Текст книги "Исландские королевские саги о Восточной Европе"

Королевские саги как исторический источник

Исландские королевские саги, рисующие, как видно из предшествующего раздела, историю Норвегии на огромном отрезке времени, с древнейших времен до 1280 г., естественно, не могли не привлечь внимания историков Норвегии. Пока усилия ученых были направлены на изложение хода политических событий, пока рассматривался процесс объединения Норвегии и укрепления в ней политической власти, их труды опирались преимущественно на анализ повествовательных памятников, и в частности королевских саг. Такие крупные норвежские исследователи, как П. А. Мунк, Р. Кейсер, Э. Саре, при создании многотомных обобщающих трудов по норвежской истории[48]48
  Munch 1851–1859; Keyser 1866–1870; Sars 1873–1891.


[Закрыть] верили сообщениям саг безоговорочно. Однако на рубеже XIX–XX вв., по мере возрастания интереса к вопросам социальной и экономической истории, в поле зрения историков попали другие источники: в центре внимания оказались актовый материал, данные археологии, нумизматики и топонимики, рунические надписи. Коренным образом изменился и взгляд на саги как исторические источники: в них стали видеть произведения литературы, в которых достоверную историческую основу, трансформированную как в многократной устной передаче, так и при письменной фиксации, вычленить в чистом виде практически не представлялось возможным. Доверие к сагам было подорвано трудами Г. Сторма[49]49
  Storm 1873.


[Закрыть] и других норвежских исследователей, а в особенности работами шведского историка Л. Вейбулля[50]50
  Weibull 1913.


[Закрыть]. Основоположник так называемой лундской школы шведских историков, Л. Вейбулль выдвинул требование радикальной критики исторических источников, и среди прочего – исландских саг. Он подчеркнул, что саги – это литературно-художественные произведения и, главное, не современные описываемым в них событиям. Рассматривая сложившийся в историографии и основанный на сагах взгляд на ряд событий политической истории Скандинавских стран, Вейбулль развенчал многие общепринятые версии[51]51
  Weibull 1911; Weibull 1913. См.: Source-Criticism.


[Закрыть]. Проповедником аналогичных идей в норвежской историографии явился X. Кут: он не только обнаружил в сагах значительное число искажений и неточностей, но и выявил в трактовке материала сильное влияние политических взглядов времени записи саг[52]52
  Koht 1913.


[Закрыть]. И все же норвежские историки не оказались столь радикально настроенными по отношению к сагам, как Л. Вейбулль: убедившись на основании внутренней критики королевских саг, а также сопоставления с целым рядом иностранных источников в том, что саги содержат значительное число ошибок и анахронизмов, норвежские историки Г. Сторм, X. Кут, Э. Булль, Ф. Поске, Ю. Скрейнер[53]53
  Storm 1873; Koht 1921; Bull 1931; Paasche 1922; Schreiner 1928.


[Закрыть] и другие заключили, что с внесением необходимых уточнений и поправок королевские саги могли быть использованы в качестве источников даже по политической, фактической истории.

С наибольшим доверием исследователи отнеслись к тем сообщениям саг, которые находили подтверждение в цитируемых в них песнях скальдов. Тщательному анализу был подвергнут характер «работы» авторов саг со своими источниками, и в частности со скальдическими стихами[54]54
  Finnur Jónsson 1934; Lie 1937. Содержание скальдической строфы, как правило, настолько отрывочно, случайно и конкретно, что оно практически непонятно без сопровождающего прозаического текста. В соответствии с теорией, разработанной 3. Байшлагом (Beyschlag 1953), К. фон Зее (von See 1977, 1982) и Д. Хофманом (Hofmann 1981b, 1982), сопутствующая скальдической строфе проза представляет несомненный интерес для исследователей, поскольку, по их мнению, скальдические строфы не существовали сами по себе, а выступали как ядро более полной традиции.


[Закрыть].

Проблема достоверности саг как источников по истории Норвегии получила в норвежской историографии двустороннее освещение. С одной стороны, рассматривался вопрос о неточностях и ошибках, связанных со спецификой жанра королевских саг, с другой стороны, широкую дискуссию породил поставленный X. Кутом вопрос о влиянии мировоззрения авторов саг на компоновку и освещение материала. Так, если X. Кут видел в сагах совершенно определенную политическую тенденцию и полагал, что Снорри Стурлусон, например, выразил в «Круге земном» партийные взгляды и историческую философию своего времени[55]55
  Koht 1956.


[Закрыть], а Г. Сандвик утверждал, что Снорри писал с позиции исландской аристократии своего времени и что в «Круге земном» отразились либо интересы королевской власти, либо взгляды могущественных исландских предводителей[56]56
  Sandvik 1955.


[Закрыть], то некоторые историки, напротив, отрицали наличие в королевских сагах какой бы то ни было тенденции[57]57
  Johnsen 1915; Paasche 1922.


[Закрыть]. Известные точки соприкосновения во взглядах историков на королевские саги как источник по истории Норвегии, однако, обнаружить можно. Так, историки сошлись в признании малой достоверности саг как источников по политической истории Скандинавских стран IX–XI вв. (о чем большей частью ведется рассказ в сагах), поскольку авторы саг рисовали этот период, исходя из представлений о социальной действительности времени записи саг, т. е. конца XII – начала XIII в., и руководствуясь хотя бы в какой-то мере политическими интересами своего времени[58]58
  Dahl 1959.


[Закрыть].

С середины XX в. в исторической литературе начала обсуждаться возможность применения ретроспективного метода в исследовании истории права[59]59
  Rehfeldt 1955.


[Закрыть] и социально-экономических отношений в средневековой Норвегии[60]60
  Holmsen 1940. Аналогично X. Ловмяньский полагал, что сведения саг не могут быть авторитетными и для оценки скандинавской экспансии на восток в VIII–IX вв.; лишь при использовании ретроспективного метода из них можно извлечь ценные данные по этому вопросу (Lowmianski 1957).


[Закрыть]. Историки постепенно убеждались, что все же многое в королевских сагах заслуживает доверия[61]61
  Яркий пример такого отношения к королевским сагам дает целый ряд работ, в частности: Blom 1969, Helle 1974, Andersen 1977, Sawyer 1982, Franklin, Shepard 1996; в отечественной историографии – Гуревич 1967; Гуревич 1977.


[Закрыть], а потому «речь идет не о том, пользоваться сагами или нет, а о том, как ими пользоваться, чтобы не впасть в ошибку»[62]62
  Гуревич 1977. С. 154 (курсив автора).


[Закрыть]. Если суммировать главные методические посылки, позволяющие исследователям не отказываться от королевских саг как источников по истории Норвегии, то в основном они сведутся к следующим:

– Королевские саги представляют собой особую разновидность исландских саг; существует целый ряд параллельных королевских саг, основанных на общих либо взаимозависимых источниках. При использовании их в качестве исторического источника нельзя оставлять без внимания результаты внутренней критики саг.

– «Историческая традиция и искусство художественного повествования» выступают в королевских сагах «в своем первоначальном синтезе, и правильно оценить познавательную ценность» их как исторических источников «можно, только принимая в расчет эту их особенность»[63]63
  Там же. С. 29.


[Закрыть]. В частности, фрагменты саг не должны рассматриваться выборочно – их следует привлекать в максимально полном объеме, дабы увидеть их в контексте всего источника.

– Королевским сагам, записанным в XII–XIII вв., свойственна модернизация более ранней истории[64]64
  См., например: Harris 1986.


[Закрыть], при изучении которой наибольшего доверия заслуживают те данные саг, которые подтверждаются ссылками на скальдов IX–XI вв. Сопоставление известий саг с соответствующими им скальдическими стихами позволяет отбросить позднейшие наслоения, отражающие взгляды и представления авторов саг.

– Поздний характер королевских саг делает также необходимым сопоставление содержащихся в них сведений с данными других источников: с археологическими[65]65
  Ср.: Adolf Friðriksson 1994.


[Закрыть], нумизматическими и топонимическими материалами, с сообщениями иностранных письменных памятников[66]66
  См.: Anderson 1938–1939.


[Закрыть].

Рассмотрение королевских саг как источников по норвежской истории имело ряд особенностей. Во-первых, оно было явлением неизбежным, ибо саги содержат колоссальный объем материала, «позволяют придать динамизм довольно статичной картине, рисуемой судебниками»[67]67
  Гуревич 1977. С. 30.


[Закрыть], содержат дополнительные по сравнению с юридическими памятниками материалы. Во-вторых, оно теснейшим образом переплеталось с начавшимся значительно раньше исторического филологическим изучением саг, решавшим и для историков ряд насущных вопросов. В-третьих, в силу того что изучение этого источника было последовательным и постоянным (практически никто на протяжении двух с половиной веков не пытался воссоздавать норвежскую историю без их привлечения), то все те этапы, которые прошло источниковедческое саговедение, можно соотнести с общеевропейским развитием исторической науки в XIX–XXI вв.[68]68
  См.: Mundal 1977; Mundal 1987.


[Закрыть]

Королевские саги и русская история

Совсем иначе обстояло дело с изучением королевских саг в России. В русскую историческую науку саги вошли в самом начале деятельности учрежденной в 1724 г. Петербургской Академии наук. Однако по причине несистемного, спорадического обращения исследователей русской истории к сведениям саг (что явилось естественным следствием ограниченности содержащейся в сагах информации) саговедение никогда не выступало в качестве самостоятельной дисциплины. В отечественной историографии тем самым не сложилось традиции изучения саг как исторических источников, а до 1993–2000 гг. (когда увидели свет три переиздаваемых здесь выпуска свода «Древнейшие источники по истории Восточной Европы»[69]69
  Джаксон 1993а, Джаксон 1994а, Джаксон 2000а.


[Закрыть]) не было должным образом осуществлено и издание текстов (или фрагментов) королевских саг, имеющих отношение к восточноевропейской истории, и их переводов (об этом – ниже). Более того, изучение саг на протяжении двух веков было тесно связано с общим состоянием так называемой «норманнской проблемы»[70]70
  См.: Шаскольский 1965.


[Закрыть], с принадлежностью каждого конкретного исследователя к тому или иному «лагерю»[71]71
  См.: Мельникова, Глазырина, Джаксон 1985.


[Закрыть].

Проведенный анализ работ российских историков, обращавшихся к сагам[72]72
  Подробно об изучении в России королевских саг как исторического источника см.: Джаксон 1991. С. 51–66. Мною в этой работе не были рассмотрены труды западных историков, обращавшихся к сагам как к источнику по русской (и шире – восточноевропейской) истории, таких как С. Кросс (Cross 1929), Б. Нерман (Nerman 1929), А. Стендер-Петерсен (Stender-Petersen 1953), К. Сельнес (Seines 1962, 1965), X. Р. Эллис Дэвидсон (Ellis Davidson 1976), X. Бирнбаум (Birnbaum 1981а), О. Прицак (Pritsak 1981), Э. Мюле (Mtihle 1991) и др.


[Закрыть], показывает, что далеко не всегда в отечественной исторической науке к сагам относились некритически, слепо доверяя их сообщениям и черпая из них иллюстративный материал для разного рода исторических построений. По работам русских историков рассыпаны отдельные замечания, в совокупности очень точно характеризующие сагу как источник и оценивающие содержащуюся в ней историческую информацию. Однако блестящие частные наблюдения отдельных ученых никогда не были суммированы и осмыслены в целом. Ближе всех к этому подошла Е. А. Рыдзевская, но ей не удалось довести начатую работу до логического завершения[73]73
  Посмертную публикацию архивных материалов этой исследовательницы, погибшей во время Ленинградской блокады, см.: Рыдзевская 1978.


[Закрыть]. Сведенные воедино замечания русских и советских историков о сагах как источнике по отечественной истории фактически повторяют (и подтверждают лишний раз) основополагающие методические моменты, выработанные для саг как источников по истории Норвегии (ср. выше).

– Необходим учет видового деления саг, ибо характер содержащихся в них сведений связан с типом источника. Простого хронологического приурочения (по хронологии сюжетов) здесь явно недостаточно[74]74
  Погодин 1846, Braun 1924, Рыдзевская 1922, 1934, 1935, 1940, 1945.


[Закрыть].

– Сагам свойственна литературная обработка бытовавшего в устной традиции текста[75]75
  Braun 1924, Лященко 1922, 1926а, 19266, Брим 1931.


[Закрыть]; в рассказе совершенно очевидны «общие места» (говоря современным языком, «штампы», «стереотипные формулы»), стремление рассказчиков разукрасить свои походы и возвеличить конунга, которому посвящена сага[76]76
  Лященко 1922, 1926а, 19266.


[Закрыть]. Тем самым значение части саги определимо лишь после того, как составлено впечатление о всей ее совокупности[77]77
  Тиандер 1906.


[Закрыть]. Необходимо изучать все соответствующие саги, вычленяя из них определенные комплексы преданий[78]78
  Braun 1924, Рыдзевская 1935.


[Закрыть]. Перед исследователем стоит историко-литературная задача: постараться выявить первоисточник, очистив его от позднейших наслоений, от поэзии и баснословия[79]79
  Васильевский 1874–1875, Braun 1924.


[Закрыть].

– Описываемые в сагах события отделяет от момента записи саг значительная временна́я дистанция[80]80
  Лященко 1922, 1926а, 19266.


[Закрыть]. Как следствие этого в сагах мы находим отражение общественных отношений времени их записи. Детали тоже не все принадлежат той эпохе, к которой относится содержание саги[81]81
  Васильевский 1874–1875.


[Закрыть]. Частности, как правило, неверны[82]82
  Погодин 1846.


[Закрыть].

– Необходим параллельный анализ письменных памятников и данных археологии[83]83
  Рыдзевская 1934.


[Закрыть].

Кроме того, в рассмотренных работах отмечаются еще две особенности, сказывающиеся на характере содержащегося в сагах восточноевропейского материала.

– Это, прежде всего, «односторонняя ориентация интереса», когда «положительные данные» относились только к Скандинавским странам[84]84
  Braun 1924, Рыдзевская 1935.


[Закрыть].

– И наконец, отсутствие шведских саг[85]85
  Рыдзевская 1935.


[Закрыть], при том, что на восток большей частью отправлялись шведские викинги.

Итак, восточноевропейская история в исландских королевских сагах затрагивается лишь походя, в связи с поездками скандинавов на восток[86]86
  См.: Джаксон 1978а.


[Закрыть]. Интересующие нас сведения включаются в общее повествование только в тех случаях, когда есть сюжетная или композиционная необходимость. Известия эти, отрывочные и крайне разрозненные, приходится собирать в сагах по крупицам. Сосредоточенные на создании скандинавской истории и весьма внимательные к географии Скандинавских стран, королевские саги не фиксируют своего внимания на географии соседних земель и нередко приурочивают место действия за пределами Скандинавии к ряду наиболее привычных, трафаретных областей или пунктов. К этому еще добавляется и то обстоятельство, что с Восточной Европой были связаны скорее шведы и датчане, нежели исландцы и норвежцы, о которых большей частью говорится в сагах.

Королевские саги не могут быть правильно поняты в изоляции – как одна от другой, так и от других видов саг и прочих разновидностей древнескандинавских письменных памятников[87]87
  См.: Мельникова, Глазырина, Джаксон 1985.


[Закрыть]. Каждый отдельный фрагмент находит свое место и осмысляется исключительно в более широком контексте, каковым может служить полная выборка материала, скажем, по тематическому признаку. Только анализ совокупности сведений позволяет обнаружить тот факт, что многие единичные сообщения построены в соответствии с этикетными требованиями. Ведь, как и большинство традиционных жанров средневековой словесности, саги характеризуются иерархией стереотипов, которыми пронизано всё – от мировосприятия до языка. Именно с учетом мировоззренческого уровня объясняются конкретные ситуации и вычленяются языковые клише, используемые для их описания. Выявляя в сагах стереотипные формулы, можно обнаружить их историческую основу («рациональное зерно») как за фактом их существования, так и за отклонениями от стереотипной схемы. Обнаружение такого рода формул является важным условием работы историка с сагами[88]88
  Джаксон 19786.


[Закрыть].

Непременного учета требует разрыв во времени между событием и его фиксацией, проявляющийся среди прочего в том, что зачастую авторы саг переносят явления позднего времени в более ранний период, изображая, по формулировке X. Кута, людей более древней эпохи в костюмах и с оружием XII–XIII вв.[89]89
  Koht 1913.


[Закрыть] На восточноевропейском материале следует со всем вниманием фиксировать те случаи, когда какие-то явления, характерные для XIII в. или более позднего времени, «опрокидываются», по выражению А. Я. Гуревича, в прошлое[90]90
  Гуревич 1972. С. 32 и след.


[Закрыть]. Необходимо учитывать также нередкие в сагах случаи переноса формульных стереотипов, выработанных при описании скандинавского материала, на совсем иную почву (ярким примером такого рода может служить изображение в ряде саг русского кормления в формах многократно описанного сагами и типологически сходного с ним древнескандинавского института – норвежской вейцлы[91]91
  Подробнее см.: Глазырина, Джаксон 1986.


[Закрыть]).

Сага, как и любой нарративный источник, может быть неточна, тенденциозна, содержать ошибки и искаженную трактовку реальности. Сага не должна рассматриваться в «вакууме», т. е. в отрыве от исторической действительности. При изучении конкретного материала королевских саг необходима его тщательнейшая проверка посредством не только сопоставления саг между собой, но и сравнения сообщений саг с данными письменных источников нескандинавского происхождения и с археологическими материалами. Последний путь видится наиболее плодотворным по причине накопления к настоящему времени огромного археологического материала, характеризующего начальные этапы существования Древнерусского государства и русско-скандинавские отношения раннего средневековья[92]92
  См. работы В. Л. Янина, Е. Н. Носова, А. Н. Кирпичникова, Г. С. Лебедева, В. А. Назаренко, Г. В. Штыхова, А. Сталсберг, И. Янссона и др.


[Закрыть]. Взаимопроверка источников разных жанров должна представлять собой сопоставление независимо полученных результатов, а не превращаться в своеобразный «замкнутый круг».

Существующие издания фрагментов саг, относящихся к русской истории, неосуществленные проекты и переводы королевских саг на русский язык

В 1833 г. «Королевское общество северных антиквариев» в Копенгагене издало очень незначительным тиражом (70 экз.) в древнеисландском оригинале и в латинском переводе «Прядь об Эймунде»[93]93
  О «Пряди об Эймунде» см. подробнее в Главе 6: § 6.7 и комментарий к мотиву 8.


[Закрыть], единственное древнескандинавское сочинение, детально описывающее деятельность скандинавских наемников на Руси, и разослало ее по различным научным центрам России. «Общество» при этом предложило «издать особое собрание всех таких Саг и разбросанных по другим сказаниям многочисленных сведений о Руси… с латинским переводом и критическими примечаниями»[94]94
  Сенковский 1834. Т. I, отд. III. С. 46.


[Закрыть]. В 1834 г. в России вышло два перевода «Пряди об Эймунде»: первый – выполнен с латинского текста студентом Словесного отделения Московского университета Д. Лавдовским[95]95
  Эймундова сага / Пер. с лат. Д. Лавдовского // Учен. зап. имп. Московск. ун-та. 1834. Ч. III. № 8. С. 386–401; № 9. С. 576–596.


[Закрыть]; второй – непосредственно с древнеисландского оригинала – профессором Санкт-Петербургского университета О. И. Сенковским[96]96
  Eymundar Saga. Эймундова сага / [О. И. Сенковский] // Библиотека для чтения. СПб., 1834. Т. 2, отд. III. С. 1–46 (перевод и исландский текст в нижней части страниц). С. 47–71 (примечания).


[Закрыть]. Последняя публикация породила длительную дискуссию и возродила в обществе интерес к сагам[97]97
  См. Главу 6, § 6.7, Введение.


[Закрыть].

В 1840 г. появился выполненный протоиереем Стефаном Сабининым перевод «Большой саги об Олаве Трюггвасоне», с предисловием, примечаниями и параллельным древнеисландским текстом (по AM 61 fol – с издания Торгейра Гудмундссона, К. Равна и Р. Раска – Fms. 1825–1827. В. I–III). В кратком предисловии говорится, что, хотя «против Исландских саг восстают многие из просвещенных людей в нашем отечестве», переводчик решается предложить «занимающимся Историею и Древностями России» сагу, в которой «все очень вероятно», хотя этого и нет у Нестора[98]98
  Извлечение из Саги Олава, Сына Триггвиева. С. Ill – V.


[Закрыть].

Скандинавская сага, по образному выражению Д. М. Шарыпкина, была «участницей литературного процесса в России эпохи романтизма»[99]99
  Шарыпкин 1980. С. 144.


[Закрыть]. Русские журналы печатали переводы саг и теоретико-литературных статей скандинавских саговедов, отечественные историки обращались за сведениями саг к трудам скандинавских историков, использовавших эти источники. Поэтому призыв, содержавшийся в статье Сенковского, открыть народную подписку и собрать «посредством добровольных приношений капитал… с тем, чтоб предложить Копенгагенскому обществу патриотическое… пособие на издержки издания» сведений скандинавских памятников по истории Руси[100]100
  Сенковский 1834. С. 47.


[Закрыть] не остался незамеченным.

Предложение Сенковского заинтересовало министра народного просвещения графа С. С. Уварова, и в 1835 г. началась многолетняя переписка Министерства народного просвещения с датским «Королевским обществом северных антиквариев» по вопросам публикации древнескандинавских источников[101]101
  Щипанов 1970. С. 377.


[Закрыть], а в 1843 г. при «Обществе» возникло Русское отделение и Комитет для изучения древнерусской истории[102]102
  Иконников 1891. T. I, кн. 1. С. 319–320.


[Закрыть]. Собранная по народной подписке необходимая сумма денег была передана в Копенгаген, и в начале 1850-х гг. под редакцией К. Равна увидело свет двухтомное издание «Русских древностей, содержащихся в исторических памятниках исландцев и древних скандинавов»[103]103
  AR / С.С. Rafn. 1850–1852. Т. 1–2. Об этом издании см.: Pritsak 1981. Р 94–99; Шаскольский 1983. С. 35^4.


[Закрыть]: фрагменты текстов саг (королевских, родовых, о древних временах), географических сочинений, анналов, поэтической и прозаической «Эдды» приводились в оригинале и в латинском переводе.

Интересно отметить, что в процессе подготовки названной публикации высказывались и резко отрицательные суждения по поводу ее целесообразности. Так, член Археографической комиссии Я. И. Бередников писал относительно ходатайства Копенгагенского «Общества северных антиквариев» следующее: «Саги, которые будут заключаться в этом издании, пользуются в ученом мире весьма сомнительным авторитетом. Как основанные исключительно на поэтических преданиях грубых Скандинавов, Саги не могут достоверным образом развить древнюю нашу историю, потому что, во-первых, сущность саг решительно баснословна; во-вторых, они не применяются ни к какой хронологии; в-третьих, хотя некоторые исторические очерки и имена, упоминаемые в наших летописях, изредка встречаются в сагах, но это или вовсе ничего не прибавляет к тому, что уже известно из наших хроник, или по сомнительному происхождению и характеру саг, не может исторически утвердить, или пояснить никакого факта, даже и в тех случаях, когда саги разнятся с нашими летописями, или говорят о том, чего в них нет; и в-четвертых, саги… суть позднейшего происхождения, не смотря на то, что касаются весьма отдаленной эпохи»[104]104
  Протоколы заседаний Археографической комиссии 1835–1840 гг. СПб., 1885. Вып. 1. С. 205–207.


[Закрыть]. Тем самым автор этих строк затронул вопросы, без которых обсуждение достоверности саг невозможно, а именно он отметил «сомнительное» происхождение саг и их баснословный характер, отсутствие в сагах хронологии, позднее происхождение саг (по отношению к описываемым в них событиям). К сожалению, эти вопросы нередко оставлялись исследователями без внимания.

По мнению русских историков, издание «Antiquités russes» оказалось весьма неудачным, поскольку отдельные примечания и легенды к текстам (на французском языке) не несли достаточной информации для определения характера содержащихся в этих текстах сведений. Главным же недостатком, выявленным многими специалистами, было полное отсутствие контекста, в который включен тот или иной фрагмент. Не случайно один из крупнейших русских скандинавистов, К. Ф. Тиандер, давая впоследствии оценку этому изданию, подчеркивал, что «можно ценить значение той или другой части саги только тогда, когда мы уже составим себе верное понятие о всей ее совокупности»[105]105
  Тиандер 1906. С. 102–103.


[Закрыть]. Здесь же сведения саг оказались как бы «вырванными» из более широкого контекста, а потому их толкования в силу жанровой специфики саг не всегда могли быть бесспорными. Кроме того, как справедливо отметил А. А. Куник, использование публикации датских антиквариев было затруднено для русских историков отсутствием соответствующего введения, которое содержало бы данные о происхождении и характере публикуемых источников[106]106
  Mélanges Russes. SPb., 1851. Vol. 1. P. 247–250.


[Закрыть]. Тем не менее широта охвата скандинавского источникового материала, ранее не известного в русской исторической науке, привлекала к этой публикации не одно поколение отечественных историков.

Следующий период работы над переводами саг связан с именами Ф. А. Брауна и его ученицы Е. А. Рыдзевской. В начале XX в. Академия наук по почину А. А. Шахматова запланировала издание скандинавских саг, имеющих отношение к России (до XIII в. включительно). Эту работу взял на себя Ф. А. Браун[107]107
  См. о нем: Свердлов 1976.


[Закрыть], представивший в 1900 г. в Отделение русского языка и словесности Академии наук «Записку» о полезности такого рода начинания. Отличая саги «исторические» от «героических и мифологических», он видел в первых констатацию фактов, а во вторых – единство «историко-литературного материала, критика которого возможна в рамках цельного литературного памятника»[108]108
  Санкт-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 9. On. 1. № 749. Л. 21–21 об.


[Закрыть]. В связи с этим исследователь планировал сделать сводку сведений, содержащихся в «исторических» сагах, а саги «мифологические» перевести полностью.

В 1905 г. на заседании Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества Ф. А. Браун прочитал доклад о русских князьях в исландских сагах, в котором он отметил, что исландские саги сохранили живые черты русской исторической действительности[109]109
  Браун 1905.


[Закрыть]. Однако в ходе работы исследователь убедился, что первоначальный план должен быть оставлен[110]110
  Браун 1911. С. 24–32.


[Закрыть]. Критическое изучение источников привело его к выводу, что «кажущееся богатство саг по части сведений о России и востоке объясняется чисто литературной разработкой, уже на почве Исландии, очень немногих основных мотивов», и соответственно, перед исследователем стоит «чисто историко-литературная задача: определить путем детального изучения всех соответствующих саг их источники и взаимоотношения, проследить в них литературную эволюцию русско-византийских мотивов и, очистив последние от позднейших наслоений, выяснить их первоисточник – устное предание, непосредственно, более или менее точно, отражающее известные исторические факты и личности»[111]111
  Там же. С. 29.


[Закрыть].

После революции Ф. А. Браун вновь вернулся к идее издания саг. Рассмотрев представленную им «Записку», Отделение русского языка и словесности Академии наук в октябре 1919 г. «постановило внести в смету 1920 г. издание серии переводов исландских саг»[112]112
  Санкт-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 9. On. 1. N 1086. Л. 12–14.


[Закрыть]. Однако и этот замысел Ф. А. Брауна остался нереализованным: в 1920 г. он был командирован для работы в Лейпцигском университете. Ученый остался в Германии и итог своему многолетнему изучению саг подвел в 1924 г. в большой немецкоязычной статье[113]113
  Braun 1924.


[Закрыть].

В 1929 г. на заседании Отделения общественных наук АН СССР было «доложено мнение Археографической комиссии о желательности приступить к работе по подготовке к изданию памятников византийских, западноевропейских и арабских, имеющих отношение к истории древнейшего периода Руси»[114]114
  Санкт-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 1. On. 1. 1929 г. № 253. Л. 67; ер.: On. 1. 1930 г. № 256. Л. 12–13.


[Закрыть]. В этой связи к изучению скандинавских саг обратилась Е. А. Рыдзевская[115]115
  См. о ней: Анохин 1970; Свердлов 1971.


[Закрыть]. С 1933 по 1938 г., согласно описи Архива ИИМК, исследовательница работала над «Россикой» в исландских сагах[116]116
  Архив ИИМК РАН. Ф. 39. № 5.


[Закрыть]. Однако только в 1978 г. в числе прочих архивных материалов Е. А. Рыдзевской «Россика», содержащая известия саг о Руси, и перевод «Пряди об Эймунде» вошли в посмертное издание ее трудов[117]117
  Рыдзевская 1978.


[Закрыть]. Полная выборка фрагментов из «Саги о Хаконе Хаконарсоне» в русском переводе и с исчерпывающим комментарием, выполненная Е. А. Рыдзевской в 1940 г., была опубликована И. П. Шаскольским лишь в 1970 г.[118]118
  Рыдзевская 1970.


[Закрыть] К сожалению, «Россика» осталась незавершенной в том смысле, что фрагменты саг в ней не имеют ни легенды, ни комментария. Положительно отозвавшиеся в свое время о работе в целом Б. Д. Греков и М. К. Каргер указывали, что части саг как бы вырваны из контекста. Греков предлагал «снабжать такие отрывки кратким пересказом источника и таким образом ставить приводимый отрывок в связь с контекстом»[119]119
  Архив ИИМК РАН. Ф. 2. Оп. 2. № 1135. Л. 1.


[Закрыть]. Каргер советовал «пересмотреть выдержки в сторону некоторого расширения контекстов»[120]120
  Там же. Л. 161.


[Закрыть].

Однако вряд ли можно думать, что Е. А. Рыдзевская повторила здесь ошибку, допущенную столетием раньше издателями «Antiquités russes», – скорее всего, недостатки можно отнести на счет незавершенности работы. Ведь исследовательница подошла к работе над переводами саг после продолжительного и тщательного их изучения и анализа. В своих опубликованных статьях Е. А. Рыдзевская настоятельно подчеркивала необходимость жанрового деления саг и определения, «к какой категории литературных произведений относятся те или иные древне-северные памятники»[121]121
  Рыдзевская 1935. С. 6.


[Закрыть]. При всех недостатках этого издания было бы ошибкой недооценить его значение. Большая часть текстов ранее на русский язык не переводилась, а потому была, как правило, недоступна историкам-русистам. Г. И. Анохин справедливо увидел в «Россике» «тот материал, в котором всегда ощущали недостаток наши археологи и историки, специализирующиеся на изучении древней Руси»[122]122
  Анохин 1970. С. 184.


[Закрыть].

В 1950-е гг. начинается новый этап, связанный с деятельностью выдающегося ученого-скандинависта М. И. Стеблин-Каменского. Им, при его участии и под его редакцией осуществляются переводы саг об исландцах, «Старшей Эдды» и «Младшей Эдды», поэзии скальдов.

В 1980 г. в серии «Литературные памятники» под редакцией М. И. Стеблин-Каменского появился долгожданный перевод крупнейшего свода королевских саг – «Круга земного» Снорри Стурлусона, – выполненный А. Я. Гуревичем, Ю. К. Кузьменко, О. А. Смирницкой (поэтический перевод скальдических строф) и М. И. Стеблин-Каменским. Перевод сопровождался весьма информативными статьями, характеризующими «Круг земной» как литературный памятник и как источник по истории Норвегии.

В 1988 г. была опубликована последняя переводческая работа М. И. Стеблин-Каменского – начатый и не завершенный им перевод «Саги о Сверрире» подготовили к печати А. Я. Гуревич, Е. А. Гуревич и О. А. Смирницкая. Переводу сопутствуют краткие библиографические сведения, небольшие примечания и статья о конунге Сверрире в саге и в истории.

Настоящая публикация является частью еще одного большого начинания. В 1970-х годах в Институте истории СССР АН СССР по инициативе В. Т. Пашуто стал издаваться многотомный Свод «Древнейшие источники по истории народов СССР» (современное название – «Древнейшие источники по истории Восточной Европы», издается в ИВИ РАН), который мыслился ее основателем как очень важный вспомогательный материал для историков-профессионалов, специалистов по истории Древней Руси. На сегодня серия насчитывает двадцать шесть выпусков, включивших античные (5 томов), византийские (3), западноевропейские (5), западнославянские (2), арабские (3) и скандинавские (8) источники. В опубликованных скандинавских томах Свода выявлен комплекс скандинавских рунических надписей, в которых упоминались поездки скандинавов на Русь и в Византию[123]123
  Мельникова 19776.


[Закрыть]; сведены воедино скандинавские рунические надписи, найденные на территории Восточной Европы[124]124
  Мельникова 2001.


[Закрыть]; введены в научный оборот скандинавские географические сочинения, в которых значительное место уделялось Восточной Европе[125]125
  Мельникова 1986.


[Закрыть]. Подготовленные мною три выпуска исландских королевских саг[126]126
  Джаксон 1993а, 1994а, 2000а.


[Закрыть], напротив, посвящены часто привлекаемому в исторических исследованиях и весьма информативному источнику. Моей задачей поэтому было не столько введение нового материала (хотя в них публикуются и не использовавшиеся ранее сведения саг, переводы хроник и анналов), сколько исследование исторической информации саг этого вида. Еще в двух томах переведены на русский язык и опубликованы три викингские саги (разновидность саг о древних временах), действие двух из которых происходит на Русском Севере[127]127
  Глазырина 1996.


[Закрыть], а третья повествует о пересекших в процессе своих странствий Русь Ингваре Путешественнике и его сыне Свейне[128]128
  Глазырина 2002.


[Закрыть]. Фрагменты саг также представлены в двух тематических публикациях[129]129
  Древнерусские города 1987; Кочкуркина, Спиридонов, Джаксон 1990. С. 99–132.


[Закрыть] и в одном из пяти томов Хрестоматии «Древняя Русь в свете зарубежных источников»[130]130
  Древняя Русь 2009.


[Закрыть].