Текст книги "Сету атум"

***

Стиснув зубы, приподнимаюсь на локте, взгляд упирается в светлые обои. Живой, дома. Уже хорошо. Дыхание спирает от стегнувшей по нервам боли, делаю усилие над собой, спускаю ступни на теплый ламинат, шатаясь, бреду в ванную. Для уверенности лучше опереться о стены.

Кафель в ванной ускользает от взгляда – не могу сфокусировать зрение, голова гудит, каждый шаг вызывает гримасу на лице, почти падаю, упираюсь ладонями о раковину. Плечо еще не зажило, на пластинах груди вздулся багровый шрам, рваной линией переходит на рельеф пресса – привет от колдуна. Аналогичный украшает спину. Его, конечно, не вижу, но чувствую очень хорошо. Лицо не тронуто, только кожа неестественного цвета, бледная, отливается зеленью. Неплохо, шрамы, если они не затянутся до завтра, можно скрыть, а вот синяки и ссадины на лице от любопытных глаз не утаишь.

Надо поспать, просто поспать. Часов семь, а то и восемь. О, восемь часов на сон – невиданная роскошь!

Конечно, я проспал больше. Спал до глубокой ночи, давая телу вожделенный отдых, возможность восстановить силы, зализать раны. Вставал лишь раз, уже под вечер – Мамонт напомнил о своих потребностях, стащив меня с кровати.

В зеркалах становится опасно, если так пойдет и дальше, придется обучаться стрельбе. Живучесть, свойственная всем сету атум, повышенный метаболизм – спасают. Наша сила раскрывается в зеркалах, но и в реальном мире мы кое-что можем. Перед тем, как упасть, лишаясь чувств, в сон, дал установку своему организму на ускоренное восстановление ресурсов.

Теперь о похождениях прошедших дней напоминают разве что едва заметные синяки. Жилистое, увитое мышцами тело налилось силой, требует выхода накопленной за день энергии.

Да, это наша беда. Мы забываем слово «отдых», или слово «безделье». Охотник, укоренившийся в нас, разгоняет психику, а с ней и картину мира. Летишь по жизни, словно многотонный локомотив. Чем дольше живешь – тем больше врастает в тебя охотник, тем сложнее остановится. Говорят, счастливчики, дожившие до глубокой старости, даже на смертном одре продолжают нырять в зеркала, вести людей, приносить в этот мир частичку Бога. Я не старик, но оставить мир на произвол судьбы уже не могу. Как бы громко это не звучало.

Умащиваюсь на кровати, готовлюсь к погружению. Тепло. Приятное покалывание волной прокатывается по уставшему телу – значит, кровеносная система в норме, несмотря на литры кофе, что бродят по организму. Смеживаю веки, начинаю снижать темп дыхания. Уши ловят отзвуки жизни ночной квартиры: мозг, взбудораженный звуками во тьме, начинает вырисовывать ужасающие картины. Просыпаются давно забытые детские страхи. Усмехаюсь, направляю внимание на поскрипывание работающего компьютера. Оно умиротворяет, растворяя воображаемых чудовищ. Дыхание замедляется. Ладони разжимаются. Дыхание замедляется. Мускулы лица расслабляются. Медленней. Вижу дверь. Еще медленней. Направляю свое отражение в открывшуюся сцепку междумирья. Еще медленней, еще, еще, еще…. Плеск волн.

Морские волны лениво набегают на берег, уносят за собой серую гальку. На лазоревом небе застыло солнце. Ни облачка. Проваливаясь в гальку, не спеша, подхожу к кромке берега. Что за черт? Метил в свой мир – место, где встречаюсь с Джйортиром. За прошлую ночь накопилось порядочно вопросов. И что?

Тонкая нить берега уходит за горизонт. Оборачиваюсь, упираюсь взглядом в бетонную стену. Очень интересно. Из-за верхнего края стены виднеются макушки пальм. Вообще-то знакомый пейзаж. Решаю проверить свою догадку, сконцентрировав волю, устремляю все свое существо вверх к лучистому солнечному диску. Подошвы ботинок медленно отделяются от серого месива гальки – плавно взлетаю вверх, вскользь задеваю стену. Теперь вижу вытянувшиеся вдоль берега кафе и ресторанчики. Какой-то амфитеатр. Череда зданий причудливой архитектуры. Так-так, что еще? Извилистые линии дорог – это дальше, много дальше… Местность гористая. Редкие осколки высоток, красные крыши частных домов убегают прочь от моря, упираются в линию горизонта.

Да, так и есть я на центральном пляже, месте, хорошо знакомом по прогулкам с «разноверами». Местность слегка изменена, но это определенно пляж. Почему здесь? Опускаюсь на верхушку одной из пальм. Что тут делать и что исследовать? Может быть, подсознание решило, что мне стоит просто отдохнуть? Вот и… Стоп. Мое внимание привлекает одинокая мужская фигура, возникшая на месте моей недавней телепортации. Голова опущена, ладони сжаты в кулаки, короткий ежик черных волос с пробивающейся сединой, короткая кожаная куртка на мощном торсе, черные джинсы заправлены в ботинки на высокой шнуровке – все, что получается рассмотреть. Человек со злостью поддевает серый камешек носком тяжелого ботинка, бредет, не обращая внимания на мокнущие от наплыва волн ноги.

Хоть какое-то развлечение. Решаю понаблюдать за незнакомцем, не вмешиваюсь в ход событий.

Незнакомец продолжает идти, все дальше отодвигаясь от берега.

Тяжело дышать. Наблюдая за мужчиной, я отмечаю изменения в своем временном теле. Дыхание спирает, перед глазами пляшут белые звездочки всех мастей. Ох, тяжело, как тяжело. С трудом сфокусировав зрение, вижу, как человек делает последний шаг, останавливается. Замер по пояс в воде, еле слышно посмеивается. Странный смех. Тело дрожит, осанка прямая, словно вместо позвоночника стальной прут. Кончики пальцев субъекта напрягаются. Размахнувшись, мужчина впивается ими в воздух. До моих ушей доносится новый раскат смеха. Нет, уже не смеха – хохота.

Надеюсь, это не очередной мирок, созданный расстройством психики незадачливого самоубийцы? Отмечаю, что пальма, на которой я так уютно расположился, медленно раскачивается. Что еще за дела? Отрываюсь на мгновение от содрогающейся в припадке истерики черной фигуры, перевожу взгляд на свое импровизированное «кресло». Однако, сидеть скоро будет не на чем. Некогда зеленые с прожилками листья на глазах чернеют, осыпаются бурой трухой на плиты пешеходных дорожек. Красиво. Бурые разводы от трухи стремительно распространяются по безупречной белизне плит. Меньше минуты понадобилось на то, чтобы земля под пальмой покрылась ровным слоем трухи. Красиво, даже немного интересно. Не дожидаясь исчезновения пальмы, ее ствол уже поддался экспансии «черного воинства», я перелетел на крышу беседки неподалеку. Посмотрим, что будет дальше?

– Больше! Мне нужно больше! – мужчина на площадке кричит в темнеющую гладь воды, опускает руки. Скрюченные пальцы сжимаются в кулаки. – Ну?! – по фигуре незнакомца проходит волна, на мгновение искажая его фигуру. Он опускает голову, вновь разражается неистовым хохотом. За первой волной следует еще одна, и еще, и еще… Вот уже тело его мерцает. Постепенно интенсивность мерцания увеличивается, и без того плохо различимые детали внешности стираются. Фигура мужчины чернеет, вытягивается.

Крыша, как и пальма до того, тонет в бурой трухе. Горло раздирает кашель от кружащихся в воздухе черных хлопьев, еле сдерживаюсь. И куда девалась радостная южная нотка? Море, куда ни кинь взгляд, черное, грозно вздымается. В воздухе повисла тяжесть. Небо, прекрасное лазоревое небо, затягивает свинцовая армада иссиня-черных туч. Каждая незначительная деталь мирка, вплоть до дверных ручек на аккуратных домиках кафе, утопает в хлопьях трухи.

Мужчины уже нет. На его месте стоит существо, вытянувшееся вверх на добрых сто метров, нехотя поводит могучими плечами, огромная ладонь сжимается в кулак. Тело его покрывают потеки крови. Трубный голос швыряет в пространство: «Мне нужно больше!». Вспенивая и без того беснующуюся толщу воды, сверкает молния. Сухой воздух мирка трещит под мощью грома.

Я, как зачарованный, изучаю фигуру существа. Страха, как ни странно, нет. Удивительно, но его не боюсь, напротив, хочется встать рядом и принять бой. Почему-то кажется, что именно к этому он готовится. Он защищает. Он – воин.

– Молодой человек, – саркастически звучит у меня в голове, – как не стыдно. Таки да? – голос цыкает. Не успеваю я удивиться невесть откуда взявшемуся укорителю, да еще с одесским акцентом, как получаю мощный пинок в спину. Больно! Сознание начинает терять связь с ирреальностью, сосредотачиваясь на боли в пояснице. Боль, в свою очередь, напоминает мне о существовании тела, которое лежит сейчас далеко-далеко «там», скрытое от меня толщей вод разума. Истончается нить, связывающая с этим миром. Дыхание учащается, под его напором мое тело нехотя распадается на куски.

– Кто ты?! – решив, что терять уже нечего, а здоровое любопытство мое не удовлетворено ни на йоту, я иду ва-банк. – Посмотри на меня!

Сверкают огнем озера глаз, существо смотрит на меня, улыбается, кривя окровавленный рот: «Я пробудился. Я сделал свой выбор. Я убью её. Я получу власть. И ты, мое создание, будешь рядом». – Грохочет голос. Бурые хлопья сажи, взметнувшись, унесли мое сознание в реальность.

***

«Надо записать. Надо записать. Надо записать!» – пульсирует фраза в моей голове. Мир ирреальности тает в памяти, лишь фразы существа еще живы. Однако тело оживает медленнее, чем настраивающийся на материальный мир разум. Руки и ноги не слушаются, неуклюже вскакиваю с кровати, спотыкаюсь. Преодолевая боль в конечностях, отзывающихся судорогой на каждое движение, добираюсь до компьютера. Щелчок клавиши, темный экран оживает, озаряя мое лицо голубоватым свечением. Хватаю обрывки фразы за хвост, вбиваю их в текстовый редактор. Последняя буква вписана, облегченно выдыхаю, откидываюсь на жалобно скрипнувшую спинку кресла.

02:14 – мерцают цифры на экране монитора. Удивительно, насколько гибкая единица материи – время. Так всегда, там, в зеркалах, кажется, что прошло как минимум три часа, а то и сутки. Просыпаешься и понимаешь, что отсутствовал всего десять-двадцать минут. Интересно, сколько живет мозг умершего человека? Персональный рай или ад может действительно существовать вечность в угасающем рассудке. Переместившись на кровать, подгребаю плотный ком подушки под затылок, закладываю руки за голову. Мысль, конечно, интересная, но оставим ее до лучших времен. А пока… Мир, куда я попал, точно не был продуктом чьего-то сошедшего с рельс сознания. «Другими словами ты, отец, – обращаюсь я сам к себе, – не копошился в чьей-то голове».

Этот вывод успокаивает, дает шанс найти реальную причину происходящего. Вернуться обратно. Я не знаю всех принципов жизни зеркал, но бывает так, что, окунувшись в одно из отражений и проведя там достаточное время… часов пять, а то и целые сутки, по внутреннему времени зеркал, конечно, в конце путешествия понимаешь, что потратил бездну времени и сил на исследование чьего-то сна и не более того. Естественно, вернуться в это отражение уже не представляется возможным. Носитель отражения имеет обыкновение просыпаться, разрушая тем самым созданный собой мир.

В моем же случае, возвращение было вполне реальным. А значит, и гложущее меня любопытство будет удовлетворено. Достаточно только вспомнить местность и прописать там своего двойника. «Занятно, – бормочу, умащиваясь поудобнее на кровати. – Кто это такой смелый, что пинки отвешивает направо и налево?». Голос знакомый…

Принимаюсь вспоминать местность недавнего мира. Вначале широкими мазками обозначаю карту зеркала, затем прорисовываю детали: объекты, цвета, формы, запахи. Критически осмотрев макет, создаю напоследок копию своего тела. Теперь, медленно и осторожно, переносим сознание, с каждым выдохом наполняя двойника жизнью.

– Черт! – от пинка кучка гальки серой стаей взмывает вверх, застывает в воздухе. Я досадливо морщусь. Новое тело действует как родное, но вот мир как был макетом, так им и остался. Переместиться обратно не получилось.

Я широкими шагами расхаживаю вдоль берега. Своего воображаемого берега, в своем воображаемом мире, в своем воображении. Надежда умирает последней. Надеясь на чудо, взлетаю над берегом, заняв удобную для наблюдения позицию. Да, но и она умирает.

Более или менее реальным были лишь те объекты, что запомнились мне в прошлом мире. Все, что выходило за рамки памяти, исчезает в сером тумане, или просто лишается деталей. Как, например, этот пластмассовый стул, крепко стоящий на одной с половиной ножке. Над головой, важно взмахивая полами плащей, проплывает стая бетменов. Замыкающие летят с широкой красной растяжкой. «Лечение – свет». Ильич». – Присмотревшись, разбираю белые буквы. «Так! Ну, это… Это уже ни в какие ворота! Ишь, разлетались! Пшли вон!» – шикаю на рассерженно каркающих бетменов. Стая, заметив мою решительность, бросается врассыпную. Наименее расторопного все-таки удается сцапать за ногу, раскручиваю несчастного над головой, принимаюсь гоняться за пролетариями умственного труда. Дебош длится недолго. Скоординировавшись, участники демонстрации совершают ответный маневр. В бок больно клюет чей-то острый резиновый нос.

Стоп!

«Черт! – галька со свистом уносится за горизонт. Хмуро подмечаю, что новое тело действует, как родное, но вот мир… Судя по всему, переместиться не получилось. На глаза попадается пластиковый стул, твердо стоящий на одной с половиной ножке. Такое бывало и раньше, картина конечно неприятная, но далеко не смертельная. Главное не… – О! – задрав голову вверх, я с удивлением отслеживаю величавый полет стаи бетменов. Эти-то тут как очутились? – Эй, ретивые! – мечется эхо моего голоса. – А ну, пшли вон!»

Стоп!

«Гадство!» – серые голыши гальки со скрежетом взвиваются вверх. Пластмассовый стул, твердо стоящий на одной с половиной ножке; туманные очертания предметов вдали… Похоже я в своем воображении. Обидно, конечно, но не смертельно. Такое бывало и раньше, главное «не зависнуть» в макете. Помнится, один мой незадачливый товарищ провисел так добрых 2 года. Впрочем…

Высоко над головой, расчеркивая голубое небо белой нитью инверсионного следа, проносится стая бетменов. Эти-то откуда здесь взялись?!

Стоп!

Не повезло. – Запускаю гладкий, лишенный веса камешек в сторону кафешки. Камень лениво пролетает несколько метров, застывает в воздухе. «Что ж, отец, – по привычке обращаюсь к самому себе, – не повезло».

– Браво-браво. Нет слов, – басом говорит откуда-то сверху, – просто нет слов. Позвольте полюбопытствовать, молодой человек, на какой промежуток времени у Вас абонемент? Месяц, год, два?

Я лениво оборачиваюсь, – кто еще может быть в моем макете, кроме меня? Утыкаюсь взглядом в размытые очертания высокой, поджарой мужской фигуры. Джйортир.

– Желаете продлить удовольствие? – скрестив руки на груди, насмешливо продолжает великан. – Кстати, поражен твоей логичностью. Стая бетменов? Бесподобно. Пролетарские лозунги? Великолепно!

– Ты о чем? И вообще, что ты здесь делаешь?

– Я о них, мой юный друг, – Джйортир указывает бесплотным пальцем куда-то вверх, – весьма комичная картина.

Ясное голубое небо пересекает клин бетменов. До ушей доносится важное карканье. Тревожное чувство дежавю мгновенно посещает рассудок. Задумчиво провожаю взглядом исправно машущих полами плащей супергероев, обращаюсь к Джйортиру:

– И давно я тут вишу?

– Эти, – существо кивает в сторону стаи, – уже четвертый раз летят. Меня забавляет твое подсознание. Почему именно эти существа? Тебя привлекает темная романтика? Или это отголоски трудного детства?

– Прекрати издевательства, подсознание на то и подсознание… Мой контроль на него не распространяется. Лучше скажи, как ты очутился в моем макете и что тебе надо?

– Да-да, твой контроль не распространяется. Я тебе скажу, что он вообще в последнее время мало на что распространяется. Ну, скажи мне на милость, зачем ты совершил трансформацию в зеркале? Взрослые дяди не говорили о количестве проблем, возникающих от подобных решений? И не буравь меня взглядом, – качает головой Джйортир.

– Каких проблем? – прекращаю гипнотизировать клубящуюся туманом фигуру, понимаю, что в моем случае это бесполезно.

– Вчера ты сказал ему, что ты пришел, что ты уже проснулся. И этот факт не остался без внимания для ка. Теперь он предупрежден, а значит, времени у нас стало еще меньше. – Джйортир делает паузу, продолжает. – Однако ценю твою предусмотрительность. Ты намеренно каждый раз так удивляешься моему появлению? Прекрати. Эти отрывки твоей памяти увидит только один человек, и ему можно верить как самому себе. Или самому мне? Как правильно, сету атум?

– Спасибо за напоминание, но я привык перестраховываться. – Вспоминаю недавнее видение. – Что я видел в прошлом отражении? Кто это был?

– Ты еще не понял, но прошлой ночью случилось то, что пока случаться не должно было. Мы встретились, все те, кто пришел в этот цикл. Наш создатель тоже был там. Да, такие встречи даром не проходят. События будут идти по ускоренному варианту. Её сила прокатилась волной по зеркалам, теперь ка будет расставлять ловушки с особой тщательностью. И, будь уверен, в умении морочить разум, превращать истину в ложь и наоборот – ему нет равных. Ирэт понял это еще до того, как из нейчери вышли первые люди. Жаль только, что не сделал нужные выводы.

– Это, – я обвожу рукой застывшие в воздухе стулья, камни, обрывки бетонных стен, – тоже ловушка?

– Да. И думается мне, что пришло время для встречи. Таиться нам уже ни к чему. Либо ты найдешь его первым, либо ка. Предпочтительней первый вариант. Пойдем, мой юный друг, – Джйортир протягивает мне клубящуюся парами тумана руку, – я знаю, где сегодня будет охотник. Она приведет его именно в то место, туда, где его решение разлучило их.

– Постой. Опять оставляешь меня без ответов. Зачем ты послал меня в мир Серафима? А кладбище? Это к чему?

– Ты помог охотникам, спас людей, – не оборачиваясь, басит Джйортир, – этого мало?

– Нет, но…

– Ты спас носитель от смерти. Это все, что нужно знать. Пока.

Следую за моим провожатым, оставляя незавершенный макет за спиной. Странное чувство раздвоенности будоражит рассудок. Оно уже посещало меня, тогда, два года назад, перед тем, как Джйортир открыл себя, но сейчас… Что-то не так. Не так с моим телом, почему на ногах ботинки на высокой шнуровке? Я не помню, чтобы такие были в моем гардеробе. Почему мышцы налились, увеличились в объеме? Я смотрю на мир иными глазами. Я вижу протянутую зеленую ладонь, уродливая морда ящера изображает улыбку зубастой пастью. Почему вокруг тростник?

Часть 3. Миллион лет и немного лжи

Змей поворачивается ко мне чешуйчатой спиной, разводит руки, насколько позволяют суставы, со всей силы сдвигает ладони навстречу друг другу. Следом за звонким объемным хлопком появляется маленькое отверстие портала, суматошно пульсирует между ладоней Стаса. Дождавшись нужного размера, Стас, теперь я могу называть «это» человеческим именем, заносит ногу в портал, утопает в нем по колено, поворачивается крокодильей мордой ко мне, призывно машет рукой. Взглянув с сожалением на так и не изученный артефакт, шагаю в сторону мерцающей воронки. Стас уже прыгнул.

Подташнивает, все-таки мгновенный переход стоит энергии. Гнетущая пустота, раскрашенная во все оттенки черного, осталась позади. Я оглушен приветствием нового мира. После гробового молчания пустыни, сонмы птиц, издающие трели на всевозможных птичьих языках, заставили прикрыть ладонями уши.

Вот так, с закрытыми ушами, стою на широкой горной тропке, оглядываю окрестности. Тропка, а точнее дорога, прижимается левым боком к скалистой стене, змеится вдоль ее, поросшего серым с искрой мхом, подножия. То тут, то там, каким-то чудом цепляясь за отвесную поверхность, тянут к небу многочисленные руки-ветки неизвестные мне кусты. Красивые. На голых тонких веточках пламенеют маковым цветом большие цветки. Тянусь к кусту, цепляюсь за влажную ветку, опускаю ее до уровня лица, с наслаждением вдыхаю тонкий, чуть сладковатый аромат. За этим инстинктивным порывом не заметил, как отнял руки от ушей, чем не преминул воспользоваться Стас:

– Нектар, – растягивая «а», с благостным выражением лица произносит мой недавний соперник, – как тебе моя скромная обитель? Подойди к краю тропки – открывается прекрасный вид на реку.

Все-таки человек – окончательно успокаиваюсь, глядя на претерпевшего серьезные метаморфозы Стаса. Большая часть увиденного мной глазами охотника уже превратилась в обрывочные воспоминания, словно сон, испарилась после пробуждения. Слишком большой объем информации за несколько минут включил я в свой разум. Впрочем, как и любой стоящий сон, этот оставил послевкусие, основу. Я могу ему доверять – этого вполне достаточно.

Охотник стоит в двух метрах от меня. Развернулся в сторону бурлящей далеко внизу реки, направляет смуглое лицо навстречу ласковым солнечным лучам, жмурится от удовольствия. Порывистый – первая ассоциация, пришедшая на ум, стоило только взглянуть на настоящий облик Стаса. Черты лица резкие, словно высечены из камня искусным майя. Именно искусным, умудрившимся строгость камня сгладить умелым движением инструмента. Четкий профиль, тонкая нить губ, удлиненный, чуть с горбинкой, нос, густые брови, предваряющие широкий выпуклый лоб, нависают над темно-зелеными глазами. Смуглая кожа контрастирует с выжженными зноем русыми волосами, прямые пряди которых ниспадают на худощавые острые плечи. Тело, как и в предыдущем мире, осталось жилистым, поджарым, теперь, к счастью, лишенным чешуи. В юности такие люди частенько бьют, едва почуяв готовящуюся к причинению обиду. Звонче всех смеются, громче всех кричат. С годами разум берет верх, и эмоции стяжаются, но общий характер натуры не переделать даже такому опытному скульптору как время.

Так необычно изучать его со стороны, когда опыт его жизни все еще во мне. Сложно провести черту. Мышечная память упорно тянет руку к плечу, туда, где, по ее мнению, моя ладонь должна нащупать синяк, оставшийся от укуса эдимму. Это помню. На миг закрываю глаза, прогоняю наваждение.

Отпускаю ветку, рассекая воздух, она присоединяется к своему цветущему семейству. Рассерженно шелестит пришедший в движение куст. Отвернувшись от меня, Стас смотрит вниз:

– Подойди, не пожалеешь, – слышу голос из-за спины. – У меня редко бывают гости, тем более способные понять меня, как творца. Так что извини, но я буду хвастаться и требовать восторгов.

Последняя реплика сказана абсолютно серьезным голосом, наверняка с не менее серьезным лицом, но я умею различать интонации. Повинуюсь просьбе, шагаю по каменистой, в белой пыли, дорожке, осторожно подхожу к краю. Боязнь высоты – один из немногих страхов, которые я так и не сумел побороть. Вид действительно обескураживает. Внизу бурлит, вздыбливаясь белыми бурунами, аквамариновая река. Рычит, бросаясь на крупные серые валуны, торчащие вдоль русла, дремлет в небольших песчаных лагунах, как и тропка прижимающихся к массивным скалам. По обе стороны реки вздымаются скалы. Где сверкающие на солнце усталым камнем, где поросшие разнообразными травами, кустами, узловатыми деревьями с невидимыми, но громкоголосыми пичугами.

– Красиво. Сам творил, или взял за основу реальность?

– Это слепок с одного местечка в Сочи, но и слепку кто-то дает жизнь. Это тоже труд.

– Не обижайся. Как у тебя с гравитацией здесь?

Стас прекращает всматриваться в бурлящие воды, достает из кармана свободных армейских штанов цвета хаки пачку сигарет:

– Синхронизирована с моей волей, – выуживает из белой пачки сигарету, мнет желтый обрубок фильтра, – думаешь полетать?

– Не знаю. Что будем делать?

– Есть одно место, тут недалеко, тебе понравится, – Стас после непродолжительных раздумий втискивает сигарету обратно в пачку. – Предлагаю пройтись пешком.

– Хочешь в полной мере насладиться моими восторгами?

– Хочу, чтобы ты почувствовал себя человеком. Даже здесь. – Стоило только последнему слову вылететь в мир, как лицо Стаса озарила улыбка. – Шучу. Мне нравится, когда моему творению радуются. А радоваться можно только не спеша. Вот так, прогуливаясь вдоль скал, ощущая ветер. Кстати, ты заметил, что по скалам текут родники?

– Нет, не успел, – слово «человеком» Стас выделил особенно. Не подаю виду, но интонации охотника вдруг вызвали раздражение. Неожиданно всплыла картинка из его опыта – бредущий вдоль берега мужчина, рыжая труха, ярость и алчность.

– Вот именно поэтому пройдемся. Расслабься, наслаждайся прогулкой и, по возможности, беседой.

Тропа достаточно широка, чтобы мы могли идти рядом, не выстраиваясь в короткую цепь. Однако я предпочел держаться поближе к влажным от многочисленных ручейков скалам. Стас молчит, дает возможность настроиться на этот мир, рассмотреть его во всех подробностях, переварить дорогу. Изредка поглядываю на долговязую фигуру охотника. Шагает легко, значит, привык бродить по таким вот тропам. Кажется удивительным, что совсем недавно мы были готовы убить друг друга.

– Интересно, – прерывает затянувшееся молчание охотник, – чем руководствовалось сознание того спящего, превращая тебя в собаку, а меня в ящерицу?

– Скорее подсознание. Не знаю, – пожимаю плечами, – и ты и я – инородные тела в психике того человека. Может, таким образом, его подсознание решило нас уничтожить, стравив между собой.

Стас хмыкает, повторно достает сигарету, на этот раз закуривает. Не сбавляет темпа, затягивается:

– Хорошо, если так, – выдыхает струйку белого дыма, – но есть другое мнение на этот счет.

– Какое?

– Ты знаешь, один нью-йоркский журналист решил пронаблюдать за жизнью индейцев, – Стас на секунду замешкался, делая новую затяжку, – не помню какого племени, да это и не важно. Суть в том, что в последний день своей командировки он брал интервью у вождя племени. Говорили много о чем: о современном мире, компьютерах, смысле жизни, вере. Уже в конце беседы журналист спросил у вождя, как он относится к белым? Все-таки они когда-то захватили индейские земли, многих убили, оставшиеся теперь живут в резервациях. Он ожидал скрытого гнева, но вождь вздохнул и ответил, что жалеет нас. Спросишь почему?

– Почему?

– Потому что мы, с его точки зрения, больны. Вы, белые, говорил он, больны каким-то вирусом. Всю жизнь бегаете, убиваете, захватываете, а под конец умираете, так и не поняв, что вы делали в этом мире. «Вы, как бешеные собаки, несетесь по жизни, брызжа слюной. Только у вас еще есть телефоны и интернет. Мне вас жаль», – вот такое вот резюме от отсталого грязного индейского вождя. Понимаешь?

– Честно говоря, не очень, – я на ходу задираю голову вверх, разглядывая ловящего потоки воздуха орла. На Севере таких не увидишь. – Мне кажется, Джйортир намекал на другую причину, более персонифицированную, нет?

– Я думаю, что мы изначально агрессивны, – Стас игнорирует мой вопрос, бодро шагает, поднимая пыль тяжелыми ботинками. – Все, что хоть чуточку не похоже на нас, подлежит либо одомашниванию, либо уничтожению. Зеркала лишь потакают нам в этом маленьком капризе.

– Многих охотников ты встречал в зеркалах?

– Понимаю, к чему ты клонишь. Тут налево, – тропа уперлась в лежащее поперек лагуны дерево. В указанном собеседником направлении высеченные в скале ступени ведут к навесному мосту, тот едва слышно поскрипывает пеньковыми канатами в такт порывам ветра. – За последний месяц человек пять – не больше. И, да, отвечая на недосказанный вопрос, все они встречались мне в виде монстров, или инопланетян, или роботов, и каждый раз внушали страх и желание поскорее отправить их в реальный мир.

– А товарищи офицеры?

– Это скорее исключение из правил, отец Серафим достаточно силен, чтобы отсекать чужую волю, наводящую морок, – охотник делает глубокую затяжку. – Я не игнорирую твои вопросы, как ты недавно подумал, сейчас дойдем до места и там поговорим.

На несколько минут приходится замолчать – сосредоточенно взбираемся по крутым ступенькам, преодолев которые мы вступаем на скользкие дощечки моста. Пропускаю Стаса вперед, у самого неприятно холодеет желудок каждый раз, когда мост дает крен то в одну, то в другую сторону. Цепляюсь что есть сил за пеньковые «перила», стараюсь обходить ненадежные на первый взгляд дощечки.

– Ты боишься высоты? – охотник оборачивается, бросает лукавый взгляд через плечо. – Забавно. Это же мой мир, даже если ты упадешь и разобьешься о камни, максимум, что тебя ждет, – учащенное дыхание и вытаращенные глаза при пробуждении.

– Не хочется лишать себя интересной беседы, – бурчу, глядя в костлявую спину бодро шагающего Стаса. Не люблю обнажать свои слабые стороны. – А что за надпись у тебя между лопаток? Кажется, санскрит?

– Да, это мантра. Кстати, как тебя зовут? Может, расскажешь о себе немного? Заодно отвлечешься от… – Стас не продолжает мысль, видимо, чувствуя мой красноречивый взгляд на спине.

– Ярослав. Истинное имя пока называть не буду – не обижайся.

– Не доверяешь?

– Не чувствую, что момент настал.

– Хорошо, – Стас, наконец, соступает со скользких дощечек на каменистую, поросшую редкой травой, почву. Попадает в лужу, но, не обращая внимания на брызги, идет дальше. – Несмотря на твои выводы относительно моего характера, я умею ждать.

Я удивленно приподнял бровь:

– Ты идешь по пути мысли?

– Нет, я иду по пути ритма. Все движется, все подчинено ритму. Твое лицо, каким бы непроницаемым ты его ни делал, тоже. Каков твой путь?

– Я иду по пути слова. Вначале было слово.

– Расположимся и продолжим разговор, – Стас стоит напротив уходящего вверх скальника. Слежу за взглядом охотника – узкая тропка вползает на скалу. – Последний рывок, следуй за мной и цепляйся за кусты.

Подъем дался мне тяжело, стоим на открытом пятачке в окружении лиственных и хвойных деревьев. Стас деловито снует по поляне, собирает сушняк – маленькие веточки, сухую кору, я даю себе минуту на отдых, сердце тяжелым стуком отдает в голову. Осматриваюсь, перевожу дыхание1111
  Мои примечания. Примечание восьмое.


[Закрыть].

Полянка неровная, бугрится вросшими в землю камнями, дуплами черных от времени пней, передним своим краем уходит вверх, дальше – в редкий южный лес. Внизу рокочет водный поток, успокаивает, суетные мирские мысли сами собой покидают рассудок. Охотник, в очередной раз ссыпая охапку веток в центр поляны, искоса глянул на замершего меня, ухмыльнулся:

– Костер сам собой не разожжется, дрова сами собой не наносятся. Сходи, набери дровишек.

– Не понимаю тебя. Ты здесь хозяин. Этот мир – растянутая на километры мысль, твоя мысль. Зачем брести вдоль скал, если можно лететь, мгновенно переместиться в пространстве? Зачем носить дрова, если можно приказать костру гореть?

– Я люблю этот осколок, и потому не отказываю ему вправе жить сообразно своему укладу. Как бы тебе… – Стас морщится, подбирая слова. – Ты считаешь себя человеком?

– Нет.

– А кто ты?

– Я – охотник.

– Сильнее, мудрее – да?

– Да.

– Вот именно потому я хожу пешком и собираю дрова. Земная жизнь коротка, к тому же, сам знаешь, у нас нет права на серьезную ошибку. А гордыня затмевает глаза в самый неподходящий момент. Уловил?