Текст книги "Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди"

Глава 5. Первая война братьев

Нестор повествует, что это произошло, когда Лют Свенельдич охотился. Видимо проходила эта охота в лесах близ Киева. Во время охоты его увидел древлянский князь Олег Святославич. «Кто это?» – будто бы спросил князь. Ему ответили: «Свенельдич». «И, напав, убил его Олег», – пишет Нестор. И тут же уточняет, что Олег не случайно оказался в том лесу, что он там сам был на охоте. Перед нами не несчастный случай, который бывал на охоте. Нет и предварительной ссоры, которая могла бы объяснить мотивы убийства. Есть несомненный факт осмысленного действия: по какой-то причине Олег хотел убить именно Люта Свенельдича и именно его убил. Конечно, уже само по себе это – преступление. Но, кроме того, князь не мог не понимать, каковы неизбежные последствия убийства сына могущественного Свенельда, фактического хозяина Киева. Значит, перед нами классический «казус белли», т. е. основание-повод к войне. Олег Коростеньский хотел войны. Война стала неизбежна. Правда, текст летописи вызывает ряд вопросов.

Во-первых, Олег и Лют охотились в одном и том же лесу. Люди столь высокого ранга, как Олег и Лют, охотятся отнюдь не в одиночестве, а в окружении многочисленной свиты и приглашенных гостей, тем более что охота в те времена была делом весьма опасным, и выказываемая удаль и ловкость на охоте приравнивалась (и вполне справедливо) к воинским подвигам. Получается, что людей было слишком много, и от того действия князя Олега Святославича носят характер откровенно демонстративный. Однако, что за лес, в котором все происходило? Иоакимовская летопись говорит, что это было в древлянских лесах. Значит, убийство произошло в пределах удельных владений князя Олега и от того убийство носит особо оскорбительный и непростительный характер, поскольку убит был приглашенный гость. Впрочем, и в случае, если все случилось под Киевом, ситуация остается не менее дерзкой – Олег ведь гость, и ему оказали почет, пригласив на охоту. Но хотя Нестор недвусмысленно говорит о том, что все происходило под Киевом, в это мало верится. Олег слишком рисковал: братские узы с Ярополком были эфемерной защитой от гнева Свенельда, и «правда» кровной мести была бы на стороне воеводы. Более того, традиция требовала бы осуществления этой мести. При всей своей молодости Олег вряд ли был самоубийцей. Так что, скорее всего, все происходило именно на Древлянской территории, где юный князь был защищен своими людьми.

Во-вторых, в «Разысканиях о русских летописях» А. Шахматова Лют Свенельдич отождествляется с Мистишей (Мстиславом) Свенельдичем, что, кстати, подчеркивает родовую связь Свенельда с славянской знатью. Так вот, этот Мстислав-Лют Свенельдич, если верить утверждению А. Шахматова, был непосредственным участником убийства князя Игоря Старого. Но ведь это случилось еще в 945 году, т. е. тридцать лет тому назад! Значит, Лют не был юношей и даже не молодым воином; ему было лет пятьдесят или даже более. Возраст свидетельствует о том, что он сумел уцелеть во множестве войн и сражений. Кто же противостоял ему? – пятнадцатилетний юноша (собственно, даже меньше, так как Олег был младшим братом Ярополка и не мог родиться ранее 961 года), скорее даже подросток, за плечами которого не было ни войн, ни сражений, ни поединков.

Трудно представить такую решительность и именно такое противоборство. Легче допустить, что Люта Свенельдича убили люди князя Олега. Т. е. сын Свенельда погиб в результате заговора древлянской знати. Но только ли древлянской? Ведь вряд ли эти «мужи мудрствующие», сидевшие в Коростене были столь самонадеянны, что полагали, будто бы один древлянский удел сможет одолеть все еще самый сильный Киев, где войско будет возглавлять сам грозный Свенельд, для которого это становилось делом чести и кровной мести! Они ведь не могли не понимать, что в случае победы (а она в противостоянии Киева и Коростеня почти гарантировано останется за киевлянами) Свенельд за кровь своего сына и за крах своих амбициозных планов вырежет всю древлянскую верхушку. Спасения не будет никому. Значит имел место сговор между всеми уделами. Значит война готовилась всеми сторонами!

Большая война внутри Руси – это тоже итог политики князя Святослава, столь героизированного в отечественной истории.

Итак, гибель Люта Свенельдича на охоте – не случайное совпадение роковых обстоятельств. Это убийство – отнюдь не импровизация: оно явилось результатом сознательного и основательно подготовленного заговора против того, кто должен был в самое ближайшее время сменить своего доживавшего последние годы отца, т. е. стать главой правительства в Киеве и, быть может, в скором времени заменить Ярополка Святославича на княжеском престоле. Очевидно, что в заговоре участвовали удельные князья Святославичи и их окружение. Со старым Свенельдом еще можно было мириться, ибо возраст предполагает в политике движение инерционное и, соответственно, предсказуемое. Воевода довольствовался громадностью власти, которую, естественно, намеревался передать своему сыну в наследство. Об узурпации княжеского престола и кардинальном пересмотре политического наследия Святослава Игоревича, превратившего Русь в собрание удельных княжеств, суверенитет которых практически ничем не ограничивался, ему думать было поздно.

А вот от Люта можно было ожидать действий куда более решительных, ибо он находился в том состоянии, когда лета умножены опытом, но еще не обременены старостью и не ущербны утратой энергии, которая как раз пребывает в самом своем зените. Надо полагать, весьма многие и в Киеве, да и в иных уделах Руси молились своим родовым богам о продлении только что сложившегося «статус-кво», т. е. о продлении жизни Свенельда, с которым связано было пусть и хрупкое, но равновесие. Но в реальной политике молитву обычно подкрепляют практическим действием. И действие это решительно и неизбежно в той мере, в какой провидится опасная и отнюдь не далекая перспектива. Люта и неизбежной с его приходом смены поколений политиков, т. е. приходом во власть тех, кто застоялся на «вторых ролях», боялись. Не могли не бояться! Почти наверняка Добрыня и Владимир Святославич были посвящены в сюжет гибели Люта.

Новгород не менее прочих окраин не хотел нарушения мира. Ведь понятно, что борьба Киева за реальное доминирование, а она будет разворачиваться вокруг Днепровского транзита, вновь парализует торговлю с Византией. Эта торговля только-только возобновилась. Конечно, благодаря ей обогащался и Киев. Но обогащались одновременно, и решали слишком уж обострившиеся социальные проблемы, также и все уделы, вовлеченные в товарооборот с ромеями. И Новгород в том числе, и даже прежде всего: ведь именно для Новгорода был также открыт и путь на Балтику и через нее в Северную Европу, куда, благодаря новгородцам, втридорога перепродавались византийские товары. Вот тут, кстати, становилось понятно, что единое экономическое пространство на Руси уже сложилось, и это тот фактор, который гасил любые по силе центробежные тенденции. По «классике» наличие внутреннего рынка есть важнейшее условие единства государства. Гораздо более важное, чем успешность внешней торговли. О существовании внутреннего рынка, т. е. торговых связей внутри Руси между уделами и городами даже спустя почти столетие после формального образования Киевской державы, следует дать ответ отрицательный: необходимости в товарообмене между окраинами на Руси не было, поскольку они были вполне экономически самодостаточны и, ничем (или почти ничем) не отличаясь друг от друга, вполне сами себя всем необходимым удовлетворяли. Никто не мог предложить дальним и ближним соседям какого-то особого, «эксклюзивного», товара, жизненно необходимого или необходимого в социально-политическом развитии. Вместе с тем, все окраины в большей или меньшей степени были задействованы в торговле отчасти на Балтике и в полной мере на Черном море.

Варяги и русы, открыв транзит от Балтики до Черного моря, из Северной Европы по системе рек Восточноевропейской равнины на Византию, вовлекли в него все племена Днепровского и Ильменьского речных регионов. Эта торговля ускорила процесс имущественной и социальной дифференциации, формирование новых общественных отношений и институтов, в том числе и такого, как государство. Развитие и статус уделов, «нарезанных» в 970 году Святославом Игоревичем, непосредственно зависел от динамики товарооборота. Однако, монополия Киева как «ворот» к византийскому всеобъемлющему рынку ставила перед уделами три альтернативные задачи. Первая – это найти свой «ход» на Византию, такой, который позволил бы обойти киевских князей. Вторая – в том случае, если найти такой обходной путь не удастся, то постараться найти новые рынки, близкие по эффективности к константинопольскому. Третья – если две первые задачи неразрешимы, то постараться захватить сам Киев и установить там собственный контроль.

Поскольку первые две задачи на X век и в самом деле не имели положительного решения, так как обходные пути были несоизмеримо тяжелее и ненадежнее, восточные рынки – недосягаемы, а европейские рынки – нерентабельны, то оставалось решать третью задачу. А это зависело от качества власти в самом Киеве. Идеалом было, если власть в Киеве была бы слабой и не амбициозной. К сожалению для удельной знати, в Киеве правительство возглавлял Свенельд, т. е. власть отнюдь не была слабой. С уходом Свенельда, а это в силу его возраста должно было произойти в близкой перспективе, правительство возглавил бы его сын Лют и, соответственно, власть в Киеве стала бы амбициозной в опасной для соседей степени.

Надо понимать, что Киев сам по себе пока мало что мог предложить для Константинополя. Сила Киева была именно в том, что он контролировал торговлю и процветал прежде всего с доходов от нее. Какой смысл Киеву было «не пущать» никого через свои «ворота»? Нет, Киеву как раз было нужно, чтобы уделы торговали с Византией, естественно, через посредничество Киева! А если уделы начнут бойкотировать, да еще одновременно, эту торговлю, то это приведет сначала к экономическому, а затем и к социальному кризису в Киеве. Уделы именно так бы с удовольствием и сделали, но бойкот те же роковые последствия прежде всего спровоцировал бы и у них.

По идее, распад раннесредневековой «варварской империи» (типа Каролингской), к каковой можно отнести Киевскую державу, хоть и болезненен, но позитивен, поскольку способствует росту самосознания на окраинах и многоаспектному (всестороннему) развитию регионов. Но, во-первых, в отличие от Западной, Восточная Европа не имела этнической пестроты, ее огромные лесные просторы населялись восточнославянским этносом и необходимости в «самосознании», отличном от общего, родственные племена не испытывали. Наоборот, за столетие Киевской Руси они ощутили полезность единства политического и, что еще важнее, начали осознавать свое «единение в судьбе», т. е. предопределенность и естественность исторического единства. Во-вторых, возможно (и даже скорее всего) амбициозный эгоизм региональных элит попытался бы преодолеть «естественный ход вещей», но элиты не могли позволить себе (хотя бы из инстинкта самосохранения) тотальной изоляции. Преодоление этой изоляции лежало только через Киев. Можно сказать, что на последнюю четверть X столетия весь сложившийся комплекс причин предопределял неизбежность сохранения Киевской Руси. До тех пор, пока Константинополь сохранит свою исключительность и безграничную емкость, пока Киев сохранит за собой функцию монопольных «ворот» на этот сказочный рынок, пока не откроются новые, столь же перспективные, как «путь из варяг в греки», торговые транзиты, пока регионы не откроют для себя выгодные именно им и досягаемые именно ими без посредников рынки, пока региональные элиты не заматереют и перестанут нуждаться в каком либо координирующем центре и внешнем источнике защиты и сохранения благоприятно сложившегося «статус-кво», до тех пор Киевская Русь, при всех неизбежных внутренних потрясениях, сохранит свое государственное единство.

Такая ситуация сложится через век, т. е. к концу XI века. Но на последние десятилетия века предыдущего политическое единство Руси было как бы предопределено. Вопрос лишь в том, кто из Святославичей окажется победителем в финале «большой игры», сохранит ли киевский престол Ярополк, оттеснит ли его кто-то из братьев или, что оказывалось весьма вероятным, Рюриковичей сменит кто-то из узурпаторов, из которых наиболее вероятным был тот же Лют Свенельдич. И это-то последнее из возможных развитии сложившегося сюжета, суть которого была в определении очередного «царя горы», более всего пугала Святославичей в уделах и окружавшие их удельные элиты. Но не менее, если не более, это должно было пугать и Ярополка, ведь он стал бы первой жертвой Люта. Вопрос не в том, какие чувства испытывал юный киевский князь к сыну главы своего правительства – это понятно! (Какие чувства можно испытывать к своему будущему убийце?!) А в том, решился ли Ярополк или кто-то в его окружении на то, чтобы либо примкнуть к заговору, либо составить свой заговор, непосредственно в Киеве. То, что у Свенельда и его сына в Киеве было много врагов – это несомненно. Врагов этих следовало искать, само собой, не среди посадского населения, не среди смердов-общинников, а среди знати, среди «бояр мудрствующих». И среди тех, кто имел зрелые и даже преклонные лета, ибо их-то в первую очередь и отодвинут (решительно и бесповоротно, окончательно) дружинники Люта Свенельдича. И среди тех, кто был по возрасту близок к Ярополку Святославичу: их надежды на карьерное преуспевание будут столь же окончательно похоронены и политическое небытие, прозябание на обочине жизни виделось при узурпации лучшим еще для них вариантом судьбы. Итак: «материал» для заговора имелся в Киеве в избытке, равно как наличествовала и железная мотивация. Но вот состоялся ли в Киеве такой заговор – этого уже никогда не узнать. Что предельно ясно, так это то, что князь Ярополк и подавляющее большинство киевской знати долгих лет жизни Люту не желали; гибель его была для них желанной мечтой, и когда он погиб во время охоты, то слез на его тризне не лили. Итак, возможны следующие формы заговора. Первое – это заговор удельных Святославичей и региональных элит. Второе – это заговор Ярополка Святославича и киевской элиты. Третье – единый заговор Святославичей. Последнее наиболее вероятно, поскольку убийство совершено в пределах юрисдикции киевского князя и, очевидно, в великокняжеских охотничьих заповедниках, однако убийца, т. е. князь Олег Коростеньский, задержан не был, а благополучно возвратился в свой Древлянский удел. Цель «ближнего характера» заговора у всех была едина – гибель Люта. Для уделов это – гарантия от перехода Киева к активной внутрирусской экспансии ради воссоздания реального единства Киевской державы. Для Ярополка же это также и предотвращение своего унижения и, почти наверняка, гибели: Лют не сентиментален (в отличие от своего отца, который обременен как привычкой служить кому-то, так и воспоминаниями о годах, проведенных при княгине Ольге), и совершенно невероятно, чтобы он, решившись на узурпацию, оставил бы в живых легитимного правителя. А вот «дальние перспективы» заговора уже различаются. Для уделов гибель Люта и скорая в силу старости кончина Свенельда означала ослабление Киева: очевидно, что местная знать постаралась бы избавиться от дружинников, занявших командные посты, т. е. в Киеве началась бы неизбежная при смене доминант кадровая чистка, в которой, как правило, избавляются от наиболее опытных, деятельных и активных, как несущих в себе потенциальную угрозу для власти. Именно такая ситуация наиболее удобна для начала войны удельных Святославичей за Киев. Такая перспектива ничего хорошего Ярополку не сулила, но, сколько можно видеть на страницах летописей, он это вряд ли понимал. Зато это понимал многомудрый Свенельд.

Обратим внимание на то, что Лют погиб в середине 975 года, поскольку, как свидетельствует Нестор, Лют «гнал зверя в лесу», наиболее вероятно, что дело происходило либо летом, либо в первой половине осени. Казалось бы, война должна вспыхнуть незамедлительно. В конце концов, зима – отнюдь не непреодолимая преграда для похода киевлян на Искоростень (расстояние даже меньше, чем, скажем, от Новгорода до Ладоги). И «на дворе» не IX, а конец X века: основные города, тем более удельные центры, связаны со стольным градом не только речными путями, но и дорогами. По зимнему насту войску идти даже легче. Известно, что зима никогда не была препятствием для ведения боевых действий на Руси. Да и полюдье при двух первых киевских князьях также совершалось именно зимой. Впрочем, быть может, зима 975-976 года была какой-то особенной – слишком лютой или, напротив, слякотной. Возможно, что зиму киевляне должны были провести в сборах к войне. Но ведь и весной, и летом 976 года киевское войско тоже не выступило в поход. Только спустя более года, т. е. лишь в 977 году, как пишет летописец, «пошел Ярополк походом на брата своего Олега в Древлянскую землю». Как объяснить такую долгую задержку?

Помочь нам могут два летописных фрагмента. В первом, относящем нас к 975 году, т. е. ко времени, непосредственно примыкающему к убийству Люта, сказано: «И поднялась оттого ненависть между Ярополком и Олегом, и постоянно подговаривал Свенельд Ярополка, стремясь отомстить за сына своего: „Пойди на своего брата и захвати волость его“». В этом фрагменте присутствует внутреннее противоречие: если, как отмечено, между братьями «вспыхнула ненависть», то почему же тогда Свенельду приходится добиваться начала войны? Нестор для характеристики отношений между братьями употребляет сильный термин – «ненависть», что представляется неоправданным и, как минимум, чрезмерным. Олег (или его люди) не сделал ничего такого, чего бы не хотел и Ярополк (повторим: мы исходим из того, что сговор между Святославичами был, и доказательством тому является то, что Олег не был задержан и вернулся в свой удел). По существу, именно Олег избавил своего брата от грядущей в ближайшем будущем смертельной угрозы. Тогда причем здесь «ненависть»? Вообще-то, Ярополк все знал наперед и должен был быть благодарен за то, что грязную и несомненно опасную работу взял на себя глава Древлянского удела. Конечно, таким образом Нестор как бы «выгораживает» Ярополка. Но зачем? Ведь, казалось бы, Ярополк, которому предстояло стать жертвой Владимира Святославича, должен был бы быть обременен в описании летописца разными пороками. Нестор искусен в отборе событий и средств, умеет о нужном умолчать, умеет сдвинуть акценты в нужном для его концепции направлении и вряд ли ему составило труда собрать и концентрированно выдать «компромат» на предшественника св. Владимира на киевском престоле. Нестор отнюдь не бесстрастный хроникер, он в не меньшей мере был «хранителем прошлого», чем его «сочинителем» – он первый русский именно историк, причем историк огромного художественного дара и проницательного, заинтересованного ума.

Несомненно, убийство остается тяжким грехом в любом случае, однако нельзя не заметить, что все же есть «акценты» – одно дело, когда погибает невинный, благородный и легитимный правитель, и совершенно иное дело, когда погибает (в таком случае уместно сказать «устраняется») личность, исполненная множества пороков. Но если не указать и, более того, не подчеркнуть (вот тут уместно сказать о «ненависти») конфликт между Олегом и Ярополком, то тогда совсем уж очевидным станет наличие между Святославичами сговора. И тогда возникает много «неудобных» вопросов. Скажем, о мере участия в заговоре Владимира Святославича и Добрыни. Если заговор был, то они не могли стоять от него в стороне или быть в неведении: Новгород никогда не упускал возможности с перспективой пользы для себя использовать даже малейшее ослабление позиций киевской великокняжеской власти. За всеми неприятностями Киева непременно оказывался вечно «беременный мятежом» Новгород. Владимир Святославич был уже не отроком – около двадцати лет. Решительности и амбиций ему было не занимать, он в принципе относился к тем людям, что не могли оставаться в тени, на «вторых ролях»; эти качества умножались периодом самоутверждения. Впрочем, опыта и политической проницательности ему, возможно, и не доставало. Но при нем был Добрыня, которому опыта было не занимать, и для которого судьба Ярополка при смене Свенельда на его сына Люта была совершенно прозрачна, равно как и то, что после узурпации Киев неизбежно перейдет к активной политике подминания под себя уделов и собирания Руси в жесткую государственную систему.

Ситуация в Киеве ему была понятна хотя бы потому, что в Новгороде при своем племяннике он находился в той же роли, что Свенельд при Ярополке. Т. е. он был таким же «майордомом». Но именно что при племяннике. Нет сомнения, что история, сохранив на своей поверхности, т. е. «для грядущего», светлый былинный образ, в безднах своих непроницаемых омутов скрывает множество таких качеств и поступков Добрыни, от которых впору ужаснуться: «вегетарианцы-идеалисты» не только не удерживаются (да еще столь долго) на политическом Олимпе, но даже не способны вскарабкаться на его нижние уступы. Очевидно, что Добрыня в совершенстве владел искусством политического выживания. Но, при всем том, отношение этого для очень многих страшного человека, к своему племяннику на всем протяжении более чем тридцати лет, оставалось безупречным. Законы кровного родства и клятвы, которые с него, конечно, были взяты, когда ему передавали на воспитание маленького Владимира, для него были сакральны без каких-либо сносок. Возможно, если бы Свенельд был связан родством с Ярополком, скажем, так же был ему дядей, а Лют, соответственно, двоюродным братом… Тогда… Но в том то и дело, что родства не было. И Добрыня отлично понимал, как поступают со слабым правителем, особенно когда потенциального узурпатора торопит его застоявшаяся, алчная до власти и богатства «команда».

Да, Новгород и его лидеры не оставались в неведении относительно заговора против Люта Свенельдича. И, заметим, новгородцы не привыкли быть «ведомыми»: очевидно, роль Новгорода в оппозиции Киеву была, скорее, лидирующей. Иначе чем объяснить, что Свенельд, не медля ни месяца, ни дня, тотчас после погрома Искоростеня, стремительным марш-броском, дорожа каждым мгновением, не жалея своих последних сил, направит дружины через всю Русь на Новгород? И чем объяснить, что, как пишет Нестор, Владимир, едва услышав, что Олег убит, «то испугался и бежал за море»? Ответ может быть только один: для Свенельда было предельно ясно, что Олег был инструментом заговора, корни которого произрастали на севере.

Хотя Свенельд и торопился в 977 году, но при этом вынужден был до того держать паузу сразу вслед за гибелью сына более года. Согласно летописи, несмотря на «ненависть» (что предполагает действие немедленное, особенно у столь юного человека, каковым был Ярополк Святославич), киевский князь неожиданно противится войне, хотя до Древлянского удела «рукой подать».

Очевидно, что Ярополк не желает войны, всячески ее оттягивает, пытаясь найти возможность мирного урегулирования конфликта. Оно и понятно: для Ярополка главное было в устранении Люта Свенельдича, что и произошло. Война в его планы (точнее, в планы его окружения) не входила. Для упрочения позиций Киева нужно было сохранение сложившегося «статус-кво» и времени, за которое Киев, как монополист торгового пути на Константинополь, столь обогатится, что сможет не только иметь лучшие и самые многочисленные дружины, но и «скупить» лидеров знати и купечества в уделах и снизив их статус до наместничеств (впрочем, время показало, что и уделы не мешали какое-то время прочности державы при Лествичной системе). Ярополк и его окружение не желали войны и потому, что видели ее затяжной, непредсказуемой по последствиям и весьма разорительной, ведь она охватит практически все пространство Руси и всколыхнет огромные массы людей; и потому, что война усилит позиции военных, т. е. «святославовых ветеранов». Правда, у них теперь оставался лидером старый Свенельд. Но гарантий, что война, да еще длительная, не выдвинет ему достойного сменщика, не было.

Кроме того, с гибелью Люта Свенельдича позиции самого Свенельда, превратившегося в «хромую утку», сильно ослабели. Именно по этой причине у Ярополка возникла возможность сопротивляться воле еще вчера всесильного воеводы. Нестор, создавая в «Повести временных лет» эпическое полотно истории державы Рюриковичей (государства, неразрывно связанного с «Небесной дружиной», каковой является разрастающаяся с каждым поколением семья, берущая свое начало от бежавшего в Новгородскую землю последнего осколка данского клана Скьельдунгов – именно ей, этой семье, этой «дружине», Сам Господь, по мысли летописца, вручил судьбу Руси) наполняет динамичный сюжет героями. В отношении членов клана Рюриковичей он чрезвычайно осторожен, ибо «Небесная дружина» не должна быть опорочена образами злодеев и мелких интриганов. Он сознательно опускает мотивации и внутреннюю политическую борьбу, чтобы не снижать возвышенно-величественного стиля своего повествования. Лишь легко, как бы «проговорками», словно бы случайными штрихами он намекает на сложную драматургию, оставшуюся за завесой времени. И на это же указывают паузы летописца. Он никогда не описывает принятие решения – только действие. Год 976 – это именно «пауза». Словно бы ничего достойного внимания в тот год и не происходило. Только что совершено убийство, Русь замерла в ожидании войны, в Киеве Ярополк исходит от «ненависти» к Олегу и, одновременно, атакуем жаждущим мести главой своего правительства. Пауза. А затем киевские полки вошли в пределы Древлянского удела: «Пошел Ярополк походом на брата своего…». Можно только догадываться, какие страсти бушевали в Киеве в течение всего 976 года, в эпицентре каких страстей оказался князь Ярополк. Судя по всему, итог киевских интриг для многих на Руси, возможно для большинства, оказался неожиданным: Свенельда и «святославовых ветеранов» поторопились «списать со счетов», в Киеве воевода восстановил свои позиции и верх одержала «партия войны». Для многих, в частности, для Олега Святославича, этот итог внутриполитической борьбы на Днепре оказался роковым. Для кого-то, скажем, для Владимира Святославича и Добрыни, которые оказались не готовы к войне – едва не стал роковым.

Скорее всего, киевские полки Свенельд повел на Искоростень, когда сошло весеннее половодье. Значит, война началась на исходе весны 977 года.

Нестор, не желая «неудобных» вопросов, изображает ход боевых действий столь обще, буквально в двух-трех фразах, что вопросов остается куда больше, чем ответов. «Пошел Ярополк на брата своего Олега в Древлянскую землю. И вышел против него Олег, и исполчились обе стороны. И в начавшейся битве победил Ярополк Олега. Олег же со своими воинами побежал в город, называемый Овруч, а через ров к городским воротам был перекинут мост, и люди, теснясь на нем, сталкивали друг друга вниз. И столкнули Олега с моста в ров. Много людей падало туда, причем, кони давили людей…» Вот, собственно, и все. Далее идет фрагмент о том, как страдал Ярополк о гибели своего брата Олега. Примечательно, что именно в этом фрагменте упоминается воевода Свенельд, которому киевский князь, с плачем указывая на с трудом найденный труп, выговаривал: «Смотри, этого ты и хотел!». Хотя бы из этого можно заключить, что Свенельд был при армии. А раз он был при армии, то он и возглавлял весь поход, при котором присутствие Ярополка носило характер чисто символический.

Однако вот что остается непонятным. Прежде всего: с того момента, как Олег убийством Люта сделал войну неизбежной, прошло более года, и это время – достаточное, чтобы подготовиться к войне. Причем, такой войне, которая для него на первом этапе должна носить характер оборонительный, а на завершающем этапе – наступательный (ситуация здесь совершенно понятна: важно было, чтобы именно Ярополк начал военные действия, т. е. взял на себя роль агрессора и нарушил сложившийся и как бы легитимный «статус-кво» хоть и хрупкого, но тем не менее равновесия. Конечно, кровная месть Свенельда князю Олегу за убийство сына – факт трагический, но все же в правовом отношении частный). Понятно, что Олег, так сказать, «подставился», но зато было понятно, где будет нанесен таранный удар воеводой Свенельдом. Именно это давало возможность оппозиции Киеву сосредоточить там свои войска. Было ли это сделано? Текст Нестора рисует ситуацию мгновенного разгрома армии Олега, когда буквально все было решено в одночасье. Причем, разбитая армия древлянского князя впала в состояние совершенной паники: это была уже не армия, а толпа, охваченная хаосом и безумным ужасом. Конечно, не Олегу Святославичу соперничать с многоопытным Свенельдом на поле брани. Своих же достойных военачальников у Олега либо не нашлось, либо им не доверили руководство. Все же из скупых слов летописца создается ощущение и огромного численного превосходства киевлян, которые мгновенно сбили противника с позиций, обратив его в бегство.

Получается, что Святославичи оставили князя Олега без своей поддержки, не помогли ему ни своими дружинами, ни ополчениями. Можно сколько угодно говорить об отсутствии опыта, политического чутья, прозорливости, способности к организации у удельных элит, но они очевидно не были полными безумцами. Во всяком случае, кто точно не был безумцем, так это Добрыня. Два обстоятельства заставляют усомниться в одиночестве Олега на поле битвы. Первое: после катастрофы при Овруче армии Свенельда нигде не пришлось столкнуться с организованным сопротивлением, даже в Новгороде, куда киевляне добрались стремительно, никем не останавливаемые. И второе: новгородцы не оказали Ярополку и Свенельду никакого сопротивления, а князь Владимир Святославич и посадник Добрыня бежали, причем аж «за море», т. е., видимо, в Скандинавию. Пройдет год, и дядя с племянником вернутся с новой дружиной, на которую, конечно, деньги дали новгородцы. Но тогда куда девалась прежняя «старая» дружина? Ее не было до того вовсе? Но это в высшей степени невероятно – князь без дружины! И не менее невероятно, чтобы столь опытный, способный к прогнозу и осторожный человек, как Добрыня, за отпущенное ему судьбой время никак не подготовился к войне. Куда вероятнее, что дружина была, но погибла! Поскольку ничего об обороне Новгородской земли не известно (да и вряд ли бы Ярополк не отнесся к Новгороду столь снисходительно, что воздержался в нем от репрессий!), логично утверждать (не предполагать, а именно, на сколько это возможно, утверждать!), что новгородская дружина полегла в Древлянской земле. Но это означает, что и другие уделы отправили туда же свои дружины. Повторим – должны были это сделать, ибо ни у кого не могло быть надежды, что только Олег может остановить киевлян, превосходящих его по численности и качеству; ибо точно было известно направление главного удара армии Ярополка и Свенельда. Итак, есть два варианта развития событий.