Текст книги "Приключения поручика гвардии"

– Поздравляю вас с новым географическим открытием, дорогой Григорий Иванович! – и обнял ученого.

– Вы каждый раз приносите мне удачу! Вы мой талисман, Андрей Петрович, – мистически шептал тот ему на ухо, словно боясь спугнуть очередную удачу.

– Как бы то ни было, но остров действительно вулканического происхождения. Еще раз поздравляю вас, Григорий Иванович.

Здесь, на дне ущелья, чувствовалось хоть какое-то слабое движение воздуха, и, главное, не было изнуряющей духоты. Путники несколько приободрились, несмотря на то что солнце, бывшее почти над головой, пекло нещадно. Григорий Иванович объяснил, что теперь они пойдут вверх по лавовому потоку, который, изгибаясь, поворачивает в сторону вершины горы.

Срубив несколько деревьев, матросы по указанию ученого соорудили из их стволов знак, по которому можно было определить начало тропы, прорубленной ими в тропических джунглях. Теперь можно было спокойно продолжать движение вперед, не боясь заблудиться на обратном пути.

Усталые, с потемневшими от пота спинами они наконец-то поднялись на вершину горы, к которой стремились с самого утра. Григорий Иванович сразу же раздал спутникам по небольшому кусочку рафинада, который они сосали, запивая водой из фляжек. Сейчас пока не до восторгов, сейчас надо было хоть как-то восстановить силы, израсходованные почти до остатка на подъем, который у вершины был особенно крут.

А восторгаться было чем. Вокруг, куда ни кинь взгляд, простирались искрившиеся на солнце воды океана, сливавшиеся на горизонте с небом. Просматривалась вся береговая линия острова. Вон там, почти на юге, виднелась бухта Анны-Марии со стоящей в ней «Надеждой», а на противоположной стороне острова – залив Чичагова, откуда они вышли этим утром.

– Обратите внимание на следующий парадокс природы, – задумчиво заметил Григорий Иванович. – С наветренной стороны, с юго-востока, остров покрыт густым тропическим лесом, а с подветренной стороны, с северо-запада, – кустарниковой саванной. Спрашивается, почему?

Путники кивком головы подтвердили справедливость вопроса.

– Дело в том, что дождевые тучи, увлекаемые воздушным потоком, подходят к острову и упираются вот в этот горный массив, – он показал на него рукой, – который делит остров почти пополам. Средняя высота гор этого массива гораздо выше линии туч, и поэтому осадки в основной своей массе выпадают на наветренную сторону острова, а на подветренную – кое-что за счет завихрений, образующихся при прохождении остальных туч мимо острова. Это ясно? – тоном опытного лектора спросил Григорий Иванович.

– Это ясно, ваше благородие, – ответил один из матросов, польщенный тем, что столь ученый человек объясняет это и ему наравне с господином вахтенным офицером. – Но почему тучи идут только с юго-востока, а не с остальных направлений?

– Извините, Григорий Иванович, – вмешался Андрей Петрович и обратился к матросу, задававшему вопрос, – ты из вахтенной смены?

– Так точно, ваше благородие! – матрос мгновенно вытянулся по стойке «смирно».

– Вольно! – непроизвольно улыбнулся Андрей Петрович. – Так ответь мне: часто ли мы меняли галсы при прохождении тропических зон Атлантического и Тихого океанов?

Быстро прикинув что-то в уме, матрос ответил:

– Никак нет, ваше благородие! Это были самые легкие вахты.

– А почему?

– Так ветер все время дул с одной стороны, ваше благородие! – и вдруг широко улыбнулся. – Все понял, ваше благородие, пассаты. Это ветры, которые дуют в тропиках всегда в одном направлении.

– Откуда знаешь?

– Так объясняли нам, матросам, господин старший унтер-офицер, ваше благородие!

Все дружно рассмеялись.

– Молодец, матрос! С помощью наводящих вопросов, но все-таки сам ответил на свой же вопрос, – порадовался за него Григорий Иванович.

– Рад стараться!

– Кто твой командир? – неожиданно спросил Андрей Петрович.

– Их благородие мичман Беллинсгаузен, ваше благородие! – настороженно ответил тот.

– Доложи господину мичману, что я объявил тебе благодарность за усердие по службе.

– Есть доложить господину мичману, ваше благородие! – лицо матроса прямо-таки зарделось от нечаянной радости.

«Да, видать, не часто их балуют благодарностями, – подумалось Андрею Петровичу, – а по большей части жалуют кулаками за малейшую провинность. Хотя в английском флоте, как рассказывал Крузенштерн, дело с кулаками обстоит еще гораздо хуже».

– Итак, – подвел итог Григорий Иванович, – мы с вами находимся на линии раздела миров, которая проходит вот здесь, вдоль хребта вот этого горного массива, – и он провел рукой вдоль вершин через то место, где они стояли.

* * *

Григорий Иванович буквально ползал по вершине горы, отыскивая какие-то камни и обнюхивая их. Наконец он обратился к Андрею Петровичу:

– А вулкан-то потухший. Причем много-много миллионов лет тому назад. Смотрите, не осталось даже каких-либо намеков на присутствие на этом месте кратера.

Глаза их встретились, и они поняли, что думают об одном и том же. «Вечность… И что для нее значат годы их жизни? Да ничего…»

– Конечно, в доисторические времена эта гора имела форму конуса, – после паузы, связанной с их размышлениями, сказал Григорий Иванович, – как и подобает вулкану. Но за многие миллионы лет под воздействием ветров и перепада температур – ведь здесь не всегда были тропики, так как земная ось периодически меняла свое направление, – а также разрушительных землетрясений ее вершина разрушалась, и обломки этого разрушения постепенно сгладили традиционную для вулканов конусообразную форму. А буйная растительность на ее склонах довершила дело. И сейчас мы имеем то, что имеем.

Закончив экскурс в геологическую историю развития вулканов, Григорий Иванович призадумался.

– Я предлагаю следующее. Вы, Андрей Петрович, с одним из матросов, – и он, улыбнувшись, показал на того, которому тот объявил благодарность, – по уже проложенной нами тропе возвращаетесь в залив Чичагова. А затем на баркасе идете на запад вдоль побережья острова вон к тому мысу, – он указал его на карте, а затем на местности. – Я же с другим матросом спускаюсь в саванну, обследую ее и выхожу к этому же мысу. Тем самым мы за то же время проделываем работу в два раза большую. Согласны?

Андрей Петрович утвердительно кивнул головой.

– Теперь давайте сделаем расчет времени, – он приложил ладонь к глазам и посмотрел на солнце, которое начало клонится в сторону горизонта. – До конца сегодняшнего дня вы успеете вернуться к заливу, так как будете идти под гору по готовой тропе, нигде не задерживаясь. Завтра вы заканчиваете дела в заливе. Чтобы добраться до указанного мыса на баркасе, вам хватит светового дня. Так? – Андрей Петрович согласился. – Поэтому я буду ждать вас в точке рандеву к вечеру послезавтрашнего дня или в крайнем случае к утру следующего за ним дня. Договорились?

Друзья обнялись на прощание и разошлись по своим маршрутам.

* * *

Они уже подходили на баркасе к входу в бухту Анны-Марии, когда из нее неожиданно под парусом вышла шлюпка с «Надежды». На ней оказался Робертс, который сообщил, что по приказу капитана он направляется на встречу с «Невой», которая по сообщению туземцев находится на подходе, чтобы помочь провести ее в бухту.

– Вовремя успели! – обрадовался Григорий Иванович.

Когда подошли к трапу «Надежды», то были сразу же приглашены в каюту Крузенштерна. Перед тем как пойти на встречу с капитаном, Андрей Петрович подарил Кабри нож в кожаных ножнах, чему тот очень обрадовался.

– Большое спасибо, мсье! Если я вам еще понадоблюсь, то всегда готов к вашим услугам.

Григорий Иванович и Андрей Петрович доложили Крузенштерну результаты своей экспедиции, которыми тот остался очень доволен.

– Теперь мы сможем дать всесторонний отчет об острове Нукагива как в Адмиралтейств-коллегию, так и в Петербургскую академию наук. Больше здесь нас ничто не держит, и как только мы обеспечим «Неву» запасом пресной воды и свежей провизией, то сразу же выйдем к Гавайским островам.

Когда же Андрей Петрович доложил о переговорах с вождем туземцев, живущих у залива Чичагова, и его предложении заключить военный союз с нами против Тапеги, то Иван Федорович откровенно рассмеялся:

– Все как в Старом Свете: получить что-либо существенное, но желательно чужими руками.

* * *

«Нева» вошла в бухту часа через три, уже под вечер. С обоих шлюпов раздавались дружные крики «ура!». Наконец-то соединились – вместе было как-то спокойнее на душе.

Как и предполагал Крузенштерн, Лисянский подошел к острову Пасхи, но не обнаружив там «Надежды» и узнав от местных жителей, что никакой большой корабль под таким же, как у них флагом, не подходил к их берегам, поспешил сюда, к острову Нукагива.

– Команда очень устала после болтанки у мыса Горн, и требуется хоть небольшой отдых на берегу. Да и вода в бочках протухла, которую к тому же приходилось экономить, – пожаловался Лисянский.

– Обычное дело в дальнем плавании, – заметил Крузенштерн. – Ничего, Юрий Федорович, завтра и отдохнете на берегу, и наберете свежей воды. Отношения с местными туземцами у нас прекрасные.

Однако утром Крузенштерну доложили, что туземцы ведут себя сегодня как-то странно. Бегают вдоль берега с копьями, держа их у плеча, и громко поют какие-то песни. Да это было видно и невооруженным глазом. Он сразу же приказал передать Лисянскому, чтобы тот шлюпки на воду не спускал и не направлял своих людей ни на берег, ни за водой. Все терялись в догадках о причинах такого поведения туземцев.

Наконец через некоторое время к «Надежде» вплавь добрался Робертс. Встревоженный, ничего не понимающий Лисянский был уже здесь.

– Измена! – сразу же выкрикнул Робертс, едва поднявшись на борт. – Этот негодяй Кабри распустил слух, что вы заключили военный союз с племенем, живущим по другую сторону острова, для нападения на нас. А хорошими отношениями с нами, мол, маскировали свой предательский план до прибытия второго корабля, вызванного на подмогу.

Все с недоумением смотрели на него.

– Вы сами-то верите в эту чушь?! – вскричал Крузенштерн.

– Нет, сэр, я не верю в это, иначе не приплыл бы к вам. Но и сам Тапега, и его воины возбуждены и готовы сражаться с вами.

– Но ведь это же безумство, Робертс, противостоять тридцати шести пушкам и командам двух кораблей, вооруженным ружьями?!

– Я прекрасно понимаю это. Да это понимает и Тапега, но у него нет другого выхода.

– Есть выход, Робертс! Вы сейчас же поплывете назад и передадите своему вождю мое предложение встретиться с ним для переговоров здесь, на «Надежде», без присутствия его разгоряченных воинов. Ведь для успеха в переговорах нужна холодная голова. Я гарантирую ему полную безопасность, разумеется, вместе с вами, – и, подумав, добавил: – Это лично для вас, Робертс. Мы не заключали никакого союза против вашего племени, хотя нам на это и намекали.

Лицо англичанина просветлело.

– Я с удовольствием выполню ваше поручение, сэр! И уверяю вас, что Тапега примет ваше предложение. Как вы знаете, я же член его семьи, муж его дочери.

– Успеха вам, Робертс!

* * *

В каюту Крузенштерна были приглашены камергер Резанов, капитан «Невы» Лисянский, натуралист Лангсдорф и Андрей Петрович.

– Господа! – обратился Крузенштерн к присутствующим. – Я оцениваю сложившуюся ситуацию как чрезвычайную. Под угрозой срыва находится утвержденный план экспедиции. Если в ближайшие дни мы не наполним бочки «Невы» свежей питьевой водой и не обеспечим ее команду отдыхом на берегу и свежей провизией, то не сможем выйти в открытый океан.

Конечно, можно было бы осуществить это в заливе Чичагова, но нет никакой гарантии, что это удастся сделать, так как появление двух многопушечных кораблей у деревни туземцев, подвергшейся в совсем недавнем времени разрушению, может быть воспринято ими совершенно не однозначно. Кроме того, мы не можем оставить отношения с местным племенем невыясненными, так как сюда впоследствии могут зайти и другие русские суда. Поэтому необходимо все эти вопросы решить именно здесь, в бухте Анны-Марии.

Что же послужило причиной бунта туземцев? Слухи, которые появились в результате работы экспедиции под руководством уважаемого ученого господина Лангсдорфа. Но переговоры с вождем племени туземцев, живущих у залива Чичагова, вел присутствующий здесь Андрей Петрович. Вы, случайно, Андрей Петрович, ничего не перепутали, когда докладывали мне об этих переговорах? – обратился он к нему.

Андрей Петрович вспыхнул, вскакивая со своего места:

– Я случайно ничего не перепутал, господин капитан-лейтенант. Даю слово офицера гвардии!

– Наслышаны об офицерах гвардии, – недвусмысленно обронил капитан.

И тут встал Резанов, причем встал резко.

– Хватит пикироваться, господа офицеры! Не время! А вас, Иван Федорович, прошу не забывать, что гвардия – она и есть гвардия, тем более лейб-гвардия Его Императорского Величества.

Это означало: не забывайтесь, капитан-лейтенант! То, что допустимо в кругу друзей, то недопустимо в официальной обстановке, да еще в присутствии лица, имеющего придворный чин генеральского класса. Это был урок на всю жизнь. Это был холодный душ.

«Слава Богу, что из моих подчиненных здесь присутствует только Лисянский, мой друг», – промелькнуло в голове Крузенштерна.

Но тут встал Лангсдорф.

– Я присутствовал на этих переговорах, и я так же, как и Андрей Петрович, свободно владею французским языком. Поэтому я подтверждаю, что он при мне докладывал начальнику экспедиции именно то, что было на самом деле, – поддержал Андрея Петровича своим научным авторитетом Григорий Иванович.

Резанов же, боец, закаленный в придворных интригах, моментально прочитал по выражению лица обескураженного капитан-лейтенанта его мысли.

– Считаю инцидент исчерпанным и прошу вас, господа, в знак примирения пожать друг другу руки.

Андрей Петрович как младший по должности, хотя они и были с Крузенштерном равными по чину, так как офицеры гвардии имели преимущество в два чина перед армейскими и флотскими офицерами, первым сделал шаг вперед и протянул руку. Крузенштерн с облегчением сделал то же самое.

И тут, широко и искренне улыбаясь, Андрей Петрович неожиданно спросил:

– А какое бы вы, Иван Федорович, предпочли оружие, если бы я вас вызвал на дуэль для удовлетворения: шпаги, пистолеты?..

– Кулаки, – буркнул опешивший капитан.

– Оригинально, очень оригинально. Однако чисто в английском стиле, – удивился Андрей Петрович и вдруг хлопнул себя по лбу. – Покорнейше прошу прощения, Иван Федорович, я же совсем забыл, что вы служили на английском флоте!

Лангсдорф так и прыснул от смеха, окончательно разряжая обстановку. И когда он, ценитель тонкого юмора, белоснежным батистовым носовым платком промокнул края заслезившихся глаз, Резанов, усилием воли подавивший приступ смеха, уже серьезно спросил:

– Каковы же ваши предложения по выходу из создавшегося положения, Иван Федорович?

Крузенштерн, уже успевший сосредоточиться, ответил:

– Сейчас, на мой взгляд, важно ответить на вопрос: приедет Тапега на переговоры или нет. Если нет, то мы попадаем в тупиковое положение. Если да, то нужно будет постараться выяснить источник слухов, взбудораживших туземцев, а затем нейтрализовать их и прямо рассказать ему о наших проблемах. Но ни в коем случае не лебезить перед ним, так как он напуган не меньше нас. Мы должны суметь гарантировать безопасность его племени в обмен на решение наших насущных вопросов.

– Ну что же, наверное, так и будем действовать, – после короткой паузы заключил Резанов.

– А может быть, вам, Николай Петрович, вести переговоры, – предложил Крузенштерн камергеру, – вы же дипломат в ранге полномочного посланника?

– Вы не правы, Иван Федорович. Переговоры будете вести вы как известный им человек, авторитетный капитан, на которого они готовы молиться, а я для них никто, нуль, – улыбнулся камергер вместе со всеми, – но я буду рядом и в случае чего помогу вам. В общем, буду играть роль серого кардинала, – шутливо добавил он.

* * *

Робертс сдержал свое обещание. К полудню из-за мыса показались с десяток пирог, которые быстро приближались к «Надежде», но на некотором расстоянии, как было принято и ранее, остановились, и только одна с вождем, стоящим на ее носу, подошла к трапу. Дежурный офицер проводил его в сопровождении Робертса на шканцы, где во главе группы офицеров стоял Крузенштерн. С обеих сторон чувствовалась настороженность, от былого радушия не осталось и следа.

– Я приветствую тебя, вождь, на борту своего корабля, – с полупоклоном сказал капитан.

Тапега, выслушав перевод Робертса, ответил таким же полупоклоном.

– Я передал ваши слова вождю, сэр, но он бы хотел услышать это от вас лично.

– Хорошо, Робертс. Переводите. Мы ни с кем не заключали военного союза против вашего племени. Нам это ни к чему. Кто же пытается поссорить нас с вами, мы не знаем. Но, по нашему мнению, это не Кабри. Он был нанят переводчиком в экспедицию господина Лангсдорфа по обследованию острова и добросовестно выполнял свои обязанности. А со вторым кораблем мы потеряли друг друга из вида во время бури далеко отсюда, у мыса Горн, – Крузенштерн глянул на Робертса, и тот подтвердил, что все понял. – И только теперь его капитан нашел нас, – при этих словах Лисянский сделал полшага вперед. – Теперь дальше мы снова пойдем вместе. Но команда этого корабля устала и ей надо несколько дней отдохнуть на берегу. Кроме того, им нужно наполнить бочки чистой питьевой водой и купить у вас свиней, кокосовые орехи и бананы по тем же ценам, что покупали и мы. Как только все это будет сделано, мы снимемся с якорей и покинем Нукагиву.

Тапега все время внимательно слушал перевод Робертса, и вдруг в его глазах мелькнули озорные искорки.

– А чего же вам ждать – вы же боги и можете в любое время улететь на своих белых крыльях за облака?

– Это так, – не моргнув глазом, сказал Крузенштерн, – но и за облаками матросы должны и пить, и питаться.

Железная логика капитана окончательно убедила вождя в том, что бояться им нечего. Он и сам подспудно понимал абсурдность обвинений, выдвинутых против русских моряков, но хотел лично убедиться в их необоснованности. И капитан своей прямотой убедил его в этом.

– Сколько вам надо свиней и фруктов? – уже деловым тоном спросил Тапега.

– Об этом договаривайтесь с капитаном другого корабля, – с облегчением ответил Крузенштерн, указав на Лисянского.

Мир был восстановлен, и камергер Резанов молча пожал ему руку.

Глава IV
Курсом на Камчатку

Причудливая шапка Нукагивы, покрытая тропическим лесом, осталась за кормой, и шлюпы в кильватерной колонне бодро шли на север, к Гавайским островам.

Неожиданно Крузенштерну доложили, что в старых парусах, сложенных на палубе, обнаружен француз Кабри. «Только этого и не хватало», – раздраженно подумал он.

Кабри упал на колени перед Крузенштерном.

– Пощадите меня, капитан! Я знал, что мне нельзя больше оставаться на Нукагиве, так как я был оклеветан, и меня могли убить или воины Тапеги, или мой враг Робертс. Но я знал также, что вы откажетесь взять меня с собой, хотя я ваш преданный слуга. Поэтому ночью по якорному канату я поднялся на палубу и спрятался в старых парусах.

Прошу, умоляю вас, капитан, высадить меня на Гавайских островах, куда, как я знаю, вы плывете, или в любом другом месте, где вы посчитаете нужным. Я не буду зря есть хлеб, я буду работать наравне с вашими матросами. Поверьте мне, мсье, я неплохой матрос!

Крузенштерн улыбнулся, вспомнив, как накануне отплытия с Нукагивы он хотел хоть чем-то отблагодарить Робертса за его помощь, но тот категорически отказался. И вот теперь совершенно неожиданно ему представилась возможность избавить англичанина от его злейшего врага.

Что делать? Разумеется, Кабри был ему совершенно не нужен, но и возвращаться назад, на Нукагиву, означало терять драгоценное время. «Ох, и хитер француз. Все правильно рассчитал, шельма», – еще раз озадаченно подумал Крузенштерн.

И решил оставить беглого матроса на своем корабле.

* * *

Вот они, Гавайские острова! Андрей Петрович мог только в мечтах видеть эти сказочные земли, открытые легендарным Куком всего четверть века тому назад. Еще издали была видна огромная гора, вершина которой скрывалась в облаках. Это был самый южный и самый большой из Гавайских островов. Андрей Петрович жадно вглядывался в его гористые берега, покрытые пышной тропической растительностью, и был поражен их сходством с прибрежными лесами Нукагивы. «А чему, собственно, удивляться – тропики они и везде тропики», – рассудил он, и сам сразу не заметив влияния школы Григория Ивановича. А затем лукаво и благодарно улыбнулся: «С кем поведешься, от того и наберешься!»

У Крузенштерна же были свои заботы. Уже прошло около двадцати суток, как они покинули Нукагиву, и было бы неплохо запастись свежими фруктами, так как их дальнейший путь лежал в северные воды Тихого океана, где экзотическими плодами, разумеется, и не пахло. Поэтому он вел шлюпы вдоль побережья, надеясь на выгодный обмен с местными туземцами.

Однако Гавайи находились почти в самом центре северной части Тихого океана на пересечении оживленных морских путей, и ввиду этого часто посещались кораблями европейских государств. Поэтому аборигены очень быстро познали истинную стоимость своих товаров и заламывали за них такие цены, что взаимовыгодный обмен стал практически невозможен. Их мало интересовали топоры, столь ценимые на Нукагиве, и тем более зеркальца. За свои товары они требовали только сукно, которого у русских не было. Это несколько озадачило наших мореплавателей. А ларчик просто открывался.

– В нашем селении есть английская церковь, – на ломанном английском языке пояснил один из гавайцев, – и ее белый жрец запрещает нам ходить голыми, но заставляет нас носить только суконную одежду. Поэтому мы и стараемся продавать наши товары только за сукно.

Крузенштерн понял, что речь идет об английском миссионере. «Хорошо же они отстаивают торговые интересы Англии в заморских странах», – даже с некоторой завистью подумал он. И хотя был взбешен, но ничего не мог поделать.

– А что же мы можем обменять у вас на свои железные топоры? – спросил он.

– Только немного кокосовых орехов и бананов, – подумав, ответил туземец.

И капитаны смогли кое-как за свои топоры приобрести немного фруктов и по тощей свинье только для своих кают-компаний.

А тут опять объявился Кабри и стал просить не оставлять его на Гавайских островах, так как английский миссионер, дескать, непременно сдаст его первому же французскому капитану. А это будет означать для него виселицу на родине. Крузенштерн в сердцах согласился, тем более, что француз действительно оказался толковым и опытным матросом.

– Так и быть, высажу тебя на Камчатке.

– Большое спасибо, господин капитан! – француз приложил руку к сердцу. – Вот увидите, я не подведу вас.

* * *

Пришло время расставаться. «Нева» должна была идти в Русскую Америку: или в Павловскую гавань на острове Кадьяк, или в Архангельскую крепость в Ситкинском заливе на острове Баранова на усмотрение Лисянского, сдать там груз для Российско-Американской компании и наполнить трюмы заготовленной пушниной. А «Надежда» направлялась на Камчатку, в Петропавловскую гавань, а затем с торговой миссией в Японию.

Крузенштерн обнялся с Лисянским. Теперь друзья встретятся только через год в португальской колонии Макао в Китае, где они продадут местным купцам пушнину и определят тем самым выгодность торговли ею, здесь, на Востоке, по сравнению с европейскими торгами. Ведь это как раз и было одной из главных целей организации кругосветной экспедиции, поддержанной купцами Российско-Американской компании.

«Надежда» в течение двух месяцев шла курсом норд-вест. Андрей Петрович исправно нес вахты на мостике шлюпа, отмечая все изменения, происходящие в океане по мере их продвижения не север.

Вначале, к большому сожалению кают-компании, перестали падать на палубу летучие рыбы, вносившие разнообразие в меню из еще петербургских запасов порядком осточертевших солонины и сухарей. Все реже стали появляться неторопливо парящие над поверхностью океана альбатросы, а затем исчезли и они. Температура воздуха постепенно понижалась, но зато световой день становился все длиннее и длиннее.

А месяца через полтора впервые увидели небольшое стадо китов, спины которых то появлялись над поверхностью воды, то исчезали в ней. Морские исполины периодически выбрасывали фонтаны то ли воды, то ли пара, хорошо видимые даже на довольно большом расстоянии. Это уже была своего рода экзотика, полюбоваться которой высыпали на палубу свободные от вахты и матросы, и офицеры.

Затем однообразие вод стали нарушать животные, похожие на дельфинов, одновременно, как по ниточке, выпрыгивающие над водной поверхностью. Григорий Иванович, с интересом наблюдавший за ними, пояснил, что это касатки, которых иногда называют «морскими волками», гонят перед собой косяк каких-то рыб, постепенно, но упорно настигая их.

– Каждый по-своему добывает себе пропитание. А касатки стадные хищники, и в этом их большое преимущество.

Андрей Петрович вновь и вновь перечитывал книгу исследователя Камчатки Крашенинникова, участника Второй Камчатской экспедиции под руководством Беринга, «Описание земли Камчатки». Она будоражила его воображение своеобразием природы этого далекого уголка необъятной России. Далекого для взгляда из Петербурга. А сейчас Камчатка была совсем рядом. И он, в который уже раз, мысленно поблагодарил своего батюшку, предоставившего ему возможность оказаться в этих краях.

* * *

Неожиданно размеренная корабельная жизнь была нарушена. А причиной тому стала обезьянка графа Воронцова, которая привела в негодность почти половину путевых записок Крузенштерна, залив их чернилами из бутыли, стоявшей то ли на письменном столе капитана, то ли возле него. Крузенштерн был взбешен, но ничего не мог поделать с графом, который был членом торговой комиссии и подчинялся лично камергеру Резанову.

– И как тебе нравится выходка графа? – еще с порога возбужденно воскликнул Фаддей Фаддеевич, буквально ворвавшись в каюту Андрея Петровича.

– Успокойся, Фаддей, это вовсе не выходка, а месть за унижение графского достоинства Воронцова, нанесенное Крузенштерном. Или ты уже забыл об инциденте, произошедшем между ними во время ужина перед расставанием шлюпов у Гавайских островов?

– Нет конечно. Но не много ли позволяет себе граф?

– Ровно столько, сколько позволил себе сам капитан. Мы с тобой, к сожалению, не относимся к титулованному дворянству, и потому не можем в полной мере оценить степень унижения, испытанного Воронцовым не только по отношению к себе, но и к своему роду.

– Похоже, что ты, Андрюша, поддерживаешь графа? – усмехнулся мичман.

– Безусловно. Я же не член команды шлюпа, безоговорочно боготворящей своего капитана. А Алексей Михайлович является неординарно мыслящим человеком, и Николай Петрович ценит его.

– Каждый кулик свое болото хвалит, – иронически усмехнулся Фаддей. – И что же теперь, по-твоему, будет с твоим титулованным любимцем?

– Да ничего особенного. Просто Резанов, как мне кажется, будет вынужден исключить его из торговой миссии. Только и всего, – пожал плечами Андрей.

– Все-таки неплохо, оказывается, быть аристократом, – улыбнулся мичман.

И друзья откровенно рассмеялись.

* * *

Уже при подходе к Камчатке Андрей Петрович перед своей вахтой поинтересовался у штурмана о предположительном времени визуального открытия ее берегов.

– Часа через полтора-два, – улыбаясь, ответил тот, понимая волнение вахтенного офицера. – В общем, как раз в вашу смену, Андрей Петрович. Желаю успеха!

От волнения он непрерывно мерил шагами мостик, пока не раздался долгожданный возглас с салинга:

– Вижу землю!

На верхнюю палубу высыпала вся команда шлюпа, а капитан и старший офицер поднялись на мостик.

– Поздравляю, Андрей Петрович! – Крузенштерн и сам еле сдерживал волнение.

– Спасибо, Иван Федорович! И вас так же! – глаза вахтенного офицера сияли.

Но впередсмотрящий увидел-то землю с салинга грот-мачты, в то время как даже с мостика ее еще не было видно. Все моряки застыли в ожидании. Но вот показалась вершина снежного конуса, от которого тянулся небольшой дымный шлейф, и палуба огласилась восторженными криками «ура!». Это была окраина их Отечества, хоть и отдаленная на многие тысячи верст от Центральной России.

Белоснежный конус вулкана рос на глазах, а затем рядом с ним появился конус другого, но несколько пониже, который имел странный вид. Видимо, в доисторические времена титанической силы взрыв, как ножом, наискось срезал его конус примерно на треть от вершины, а затем на этом месте вырос новый, но меньшей высоты и несколько уже старого.

– Корякская и Авачинская сопки, – доложил штурман на вопрос Крузенштерна. – Действующие вулканы.

А тем временем левее показалась цепь остроконечных вершин высоких гор, уходящая к югу. По мере приближения к ним они вырастали в темные зубчатые громады.

– Дикий, угрюмый край, – задумчиво промолвил Крузенштерн, вглядываясь в открывающуюся перед ними панораму. – Но и здесь живут русские люди! – с гордостью за свой народ добавил он. – И не только живут, но и обеспечивают связь с еще более далекой, лежащей на другом берегу Тихого океана Русской Америкой, куда держит путь наша славная «Нева».

Торжественность его слов, произнесенных уже громко, вызвала ликование моряков на верхней палубе.

* * *

При подходе к входу в Авачинскую губу управление судном взял на себя сам капитан. Справа, как бы охраняя его, из воды торчали в ряд три скалы наподобие хищных зубов гигантского дракона. Это были широко известные среди дальневосточных мореходов Три Брата, как бы символизирующие собой близость Петропавловской гавани.

Сама же Авачинская губа поразила своими размерами и изрезанностью берегов, покрытых лесами. Но не тропическими, а сосновыми и пихтовыми с вкраплениями дорогих русскому сердцу берез. Правда, не привычными для глаза раскидистыми среднерусскими, а каменными, ветви которых росли под углом исключительно вверх. Это был большой залив, надежно закрытый со всех сторон от бурных океанских вод. А на северо-западном его берегу виднелись дымки печных труб. Это и был долгожданный Петропавловск.

* * *

В 1740 году пакетботы «Святой апостол Петр» под командой Беринга и «Святой апостол Павел» под командой Чирикова[24]24
  Чириков Алексей Ильич (1703–1748) – русский мореплаватель, капитан-командор. Окончил Морскую академию в 1721 году. В 1725–1730 и 1733–1741 гг. был помощником В. Беринга в Первой и Второй Камчатских экспедициях. 16 июля 1741 года на пакетботе «Св. апостол Павел» первым из европейцев достиг северо-западного побережья Северной Америки, открыл некоторые из Алеутских островов. В 1742 году плавал на поиски пропавшего пакетбота «Св. апостол Петр», которым командовал Беринг. Участвовал в составлении итоговой карты русских открытий в Тихом океане.


[Закрыть], выйдя из Охотска с целью отыскания земель в Северо-Западной Америке, пересекли Охотское море и остановились на зимовку на Камчатке в удобной бухте Авачинской губы уже на побережье Тихого океана. Построенные моряками первые жилые помещения на ее берегу и положили начало Петропавловску, получившему свое название в честь этих кораблей.