мачт шлюпа.

Наконец прозвучали команды, и «Надежда» как бы нехотя, переваливаясь с борта на борт в пене брызг от верхушек волн, гуляющих по ее палубе, повернула вправо. Мыс Горн стал уходить по правому борту в сторону кормы.

– Проскочили! – облегченно вздохнул Крузенштерн и истово перекрестился.

Все офицеры, как бывшие на мостике, так и теснившиеся на шканцах, последовали его примеру.

Перед ними лежал бескрайний Тихий океан…

* * *

Однако и после выхода в Тихий океан буря, преследовавшая «Надежду» от мыса Горн, не утихала в течение многих дней, относя ее все дальше и дальше на запад. «Неву» в этом хаосе беснующихся волн они так и не обнаружили. Поэтому надеялись встретиться с ней у острова Пасхи, где было назначено рандеву обоих шлюпов. Но чтобы подойти к этому одинокому острову в юго-восточной части Тихого океана, Крузенштерну пришлось бы повернуть «Надежду» на восток и идти короткими галсами против ветра, теряя драгоценное время. Ведь длительная задержка в Дестеро ломала весь график плавания. А он, Крузенштерн, должен был в соответствии с утвержденным планом экспедиции зайти в Петропавловскую гавань на Камчатке, и уже осенью быть с торговой миссией в Японии.

Поэтому Крузенштерн принял решение идти прямо к острову Нукагива, где было оговорено с Лисянским запасное место встречи шлюпов.

Наконец-то жестокий шторм утих, и Григорий Иванович ожил. Он с большим удовольствием покинул свое убежище, и теперь друзья в свободное от вахт время могли спокойно и непринужденно вести с ним свои, давно ставшие традиционными, беседы. Они знали, – а как могли не знать вахтенные офицеры! – что шлюп направляется к острову Нукагива. Да это, собственно говоря, и не было тайной.

Об этом острове им было известно только лишь то, что он находится милях в восьмистах к югу от экватора. Расстояние, конечно, не малое, но только не для Тихого океана. Здесь все измерялось в тысячах миль. Однако он был первым островом в тропической зоне Тихого океана, который предстояло посетить русским морякам. Поэтому хотелось бы знать о нем побольше, но единственным доступным источником информации для них был только Григорий Иванович, обладавший энциклопедическими знаниями. Но и он был, к их сожалению, немногословен.

– Остров Нукагива входит в состав Маркизских островов. Был открыт всего тринадцать лет тому назад, в 1791 году, американским капитаном Ингрегэмом, который, посетив его, не оставил о нем почти никаких сведений. Это объясняется тем, что он командовал купеческим судном, в команде которого не было ни хорошо подготовленных офицеров, ни, тем более, ученых.

Поэтому Адмиралтейств-коллегия по просьбе Петербургской академии наук включила в маршрут экспедиции посещение этого острова для его всестороннего обследования.

Вот и вся информация. Не густо, конечно…

* * *

Спутники Крузенштерна много читали, да и слышали от бывалых английских моряков об экзотической красоте тропических тихоокеанских островов, но когда в начале мая подошли к берегам Нукагивы, увиденное превзошло все их ожидания. Весь остров был покрыт густой растительностью, которая, казалось, вся цвела и благоухала. Легкий бриз доносил нежные запахи цветущих растений, и все, находившиеся на верхней палубе, притихли, вдыхая их аромат. Только моряки, месяцами бродившие в открытом океане, вдали от берегов, могут оценить пленительный запах земли.

Крузенштерн повел «Надежду» к входу в бухту Анны-Марии, обозначенную на карте Ингрегэма, где их встретила лодка с туземцами, давно наблюдавшими за подошедшим к их берегам большим кораблем. Одним из них оказался европеец, представившийся Робертсом, бежавшим с английского корабля матросом. Он предложил свои услуги в качестве переводчика и лоцмана, которые были приняты Крузенштерном. И не зря. Фарватер входа в бухту на самом деле оказался сложным, пролегая между многочисленными островками и рифами, пройти который большому судну без помощи опытного лоцмана было делом затруднительным.

Робертс предупредил, что на острове уже лет пять находится еще один беглый матрос, француз Кабри. Он просил капитана остерегаться этого человека, который, по его убеждению, готов сделать любую пакость. «Конкуренция», – решил Крузенштерн, но не подал вида, что разгадал его замысел.

* * *

Начались взаимные визиты с вождем местного племени Тапегой, и Робертс все это время был занят в качестве переводчика. Однако Григорий Иванович был озабочен организацией, по его выражению, экспедиции для обследования острова. А без переводчика могли возникнуть большие трудности, так как на Нукагиве жили и другие племена туземцев. Поэтому он, с разрешения Крузенштерна, решил привлечь в качестве переводчика француза Кабри. Языкового барьера между ними не существовало, так как и он, Григорий Иванович, и его спутник Андрей Петрович свободно владели французским языком. И тот, к большому неудовольствию Робертса, с радостью согласился.

Экспедиция Григория Ивановича на баркасе, груженном продовольствием, различными инструментами и старыми железными обручами от бочек, которые, как они успели убедиться, пользовались большим спросом у туземцев, рано утром, сразу же после завтрака, вышла из бухты Анны-Марии. Она включала кроме, разумеется, самого Григория Ивановича верного его спутника Андрея Петровича, штурмана и десяток матросов во главе с боцманом. Им предстояло обследовать берега острова и точно нанести их на морскую карту, так как карта Ингрегэма была составлена очень приблизительно, на глазок. Кроме того, им было необходимо обследовать и сделать описание всего острова, а также, по возможности, определить и его происхождение.

– Ну что, Андрей Петрович, снова в путь? – глаза Григория Ивановича возбужденно блестели. – И времени у нас с вами ровно столько, сколько осталось до прихода «Невы» на Нукагиву. Так что придется поспешать.

– Успеем, ведь остров не так уж и велик, – прикинул Андрей Петрович, – при условии, конечно, что вас опять не потянет в горы, – улыбнулся он, по собственному опыту зная приверженность натуралиста к горным восхождениям. – Только учтите, что здесь не Тенерифе Канарских островов с его довольно скудной растительностью, а Нукагива, покрытая непроходимыми тропическими лесами.

– Вот именно, – мечтательно произнес тот, и Андрей Петрович со всей определенностью понял, что поход в глубь острова с восхождением на гору в его центре неизбежен.

* * *

Они медленно продвигались вдоль береговой линии, делая частые остановки, чтобы штурман нанес ее точные очертания на карту. Боцман с матросами замеряли глубины, а Григорий Иванович в это время собирал образцы растительности и грунта, скрупулезно отмечая их местонахождение на своей схеме. «Натуралист – он и есть натуралист», – добродушно усмехался Андрей Петрович, прекрасно зная, что тот еще долгими неделями будет обрабатывать полученные данные. «Если, конечно, не будет качки», – по-товарищески сочувственно уточнил он.

На третий день обнаружили залив, не отмеченный на карте. Он был больше бухты Анны-Марии и, как оказалось, глубже. По предложению штурмана его назвали именем Чичагова, знаменитого русского моряка и ученого. Берега, обрамляющие чудным кольцом с пышным тропическим лесом зеркальную гладь залива, представляли чарующее зрелище. Было ощущение, что они попали в райский уголок, достойный избранных. Однако деревня туземцев, видневшаяся в глубине залива, возвращала в мир реальных вещей.

Туземцы, вышедшие на лодках навстречу баркасу, дружелюбно приветствовали морских путешественников. Это несколько успокоило их, так как они уже знали от жителей деревни в бухте Анны-Марии, что несколько лет тому назад английский корабль разрушил эту деревню огнем корабельных пушек. Видимо, небольшой размер судна без пушек не вызывал у них опасений, да и флаг на нем был совсем не тот.

Удивил вид лодок туземцев. Параллельно длинному корпусу каждой из них было на некотором расстоянии прикреплено бревно.

– Для большей устойчивости лодок при волнении моря. Другими словами, предохраняют лодки от опрокидывания, или, если хотите, от перевертывания. На таких лодках можно совершать довольно дальние плавания, – пояснил штурман. – Этот тип лодок широко распространен во всей Полинезии, то есть в центральной части Тихого океана.

Вождь племени, узнав, что они прибыли из бухты на противоположной стороне острова, где стоит большой корабль, с надменным выражением лица произнес:

– Там находится деревня Тапеги, моего врага, – и презрительно добавил: – Он может выставить для боя только восемьсот воинов, а я – тысячу двести. Вот и считайте, кто из нас сильнее.

Действительно, его деревня выглядела побольше и побогаче деревни Тапеги.

– Почему вы враждуете, а не живете в мире? – озадаченно спросил Андрей Петрович.

– Мне нужны рабы, много рабов. Воины должны воевать, а рабы – работать, – как о само собой разумеющемся ответил вождь.

«Во всем мире одно и то же. Только здесь – откровеннее», – с горечью подвел итог Андрей Петрович.

– И часто вы воюете? – полюбопытствовал он.

– Нет, не часто. С нашим оружием много не навоюешь. Вот если бы ваши ружья да корабли с пушками, – лукаво посмотрел вождь на Андрея Петровича, – тогда было бы совсем другое дело!

Андрей Петрович быстро глянул на довольно бойко переводившего Кабри. «Правильно ли он переводит?» – мелькнуло тревожное подозрение. Но француз, поняв его взгляд, только обиженно поджал губы.

Только теперь Андрей Петрович понял, почему Крузенштерн именно на него возложил обязанности по ведению переговоров с туземцами. Ведь Григорий Иванович, являясь руководителем их экспедиции, был только талантливым ученым, и не более того. В то время как политика – дело тонкое. И здесь были нужны совсем другие качества.

– Русские с местными жителями не воюют, – сдержанно ответил он, пристально глянув на Кабри.

Француз, напрягаясь от этого, ничего хорошего не сулившего взгляда, перевел и посмотрел на Андрея Петровича, как бы подтверждая: «Я перевожу дословно».

Вождь, видя напряжение, возникшее между начальником белых и переводчиком, понимающе кивнул и уточнил:

– Я просто хотел выразить свою несбыточную мечту.

«Да, умен ты и наблюдателен, вождь полинезийцев, а не прост, каким можешь показаться с первого взгляда, – заключил Андрей Петрович, – и с тобой нужно держать ухо востро».

* * *

– Может быть, отсюда и направимся в горы? – предложил Григорий Иванович, показывая на поросшую густым лесом вершину в центре острова. – Вон там видна чуть приметная лощина, уходящая к горам. Наверное, это русло речушки, впадающей в залив западнее деревни. Если это так, то нам не придется продираться сквозь тропические чащи, экономя силы и время.

Андрей Петрович уже давно свыкся с мыслью, что поход в глубь острова неизбежен, и посчитал доводы натуралиста в пользу его начала именно отсюда убедительными. «Из двух зол нужно выбирать наименьшее», – вспомнил он кредо своего батюшки.

Видя молчаливое согласие своего спутника, Григорий Иванович деловито, но с некоторой долей задумчивости, произнес:

– Необходимо, все-таки, сделать окончательный вывод о происхождении острова, а его тайна несомненно скрыта именно там, в горах.

В группу для похода решили включить еще и двух матросов в качестве носильщиков.

– Как при восхождении на Тенерифский пик, – обосновал состав группы Григорий Иванович.

Тяжелые ружья с огневыми припасами было решено с собой не брать, так как, по уверению туземцев, никаких зверей, угрожающих жизни людей, на острове не было, а встреча с какими-то ни было аборигенами в центральной части острова практически исключалась. Вполне достаточно было ножей в кожаных ножнах на поясе у каждого путешественника, двух топоров и тесаков, или мачете по-испански, у матросов.

В поход вышли ранним утром сразу же после легкого завтрака, дав указания штурману нанести очертания залива на карту, а боцману промерить глубины в его акватории.

Натуралист оказался прав. Чуть видневшаяся с берега залива лощина действительно оказалось руслом речушки, усыпанным валунами, и продвигаться по нему было очень удобно, перепрыгивая с одного валуна на другой. И все убедились в огромных преимуществах такого способа передвижения, видя непролазные дебри тропической растительности, буквально нависавшей над нешироким руслом речушки. Создавалось устойчивое впечатление их движения в своеобразном туннеле, конца которому, казалось, никогда не будет.

– А валуны-то базальтовые, Андрей Петрович, – торжествовал Григорий Иванович, который уже высказывал предположение о вулканическом происхождении острова. – Да и глыбы из туфа[23]23
  Туф – горная порода, уплотненные рыхлые продукты вулканических извержений.


[Закрыть] налицо. Нам бы еще найти застывшие потоки лавы или хотя бы какие-нибудь их следы, пусть даже самые незначительные, – мечтательно произнес натуралист, поднимая глаза к небу, словно ища помощи и поддержки у Всевышнего.

– Найдем, Григорий Иванович, обязательно найдем, – убеждал Андрей Петрович, проникшийся верой в правильность сделанных тем предположений и почувствовавший азарт первооткрывателя.

– Вашими устами да мед бы пить, – благодарно улыбнулся ученый.

«Сколько веревочка ни вейся…» – вспомнил народную мудрость Андрей Петрович, когда уже не речушка, а ручеек иссяк у последнего ключа, бившего из-под груды камней. Теперь их с трех сторон окружал девственный и, казалось, непроходимый тропический лес, заслонявший собой все вокруг. «Куда же теперь идти?» – с тревогой подумал он и с надеждой взглянул на Григория Ивановича, словно ища у него поддержки, хотя и предполагал, что двигаться нужно правее русла ручейка, остающегося теперь позади.

И натуралист, достав компас и сориентировавшись на местности, показал рукой именно в том направлении, которое и предполагал Андрей Петрович. «Ай да молодец! – мысленно поздравил он себя. – Значит, кое-что можем!»

Набрав в фляжки родниковой воды, двинулись в указанном направлении. Теперь впереди двигались матросы, крепкие парни, руки которых привыкли к топорам. Они, как бы играючи, перерубали лианы и мелкие деревца, преграждавшие им путь.

Войдя в тропический лес, путники окунулись в его духоту, густо пропитанную запахами гниющих деревьев и их плодов. Дышать стало трудно, и они стали делать небольшие остановки для восстановления дыхания, так как уклон местности стал гораздо больше, чем у русла речушки. К тому же путь им часто преграждали каменные глыбы, которые надо было обходить, и под ногами был не ровный грунт, а камни различной величины, поросшие какой-то скользкой растительностью. Поэтому Георгий Иванович все время следил за правильностью их движения по компасу.

Наконец они поднялись на гребень, и им предстояло теперь преодолеть ущелье, правда, не очень глубокое, прежде чем взобраться на вершину горы, которая была, казалось бы, совсем уже рядом. Но и Андрей Петрович, и Григорий Иванович уже знали по собственному опыту обманчивость горных видений, и не так радовались этому, как матросы.

Когда же они спустились на дно ущелья, то неожиданно раздался взволнованный возглас Григория Ивановича:

– Андрей Петрович! Это же лава, целый поток застывшей лавы! Перед нами вулкан, древний вулкан, Андрей Петрович! – никак не мог успокоиться натуралист.