Текст книги "Приключения поручика гвардии"

– Японцам не откажешь в пунктуальности, – удовлетворенно заключил он. – Все в наличии и в полной сохранности.

Секретари еще раз предупредили Крузенштерна, чтобы он вел свой корабль на Камчатку только вдоль восточных берегов Японии, то есть Тихим океаном.

– Идти вдоль западных ее берегов мы иностранцам не позволим.

Резанов покинул свою резиденцию и вернулся на корабль вместе с зеркалами, которые уже не было необходимости нести на руках в Иеддо.

И 18 апреля 1805 года «Надежда» наконец-то покинула гавань Нагасаки.

Глава VI
Возвращение

Русские моряки снова были в открытом море. Когда же из вида скрылись берега Японии, Крузенштерн, недобро ухмыльнувшись, повернул шлюп направо, в сторону Японского моря.

– Тоже мне хозяева! – возмутился он. – Не имеют ни одного мало-мальски приличного военного корабля, а грозят так, как будто их порты забиты эскадрами. Накось, выкуси! – неожиданно воскликнул он, показывая кукиш в сторону уже невидимых берегов, и все, кто был на мостике, заулыбались от мальчишеской выходки своего всегда сдержанного капитана, понимая, сколько он натерпелся от высокомерных японских чиновников с их надменными каменными лицами.

Вошли в Корейский пролив, и Крузенштерн задержался на некоторое время для описания островов Цусима, расположенных в его центре. А затем ввел «Надежду» в Японское море. Теперь он шел путем французского мореплавателя Лаперуза, который первым из европейцев увидел эти таинственные воды. Крузенштерн был вторым.

Он вел шлюп почти по середине моря не потому, что боялся японцев. Они были ему не страшны. Просто столь неожиданно долгая стоянка в Нагасаки заставляла его торопиться, чтобы успеть на рандеву с Лисянским в Макао. А описание западных берегов Японии потребовало бы уйму времени.

Наконец на западе показались далекие гористые берега. Это была таинственная Тартария, очень приблизительно обозначенная на карте. Андрей Петрович с Григорием Ивановичем, с вожделением глядя на эту неведомую землю, думали об одном и том же. Но они знали, что обращаться к Крузенштерну с просьбой подойти к ней поближе, а уж тем более сделать хоть самую малую остановку, было бессмысленно. Они, конечно, знали, что вдоль ее восточных берегов прошли фрегаты экспедиции Лаперуза, но прошли под всеми парусами, не останавливаясь, и только далеко на севере зашли в залив, который был назван Де-Кастри в честь морского министра Франции. А вскоре «Надежда» повернула на северо-восток к самому северному японскому острову Хоккайдо.

И вот по курсу шлюпа прямо из моря появился конус вулкана, который вырастал по мере приближения к нему. Он очень напоминал Тенерифский пик, но в отличие от него был белоснежен, как сахарная голова. По японским и китайским картам этот вулкан находился на острове Риссири у северо-западных берегов острова Хоккайдо.

Крузенштерн ввел «Надежду» в пролив Лаперуза, отделяющий Хоккайдо от Сахалина, но из-за туманной погоды сахалинский берег не был виден. И он направился к северному побережью Хоккайдо.

Дело в том, что ему по заданию Академии наук надо было проверить правильность одной из легенд. Еще в XVII веке монахи-иезуиты приехали в Японию, чтобы обратить японцев в христианство, но были изгнаны оттуда. От них-то в Европе и узнали, что на севере Хоккайдо живут айны, тела которых якобы покрыты густой шерстью, как у животных. Но это вызывало у ряда ученых большие сомнения.

* * *

Продвигаясь вдоль пустынного берега, Крузенштерн уже начал сомневаться в его обитаемости, когда в глубине небольшой бухточки увидел пять домиков, очень напоминающих русские избы. «Надежда» стала на якорь, и баркас с учеными и офицерами во главе с Крузенштерном и Резановым подошел к берегу. Их очень поразило, что сейчас, уже в мае, земля была покрыта глубоким снегом. Правда, уже рыхлым, пропитанным влагой. Но ведь даже гораздо севернее, например, на Камчатке, его в это время года не было и в помине.

Их встречали местные жители. Это явно были не японцы. Те тщательно выщипывают свои бороды, а у этих мужчин были большие черные бороды лопатой. И одеты они были не в шелковые кимоно, а в одежду, сшитую из меховых шкур. Сомнений не было, что это были айны.

– Айны? – спросил их Крузенштерн.

– Айн, айн! – радостно закричали встречающие и стали наперебой приглашать гостей в свои дома.

Они зашли в один из них, в котором не оказалось никакой мебели, и жестами попросили молодого айна снять свою соболью шубу. Тот, видимо, стесняясь, никак не мог понять зачем это нужно, но, подбадриваемый своими соплеменниками, наконец согласился. Оказалось, что шуба была накинута прямо на голое тело.

Однако никакой густой шерсти на его теле не оказалось. Григорий Иванович тщательно осмотрел айна, заставив того несколько раз повернуться. Волосяная растительность, конечно, была, но такая же, как и у любого обыкновенного мужчины.

– Конец еще одного мифа! – торжественно произнес натуралист. – И развеяли его мы, русские мореплаватели! Поздравляю вас, Иван Федорович, с очередным успехом! – и он крепко пожал руку несколько смущенному начальнику экспедиции.

Тут неожиданно появился японский чиновник. Крузенштерн как можно учтивее поклонился ему, тот ответил таким же поклоном, но, сделав устрашающее лицо, несколько раз повторил, указывая на юг:

– Бум-бум! Бум-бум!..

Это, наверное, означало, что скоро сюда с юга придут японские корабли и прогонят их с острова своими пушками. Резанов, который за семь месяцев пребывания в Нагасаки уже мог кое-как говорить по-японски, объяснил ему, что они прибыли сюда с добрыми намерениями и скоро уйдут на Камчатку, как только рассеется туман. Это несколько успокоило чиновника, и он перестал пугать их своими «бум-бум».

Крузенштерн хотел хоть как-то отблагодарить гостеприимных хозяев и приказал принести с баркаса европейские безделушки. Они с удивлением и восторгом рассматривали бусы, зеркальца, но больше всего им понравились блестящие медные пуговицы. Они передавали их из рук в руки, рассматривали и хохотали. Когда же им в конце концов растолковали, что эти пуговицы принадлежат теперь им, они не поверили такой щедрости и пытались вернуть их назад. И когда все-таки окончательно убедились, что эти столь драгоценные вещицы они могут взять с собой, очень обрадовались.

Крузенштерн хотел сделать подобающий подарок и японскому чиновнику, но тот категорически отказался, кое-как объяснив ему:

– Мое начальство подумает, что я пустил иностранцев сюда за взятку. А на самом деле разве мог я один сражаться с военным кораблем!

Тогда он спросил через Резанова, не знает ли японец что-либо о земле под названием Сахалин?

– А как же, – с уверенностью ответил тот. – Она в ясную погоду видна и отсюда. Туда часто ходят японские купеческие корабли.

Однако из дальнейших расспросов они выясняли, что японцы знают и имеют сведения только о южном береге Сахалина, а о более дальних его районах не имеют ни малейшего представления.

Оставшись наедине, Резанов сказал Крузенштерну:

– Это очень важные сведения. Оказывается, японцы не владеют всем Сахалином, а используют в своих целях только его южное побережье. И я сообщу об этом в Петербург в качестве приложения к отчету о ходе и результатах переговоров с японцами.

Когда же туман окончательно рассеялся, «Надежда» покинула остров Хоккайдо, взяв курс на Сахалин.

* * *

Войдя в обширный залив Анива у южных берегов Сахалина, обнаружили, что тут живут те же айны, а управляют ими, как и на Хоккайдо, японские чиновники. Здесь уже был Лаперуз, и Крузенштерн повернул шлюп на восток, идя вдоль лесистых берегов. Обогнув мыс с одноименным названием залива, они приступили к выполнению основной задачи – описанию восточных берегов Сахалина, у которых еще не плавал никто из европейцев. Поэтому-то не было никаких морских карт, а на старинных картах он был условно обозначен как полуостров азиатского материка.

«Надежда» медленно шла вдоль берега, и уже сработавшиеся офицеры дружно выполняли довольно нудную и однообразную работу. А ведь им предстояло провести съемки не менее шестисот миль побережья, а с учетом заливов, бухт и мысов и того более.

Затем, как выяснилось, они оказались в очень обширном заливе, которому, казалось, не было ни конца, ни края. Пришлось изрядно потерпеть, пока его полностью обследовали. Поэтому ему единогласно и дали название «залив Терпения». Когда же уже выходили из него, огибая длинный и довольно узкий полуостров, так как за его берегами просматривалось бескрайнее Охотское море, впередсмотрящий с салинга доложил, что по правому борту просматривается небольшой остров. Крузенштерну очень не хотелось тратить столь драгоценное время на описание такого незначительного объекта, но присущая ему пунктуальность взяла верх.

На невысоком вытянутом на полверсты острове оказался большой птичий базар, и при приближении шлюпа птицы в огромном количестве поднялись в воздух с прибрежных скал, оглушая моряков своими криками.

– Кайры[27]27
  Кайры – небольшие морские птицы. Распространены в умеренных и полярных морях Северного полушария. Прекрасно плавают и ныряют (на 10 м и более). Гнездятся на прибрежных скалах большими колониями, появляясь в местах гнездования в апреле – мае. Откладывают 1 яйцо прямо на камни, без подстилки. Вне периода размножения держатся в открытом море. Яйца и сами птицы служат объектом промысла.


[Закрыть], – заинтересованно определил Григорий Иванович. – Эти могут кричать, как недорезанные, – авторитетно объяснил он Андрею Петровичу и Фаддею Фаддеевичу, стоявшим, как всегда, рядом с другом.

– А их яйца можно есть? – раздался заинтересованный голос.

– Можно, но уже поздно. У них уже или появились птенцы, или вот-вот вылупятся.

– Эх, жаль, что опоздали. А как было бы славно побаловаться горяченькой яишенкой, – теперь уже разочарованно прозвучал тот же голос.

Но главное их ожидало впереди. Обходя на малом ходу остров, неожиданно обнаружили лежбище морских животных, похожих на тюленей, которые во множестве лежали на песчаном берегу.

– Да это же вроде как морские котики, – заволновался Григорий Иванович. – Это же звери с бесценными шкурами. А здесь их многие тысячи! Неисчислимое богатство. Иван Федорович, надо подойти поближе к берегу на ялике и окончательно убедиться в этом.

Крузенштерн уже не жалел о затраченном времени. Это действительно были морские котики, и им опять сопутствовала удача, да какая! Ведь до сих пор было известно только одно их лежбище – на острове Беринга в группе Командорских островов к востоку от Камчатки.

Моряки под руководством натуралиста добыли одного из них, чтобы привезти в Петербург его шкуру как вещественное доказательство их открытия. А острову дали название «Тюлений».

* * *

Опять начались будни. Но восточные берега Сахалина были мало изрезаны, и дела по их описанию продвигались на удивление довольно быстро. Это тебе не берега Кюсю, сплошь изрезанные длинными и узкими заливами.

Но в конце мая путь им преградили сплошные ледяные поля, пробиться через которые было невозможно. Что же делать? Ждать пока они растают, означало потерю времени, да и Резанов торопил вернуться в Петропавловск, чтобы побыстрее послать оттуда извещение в Петербург о результатах своих переговоров с японцами.

И Крузенштерн принял решение идти на Камчатку, оставить в Петропавловске Резанова с его торговой миссией, а затем вернуться к Сахалину для продолжения описания его берегов. Поэтому «Надежда» под всеми парусами пошла на восток.

Наконец показались Курильские острова. Было уже начало июня, но все острова были еще в снегу, и их белоснежные шапки, постепенно уменьшаясь в размерах, дугой уходили за горизонт, на юго-запад. Андрей Петрович, как завороженный, прямо-таки впитывал в себя эту незабываемую красоту, созданную всемогущей природой. И никак не мог оторвать взгляда от этого дивного зрелища.

А «Надежда» тем временем прошла довольно широким проливом между островами Курильской гряды, названном впоследствии проливом Крузенштерна, и вышла в Тихий океан.

* * *

Андрей Петрович, конечно, знал, да это и не было большим секретом, что по прибытии в Петропавловск Резанов с членами торговой миссии покидают борт «Надежды». Чиновники миссии отправятся сухопутным путем в Петербург через Сибирь, а Резанов с небольшой свитой уже в качестве председателя Главного правления Российско-Американской компании намерен был с инспекцией посетить русские поселения в Америке.

Надо было, пользуясь случаем, попытаться осуществить свою давнюю мечту. И Андрей Петрович решился.

Встретив как бы невзначай Резанова, он попросил у него аудиенции. Тот внимательно посмотрел на него:

– А что откладывать, проходите в мою каюту.

Адмиральская каюта, в которой он был только один раз после памятного восхождения на Тенерифский пик, но толком так и не рассмотрел ее, охваченный возбуждением, когда они с Григорием Ивановичем были приглашены камергером для беседы, поразила Андрея Петровича не только своими размерами, но и убранством.

Во всю ее ширину были не иллюминаторы, как в каютах офицеров, а большие окна с тяжелыми шторами. За ними, со стороны кормы, просматривался балкон во всю длину переборки с резными перилами. В центре, ближе к кормовой переборке, большой письменный стол с канделябром, кожаное кресло, книжный шкаф. На полу дорогие ковры, а у левой переборки большое, во весь рост, зеркало. Кожаный диван для отдыха со столиком перед ним. А справа, за ширмой, очевидно, спальное место. Все добротно, сделано со вкусом.

Резанов неторопливо, по-хозяйски, прошел к большому письменному столу, сел в кресло и пригласил его сесть напротив.

– Так в чем дело, Андрей Петрович? – мягко спросил он.

– Я слышал, Николай Петрович, что вы собираетесь посетить Русскую Америку?

– Да, это так.

– В таком случае я хотел бы просить вас взять меня туда вместе с собой.

– ???

Резанов в задумчивости барабанил пальцами по столу, озадаченный неожиданной просьбой. Наступила пауза, которая явно затягивалась. «Именно сейчас решается все», – с замиранием сердца подумал Андрей Петрович.

– Но, насколько я осведомлен, Иван Федорович Крузенштерн намерен по возвращении из кругосветного плавания представить вас к присвоению чина мичмана.

– Да Бог с ним, с мичманом! – как-то само собой вырвалось у находящегося в напряжении Андрея Петровича.

И тут произошло, казалось бы, непоправимое. Лицо Резанова приняло жесткое, не предвещающее ничего хорошего выражение.

– Да знаете ли вы, молодой человек, что Александр Васильевич Суворов, будучи генерал-фельдмаршалом и главнокомандующим союзными войсками в Италии, экстерном сдавал экзамен специально созданной по этому случаю комиссии на присвоение ему чина мичмана? – тихим голосом спросил он.

Он вдруг встал из-за стола. Вскочил и Андрей Петрович.

– Генерал-фельдмаршал мечтал о чине мичмана, а вам, поручику гвардии, это, видите ли, ни к чему! – гневно воскликнул камергер, сверля этого самого поручика недобрым взглядом, а затем как-то устало опустился в кресло. Андрей Петрович продолжал стоять по стойке «смирно». – Ведь тот же Суворов, узнав о том, что вице-адмирал Федор Федорович Ушаков, используя морскую пехоту под прикрытием корабельной артиллерии, штурмом со стороны моря взял, казалось бы, неприступную крепость, воскликнул: «Почему я не был при Корфу хоть бы мичманом?». Вот так, господин поручик, тем более гвардии, – уже спокойно произнес Резанов.

Андрей Петрович, понимая, что все кончено и приговор вынесен, решил все-таки воспользовался правом последнего слова.

– Тем не менее, ваше превосходительство, для меня возможность посетить Русскую Америку имеет большее значение, чем присвоение чина мичмана.

– Почему же так официально, Андрей Петрович? – вдруг улыбнулся камергер. – Тогда объяснитесь, сделайте милость.

– Чины, Николай Петрович, – дело наживное, а вот побывать в Русской Америке у меня шансов больше не будет. Никогда…

– Да садитесь, что вы тянетесь передо мной, как перед полковым командиром.

Он уже с интересом смотрел на этого молодого человека, способности которого успел оценить. Его логика была убедительной. «А ведь главному правителю Русской Америки Баранову[28]28
  Баранов Александр Андреевич (1746–1819) – первый главный правитель русских поселений в Америке (1790–1818). До 1790 года занимался торгово-промышленной деятельностью в Москве, Петербурге и Сибири. Благодаря энергии и административным способностям Баранова значительно расширились торговые связи Русской Америки с Калифорнией, Гавайскими островами и Китаем. Были созданы новые поселения, положено начало кораблестроению, медеплавильному производству и добыче угля в Русской Америке. Именем Баранова назван остров в архипелаге Александра (в заливе Аляска).


[Закрыть] действительно не хватает способных, образованных и деятельных помощников. Как раз об этом Александр Андреевич и писал в своем последнем письме в Главное правление Компании. А этот поручик, похоже, не карьерист и собирается ехать в Америку вроде бы не за длинным рублем», – рассуждал Резанов. И как опытный организатор решил, пользуясь представившейся возможностью, прощупать молодого человека именно по этим волновавшим его вопросам.

– А чем вы, Андрей Петрович, думаете заниматься в наших американских колониях?

– Могу обследовать новые земли, вести разведку не занятых никем земель, интересующих Компанию, организовать оборону поселений от нападения индейцев или других неприятелей, а также выполнять отдельные поручения главного правителя по его усмотрению.

– Но вы, молодой человек, наверное, догадываетесь, что переход на купеческом судне из Петропавловска в Русскую Америку будет стоить довольно значительных средств?

– Не только догадываюсь, но и знаю. Я интересовался этим вопросом еще во время нашего первого пребывания в Петропавловске. По моим расчетам, суммы, переданной мне моим батюшкой перед отплытием из Кронштадта, и вознаграждений, которые я получу от торговой миссии и от экспедиции за совместительство при исполнении должности вахтенного офицера, будет вполне достаточно для этой цели. Да кое-что еще и останется, – доверительно улыбнулся он.

– И вы всегда так скрупулезно считаете свои доходы и расходы?

– Приходится, – вздохнул Андрей Петрович, – я ведь, в сущности, не богатый человек.

– Как же так? Ведь по моим сведениям у вашего отца несколько имений в Центральной России?

– Их он получил в наследство.

– Но вы же тоже наследник, причем единственный мужского пола?

– Да, но…

– Все мы смертны, – словно читая его мысли, пророчески произнес Николай Петрович.

Все было ясно – этот человек просто находка для Баранова. Честно говоря, он бы и сам был не прочь приблизить его к себе, но всему свое время. Пока же пусть наберется опыта да проявит свои способности. Теперь же надо было решить, как сделать так, чтобы доставить его, готового отдать все свои сбережения, добытые нелегким трудом, ради осуществления своей мечты, в Русскую Америку бесплатно. Конечно, он, камергер и руководитель Компании, мог совершенно легко оплатить эти, в общем-то, небольшие для него расходы сам, но это, безусловно, не будет принято Андреем Петровичем. «А то еще, чего доброго, вызовет на дуэль», – улыбнулся он, вспомнив об инциденте в каюте Крузенштерна на Нукагиве. Ладно, время пока терпит, и, как говорится, утро вечера мудренее.

– В принципе, я готов взять вас с собой. Но это, так сказать, общее решение. А частности оговорим уже на месте, в Петропавловске. Договорились?

– Большое, огромное спасибо вам, Николай Петрович! – Андрей Петрович не мог сдержать радостного возбуждения.

– Не за что. А чинами в будущем не разбрасывайтесь, чай не бирюльки, – улыбнулся он на прощание.

Душа Андрея Петровича пела. Свершилось! Уже во второй раз свершилось! И он бросился искать Фаддея, чтобы поделиться с другом так и распирающей его радостью.

* * *

Еще в Бразилии Крузенштерн приобрел около дюжины разноцветных попугаев в клетках. Присмотревшись к покупке капитана, Андрей Петрович тоже решил купить этих удивительных и необычных по внешнему виду птиц. Не дюжину, конечно, а только одного. И не из-за экономии, так как стоили они там не так уж и дорого. Наслушавшись у хозяина лавки, продававшего этих птиц, бойко говоривших и по-португальски, и по-английски, он решил научить своего будущего питомца нескольким фразам, а затем, при оказии, переслать его в Петербург батюшке в качестве «говорящего письма». Андрей Петрович знал, каким дорогим подарком он будет для его родителей.

Но для этого нужен был, во-первых, самый «говорливый» попугай и, во-вторых, не умевший пока произносить какие-либо фразы. А так как самым авторитетным человеком в этой области был для него, конечно, Григорий Иванович, то он и попросил его оказать ему содействие.

В лавке продавца попугаями натуралист самым тщательным образом осмотрел предлагаемый для продажи товар и сделал заключение, что самого «говорливого» попугая – жако – здесь нет, так как он водится только в лесах экваториальной Африки. От многочисленных разноцветных бразильских попугаев он решительно отказался, так как они беспрерывно, но несвязанно верещали, хотя красавцы ара привлекали внимание, но были очень велики по размерам, что затруднило бы их транспортировку. Да и каюта у Андрея Петровича по размерам была далеко не капитанская.

А вот парочка какаду заинтересовала его. Эти крупные с хохлом птицы обитают от Малайзии до Австралии, и были завезены сюда, наверное, моряками чайных клиперов, которые, поистратившись на берегу от соблазнов, продавали их по дешевке. Григорий Иванович видел этих попугаев в Европе, живущих в клетках, которые довольно членораздельно произносили заученные фразы. Андрею Петровичу приглянулся белый какаду с желтым хохлом и такого же цвета широким хвостом.

Хозяин лавки с тревогой посматривал на господина в очках, который, как сразу было видно, знал толк в попугаях, опасаясь, что тот отобьет у него клиента, уже не раз заходившего в его магазин. И когда тот спросил о цене выбранного им попугая, он на радостях даже не стал завышать ее, хотя и подумывал об этом.

– Теперь, Андрей Петрович, труд и терпение, – изрек Григорий Иванович, когда клетку с попугаем водрузили на стол в его каюте, – и он заговорит у вас, как миленький.

– Большое спасибо вам, Григорий Иванович, за неоценимую помощь.

– Чего уж там! Я сам с огромным удовольствием пообщался с этими экзотическими птицами. Хотя должен заметить, что наши серые невзрачные вороны среднерусской полосы гораздо умнее этих заморских красавцев. Правильно в народе говорят, что не с лица воду пить. Вот так-то.

А затем, немного подумав, задал наконец вопрос, который, видимо, волновал его:

– Как же вы, Андрей Петрович, назовете его?

– «Андрюша», – не задумываясь, ответил тот.

Умные глаза натуралиста по-доброму сверкнули из-за стекол очков.

– Очень хорошее имя – ваши родители будут довольны.

И вот теперь Андрей Петрович, наслушавшись у хозяина лавки попугаев, продававшего этих бойко говоривших на разных языках птиц, и вызнав секреты их дрессировки, все свободное от службы и работы над записками время посвящал своему любимцу.

Однажды, через довольно непродолжительное время, Фаддей Фаддеевич, как-то зайдя в каюту Андрея Петровича, буквально остолбенел, услышав от этой бестии, по его мнению, с наглым взглядом совершенно четкое:

– Андрюша, поручик гвардии!

– Ну и ну! – только и смог выговорить мичман.

– То ли еще услышишь, Фаддей! – радостно воскликнул хозяин попугая.

А когда из каюты Андрея Петровича стало раздаваться: «Иван Крузенштерн! Иван Крузенштерн!..» – вестовой принес в подарок от капитана неутомимому оратору кулек с какими-то экзотическими орехами.

* * *

Фаддея он нашел в его каюте. Однако мичман не разделил его бурных восторгов.

– Бежишь с корабля, бросая друга? – явно огорчился он.

– Ты не справедлив, Фаддей. Как я узнал от Резанова, всю торговую миссию и ученых по приходе в Петропавловске спишут на берег и отправят в Петербург уже сухопутным путем через Сибирь, а Крузенштерн навряд ли сможет оставить меня в команде «Надежды» сверх штата. Ведь я же не имею флотского офицерского чина. Поэтому у меня альтернатива: или отправляться в Петербург в свой полк, или посетить с Николаем Петровичем, у которого я уже получил согласие, Русскую Америку, а может быть, и остаться там на некоторое время в качестве служащего Российско-Американской компании. Ты бы сам что выбрал на моем месте?

– Сдаюсь, Андрюша, я был не прав. Просто очень не хочется расставаться.

– То-то, морской бродяга! Но в связи с этим у меня есть к тебе большая просьба. Не мог бы ты взять на себя труд доставить в Петербург моему батюшке в качестве подарка попугая?

– Что?! – искренне возмутился Фаддей. – Это я должен буду в течение почти целого года слушать его непрерывные бредни?! Нет уж, уволь. Я и в твоей каюте наслышан ими предостаточно.

Андрей Петрович понимающе улыбнулся. Он ради дружеской шутки научил попугая фразе: «Фаддей, не жалей, еще налей!», которая, как оказалось, не очень понравилась другу. Но что поделаешь, ведь обратно из попугая эту злополучную фразу не вытащишь. Как говорится, слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Вот с тех пор мичман и невзлюбил попугая, хотя понимал, что тот здесь не причем. А теперь его еще просят везти этого болтуна до самого Петербурга.

– Не упирайся, Фаддей, прошу тебя, – взмолился Андрей Петрович. – Я, конечно, мог бы с этой просьбой обратиться к Григорию Ивановичу, но как он его повезет через всю Сибирь, да еще в морозы? К тому же он не знаком с моими родителями в отличие от тебя. Ведь ты же в нашем доме всегда желанный гость. Кроме того, придешь к ним с весточкой обо мне не с пустыми руками. Поэтому тебе, сам понимаешь, все гораздо проще. Когда же будешь во время плавания в своей каюте, то накрывай клетку каким-нибудь покрывалом – в темноте он сразу умолкает. А ухаживать за ним будет твой вестовой.

Он почувствовал, что Фаддей Фаддеевич колеблется.

– У меня остались кое-какие запасы корма для него, которых, я думаю, хватит до Макао в Китае, а там можно купить все, что угодно. Пополнить запасы корма можно будет и в Капштадте у мыса Доброй Надежды на юге Африки, где у вас в соответствии с программой экспедиции будет остановка. Все эти расходы я, разумеется, оплачу.

– А что, разве флотский офицер не сможет прокормить какую-то там заморскую птицу?! – возмутился мичман.

Андрей Петрович ликовал – это было красноречивым признанием того, что Фаддей Фаддеевич наконец-то согласился.

– Ты не прав, Фаддей, и очень прошу не обижать меня своим снобизмом. Я от всей души благодарю тебя как настоящего друга! – и обнял его. – Зато какую радость ты доставишь моим дорогим родителям! Вот увидишь…

– Не рассыпайся в любезностях – жизнь, может быть, еще не раз повяжет нас нашей дружбой. Вот тогда-то, быть может, и рассчитаемся.