Текст книги "Наследник поручика гвардии"

* * *

Андрей Петрович в сопровождении Матвея выбежал на крыльцо, к которому уверенно приближался флотский офицер с эполетами контр-адмирала на плечах.

– Фаддей, дружище! Рад тебя видеть! – воскликнул он, сбегая с крыльца.

– Соответственно, Андрюша!

Они обнялись.

– Еще раз поздравляю тебя с «доктором естественной истории» и «профессором Петербургского университета»!

– Спасибо, Фаддей! А тебя с орлами на эполетах, ваше превосходительство!

– Не ерничай, Андрюша! Никто не тянул тебя свернуть с воинской дороги на ученую. Хотя, честно говоря, втайне я завидую тебе. Как-никак ты все-таки относительно свободный человек, в то время как я повязан службой по рукам и ногам, – он притворно вздохнул.

– Ах, ты, мой несчастный служака! Я сейчас прямо-таки расплачусь от жалости к твоей незавидной доле.

И они, радуясь общению друг с другом, направились к крыльцу.

– Ба, да это никак Матвей своей собственной персоной?! – удивленно воскликнул Фаддей Фаддеевич, увидев того в мундире чиновника.

– Так точно, ваше превосходительство!

– Запомните, господин губернский секретарь, – привычным тоном капитана корабля напомнил Беллинсгаузен, – что на флоте принято обращение офицеров друг к другу, независимо от чина, по имени и отчеству. За исключением, конечно, официальных отношений, оговоренных Морским уставом. А ведь ваш статский чин как-никак соответствует флотскому чину мичмана. Или вы, Матвей… – он запнулся.

– Степанович, – подсказал Андрей Петрович.

– Матвей Степанович, – продолжил контр-адмирал, – считаете себя уже навсегда отторгнутым от флота?

– Никак нет, ваше… – запнулся тот, вытянувшись в струнку, и поправился: – Фаддей Фаддеевич! Я навсегда останусь верен флоту, который благодаря вам свел меня с Андреем Петровичем!

Тот улыбнулся.

– Стало быть, не зря, Андрей Петрович, я тянул его за собой с Черного моря, с фрегата «Флора», на Балтику, на шлюп «Восток»?

– Выходит, что не зря, Фаддей Фаддеевич, – рассмеялся ученый.

На калитке звякнула медная пластина от удара по ней медным кольцом, и дворник поспешно открыл ее. Оглядываясь по сторонам, во двор вошел статный мужчина уже далеко не среднего возраста.

– Григорий Иванович! – радостно воскликнул Андрей Петрович и поспешил ему навстречу.

Они крепко, по-мужски, обнялись.

– Как же я рад видеть вас, дорогой мой учитель, в своем доме!

– Не менее вас, доктор естественной истории! – галантно ответил академик Лангсдорф.

Они поднялись на высокое крыльцо:

– О… не увидеть вас, Фаддей Фаддеевич, в этом доме я просто не мог! – академик приветствовал мореплавателя.

– Да и ваше присутствие здесь, Григорий Иванович, не менее предсказуемо, – озорно блеснув глазами, ответствовал контр-адмирал.

Лангсдорф пристально присмотрелся к Матвею:

– Если не ошибаюсь, Андрей Петрович, это тот самый молодой человек, который еще на рейде Рио-де-Жанейро показывал мне чучело чайки, изготовленное своими руками?

– Вы совершенно правы, Григорий Иванович, – улыбнулся Андрей Петрович, искренне радуясь, что тот узнал его бывшего вестового. – Разрешите представить: губернский секретарь Сухов, Матвей Степанович, старший консультант мастерской по изготовлению чучел животных при Петербургской академии наук.

– Вон оно, как повернулось… – несколько удивленно и в то же время задумчиво произнес академик. – Выходит, мой прогноз относительно того, что в Антарктической экспедиции вопрос с изготовлением чучел животных приполярной фауны будет решен, оправдался?

– Так точно, ваше превосходительство! – ответил Матвей и, чуть смутившись, произнес: – Надеюсь, что на сей раз я не ошибся в вашем титуловании?

– На сей раз нет, Матвей Степанович, – улыбнулся Григорий Иванович. – А ведь десять лет тому назад я действительно слышал только от вас обращение ко мне «ваше превосходительство».

– Стало быть, не только вы, ваше превосходительство, можете делать правильные прогнозы? – хитровато улыбнулся Матвей.

Академик внимательно посмотрел на него:

– Далеко, похоже, пойдете, ваше благородие, – усмехнулся он.

– А почему бы и нет, Григорий Иванович? – вмешался в их разговор Андрей Петрович. – Матвей готовится через год-полтора сдавать экстерном экзамен за полный курс Петербургского университета, – пояснил он.

– Вот как?! А вы уверены, что вам удастся это сделать, месье? – тут же спросил Лангсдорф по-французски:

– Во всяком случае, буду стараться, – ответил Матвей тоже на французском языке.

– Стараться – вовсе не значит получить положительный результат, – возразил Григорий Иванович уже по-английски.

– Вы совершенно правы, сэр, но надежда, как известно, умирает последней, – довольно четко на английском языке ответил Матвей.

Лангсдорф остался явно довольным его ответами.

– Изрядно, Андрей Петрович! Во всяком случае, прошу вас сообщить мне дату экзамена Матвея Степановича в университете.

– Обязательно, Григорий Иванович! – возликовал тот. – Ведь поддержка действительного члена Петербургской академии наук бесценна!

– Просто я уверен, что почетный член Петербургской академии наук, к тому же профессор Петербургского университета не может, просто не имеет права не подготовить достойную себе смену, – улыбнулся академик.

У Матвея на глазах навернулись слезы. «Какие же все-таки друзья у моего покровителя!» – благодарно подумал он.

Очередной стук в калитку заставил всех заинтересованно повернуться в ее сторону. Флотский офицер в чине капитана 1-го ранга направился к крыльцу.

– Никак Фердинанд Петрович пожаловал! – оповестил присутствующих Андрей Петрович и, спустившись с крыльца, крепко пожал руку вновь прибывшему. – Барон Врангель. Фердинанд Петрович. Бывший капитан военного транспорта «Кроткий», – представил он его своим друзьям. – За вами, однако, не угнаться, Фердинанд Петрович! Всего два года тому назад по возвращении из кругосветного плавания вам был высочайше пожалован чин капитана 2-го ранга, и вот на тебе – уже капитан 1-го ранга!

Все, представляясь, пожимали новому для них человеку руку и с интересом присматривались к нему.

– Да просто повезло, Андрей Петрович, – смущенно пояснил тот. – Меня буквально только что назначили главным правителем Русской Америки. А по сложившейся традиции на эту должность назначают флотских офицеров только в чине капитана 1-го ранга. Вот меня досрочно и повысили в чине.

Друзья многозначительно переглянулись.

– А по окончании вашей службы в Российско-Американской компании вас непременно, опять же по сложившейся традиции, произведут в контр-адмиралы. Вот такая получается незадача, господа! – весело рассмеялся Андрей Петрович, с удовольствием поддержанный окружающими.

Врангель только развел руками.

* * *

В зале гостей встречала Ксения.

– Ксения Александровна, – представил ее Андрей Петрович. – Моя супруга и хозяйка этого дома. Прошу любить и жаловать.

– Я бы с превеликим удовольствием последовал вашей рекомендации, Андрей Петрович, – произнес Лангсдорф, галантно целуя ее руку. – Вы блестяще подтвердили характеристику, данную вам покойным государем, назвавшим вас опытным разведчиком, коль смогли найти такое сокровище. Однако гоню прочь от себя подобную шальную мысль, помня о том, как вы пытались вызвать на дуэль самого Ивана Федоровича Крузенштерна на острове Нукагива в Тихом океане.

Ксения ахнула, с испугом глянув на супруга.

– На какую это еще дуэль?! – вскинулся Беллинсгаузен. – Почему я об этом ничего не знаю? – Он гневно посмотрел на Андрея Петровича. – Тоже мне друг называется!

– Успокойтесь, Фаддей Фаддеевич, прошу вас! Андрей Петрович ни в чем не виноват перед вами. Дело в том, что камергер Резанов попросил присутствовавших при этом конфликте сохранить все в тайне.

– И кто же были эти самые «присутствовавшие»? – уже спокойнее, но все же с вызовом спросил тот.

– Я и Юрий Федорович Лисянский, капитан «Невы», – пояснил Лангсдорф.

Было видно, как Фаддей Фаддеевич постепенно отходил от обиды.

– И в чем же была причина конфликта? – уже с заинтересованностью спросил он.

– Крузенштерн позволил себе, мягко говоря, нетактично отозваться об офицерах гвардии.

– Ай да Андрей Петрович! – контр-адмирал с гордостью посмотрел на друга. – Да я бы непременно сделал то же самое! – и порывисто обнял его.

Когда все расселись за столом, любовно, со знанием дела, накрытым под руководством Ксении, Фаддей Фаддеевич удовлетворенно отметил:

– Мадера… Она, как мне помнится, никогда не подводила, – и взял одну из бутылок в руки. – Да к тому же еще и розлитая на Канарских островах, – отметил он, ознакомившись с этикеткой.

– Меня Андрей Петрович тоже успел приучить к ней за время нашего плавания на «Кротком», – невинно «пожаловался» Врангель.

– Да вам просто несказанно повезло, Фердинанд Петрович! – авторитетно заявил Беллинсгаузен. – Сколько раз она выручала нас после жестоких штормов, когда порой казалось, что они никогда не кончатся. И после того, как удавалось в самый последний момент проскочить между огромными айсбергами, готовыми раздавить шлюп, как грецкий орех. А что еще могло так успокоить после того, когда своими глазами ночью видишь белые буруны, разбивающиеся у самого борта о рифы, не указанные на карте? – он тяжко вздохнул. – Нет, господа, мадера в этих случаях просто незаменима! Это слова мореплавателя.

– Вам бы, Фаддей Фаддеевич, да оду писать во славу мадеры! – воскликнул Лангсдорф, потрясенный страстностью речи контр-адмирала.

– А вы-то сами, Григорий Иванович, как относитесь к этому напитку? – с хитроватой улыбкой якобы ничего не знающего человека поинтересовался Беллинсгаузен. – И хотя между мореплавателями и учеными много общего, – он покосился на Андрея Петровича, – но ведь есть же и существенные различия.

– Вы меня, право, удивляете, Фаддей Фаддеевич! – наигранно развел Лангсдорф руками. – Мы что, разве не вместе с Андреем Петровичем и вами плыли на «Надежде», да еще с заходом на Канарские острова?

– Сдаюсь, Григорий Иванович! – контр-адмирал шутливо поднял руки вверх. – Осталось только выяснить отношение к мадере Матвея Степановича, – и Фаддей Фаддеевич повернулся к нему лицом.

– Да сколько раз я накрывал стол в адмиральской каюте для вас с Андреем Петровичем и по «малой программе», и по «большой», когда вы встречались с лейтенантом Лазаревым, капитаном «Мирного»! – удивился Матвей. – И как же я, спрашивается, должен в этом случае относиться к мадере?!

Контр-адмирал удовлетворенно хмыкнул, а Матвей спросил:

– Кстати, Андрей Петрович, а почему здесь отсутствует Михаил Петрович Лазарев?

– Как мне известно, – ответил за него Беллинсгаузен, – он сейчас руководит морской блокадой Дарданелл и после подписания мирного договора с Турцией должен со своей эскадрой вернуться на Балтику.

– Кстати, – добавил Андрей Петрович, – его заключение о практической реализации результатов моей диссертации, которое он любезно написал по моей просьбе, если вы заметили, Григорий Иванович, зачитывал один из членов ученого совета.

– Безусловно, Андрей Петрович, – подтвердил тот. – Я слышал, что Лазарев отличился в Наваринском морском сражении.

– Об этом, я думаю, лучше меня расскажет Фаддей Фаддеевич.

Беллинсгаузен сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями.

– Наваринское морское сражение произошло восьмого октября тысяча восемьсот двадцать седьмого года в Наваринской бухте на юго-западном побережье греческого полуострова Пелопоннес. В нем, как вам, наверно, известно, приняли участие соединенные эскадры России, Англии и Франции, с одной стороны, и турецко-египетский флот – с другой.

В самом начале сражения линейный корабль «Азов» под командой капитана 1-го ранга Лазарева оказался один против пяти кораблей противника. Как рассказывал лейтенант Нахимов, служивший на нем, весь ад развернулся перед ними! Не было места, куда бы ни сыпались книппели[42]42
  Книппель – снаряд корабельной артиллерии во времена парусного флота; предназначался для разрушения такелажа и парусов и состоял из двух массивных чугунных деталей (ядер, полуядер, цилиндров), соединенных короткой цепью.


[Закрыть], ядра и картечь.

– О, господи! – раздался сдавленный вскрик Ксении, прижавшей руки к груди от охватившего ее ужаса.

– Это мужская работа военных моряков, давших присягу на верность Отечеству, Ксения Александровна, – сдерживая эмоции, пояснил Беллинсгаузен и продолжил: – Я привел, господа, слова лейтенанта Нахимова по памяти, но совершенно точно, ибо они запали в мою душу, как, наверное, и в души многих русских моряков.

Все встали, отдавая дань мужеству русских моряков.

– За русский флот! За славный Андреевский флаг! – поднял бокал контр-адмирал.

– Тем не менее, – продолжил Фаддей Фаддеевич, когда все расселись по своим местам, – канонирам «Азова» удалось меткими залпами поджечь турецкий фрегат, и тот взлетел на воздух от взрыва пороховых погребов, разбрасывая горящие обломки на другие корабли. В результате этого сгорели и взорвались еще два турецких фрегата и корвет, а восьмидесятипушечный линейный корабль был вынужден выброситься на мель.

– Ура! – вскричали гости, обнимая друг друга, а Ксения смахнула носовым платком слезы радости и счастья.

– Прямо-таки как в Чесменском морском сражении в тысяча семьсот семидесятом году, когда русские брандерами[43]43
  Брандер – корабль, нагруженный легкогорючими либо взрывчатыми веществами, используемый для поджога и уничтожения вражеских судов. Мог управляться экипажем, покидавшим судно в середине пути, либо сплавляться по течению или по ветру в сторону вражеского флота.


[Закрыть] сожгли в Чесменской бухте весь турецкий флот! – взволнованно воскликнул барон Врангель.

– Совершенно верно, Фердинанд Петрович, – подтвердил контр-адмирал. – Однако свидетели боя были потрясены не только мужеством русских моряков, но и их благородством. Они бросали концы[44]44
  Конец – здесь: веревка, трос.


[Закрыть] турецким морякам, оказавшимся в воде, спасая их от гибели, – Фаддей Фаддеевич перевел дух. – Так ведь мало того, «Азов» после этого вместе с флагманским кораблем англичан «Азия» потопил и флагманский линейный корабль командующего египетским флотом!

Все бурно зааплодировали.

– Вот за эти боевые подвиги в Наваринском сражении, – подвел итог Беллинсгаузен, обведя торжествующим взглядом друзей, – линейному кораблю «Азов» впервые в русском флоте был присвоен кормовой Георгиевский флаг, а его командир, Михаил Петрович Лазарев, наш соратник по Антарктической экспедиции, произведен в контр-адмиралы.

Провозглашение очередного тоста уже не требовалось…

* * *

– А какие впечатления остались у вас, Григорий Иванович, от посещения глубинных районов Бразилии? – обратился к академику неугомонный Беллинсгаузен с очередным вопросом. – Ведь вы еще в кают-компании «Надежды», то есть почти за два десятка лет до вашей экспедиции, так красочно и увлекательно рассказывали о природе Бразилии, что мы, тогда еще совсем молодые люди, слушали вас с открытыми ртами, – рассмеялся он, вспомнив молодые годы.

Все сразу же притихли, повернувшись в сторону академика.

– И правильно делали, – улыбнулся ученый. – Я же еще со студенческой скамьи бредил Бразилией.

– А нам ваши увлекательные рассказы бредовыми не казались, – улыбнулся Андрей Петрович.

– И слава богу, – теперь рассмеялся уже Григорий Иванович. – А если серьезно, друзья, то эти впечатления настолько огромны, что я мог бы делиться ими в течение многих часов. Ведь экспедиция продолжалась целых шесть лет!

Чего стоит один только бассейн величайшей реки земного шара – Амазонки! Основную трудность в продвижении по нему представляли многочисленные притоки этой реки, кишащие кровожадными рыбами-пирайями. Но не меньшим препятствием была и невыносимая духота тропических лесов. Вы, конечно, помните, Андрей Петрович, как она изматывала нас, когда мы пробивались через джунгли к потухшему вулкану на острове Нукагива?

– Дышать было действительно нечем, – подтвердил тот. – Одни испарения от гниющих плодов и упавших деревьев.

– Как оказалось, это были только цветочки по сравнению с тем, что мы испытали в дебрях бассейна Амазонки. Однако при всем множестве открытий, сделанных экспедицией, я бы выделил одно из них. Мы обнаружили племя людей, живших в условиях абсолютной, я подчеркиваю – абсолютной, оторванности от остального человечества! Это какое же Эльдорадо для этнографов?! – Григорий Иванович отпил из фужера клюквенного морса.

– Выходит, что не зря по результатам этой экспедиции вас избрали действительным членом Петербургской академии наук? – недвусмысленно заметил Беллинсгаузен, всегда ревниво относившийся к представителям науки.

– Вы не совсем правы, Фаддей Фаддеевич, – мягко возразил Григорий Иванович. – Академиком я стал еще перед началом экспедиции.

Андрей Петрович удивленно глянул на него.

– Не удивляйтесь, дорогой друг. Дело в том, – пояснил Лангсдорф, – что, по мнению государя и его окружения, нужно было поднять значимость этой экспедиции в глазах мировой науки. А я в то время был только членом-корреспондентом Петербургской академии наук.

– Оказывается, не только флотским офицерам присваиваются чины по случаю, так сказать, – рассмеялся довольный Беллинсгаузен, глянув на смутившегося барона Врангеля.

– Ну и язва же вы, Фаддей Фаддеевич! – рассмеялся Андрей Петрович. – Не хотите ли вы этим сказать, что только вам чины даются исключительно по заслугам?

– Отчего же, Андрей Петрович? – ничуть не обиделся тот. – Вас, к примеру, я тоже отношу к этой же категории офицеров. И если я не ошибаюсь, то вы получали свои чины даже с некоторым опозданием, но зато все сразу, – в его глазах забегали веселые чертики.

– Вы не правы, Фаддей Фаддеевич! Я уже года два тому назад получил очередной воинский чин.

– И какой же, извольте полюбопытствовать? – живо отреагировал тот.

– Капитана гвардии в отставке.

Беллинсгаузен ошалело посмотрел на него, не в силах вымолвить ни слова, потрясенный этой новостью.

– И при каких же обстоятельствах, Андрей Петрович, это произошло? – осторожно спросил Григорий Иванович.

– Просто я решил подать прошение об отставке с воинской службы.

– И если не секрет, то почему?

– Какой уж там секрет, Григорий Иванович? Я так же, как и вы, решил целиком посвятить себя служению науке, а Ксения Александровна поддержала меня.

Та, смущенно улыбнувшись, кивнула в знак согласия, как бы отвечая на вопросительные взгляды мужчин, обращенные к ней.

– А чина коллежского советника мне вполне достаточно, – добавил он.

– Ох, уж эта наука! – чуть ли не простонал Беллинсгаузен.

– Не убивайтесь так, Фаддей Фаддеевич! – рассмеялся академик. – У каждого своя дорога в жизни. А дорога науки не такая уж и скверная, поверьте мне.

Контр-адмирал непримиримо посмотрел на него.

– Это все плоды вашего систематического совращения офицера гвардии, начиная с восхождения на Тенерифский пик на Канарских островах, господин ученый!

– Не отрицаю, Фаддей Фаддеевич. Но особо чувствительный удар нанес вам этот гвардейский офицер, определив признаки наличия земли значительных размеров в высоких южных широтах. Не так ли?

Тот откровенно рассмеялся.

– Признаюсь, это был удар ниже пояса! – Фаддей Фаддеевич оставался верен себе. – Но если быть до конца честным, то я не совсем уверен, что мы смогли бы открыть Южный материк без знания этих признаков. Они были для нас путеводной звездой в гибельных льдах за Южным полярным кругом, – он встал с бокалом в руке. – А посему я, контр-адмирал русского флота, прощаю уважаемому Андрею Петровичу ретираду с воинской службы! Это и есть мой очередной тост, господа!..

– Вот вы, Григорий Иванович, – обратился Андрей Петрович к академику Лангсдорфу, – поведали нам о непереносимой духоте тропических лесов. А ведь в это же самое время другой русский путешественник в сорокаградусный мороз со своими спутниками на собачьих упряжках преодолевал безлюдные снежные пространства побережья Ледовитого моря на самом северо-востоке Сибири. И тоже во славу науке. Я имею в виду уважаемого Фердинанда Петровича Врангеля.

Все разом повернулись к капитану 1-го ранга.

– Я, конечно, слышал об экспедиции возглавляемого вами Колымского отряда, Фердинанд Петрович, но хотелось бы узнать подробности о ней, так сказать, из первых рук, – обратился к нему Лангсдорф.

Врангель был явно смущен вниманием окружающих к своей персоне.

– Я, к сожалению, не обладаю даром рассказчика, коим обладаете вы, Григорий Иванович.

– Извините, Фердинанд Петрович, за мою настойчивость. Но вы могли бы сообщить нам хотя бы основные результаты вашей экспедиции?

– Безусловно, Григорий Иванович. За четыре года было описано и нанесено на карту побережье Ледовитого моря от устья Колымы до острова Колючин протяженностью более тысячи верст. Доказано отсутствие узкого перешейка, соединявшего якобы Азию с Америкой у Шелагского мыса.

– Замечательное открытие! – воскликнул Беллинсгаузен. – Ведь экспедиция капитан-лейтенанта Васильева на шлюпах «Открытие» и «Благонамеренный», вышедшая из Кронштадта одновременно с нашей Антарктической экспедицией, так и не смогла доказать этого.

– Мы действительно ожидали встречи с «Благонамеренным» под командой капитан-лейтенанта Шишмарёва у побережья Чукотки, но так и не дождались его, – подтвердил Врангель. – Тем не менее мы не смогли обнаружить так называемую Землю Санникова[45]45
  Земля Санникова – остров-призрак в Северном Ледовитом океане, который якобы видели некоторые исследователи в XIX веке к северо-востоку от Новосибирских островов.


[Закрыть], хотя вместе с моим помощником мичманом Матюшкиным и определили по рассказам чукчей предполагаемое место ее нахождения. В поисках этой земли мы совершили три похода на собачьих упряжках к северу от побережья, максимально углубившись в Ледовитое море на двести шестьдесят верст, но каждый раз дорогу нам преграждали огромные полыньи.

– А вот нам, мореплавателям, как раз наоборот, путь к неведомым землям преграждали именно непреодолимые полярные льды, – рассмеялся Беллинсгаузен.

– У каждого свои проблемы, Фаддей Фаддеевич, – улыбнулся Врангель. – Поэтому я и просил продлить нашу экспедицию года на два, ну хотя бы на год, чтобы все-таки достичь этой долгожданной земли, но получил отказ, – вздохнул он.

– Видимо, в Петербурге решили, что основные задачи вашей экспедиции уже выполнены, – предположил Беллинсгаузен.

– Выходит, что так, – согласился барон.

А Лангсдорф рассмеялся:

– Слава богу, что до меня никто не мог добраться в глубины Бразилии, и посему я сам определял сроки своей экспедиции. Везет же иногда! – от удовольствия он потер руки.

– Везет тому, кто сам везет! – заключил Фаддей Фаддеевич.

– Может быть, вы и правы, – задумчиво согласился академик. – Только своим трудом можно чего-то добиться в жизни…

Я вот, например, заметил, что когда Андрей Петрович делал свой доклад об основных научных положениях своей докторской диссертации, орнитологи заерзали на стульях при упоминании им о том, что, оказывается, у морских птиц, живущих в открытом океане, клювы загнуты вниз, а у прибрежных – они прямые, – он вдруг звонко, как в былые годы, рассмеялся:

– Негоже, господин ученый, отбивать хлеб у своих коллег!

– Так чего же проще, господа ученые! – с деланым недоумением воскликнул Андрей Петрович. – Отправляйтесь в экспедицию, поплавайте исключительно для души между ледяными торосами и айсбергами, рискуя навсегда остаться в ледяной ловушке, добудьте интересующих вас птичек и на морозе голыми ручками переберите и рассортируйте их. Только и всего. Так нет же: привези им образцы, то есть фактический материал, сюда, в Петербург! А они, надев пенсне, изучат их и вынесут свой вердикт. И заявят о новом научном открытии! Чушь какая-то!

– Андрей Петрович, безусловно, прав – все научные открытия делаются только в экспедициях. Только там. И никак иначе! Так поднимем, друзья, – торжественным тоном произнес Григорий Иванович, вставая, – наши бокалы за отчаянных первопроходцев, дерзнувших бросить вызов дикой природе и в тропических джунглях, и в бескрайних снежных пустынях, и в коварных полярных льдах!

Ксения как завороженная слушала дорогих гостей. «Какие же умные и верные друзья у моего Андрюши!» – думала она, и ее женское сердце, преданное ему, замирало от счастья…