Текст книги "Инопланетянин"

– Но почему? – упорствовал Генри. – Распутство… И вдруг нимфы? Почему?

Художник, поглаживая свою роскошную бороду, погрузился в раздумье.

– Наверное, – глубокомысленно заметил он, – дело в том, что нимфы сожительствуют с фавнами. Фавны же похожи на козлов! А чтобы сожительствовать с козлами надо иметь исключительно высокий сексуальный потенциал. Не так ли?

– Интересная мысль!

– Думаю, что так.

– Интересная мысль, – убеждённо повторил Генри, – свежая. Но меня смущает эмансипация.

Художник откинулся на спинку лиственничного кресла.

– Почему? Почему вас смущает эта дребедень?

– Мне… трудно собраться с мыслями и изложить проблему обобщённо. – Генри сделал пояснительный витиеватый жест. – Я поясню вам на конкретном примере.

– Валяйте, старина, – поощрил Роб.

– Есть такой балет – «Послеполуденный отдых фавна». Я его видел.

– Я не видел, но есть. Это точно!

– А вот балета «Послеполуденный отдых нимфы» – нет! Разве же это справедливо?

– И действительно. – Художник стукнул своим кулачищем по столу. – Свинство какое! Безобразие! Надо открыть глаза общественному мнению.

– А если так, вправе ли мы?.. Вправе ли мы судить?

– Вы ставите животрепещущую проблему, Генри. – Художник некоторое время пытался поймать ускользающую мысль, лицо его вдруг осветилось улыбкой. – А ведь вы угадали! Тот диптих, «Прозрение», помните? Я получил за него сумасшедшие деньги от одной богатой дамы. Она плакала и говорила, что это напоминало ей её собственную юность!

– И она плакала? – изумился Генри. – Настоящими слезами?

– Плакала. И я плакал. – Художник порывисто вздохнул. – Но дама эта совсем не похожа на нимфу. Нисколько!

– Обидно!

– Очень обидно. Выпьем?

Они выпили, но ни о нимфах, ни о женщинах больше не говорили. А может быть, и говорили. Мейседон очень смутно и приблизительно припоминал впоследствии последующие события.

ЕЩЁ СЮРПРИЗЫ

Утром Мейседон проснулся с тяжёлой головой и ещё более тяжёлым настроением. Он не сразу вспомнил вчерашнее, а когда вспомнил, испуганно взглянул на кровать жены и вздохнул с облегчением – она была пуста и не разобрана. На покрывале лежала телеграмма. Он смутно помнил, что телеграмму ему вручила удивлённая и, пожалуй, даже испуганная служанка, когда поздно вечером Роберт Флинн привёз его домой. Теперь, морщась от головной боли, Генри взял телеграфный бланк. Сильвия сообщала, что не смогла до него дозвониться, – это было правдой, дозвониться до него вчера было невозможно, – что болезнь сестры оказалась неожиданно серьёзной, а поэтому она задержится у неё примерно на неделю. Второй раз в это утро Мейседон вздохнул с облегчением. Он совершенно не представлял, как он теперь встретится со своей супругой (Боже мой, с супругой!), о чем и как будет с ней говорить. Устроить скандал, может быть, поколотить её? Глупо! Промолчать и сделать вид, что ничего не знает? Невозможно! Понемногу и с некоторым удивлением он осознал, что, кроме развода, не видит разумного выхода из сложившейся ситуации. Конечно, развестись с Сильвией – это в известной мере поставить крест на своих честолюбивых замыслах в деловой сфере, а может быть, и на служебной карьере. Но что делать? Эх, если бы можно было поговорить с Милтоном! Но старый бизнесмен за океаном. И, скорее всего, он прекрасно осведомлён о приключениях своей распутной дочери. Не случайно же он завёл с Генри тот многозначительный разговор об эмансипации. А развод – дело серьёзное!

За завтраком (крепкий колумбийский кофе и два яйца всмятку, больше Мейседон протолкнуть в себя ничего не мог) Генри вдруг кольнуло острое сомнение. Почему, собственно, он так безусловно и сразу поверил Робу Флинну? Конечно, художник добрый и очень симпатичный парень, но полковнику было прекрасно известно, что для провокаций и дезинформации чаще всего как раз и используют симпатичных людей, честность которых, на первый взгляд, не вызывает никаких сомнений. Короче говоря, нужны доказательства, факты: письма, фотографии, магнитофонные записи. Железные, проверенные, доказательные факты нужны и для развода, если Мейседон в конце концов решится на такой шаг. Без таких фактов Мейседона могут принять за параноика и, чего доброго, упрятать в сумасшедший дом! Добравшись до этого пункта размышлений Мейседон вспомнил о Рэе Харви.

Мейседон впервые встретил Харви в Вашингтоне года два назад. Это случилось в обеденном зале офицерского клуба, этого старомодного девятиэтажного здания из кирпича, которое расположено в четверти часа езды на автомобиле от Пентагона. Это было во время ленча. Мейседон сначала не понял, чем привлёк его внимание рослый, спортивного вида зрелый мужчина в прекрасно сшитом, дорогом костюме – сером в мелкую узенькую полоску. Что-то знакомое было в его сутуловатой фигуре, свободных, несколько медлительных движениях. Мужчина занял столик неподалёку, огляделся и, встретившись взглядом с Мейседоном, поклонился со сдержанной улыбкой. Машинально ответив кивком, Мейседон некоторое время, морща лоб, вглядывался в этого человека и вдруг, узнав в нем лихого разведчика, командира отделения «зелёных беретов» Рэя Харви, чуть не выронил стакан с томатным соком. Харви, поняв, что его узнали, улыбнулся шире и поклонился ещё раз. Мейседон в молчаливом удивлении театрально развёл руками, поспешно допил сок и, благо с завтраком было покончено, направился к Рэю.

– Вы ли это? Здесь, в округе Колумбия? И в таком импозантном виде?

– Я, сэр. Собственной персоной.

Ладонь Харви, как и прежде, была твёрдой, словно выточенной из дуба. Прежними были серые грустноватые глаза, в которых иногда, вроде бы и совсем некстати, мелькали насмешливые искорки. Но полное достоинства выражение лица! Этот дорогой костюм, хорошо подобранный галстук, золотая заколка с жемчужиной!

– Великий Боже! Вы прекрасно выглядите. Наверное, уже дослужились до капитана? Вы разрешите?

– О, прошу вас, сэр.

Мейседон поудобнее поставил себе стул и сел.

– Не дослужился, сэр. – Харви расправлялся со спагетти с непринуждённостью итальянца. Держался он скромно, но без малейшей тени заискивания или смущения. – Я надел шляпу примерно через год после того, как мне присвоили звание лейтенанта. Кстати, искренне благодарю вас, сэр. Позже мне довелось узнать, что вы приложили немало усилий, чтобы ускорить этот процесс.

– Пустое, Рэй, – поморщился Мейседон. – Ведь и вы со своими ребятами приложили немало усилий, чтобы спасти мне жизнь.

– Ну, до этого было далеко, – философски заметил Харви. – Египет – это не Вьетнам. Поскольку фреггинг не удался, гиппо сделали бы все, чтобы захватить вас живым, а потом содрать с наших друзей-израильтян выкуп побольше. Вы уж меня простите, сэр, но к тому времени Анвар уже ухитрился превратить свою армию в газхаус.

– Мне помнится, вы получили не только офицерское звание, но и какой-то орден. Не так ли?

– Совершенно верно, сэр. Мейседон поморщился.

– Ну что вы заладили? Помнится, там, в пекле, вы называли меня иначе.

– Так это было в пекле. – Харви на секунду задумался о прошлом и, судя по всему, воспоминания не были для него неприятными. Сдержанно улыбнувшись, он добавил: – Это было давно. Тогда вы ещё не были полковником и не служили в Биг-Хаус, в разведуправлении министерства обороны.

– Да вы прекрасно осведомлены! Харви серьёзно кивнул.

– Положение обязывает.

Он достал из кармана и протянул Мейседону визитную карточку. Она была изготовлена из превосходной плотной бумаги, скорее всего, японского производства. Текст был отпечатан золотыми буквами. Мейседон пробежал его глазами раз, потом уже внимательно прочитал другой.

– Вы – владелец частной сыскной конторы? – спросил он, не скрывая изумления.

– Совершенно верно, сэр. Могу вам теперь признаться, что звание лейтенанта мне было нужно главным образом для того, чтобы удобнее было начать это дело. Я ведь практикую главным образом среди военных и служащих, которые работают в Пентагоне. Положение офицера запаса упрощает многие проблемы.

Мейседон все ещё не мог прийти в себя от изумления. Он разглядывал то визитную карточку, то невозмутимого Харви, который заканчивал ленч чашкой крепкого кофе с крохотной рюмочкой бренди.

– И как ваше дело? Процветает?

– Не жалуюсь. Пентагон ведь целый город с тридцатитысячным населением. И, как в любом американском городе, в нем немало больших и малых нерешённых проблем.

– Каких же?

Мейседон конечно же играл в неосведомлённость, но ему было любопытно, что ему скажет по этому поводу Харви и как скажет.

– Самых разных. Но я занимаюсь главным образом бытом, а то нечего будет делать ребятам из Эм-Пи и Фоли-Сквер.

– А все-таки? – настаивал Мейседон полушутливо.

– Сточные воды, сэр. Супружеские измены и разводы, драки и поножовщина, самоубийства и убийства, контрабанда наркотиков и виски, мошенничество. Жизнь в столице дорога, жалованья не всем хватает. Некоторые сержанты и старшины подрабатывают в свободное время, например, на ночных такси или в охране, а это всегда окна для злоупотреблений. – Хмуря брови, Харви переплёл пальцы своих дубовых дланей. – Недавно одного старшего писаря, главстаршину, уличили в подделке пропусков на автомобильную стоянку – они ведь стоят немало. Пожилого капитана нашли мёртвым в багажнике собственной машины. Молоденький самолюбивый луут всадил пять пуль в своего шефа в звании полковника, вы уж извините меня, сэр, за то, что тот забрался в постель к его обожаемой супруге. Будни, невесёлые будни жизни, сэр. Все это вам хорошо известно.

– Известно, – согласился Мейседон. – Но я не совсем понимаю, как вы получаете доступ к этим делам.

– По-разному. Иногда по инициативе потерпевших, которые не хотят предавать гласности свои дела. Иногда по просьбе начальников, которые знают или подозревают о грехах своих подчинённых, но не хотят бросать тени официальным расследованием ни на себя лично, ни на свой отдел. А иной раз ко мне обращаются честолюбцы, которым нужны материалы для того, чтобы убрать с дороги конкурентов.

– Да вы полезный человек, Рэй. И опасный!

Харви улыбнулся не без некоторого лукавства.

– Для вас – нет, сэр. Разве что мне заплатят уж очень крупную сумму.

– О! Оказывается, вас можно купить?

– Мы живём в таком мире, где все покупается и продаётся, такой мелюзге, как я, было бы неразумно пытаться плыть против течения, – рассудительно заметил Харви и посоветовал: – Не пренебрегайте моей визитной карточкой, сэр. Спрячьте её, но так, чтобы можно было найти при случае.

Мейседон засмеялся.

– Вы полагаете, такой случай возможен?

– Кто знает? Но доктор, адвокат и частный детектив могут вдруг понадобиться кому угодно.

Мейседон встречался с Харви несколько раз: то в офицерском клубе, то в торговом центре Пентагона, а однажды на западной автомобильной стоянке он видел его в обществе начальника полицейского отряда, с которым, судя по всему, Харви был на весьма короткой ноге. Мейседон сделал для себя некоторые выводы и постарался расположить к себе этого не совсем обычного человека.

Мейседону повезло: во время обеденного перерыва он встретился с Харви в торговом центре Пентагона, на первом этаже гигантского пятиугольника. Всякий раз, спускаясь сюда, Мейседон испытывал странное чувство отстраненности – ему казалось, что с помощью лифта он переносится от места своей службы по меньшей мере на десяток миль. Тут был совершенно иной мир, отличный от мира военного, а лучше сказать – штабного. Вместо тишины, порядка, общей подтянутости и чёткости – свободное движение разношёрстной толпы, шум, музыка, витрины и огни реклам. Говорить тут о делах было неудобно, поэтому Мейседон, благо погода была хорошая, пригласил детектива в бар, что расположен во внутреннем пентагоновском сквере. Они выпили по бокалу лёгкого коктейля, поговорили о том о сём, Мейседон заказал было по второму бокалу, покрепче, но тут спохватился – ведь был обеденный перерыв, а не конец рабочего дня. Приглядываясь к его озабоченному лицу, Харви спросил напрямик:

– Какие-нибудь неприятности?

– У меня? – переспросил Мейседон с привычной улыбкой, но тут же погасил её и признался: – Неприятности, Рэй. Мне нужно обстоятельно поговорить с вами.

– Тогда я жду вас у себя в конторе.

Мейседон был рад оттянуть неприятный разговор и поэтому согласился.

Контора Харви размещалась на втором этаже делового здания вместе с десятком других частных контор, представительств мелких фирм и организаций. В маленькой приёмной за пишущей машинкой сидела миловидная, весьма строго одетая женщина лет тридцати. Она была привлекательна, хотя во всем её облике и поведении не было ничего сексуального. Женщины такого типа, спокойные, умудрённые, но отнюдь не обескураженные правдой жизни иногда встречаются во французских фильмах. Секретарша была предупреждена и без ненужных разговоров проводила Мейседона в кабинет своего шефа.

Кабинет поразил Мейседона своими размерами, у пентагоновских генералов, которым по штату полагалось тридцать квадратных метров, кабинеты были поменьше раза в полтора. Собственно, это был маленький зал, предназначенный для заседаний доброго десятка людей. Здесь конечно же можно было просматривать фильмы или использовать для тех же целей телевизор с большущим экраном. Вдоль одной из длинных стен на стеллаже была смонтирована специальная аппаратура, а возле неё оборудованы рабочие места. Мейседону бросился в глаза мощный бинокулярный микроскоп, портативный японский спектрограф, полковнику был знаком этот аппарат, разглядывать остальные у него не было времени. Был здесь и рабочий стол, но он пустовал – Харви вообще не было в этом зале-кабинете. Генри удивлённо взглянул на секретаршу, она улыбнулась.

– Сюда, мистер Мейседон, – и указала на дверь, которую Генри не заметил.

За этой дверью и находился настоящий кабинет Харви – небольшая комната с окном до самого пола, обставленная металлической мебелью. Харви сидел в вертящемся кресле за Г-образным столом с телефонами, картотекой, пепельницей и портативной пишущей машинкой. Он был без пиджака, в зубах у него была крепчайшая кубинская сигарка, такие дешёвенькие сигарки Харви никогда не курил в офицерском клубе и вообще на людях. Приветствуя Мейседона, Харви потянулся к пиджаку, который висел на спинке кресла, но полковник остановил его:

– Будет вам, Рэй.

Харви не настаивал, однако же счёл нужным подтянуть ранее ослабленный галстук и сунул окурок сигарки в пепельницу. Не зная, с чего начать разговор, Мейседон кивнул головой на дверь.

– Реклама? – спросил он, имея в виду конференц-зал и размещённую в нем аппаратуру.

Харви ухмыльнулся.

– Угадали. Половина устройств – макеты, пустые коробки, которые я по случаю приобрёл в военном ведомстве. Из этих телефонов задействовано фактически только два. Публика хочет видеть в современном детективе инженера и учёного, который при нужде может напрямую связаться с Агенси или Фоли-Сквер. Зачем же обманывать её ожидания?

Мейседон покачал головой.

– Вы не боитесь раскрывать мне свои профессиональные тайны?

– Мы же свои люди, – мягко проговорил Харви.

Эта фраза определённо помогла Мейседону окончательно собраться с мыслями, внятно обрисовать ситуацию и твёрдо изложить заказ – собрать о Сильвии компрометирующие данные или убедительные свидетельства в пользу отсутствия таковых. Пока Мейседон приходил в себя после своей речи, – а это была именно речь, причём очень нелёгкая, – и вытирал большим цветным платком со лба пот, Харви, сохраняя полную невозмутимость, сунул в рот окурок вонючей сигарки и щёлкнул зажигалкой. Мейседон, не глядя на него, спросил:

– Так вы берётесь за это дело?

– Берусь. – Харви глубоко затянулся, поглядывая на Мейседона со странным выражением, в котором угадывались и некоторое смущение и простодушная гордость. – Точнее, я взялся за него два месяца назад.

Секунду-другую Мейседон осмысливал услышанное, потом его лицо похолодело.

– Объяснитесь, Харви!

– Все очень просто, – мягко сказал детектив, не глядя на полковника и разминая окурок в пепельнице. – Я случайно перекупил интересующие вас материалы у одного подонка, который давно занимался шантажом такого рода. Он пришёл ко мне, потому что старшие офицеры и их жены – не его стихия. А он видел нас вместе, за коктейлем.

– Какого черта вы промолчали?

– Не так-то просто говорить о таких вещах. – Харви все ещё не поднимал глаз от пепельницы. – И никогда нельзя знать заранее, как это примут. За фотографии вместе с негативами я выложил гранд.

– Тысячу долларов?

Харви утвердительно кивнул.

– Этого подонка я как следует припугнул, думаю, он будет молчать. А с разговором, я имею в виду разговор с вами, я решил повременить. До удобного случая.

– Материал у вас?

– Здесь, в сейфе.

Мейседон тяжело вздохнул, механически достал из кармана чековую книжку и ручку.

– Сколько?

– Вы слышали, мистер Мейседон.

Мейседон насупился, подумал, выписал чек на полторы тысячи долларов и, передавая его Харви, присовокупил:

– Полагаю, это будет справедливо.

Харви пробежал чек глазами, аккуратно сложил его спрятал в бумажник.

– Благодарю. Материалы хотите получить теперь же?

– Да, теперь.

Харви поднялся из-за стола и подошёл к сейфу, который был смонтирован в одном из шкафов весьма предусмотрительно – за спиной возможных посетителей. Естественно, оборачиваться было бы верхом неприличия, поэтому в этой части своих операций Харви был избавлен от нескромных и просто любопытных взглядов. По этой причине и Мейседон не мог наблюдать за его действиями, но ему определённо показалось, что Харви копается в своём несгораемом ящике слишком долго. Наконец Харви сел за стол и протянул полковнику заклеенный пакет из плотной синей бумаги.

– Прошу. Если хотите ознакомиться с материалами немедленно, я оставлю вас одного.

– Нет-нет, – испугался Мейседон и довольно жалко улыбнулся. – С этим успеется.

Харви кивнул.

– Простите, – проговорил он после некоторого колебания. – Конечно, это не моё дело…

– Нет, почему же? – Мейседон явно обрадовался возможности поговорить, а может быть, и посоветоваться, ему тяжело было оставаться наедине с этим пакетом и своими мыслями. – Я охотно выслушаю вас, Рэй.

– Не принимайте эту историю слишком близко к сердцу, мистер Мейседон. И не судите свою жену чрезмерно строго. Женщины – создания импульсивные, увлекающиеся, их легко сбить с толку. Слабый пол! Слабый именно в том самом… вы понимаете, в каком смысле. И потом, их сбивает с толку эта дурацкая эмансипация!

– Что-что? – переспросил Мейседон. Он не то чтобы не расслышал слов Харви, его поразило, что этот бывший диверсант и террорист говорит ему о том же, о чем говорил и респектабельный Милтон.

– Эмансипация, женская свобода и равенство. – Харви определённо чувствовал себя не очень ловко в сфере отвлечённых понятий, но, конкретизируя свою мысль, он говорил все более уверенно и убеждённо. – Женщины не знают толком, что им делать с этой самой свободой. Я говорю не о всяких там выдающихся дамах вроде Жанны д’Арк, а о женщинах обыкновенных, которые работают продавщицами, стюардессами и секретаршами. Они – как маленькие дети! И, как детям, им нужна не столько свобода, сколько крепкая узда.

В другое время Мейседон посмеялся бы над этими рассуждениями, но сейчас он даже не улыбнулся.

– Ведь до чего дошло, – продолжал Харви тем же размеренным, несколько меланхолическим тоном, – лууты отказываются жениться на американках! Наши девицы слишком эмансипированы: они не желают вести хозяйство, следить за порядком в доме и рожать детей, они хотят развлекаться! И молодые офицеры выписывают себе из-за океана, из Англии и Австралии, более старомодных жён, которые ещё не растеряли чувства материнства и хозяйственных навыков. Брачная контора, занимающаяся экспортом невест, процветает, я знаю об этом из первых рук.

Харви покосился на хмурое лицо полковника, подумал и круто изменил русло своих сентенций, должна быть, сообразил, что говорит не совсем уж утешительные вещи.

– Но мы сами виноваты, баззард, и не нам судить женщин слишком строго. Конечно, этот парень, этот библейский суперстар, в наше время пропал бы, но он говорил не такие уж глупые вещи.

Мейседон недоуменно взглянул на Харви.

– Какой парень? Киноактёр?

– Нет. – Харви выглядел несколько смущённым. – Я имею в виду настоящую Библию. Иисус Христос.

– О!

– Он говорил неглупые вещи. Не судите, ибо сами судимы будете! Кто без греха, пусть первым бросит в неё камень. – Харви поскрёб затылок и нерешительно взглянул на полковника. – Впрочем, может быть, это сказал кто-нибудь другой?

– Нет, Рэй. Это действительно сказал он. – Мейседон поднялся на ноги. – Я пойду.

Поднялся на ноги и Харви.

– Не надо провожать меня, Рэй. Спасибо за все.

– Не за что. Это моя профессия.

– Я не за этот проклятый пакет благодарю вас, Рэй. – Мейседон усмехнулся. – За слова утешения.