Текст книги "Сету атум"

На пятом году жизни в родном городе Ольги, Рязани, горец запил по-черному. Попытки Сан-Саныча вразумить боевого товарища толку не дали. «Решил, что если не удается устранить ситуацию извне, то ее надо возглавить, – чавкая капустой, вещал пенсионер. – Дурная мысль была, никчемная. Он дурак, а я еще дурнее. Напились как-то до зеленых чертей, затосковали по былому, вспоминать стали… Вот… Я ему говорю, это евреи во всем виноваты. Эти, как их… жидо-масоны. С чего взял? Сам уже не помню. Ага, точно-точно, продолжаю ему втирать, они и родину разрушили и нас по миру пустили и бандитов тех подговорили. Такой красочный рассказ вышел! Сейчас не повторить. Да, так вот, смотрю, друг мой приосанился, глядит на меня зло так и говорит: „Товарищи офицеры! Честь державы поругана мировыми империалистами! Долг советского офицера – отомстить за великую социалистическую родину. Смирно!“ – я аж обалдел от таких раскладов. А потом думаю, и верно, империалисты с масонами сговорились. Ну, встали мы, парадку из шкафа достали, ордена нацепили и пошли… На улицу, империалистов искать. Недолго искали, ага, до первого патруля, они только в нашу сторону направились, я Алиичу ору, вон, мол, приспешники расхитителей социалистической собственности! ОМОН потом вызывали, уж больно мы в раж вошли. И, главное, деремся и трезвеем. Уже по инерции кулаками машем, хотя и понимаем – не дело делаем. Ладно, хоть не убили никого! Как потом родным в глаза смотреть, как объяснить? В общем, Бог спас. Ну, нас, естественно, в обезъянник, пока суть да дело, начали разбираться. А чего тут разбираться? У нас орденов да наград – всю стену увешать можно. Да свезло еще, майор толковый оказался. В Осетии в девяностых пересекались. Хороший мужик, настоящий. Он нас тихой сапой в монастырь сплавил. Тут, говорит, вам все равно не жить, не сейчас, так в следующий раз жмуров наделаете, а то и сами зажмуритесь, а в монастыре все тише станете. Я его слушаю, киваю понимающе, смотрю, а у Рамиддина глаза на лоб лезут – мусульманин же! Какой с него монастырь? Выбирать не приходится, отправились мы ночью в обитель, встретили нас, пообщались с настоятелем, он на товарища моего смотрит, а тот себя деть не знает куда. Ну, понял отец Сергий все, делать вам, говорит, тут нечего. И паузу делает, многозначительную такую. Мы друг на дружку смотрим, шалеем. Тут нечего, а где чего? Я, говорит, вас к отцу Серафиму отправлю, он своеобразный, как раз по вашей части. Ну, вышли мы за порог и в лес пошли. Отшельник там жил. Идем, а ночь на улице хоть глаз выколи – ни черта не видно. Страшно, жуть! Добрались до отца этого, он, правда, нас встретил. Все честь по чести, за стол усадил, чаем поит с медом вприкуску. „Ну, – говорит, – рассказывайте, как докатились до жизни такой“. Мы и рассказали все как есть. И чего ты думаешь? Ждем благословения на новую жизнь да мирный труд. А он как взъерепенился, как давай нас матом крыть! У нас аж челюсти отпали. Не знаю как Алиич, а я чуть в струнку не вытянулся, все порывался честь отдать. Уж больно он на нашего первого командира, Марьина Серегу, похож сделался, ну по части воспитательного подхода. Смотрите, кричит, чего наделали, до греха меня довели, последними словами ругаюсь на вас, твари… Божьи! Схватил полено, да как давай нас по хребтам охаживать! А мы сидим, глаза, как шары, с перепою, морды красные. Ни дать ни взять – нечисть. И чего делать не знаем. Не драться же со святым отцом! Да и если подумать, и вправду сами кругом виноваты оказались. А я чувствую, удар у бати правильный, не абы как метелит – со знанием дела, видать, служил где. Ну, отмутузил он нас, за шкирки взял и за порог выставил. Я тогда, помню, в конец охренел. Ладно, меня поднять, чего во мне весу, но на этого хряка посмотри! Выставил за порог и кричит, идите дров насобирайте – на утро печь топить нечем. А мне вас, ну то есть нас, козлов, кормить теперь. И, ты знаешь, пошли. Хотя так подумать, с чего бы? Сила в нем какая-то есть… нечеловеческая. Ночь, конец ноября, а мы дрова собираем, – картина та еще. До утра в дровяник складывали. Ну, подробности опущу, но у него мы остались. Мировой мужик оказался, к делу нас пристроил, теперь вот, службу несем, за кадык закладываем только тут, там ни-ни! Обучил всякому. Трудно было по первой, но ничего, притерпелись. Он, кстати, все-таки из наших оказался, из военных. Как да чего – в подробности не ударялся, да мы и не спрашивали. Чего к человеку в душу лезть – захочет, сам расскажет. Видимо, не доросли еще».

Я выслушал рассказ не без удивления. Все-таки чудная страна – Россия, чего тут только не услышишь, чего не увидишь? И все с каким то надрывом, на грани, еще чуть-чуть и конец. Но каждый раз проносит.

– Пора нам, сынок, – офицеры шаркают ножками добротных табуретов о потертый линолеум, встают из-за стола. Первым протягивает широкую ладонь горец. – За помощь спасибо и за разговор, ты заходи, если что. Нас всегда тут найти можно. Тропку отец Серафим протаптывает каждую ночь. На живца уродов ловим. Главное, запомни все как следует. Запомнишь?

– Такое забудешь, – я ощупываю правое плечо, кривлюсь от пронзающей мозг боли, левой рукой ощущаю крепкое рукопожатие Рамиддина, сжимаю мозолистую ладонь Сан-Саныча, – вам спасибо. Дорогу – идущим!

– Идущему – дорогу! – гаркают в ответ пенсионеры, растворяясь в воздухе. Сразу становится пусто, комната обнажает отсутствие уюта, человеческого тепла. Стены отзываются глухим эхом моих шагов, под ботинками скрипит крошево бетона, мелкие осколки стекла, я иду на улицу. Теперь понятно, почему в этом мире не действует магия. Отец Серафим в нее просто не верит. Дела-а… Таких подробностей о зеркалах я не знал. Стоит хорошенько запомнить этот мир, чтобы в следующий раз попытаться вернуться сюда. Запомнить все до мельчайших подробностей.

***

Сквозь дрему возвращающегося в мир сознания доносится неприятный дребезжащий звук. Уже знаю, что это. Точнее кто. Нехотя высовываю руку из-под теплого одеяла, дотягиваюсь до прикроватной тумбочки, на которой заходится в истерике телефон: «Да, Света. Все в порядке, Света. Да, не заметил, что ты ушла. Нет, просто устал вчера. Что? Да не наркоман я! Какие кришны? Короче, зая, иди в жопу!». Зачем я опять с ней сошелся? Только время теряю. Резким движением откидываю одеяло, шиплю от острой боли, на правом плече алеет рана.

– С-с-суки, – выдыхаю. – Нет, ну не суки ли?

Уже осторожнее встаю с кровати, шаркая по полу, направляюсь в ванну, рану следует обработать.

Шумит, парует струя горячей воды, в зеркале отражается бледное уставшее лицо, правое плечо украшает бинт, бурый от крови и антисептика. Не думал, что такое вообще возможно. Сложенные ладони впечатываются в лицо, орошая бирюзовый кафельный пол каплями воды, – умываюсь. Критически оглядываю себя в зеркало. В принципе все в норме, разве что щетина да бинт… Но, это после… после. Насухо вытираюсь, шаркаю в обратном направлении – в спальню.

Утро каждого дня начинается с необходимого ритуала: фыркнул в сторону будущего дня, умылся, пошел разогревать тело, – действия эти настолько въелись в подкорку, что выполняются на автомате, без участия сознания. Впрочем, большинство наших действий выполняются на уровне подкорки.

Отодвигаю кресло в угол комнаты, для нехитрой зарядки нужно пространство. Разогрелся, растянулся, минут сорок на отработку ударов. Ударная техника никогда особо не пригождались, но в свете событий минувшей ночи… Помню во время одной из прогулок с учителем зашел разговор об искусстве вообще и боевом в частности. Я напирал, горячился, приводил доводы и, в конце концов, дошел в своих речах до того, что всякий разумный человек должен заниматься боевым искусством. Тогда мне был задан вопрос:

– А зачем ты занимаешься?

– Чтобы защитить себя и близких, – нашелся я.

– Тогда купи пистолет.

После этого мое представление о боевых искусствах несколько видоизменилось. Пистолета я, конечно, не купил, но вот упражнениям с мечом стал уделять особое внимание. С заточенной железкой на улицу не выйдешь, но если владеешь техникой, то меч с легкостью заменят и стальной прут, и бейсбольная бита, и просто палка. Битой, в отличие от пистолета, обзавелся.

Отработка закончена, вот и еще двадцать минут украдено у зачинающегося дня.

Мышцы гудят от приятного напряжения, тело исходит жаром – вот теперь, разогретому, можно и побриться. Люблю ощущать легкое напряжение мышц. Спина сразу приобретает правильную осанку, плечи расправляются. На один день ты становишься мужчиной, а не ссутулившимся бесхребетным существом.

«И зачем он меня туда отправил? Люди, конечно, хорошие, но какой от этого толк? Мало того, так еще чуть не издох», – думаю, орудуя бритвой. Наклоняюсь, подставив бритву под струю воды. Распрямившись, примеряюсь лезвием к поросшей щеке. Что-то не так. В зеркале вместо привычного скуластого лица отражается гладкий, словно вырезанный из цельного куска хрусталя, овал. Инстинктивно отпрыгиваю, пятки ощутимо бухают о стенку стиральной машинки. Машинка дребезжит, я матерюсь, накладываю на зеркало крест – так, на всякий случай.

– Вот, что крест животворящий делает! – издевательски грохочет у меня в голове голос.

– Какого хрена?

– Спасибо на добром слове. А сейчас выгляни в окошко…

– Зачем?

– Времени у меня мало, – отчего-то расстроился безликий, – просто слушай и запоминай. Бритву оставь, выгляни в окошко, затем одевайся и без промедлений иди на набережную. Там тебя ждет Борис, твой друг. Он поможет нам решить одну из задач.

– Этот идиот мне не друг, – я сержусь, вспоминая былые претензии к моему патрону. – Я тебя знаю уже второй год, я тебе верю уже второй год. Похоже, это движение одностороннее. Какие-то цели, какие-то задачи. Бегаю, мечусь, сам не знаю зачем? Ты в курсе, что меня могли убить сегодня? И ради чего, ради беседы?

– Слишком много эмоций, недопустимых для сету атум, – осекает Джйортир, хрусталь, резко потемнев, становится серым. – Все сложится в картину, но не сейчас. Не спеши, охотник, эмоциями и спешкой можно погубить все. Встреча была нужна, она была крайне необходима. Ты это поймешь, но позже. Да и погибнуть ты не мог, не сейчас. Он еще не так силен.

– Хорошо, прости. Но ты сам меня подначиваешь. Вот скажи, кто «он»? Я опять буду работать вслепую? И к чему этот маскарад? Чего ты делаешь у меня в квартире? А если увидит кто?

– Слишком много вопросов, мой юный друг. Пожалуй, с твоего позволения, отвечу на один. Крайне сложно существу моей природы доносить до тебя мысли в период бодрствования. Слишком насыщенный ментальный фон. Сложно заявить о себе, когда в твоей голове одни юные девы, притом обнаженные.

– Я не виноват, что живу в этом теле. У него, тела, тоже есть потребности. Стоп. – Едва успеваю поймать ускользающую мысль. – Что значит «в период бодрствования»?

В зеркале возникает мое удивленное лицо, Джйортир исчез, оставив мои претензии без ответа.

Приказав себе ничему не удивляться, в который раз иду в спальню. Отдергиваю тяжелые бордовые шторы, задумчиво обхватываю пятерней острый подбородок, почесываю. За окном, на уровне подоконника, отражая солнечные лучики, плещется безбрежная голубая гладь. Ноги подкашиваются, пол медленно приближается. «Вот оно как бывает», – думаю я, первый раз падая в обморок в зеркале.

***

Сквозь дрему возвращающегося в мир сознания доносится неприятный дребезжащий звук. Распахиваю глаза, резко вскакиваю с кровати, оглядываюсь. Квартира моя, все на месте. На прикроватной тумбочке бьется в истерике телефон. После. Подскакиваю к шторам, рывок. Ну, слава Богу! Спальню заполнил яркий свет солнечного февральского денечка. За окном, как и положено, бугрится высотками Завокзальный район города-курорта Сочи. Чуть дальше, за острыми шпилями устремленного ввысь здания железнодорожного вокзала, открывается вид на узкую полоску берега, вгрызающиеся в лазоревое море волнорезы. Чем дальше от берега, тем темнее цвет воды, черная полоска сливается с линией горизонта, за которой уже другая страна – Турция.

Вздрагиваю, в бедро утыкается что-то холодное и влажное, отрываю взгляд от любимой панорамы, снизу вверх на меня меланхолично смотрит Мамонт, помахивает жестким прутом хвоста. Опускаю ладонь на широкий, мощный загривок:

– Что, отец, уже устал от мыслей о смысле бытия? – Массивное тело стаффордширского терьера дергается, Мамонт громко фыркает, трясет лобастой головой. – Гуля… – дразню собаку, зная реакцию на заветное слово, Мамонт вздрагивает, приседает на задние лапы. – Гуляш! – пес склоняет голову, вздыхает. – Гулять!

Звонкий лай, не соответствующий солидному размеру туши пса, бьет в уши, по паркету словно рассыпали горох – Мамонт, резво перебирая лапами, уносится в прихожую. «Ладно, желание друга – закон», – бурчу, направляюсь следом за собакой. «Свободу попугаям»!

Опаздываю, Джйортир просил не медлить, но не изводить же собаку мучительным выбором между желанием справить нужду и угрозой расстроить хозяина? А вдруг разлюбит? Все-таки собаки – удивительные существа, пожалуй, одни из немногих любят нас всей своей мохнатой сущностью просто за факт нашего существования. Вот если бы люди были хоть на мизерную долю похожи в этом на братьев своих меньших… У охотника много ограничений, одни устанавливаем мы сами – сознательно стреножим низменную часть нашей природы. Часть устанавливают те, кто посвящает нас в братство, кто дает нам цель и путь. Конечно, многим наша жизнь может показаться адом. Пьянки исключены, бездельничать не имеем право, куча строжайших запретов и ни секунды покоя – все в работу, все для однажды выбранной цели. Ну и, конечно, никакого личного времени. Сету атум зарождается в человеке тогда, когда последний решает подчинить свою жизнь служению Атуму, а уже через это служению обществу. Как только эго начинает брать верх, и усилия направляются на достижение личного счастья, – охотник уходит из человека, а вместе с ним те, кто дают нам право служить Атуму, забирают у человека жизнь. Да, мой мир суров. Но выгул Мамонта не противоречит моему пути, я надеюсь?

Чистое небо накрывает Сочи голубым куполом, на вершине которого слепит глаза золотое солнце. +25. Почти бегу к площади Морского вокзала. Опаздываю, знать бы еще куда? Хорошо хоть февраль, улицы не переполнены беспечными отдыхающими, не приходится продираться сквозь толпы вальяжно вышагивающих туристов. Перескакивая через ступеньки, спускаюсь с пешеходного моста, нависшего над железнодорожными путями. «Уважаемые пассажиры. Скорый поезд „Новосибирск-Адлер“ прибывает на первый путь», – мелодичный голос диспетчера, слегка искаженный металлическими нотками, оживляет немногочисленных, скучающих на перроне граждан. Я преодолеваю последние ступени, спрыгиваю на перрон, вымощенный добротной плиткой песчаного цвета, шагаю в сторону выхода.

«Леха, привет! У тебя какой вагон? Ага, понял. Да, тут здорово, завтра будем отрываться в Сочах по полной»! – огибаю коренастого мужчину в не по погоде коротких шортах, цветастой майке, хмыкаю. Если вы хотите вызвать непонимание, а то и презрительный взгляд у местных жителей, скажите: «В Сочах». Или вот так: «Я на Кубани». Можно еще «гекнуть», смягчая согласную. Любой сочинец от таких фраз обозлится и начнет объяснять, что вы находитесь в Сочи, а не в Сочах, что Кубань – это Кубань, а Сочи – это Сочи. Что у них на Кубани вы можете «гекать» сколько угодно, а здесь за такое можно и сарказм схлопотать. «Мы – столица черноморского побережья России! А Кубань – это такая река», – можете услышать и такой ответ на вопрос: «Разве Сочи – не Кубань»? В общем, меня передергивает, но времени на сарказм нет. Спешу.

На глаза надвигается тень – захожу в монументальное здание вокзала, вероятно, строили еще при Сталине. Впрочем, большинство построек в моем городе еще тех времен, все широкое, вычурное, монументальное и обязательно песочного цвета. А вдруг кто забыл, что попал на курорт?

Балансируя на скользком, начищенном до зеркального блеска, полу, устремляюсь к дверям с табличкой «В город».

«Дарагой, мащина нэ нада? Дешэво давезу! – трясу головой, пробегаю мимо смуглого мужчины, оживившегося было от приближения моей фигуры. – Ну как хочэщь. Своим пэщком иди», – бубнит в мою стремительно удаляющуюся спину таксист. Предполагая новые предложения, сторонкой обхожу бабулек, толкущихся у вытянувшихся напротив вокзала пластиковых прямоугольников автобусных остановок, ныряю в подземный переход. Осталось чуть-чуть.

Первое, чем поражает туристов Сочи, – мохнатые пальмы. Стоящие поодиночке, вытянувшиеся в стройные аллеи, или разбитые в шахматном порядке, – символ южной столицы страны. После в глаза жителям Севера, Центра, Урала и других регионов коренной России бросается в глаза пестрый национальный состав. Русские, украинцы, армяне, грузины – не удивляют. А вот, скажем, греки, эстонцы, немцы, адыги, абхазы, турки и прочие экзотические для той самой коренной России народы – весьма-весьма… И да. Солнце. Всегда, даже в зимние месяцы.

Набережная полупустая, многочисленные магазинчики и кафешки разбавляют шум прибоя туповатыми популярными мелодиями. Но это скорее так, для острастки, туристов практически нет, заманивать музыкой некого. Улавливаю нестройную, но полную веселья, разноголосицу. Обладатели голосов выкрикивают мантры под экзотический аккомпанемент аккордеона и маленьких медных тарелок – караталов. Теперь знаю, куда держать путь.

Худшее начало дня – это напоминание о своих собственных ошибках, да еще к тому же уверенное в своей правоте. Напоминание, имею в виду. На пирсе буйствует оранжевый хоровод. Девушки и юноши, одетые в традиционные индийские одежды, окружают играющего на аккордеоне выбритого налысо мужчину, постукивают в медные тарелочки, повторяют за веселящимся запевалой: «Харе Кришна! Харе Рамо! Рамо-Рамо, харе-харе!» – обычно подобные представления кришнаиты, как их называют обыватели, устраивают в жаркие летние месяцы, привлекают туристов, иногда подначивают вступить в дружные ряды.

Сегодняшние пляски – не норма. Впрочем, для ребят, спонтанно верящих во все, что имеет мистический привкус, понятие «норма» – вообще весьма размыто. Захотели – сделали. Чуть поодаль от веселящейся молодежи стоит крупный, словно вылепленный из шаров, парень. Попытка спрятать огрехи фигуры за черным матерчатым плащом не удалась. На круглом лице застыло хмурое выражение, руки сцеплены за спиной, поза выражает пафос и презрение к миру, переносит вес с правой на левую ногу. Наверное, хочет потанцевать, но созданный образ не позволяет присоединиться к толпе. Бэтмен, блин.

Среди танцующих много моих знакомых, есть и знакомые стоящего поодаль толстяка. И если я по большей части приглядываю за ребятами, выполняю функции, возложенные на меня сету атум, то Боря, а это именно он, старается перетянуть как можно больше людей на свою сторону. Самое обидное, что на этот путь подтолкнул его я.

Ньюэйдж в Сочи весьма распространен, и это, в отличие от пальм и климата, не сразу бросается в глаза туристам. Тусовка, как я их называю, «разноверов» в основном представлена молодежью и не самой худшей её частью. Этим ребятам не дают покоя вопросы: кто я? кто такой Бог? Что такое жизнь – в общем-то, нужные вопросы, возникающие у каждого мыслящего человека. Не их беда, что в наше время получить квалифицированный ответ очень не просто. В религиозной сфере балом правят шарлатаны. Самопровозглашенные гуру, «как бы маги», «как бы буддисты», «как бы христиане». Эта публика очень быстро поняла, что на возникшем в постсоветской России вакууме можно заработать легкие деньги, главное создать нужный образ.

Православие тут не конкурент. Во-первых, молодежь, по большей части, стремится к нетрадиционным источникам ответов на мучающие вопросы. Ярким, экзотичным. Во-вторых, молодежь хочет всего и сразу. В-третьих, церковь дает огромное количество поводов для злословия со стороны бизнесменов от религии. Мерседесы священнослужителей, неспособность объяснить суть веры, и измеряемая тысячами рублей такса на обрядовые услуги – отличные поводы для тыканья пальцем. Не могу говорить обо всей церкви, но в нашем городе ситуация печальная.

Я приглядываю за «разноверами». Иногда говорю нужные слова в нужное время, наталкиваю на правильные мысли. Веду к Богу. Делаю это аккуратно, не обрушиваюсь с критикой, но направляю. К тому же, стараюсь не вливаться в тусовку. Своим поведением и образом мысли заслужил прозвище «Махарадж», этакий серый кардинал, негласный лидер. Боря был первым, кого я вытащил из псевдо индийской философии. Вытащить – вытащил, но дело до конца не довел, ушел, оставив его наедине с образовавшейся пустотой в душе.

Понадобилось совсем чуть времени, чтобы ответы на вопросы мой протеже начал искать в магии. Естественно, в черной. Ведь черная магия – самая могущественная. Во всяком случае, так ему объяснил новоявленный учитель – великий маг, кавалер звезды Сириуса первой степени, герой солнечной системы, лорд Ашматон. Господи, и откуда они себе такие прозвища берут? Неужели не понятно, что звучит глупо? Лично у меня в голове, эти титулы ассоциируются с родословной породистого кобеля. Однако Борис повелся. Теперь вот стоит, нахмурившись, ученик великого мага, кавалера звезды Сириуса (первой степени, между прочим!), трижды героя Солнечной системы лорда Ашматона – лорд Дадриуль. Двадцатилетний студент второго курса кулинарного техникума, едва тянущий учебную программу. Ну да, великим магам не следует учиться приземленным наукам, они и так все знают.

Пляски закончились, разноверы улыбаются, смотрят друг на друга невидящими от экстаза глазами, по инерции оставившей их мелодии, притоптывают. Я знаю эту силу – силу ритма, в конце концов, это мой путь. Путь ритма. Подхожу к начавшей разбиваться на группки по интересам молодежи. Ощущаю на себе тяжелый взгляд блеклых глаз Бориса, – маг увидел конкурента, покушающегося на его территорию, на его паству.

– Поклоны, матаджи! Поклоны, пападжи! – улыбаюсь, кричу разношерстной компании.

– Поклоны, Махарадж! – в шутку отбив поклон, складывая руки на груди, приветствует меня звонким голосом чуть полная белокурая девушка – Санни. Отделяется от толпы – опять все пропустил!

– Ну я же не знал, что вы служить будете. Дома скучно, решил на море сходить, подумать, а тут вы. Расходитесь уже?

– Да нет, не знаю, – Санни забавно хмурит тонкие брови, поворачивается к компании, – ребята, что дальше делать будем? Махарадж предлагает прогуляться.

– Это когда я успел? – удивленно обращаюсь к девушке. Та, показав язык, метнулась к молодежи. Ну вот, уже вытягивает из группы самых нерешительных, не определившихся с дальнейшим времяпрепровождением.

– Здравствуйте, Махарадж. – Пожимаю вальяжно протянутую ладонь подошедшего Бориса.

– Привет, Борь. – Маг хмурится, я помню его пунктик – на людях именовать его магическим именем, специально игнорирую давным-давно выдвинутое требование. Пусть сам справляется со своими тараканами. К тому же я так и не понял, что он мне должен поведать? Вытянуть информацию из замутненного эмоциями рассудка будет намного проще. – Присоединишься?

– Привет, Борюнчик, – походя, бросает магу Санни, вызывая недовольство последнего, за ее спиной переминаются с ноги на ногу пять человек – все, кто поддался уговорам неуемной девушки. – Пойдемте? Воздух какой, а?!

Растянувшись цепью, наша компания шагает по узкой набережной, заставляет редких прохожих оглядываться вслед. Выглядим странно. Идущих рядом ребят я знаю давно, еще со времен совместных походов в горы. Вася Сухарик – долговязый, вечно улыбающийся, готовый помочь всем и каждому парень. Прозвище получил за диету, на которой сидел почти год – ел одни сухари. Мол, так энергия лучше по чакрам идет. Карлос и Полина – эта парочка плотно сидит на учении дона Хуана. Первым подсел невысокий, коренастый брюнет Карлос, ну а уж Польке ничего не оставалось делать, кроме как присоединиться к возлюбленному. Тем более, что учение дона Хуана ничего не говорило плохого о вегетарианстве – ее железной жизненной позиции. Последние два участника планируемой беседы на свежем воздухе – Стася и Женя. Две девушки-близняшки, сумасбродные и непоседливые, неотличимые друг от друга на первый взгляд и совершенно разные, стоит только пообщаться с ними подольше. От философии далекие, но общая атмосфера подобных сборищ их неумолимо влечет. Видимо, натура будущих художниц-мультипликаторов требует чего-то подобного. Обе с рыжими вьющимися волосами, бездонными серыми глазами в обрамлении пушистых ресниц, невысокие, стройные. Статуэтки, приятно посмотреть. Внешность сочетается с наивным детским характером, готовым удивляться и радоваться всему, на чем остановится озорной глаз. Быть может, небогатая семья, в которой растут девушки, располагает к удивительному характеру, крайне редкому среди женской половины родившихся в 90-стых? Будущие мужья обзаведутся чудом.

Сосредоточиться не получается, постоянно отвлекает Санни.

– А ты чего не на работе? Со Светой как, все ругаетесь?

– Отгул взял, чего-то мне после выходных нездоровится, – сказал первое пришедшее на ум, сам только сейчас вспомнил, что сегодня будний день. Благо, работа позволяет исчезать настолько, насколько хочешь. Устроился в молодежный центр при администрации. Читаю лекции для студентов на, как у нас называют, прогрессивные темы: молодежные субкультуры, происхождение мира, история религий. Меня не напрягают с графиком, я радую директора центра благодарственными письмами от родителей, учащихся и педагогических коллективов. К тому же, такая работа позволяет выполнять основную цель – пробуждать людей. Всех все устраивает. Жаль, что подобного не скажешь о нас со Светой.

В свое время меня прельстила миниатюрная, с точеной фигуркой блондинка. Длинная челка, пушистые ресницы, полные губы, – девушка-сказка. Необычный типаж для Сочи, где все чаще на улицах глаз натыкается на полных постперестроечных барышень – детей выходцев с южных республик бывшего Союза. Повелся, одним словом. Позже выяснилось, что в глубине серых глаз Светы кроется холодный камешек, сообщающийся с точно таким же камешком в сердце – попереченина. На каждое мое слово первая реакция – отрицание. Вечная попытка увидеть ограничение ее свободы в моих действиях, вытекающие из этого ссоры. Сходимся – разбегаемся, вновь сходимся. И чего держит? Да и сам хорош. На заре отношений сдуру решил познакомить ее с «разноверами». С тех пор Света вбила в свою упрямую головку мысль о моем пристрастии к наркотикам. С чего взяла? Теперь вот спасает, от секты, от наркотиков. Лучше бы спасла от собственных иллюзий. – Нормально со Светой, все хорошо.

– Хорошо, когда хорошо, – понимающие кивает Санни, перемещаясь в другой край компании, к близняшкам. Зашушукались.

– Махарадж, как думаешь: бросать мне диету или нет? – место ускакавшей Санни тут же занял Сухарик. Легкий, воздушный человек с отнюдь не воздушной судьбой. У Васи нет родителей, нет родственников, до Сочи добирался автостопом откуда-то из Сибири. О прошлом особо не распространяется, но в редкие моменты, когда тяга рассказать пересиливает наложенное самим же табу, Вася изливает душу. От родного города, в рассказах парня, всегда веет злобой, нанесенной и непроходящей обидой. Несправедливостью. Что, или кто тому виной? Сложный вопрос, может быть, умершие родители, оставившие Васю на попечение неготовой к такому сюрпризу бабушке. Может быть, сложная судьба бабушки, пробедкавшейся с 20-х годов прошлого века. Коллективизация, продразверстка, голод, война, послевоенный голод. Может быть, черствые сердца одноклассников и мерзкие их поступки – не знаю. Но Васю мне было по-человечески жаль, вероятно, к нему одному я испытывал высокое чувство жалости и желание уберечь от жизненных невзгод. На пути парня их встретилось уже достаточно. С ним я был собой, не играл:

– Смотря зачем ты это делаешь. Если как духовную практику, но при этом все твои мысли о сухарях, а все желания заключаются в тарелке супа, – бросай. В этой практике нет того, кого ты ищешь. Если для здоровья – тоже бросай. Вась, год жрать сухари – это жесть, – улыбаюсь, вызываю встречную улыбку на вытянутом лице возвышающегося надо мной Васи. – Это я тебе как Махарадж говорю.

– А как мне Его найти? Я честно ходил в Ашрам, сначала было интересно, и люди добрые – на душе легче стало. Нет, правда. Очень хорошие люди, но я там Бога не чувствую. В церковь тоже ходил, – там тоже пусто. Может, не туда ходил?

– Вась, твоя беда в беспокойном уме, который заставляет тебя ходить и искать то, что и так в тебе есть, что всегда с тобой. Начни с малого – изучи себя, попытайся ответить на вопрос: кто ты? Сделай шаг. – Легко сказать, сделай шаг, думаю про себя, пока рот произносит нужные для Васи слова. Гуру хренов, сам ответа найти не могу. Разве что Джйортир подскажет. – Понимаешь? А я помогу, если что.

– Ой-ой, какое местечко хорошенькое! – Санни с близняшками совершают маневр: отрываются от компании, бегут к волнорезу, широкой бетонной массой упирающемуся в сонное зимнее море. – Тут здорово, давайте к нам! Махарадж!

Я – негласный лидер. Меня это положение вещей устраивает, но иногда пренебрежение моими интересами вызывает раздражение. Вот как сейчас, смотрю вслед ребятам, потянувшимся за Санни. Девушка уже скачет по шероховатой поверхности защитной конструкции. А она даже не спросила, надо оно мне или нет? Ведь четко дал понять, что хочу подумать один. До уха доносятся радостные визги – близняшки залезли на деревянную смотровую площадку, скользкую от влаги, восторгаются открывшимся видом на море. Хмыкаю, достаю из кармана джинс пачку сигарет:

– Стася, Женя! Аккуратнее, упадете же! – прикуриваю сигарету, качаю головой, осуждая возникшую вдруг суету, ступаю на серый с вкраплениями луж бетон. – Матушки, вы чего? Взбеленились?

– Сам ты матушка! Смотри, какая волна пошла! Жуть! – кричит мне Стася. Вторая сестра осуждающе поглядывает на сигарету, тлеющую в уголке моего рта. – Кто-то обещал бросить, не стыдно? А еще махарадж называется!

– Сказано, не то грех, что в рот входит, а то, что из него выходит. Спускайтесь, хватит беситься, весь настрой сбиваете!

В водном зеркале отражаются причудливые тела, вытянутые, подергивающиеся рябью. Сквозь тела, оттуда, из самой глубины, на меня смотрит бездна.

Наша компания расположилась на краю волнореза. Сидим, подложив под пятую точку подручные средства. Я, молча, смотрю в водную гладь, по отражению в зеленой воде отслеживаю происходящее вокруг. Боря спорит с Карлосом и Сухариком. Дискутируют уже настолько давно, что предмет спора успел несколько раз поменяться, однако ребят это не останавливает. Главное победить, тем более, что девушки притихли, следят за развернувшейся баталией. Как же не блеснуть умом перед прелестницами?