Текст книги "Метро 2033. Грань человечности"

Глава 2. Разделяй и властвуй

Захар сидел на крыльце и нервно затягивался самокруткой. Таких реальных снов ему не снилось уже очень давно. И черт бы с ним, вот только в этом сне к нему пришла Аня. Такая, какой он ее видел в последний раз. И он мог бы поклясться, что это не сон! Аня, одетая в то самое, ее любимое, платье, в котором он ее хоронил, вошла в спальню, где, не раздеваясь, спал Захар. Подошла и села рядышком. Смотрела так ласково, гладила по лохматой голове, по давно не бритым щекам, а потом заговорила:

«Уходить тебе нужно, Захарушка. Да побыстрее. А иначе – смерть».

Захар хотел сказать, что он не боится смерти, что после их гибели ему и жизнь не мила, что сам не знает, для чего до сих пор живет, но язык будто присох к небу.

«Я все знаю, – снова зазвучал голос жены, такой знакомый, будто в последний раз он слышал его не восемнадцать лет назад, а всего лишь несколько часов. – Не для того ты жить остался, чтобы в глухой тайге от пули загнуться. Собирайся и уходи утром. Не медли, а то поздно будет».

Наклонилась к нему, нежно поцеловала в щеку и ушла. И тут же он проснулся. Ощущение ирреальности происходящего не покидало его. Такое впечатление, что он и не спал вовсе, будто не сон это был, и действительно приходила к нему Аня. Чтобы предупредить и уберечь. Но ведь такого не может быть! Или может? Может, его собственное подсознание говорит ему таким образом о какой-то опасности? Ведь практически звериное чутье, обострившееся до предела за годы одиночества, еще ни разу не подводило его! Может, неспроста глухая тоска раздирает душу на части с того момента, как проснулся?

Захар затянулся в последний раз и швырнул окурок в ведро возле ступеней. Опасность… Гм. Неужто добрался до своих солдатик-то? И что, мстить теперь придут? Вполне возможно. В принципе, Захару все равно, можно и остаться, подождать, повоевать малость. Какое-никакое – а развлечение все ж. Смерти Захар действительно не боялся, он и жил-то теперь исключительно по инерции. Но этот сон… А, была не была!

Захар смачно плюнул в снег и пошел в дом. Собираться. Пересек сени, зашел в гараж. Потянул с верстака рюкзак, повернулся выходить. Взгляд зацепился за стоящий в углу автомат Калашникова. Захар взял оружие в руки, нежно провел рукой по вороненому стволу и улыбнулся. Да, не спиртом единым…

Когда Захар вошел в лес, уже порядком стемнело. Крики солдатиков, ищущих своего непутевого друга, переместились дальше от заимки. Его они, видимо, не услышали. Может, ну их? Нет, вон орут как, настырные! Еще яму найдут, тогда точно покоя не будет. Стараясь ступать потише, Захар лешим крался среди деревьев, ориентируясь на звук. Несмотря на внушительные рост и вес, лесник передвигался практически бесшумно. Вот он остановился и, наклонив голову набок, стал прислушиваться. Постоял так минуту-другую и, удовлетворенно кивнув самому себе, снова двинулся вперед, немного изменив направление движения. Чем ближе подходил он к месту, которое для себя отметил как подозрительное, тем больше он походил на гигантского хищника, вышедшего на охоту. Впрочем, так оно и было, разве что оружием служили не зубы и когти. И вот уже можно различить голоса. Захар опустился на корточки и на четвереньках нырнул под раскидистую ель, могучие лапы которой надежно укрыли его от посторонних взглядов. Чуть слышно раздвинув ветки, он выглянул и с трудом сдержал ругательство. Ну, точно! Вот, как в воду глядел!

Солдатов было двое, и они стояли на краю ямы. Снегопад, так резко начавшийся было час назад, также внезапно прекратился, и снег не мог скрыть следов его недавнего посещения захоронения.

Солдаты негромко переговаривались. И если первый был как брат-близнец похож на того неудачника, труп которого Захар не так давно сбросил в яму, то второй… Его непохожесть на остальных, виденных Захаром в здешних местах, прямо-таки бросалась в глаза.

Во-первых – рост. Боец был одного роста с Захаром, а это значило, что два метра в нем точно есть. Во-вторых – обмундирование. В отличие от обычного зимнего «хэбэ», в которое были одеты все умерщвленные Захаром солдаты, на нем красовался превосходный зимний камуфляж, идеально подогнанный по фигуре. Захар такого не застал, но, кажется, именно его называют заграничным словечком «адаптивный». Бело-серых тонов разгрузочный жилет, почти сливающийся с курткой, ботинки с высокими берцами такой же расцветки. На голове, вместо привычной «ушанки» – камуфлированная шапочка. Лесник был готов поспорить, что, случись необходимость, странный боец одним движением превратит ее в маску с прорезями для глаз. Но не это главное. Главным же отличием от всех бойцов, виденных Захаром в округе ранее, было то, что этот оказался вооружен. Да-да! Как бы ни парадоксально это звучало, ни у одного из солдат, «делившихся» с бывшим хирургом своим имуществом, не обнаруживалось оружия! Даже ножа! Захар много размышлял в свое время над этим фактом, но так ни к чему и не пришел, приняв это как данность. У этого же через плечо висел автомат, и не допотопное «весло», а что-то из более поздних моделей. И это делало солдата в разы опаснее. Именно поэтому он умер первым.

Захар, стараясь даже не дышать, просунул ствол ТОЗа меж заснеженных ветвей и в тот момент, когда боец открыл рот, собираясь что-то сказать своему подчиненному (именно подчиненному, в этом Захар не сомневался ни секунды), лесник нажал на спусковой крючок.

В царившей тишине звук выстрела прозвучал, подобно грому. Заряд дроби, выпущенный с расстояния в пару метров, практически начисто снес бойцу голову. Фонтан темной крови из разорванных артерий взметнулся вверх, заливая все вокруг. Второй солдат, лицо которого вмиг покрыли алые капли, только беззвучно раскрыл рот. Не давая ему времени на отчаянный вопль, который уже готова была исторгнуть глотка перепуганного рядового, вторым выстрелом Захар разворотил ему грудь. Кинетический импульс, приданный бедолаге зарядом дроби, швырнул его в яму.

На все про все ушла пара секунд. С треском проломившись сквозь ветки, Захар выскочил из своего убежища и успел схватить начавшее клониться тело странного бойца за буксировочную петлю на разгрузке. Ему совсем не улыбалось лезть за трофеями в яму. Схватил – и замер. Потому что бойцов было не двое. Их оказалось трое, и этот третий сейчас перепуганными глазами глядел на Захара, высунувшись из кустов. Такой же рядовой, как тот, который в агонии дрыгал ногами на дне ямы. Круглые, вытаращенные глаза, без малейшего проблеска мысли, замызганная «хэбуха» и длинная нить тягучей слюны, прилипшая к подбородку. Видимо, узрев на дне ямы своих сослуживцев в столь непотребном виде, солдатик решил как можно скорее избавиться от содержимого своего желудка. А так как воспитание не позволяло ему блевать в присутствии старшего по званию, он нырнул в кусты, что, в конечном итоге, и спасло ему жизнь. Теперь же он пялил на Захара испуганные буркала и, отходя от шока, понемногу пятился. Через секунду, видимо, окончательно придя в себя, рядовой резко развернулся и что было сил припустил вглубь темного леса, петляя, как заяц.

Захар растерянно переводил взгляд со спины рядового на разряженную двустволку, из стволов которой до сих пор курился легкий дымок, и опять на спину бойца. Спустя несколько ударов сердца, беглец окончательно растворился в сгущающейся темноте, и Захар смачно выругался. Если бы он сработал чисто, то, возможно, эту троицу никто и не стал бы искать, а если даже и искали бы – не факт, что наткнулись бы на заимку. И даже если наткнулись бы – поди докажи, что нелюдимый лесник в драном тулупе как-то причастен к исчезновению трех солдат, один из которых – ну чисто с экрана телевизора сошел. А теперь… Теперь они пойдут целенаправленно, и чем все это закончится, достаточно очевидно для того, чтобы строить какие-то иллюзии на этот счет. Захар еще раз выматерился, пихнул обезглавленное тело в снег и уселся рядом. Через минуту он уже вовсю дымил самокруткой, а тяжелые складки на его лбу говорили о том, что мозг занят нешуточным мыслительным процессом.

* * *

Когда-то это место было запасным командным пунктом. Когда армию в очередной раз реформировали, и все ЗКП были исключены из структуры боевого управления РВСН, этот ЗКП также был снят с боевого дежурства. По официальной информации его не существовало, но в закрытых документах появился некий «Объект 847», являющийся по номенклатуре малым хранилищем Росрезерва. Ну а если у кого было желание копнуть глубже и имелся соответствующий допуск, те могли узнать, что и это не основное назначение бывшего командного пункта. «Объект 847» также был испытательным полигоном для обкатки альтернативных источников энергии. Правда, обслуживающий персонал, слыша такое громкое название, только морщился и фыркал.

В начале двадцать первого столетия командование, то ли распиливая очередной бюджет, то ли проникшись всеобщей вялотекущей паранойей по поводу возможной ядерной войны, выдало распоряжение по внедрению на все автономные объекты безопасных технологий самообеспечения. Одной из таких технологий и стал образец энергоустановки на твердооксидных топливных элементах для стационарного применения, а говоря проще – биогазовый генератор нового поколения. Ну а если совсем простым языком – под землей была обустроена самая настоящая свиноферма, отходы которой и обеспечивали нужды бункера электроэнергией. В идеале – это был замкнутый цикл, обеспечивающий свет, тепло и питание для личного состава, и теоретически такой объект мог просуществовать в условиях полной изоляции неограниченное количество времени.

Маразм, конечно, но командование возлагало на эту разработку большие надежды.

И, надо сказать, она их оправдала.

Когда двадцать лет назад пришел сигнал «Ядерная атака», полковник Трегубов воспринял его как очередную учебную тревогу, но, тем не менее, действовал строго по инструкции. Загнал смену «вованов», несущую караул на подступах к бункеру, вниз, проконтролировал герметизацию створов входного люка и спустился в убежище, к личному составу. Личный состав представлял собой взвод охраны, осуществлявшейся силами Внутренних Войск МВД: два взвода солдат-срочников, и восемь офицеров, в число которых входил сам Трегубов. Матерясь сквозь зубы, он на чем свет стоит костерил про себя шутников из штаба, решивших без предупреждения устроить проверку забытому богом хранилищу. Полковник продолжал это увлекательное, но, увы, бесполезное занятие ровно до того момента, пока в командный отсек не ворвался дежурный радист с выпученными глазами и не протянул Трегубову две ленты. На одной – распечатка переговоров, перехваченных в эфире после сигнала тревоги, вторая же была расшифровкой данных с сейсмографов. Полковник взял первую и начал читать. По мере чтения, выражение лица его менялось, а кожа стремительно бледнела. Откинувшись на спинку кресла, он расстегнул верхнюю пуговицу форменной рубашки и поднял глаза на радиста.

– Это… это что?

– После объявления сигнала «Ядерная атака» я, как и предписывается, запустил оборудование в режиме сканера. Данная распечатка – это то, что удалось засечь в эфире. Над каждым радиоперехватом указано время. – Перепуганный радист вытянулся по стойке «смирно».

– Угу… – полковник снова опустил глаза к отпечатанным на принтере листкам.

«“Заря”, “Заря”, я – “Жетон”. Фиксирую множественные пуски. Запущено определение целей. Тревога не учебная, повторяю, тревога – не учебная. Примите все ме…»…

«“Сокол-1”, я – “Сокол-2”. Неопознанный борт в зоне ответственности, иду на сближение. Неопознанный борт, ответьте, или будете уничтожены! Неопознанный борт! Назовите себя! Что? Твою мать!!! “Сокол-1”!!! Это В-52!!! Это “Стратофортресс”! Запрашиваю дальнейшие указания! Запра…».

«Все! Всем! Всем! Говорит база “Север-11”! Тревога не является учебной! Повторяю! Тревога не учебная! Всем, кто меня слышит, немедленно…»

Строки поплыли перед глазами Трегубова. Кровь ударила в голову, он начал клониться вперед. Его заместитель, майор Фесенко, успел подскочить и перехватить сползающее с кресла тело.

– Чего стоишь? Воды принеси! – гаркнул майор на радиста. Это было последнее, что услышал полковник, потом наступила тишина.

Полковник Трегубов был потомственным военным. И его прадед, и дед, и отец – все посвятили жизнь… нет, не Родине. Армии. Казалось бы, как можно служить в армии, не посвящая жизнь Родине? Да легко. Нет, прадед и дед еще были настоящими офицерами, преданными служаками, но для отца будущего полковника и в дальнейшем для самого Петра Николаевича армия была лишь удобным инструментом для обогащения. Оба были тыловиками, оба имели доступ к хранилищам Росрезерва. Но не к тем, в которых в оружейной смазке, от времени превратившейся в комки твердой, сухой грязи, ржавели СКС и ППШ, предназначенные для резервистов, а к тем, где в вакууме хранились АКМ и АКС, ровными рядами стояли РПГ и ящики с выстрелами к ним. К тем хранилищам, в подземных ангарах которых стояли законсервированные БТР и БМП. Николай Наумович еще в первую Чеченскую разработал отлаженную схему, благодаря которой его банковский счет в одной из оффшорных зон пополнялся семизначными суммами, борцы за независимость маленькой, но очень гордой страны не испытывали нужды в боеприпасах, а зеленые бойцы-срочники, которых после месячного КМБ бросали в полыхающий ад городских боев, возвращались на родину в наглухо запаянных цинковых гробах.

Со временем Николай Наумович «подтянул» в «бизнес» и сына. На протяжении нескольких лет схема работала идеально. Настолько, что, даже когда разразился скандал, Трегубовы отделались малой кровью. Под трибунал, а потом и на зону пошел ничего не понимающий майор, подпись которого почему-то оказалась под всеми фигурирующими в деле документами, а Николай Наумович ушел в давно полагающуюся по возрасту отставку. Сыну повезло меньше. Петр Николаевич отправился командовать «Объектом 847». Да, неприятно, но свои люди в штабе уверяли, что это ненадолго. Как только уляжется шум, Трегубова должны были с повышением перевести на место, аналогичное старому. Год-два – и все должно было утрястись. Учитывая, что каждый из «знакомых из штаба» получал от операций Трегубовых внушительную долю, сомневаться в их обещаниях не приходилось, и Петр Николаевич Трегубов отправился в ссылку. Но, даже зная, что срок назначения рано или поздно выйдет, полковник всеми фибрами души ненавидел это место.

Сначала он даже воодушевился: еще бы, секретный испытательный полигон! Но когда он узнал, ЧТО именно испытывают на объекте «Зауралье», его едва не хватила кондрашка. Боже! Командовать свинарями! Такого позора Трегубов не ожидал. Не иначе, кто-то из недоброжелателей приложил руку к назначению. Ну, ничего! Дайте только вернуться! Год-два он в этой дыре как-нибудь переживет, зато потом… потом одна-две торговые операции – и вслед за глубокоуважаемым старшим родственником в отставку. А там – Таиланд, Кипр, да все, что душе угодно! Лишь этими теплыми мечтами согревался Трегубов длинными, зимними ночами. Вплоть до сигнала «Ядерная атака».

Первые сутки после сигнала он провел, запершись у себя в кабинете, уставившись невидящим взглядом в стену, и поглощая стакан за стаканом выдержанный армянский коньяк, создание запаса которого было первым, что он сделал, вступив в новую должность. Лишь одно распоряжение последовало от полковника, и, выполняя его, радист ни на секунду не отлучался из радиорубки, где одна радиостанция постоянно работала в режиме сканера, вторая – на прием, а по третьей охрипший и полуоглохший от треска и завываний статики радист беспрестанно пытался связаться хоть с кем-нибудь. Полковник втайне надеялся, что тревога ложная. Но кроме «белого шума» в эфире не было ничего. К середине следующего дня в дверь кабинета кто-то уверенно постучал. Не дожидаясь ответа, в комнату вошел, пригнувшись, командир взвода охраны, старший лейтенант Тарас Воронов. Окинул взглядом комнату, привычно задержал взгляд на гордости полковника – полке, уставленной боксерскими трофеями – рядом кубков, завоеванных на районных и областных соревнованиях, на перчатках, висящих на гвозде, на потертом плакате с изображением довольно скалящегося Эвана Холифилда, поднимающего над головой чемпионский пояс. Метнул быстрый взгляд на нижние полки стеллажа, уставленные бутылками с коллекционным коньяком.

– А, это ты… Проходи, садись. – Не глядя, Трегубов достал из ящика стола второй стакан и приглашающе мотнул головой в сторону второго кресла.

– Петр Николаевич. У нас ЧП.

– Какое еще ЧП? Что сейчас может вообще чрезвычайного произойти? Америкосы высадили десант в тайгу? – Трегубов невесело рассмеялся. – Садись, выпьем.

Воронов молча подошел к столу и забрал бутылку из рук собравшегося наполнить стакан Трегубова.

– Петр Николаич, кончай, а? Там правда твое присутствие требуется.

– Прям требуется? Ну ладно, тогда пойдем.

Трегубов встал из-за стола, одернул портупею, поправил галстук и абсолютно трезвым шагом направился к выходу. Воронов пошел за ним.

Услышав этот диалог, сторонний человек предположил бы, что Трегубов не особо следит за субординацией. Однако дело обстояло абсолютно не так. Полковник был настоящим тираном и за любое нарушение жестоко наказывал. Любой другой офицер, не говоря уже про обычных бойцов, за подобное отправился бы на гауптвахту на несколько суток. Воронову же были позволены некоторые вольности. Дело в том, что Тарас был двоюродным племянником Трегубова. Видимо, самой судьбе было так угодно, чтобы родственники, не видавшиеся много лет, случайно встретились в забытом богом уголке заснеженной тайги. Особых чувств к Воронову Трегубов не питал, но учитывая, что окружающих он вообще ни во что не ставил и считал их недостойными общения, двоюродный племянник был едва ли единственным, с кем Петр Николаевич общался на объекте вне службы. А учитывая, что Тарас весьма недурственно играл в шахматы, к коим Трегубов питал некоторую слабость, родственники быстро сошлись на этой почве и нередко проводили свободное от вахты время за шахматной доской и бутылкой-другой коньяка на сон грядущий.

– Что случилось и куда идем?

– Сейчас сами увидите. – Обычно невозмутимый Воронов сейчас находился явно в расстроенных чувствах.

– Так идти-то куда?

– На КП, Петр Николаевич.

– Ну, пойдем, – нахмурился Трегубов.

Командный пункт был одним из парадоксов местной службы. Учитывая, что ЗКП таковым больше не являлся, он был отключен ото всех стратегических линий. Но, так как специального устава для объектов подобного типа не существовало, на бывшем ЗКП продолжал действовать старый, согласно которому на Командном пункте обязательно должен был находиться дежурный офицер. Единственная польза, которую могла бы нести эта вахта – сбор сведений про обстановку на поверхности. Но то обстоятельство, что большая часть внешней аппаратуры, включая наружные камеры наблюдения, давно приказала долго жить, сводило эту пользу на нет. Однако, зная характер Трегубова, никто не рискнул даже в сложившейся ситуации забить на символическую, бесполезную вахту.

Воронов с восхищенным удивлением смотрел в спину начальственному родственнику. Широкий шаг, уверенная походка – ничто не указывало на то, что еще совсем недавно этот человек пережил тяжелейший стресс, а потом еще сутки заливал его алкоголем. Сам Тарас старался не думать ни о семье, оставшейся на «гражданке», ни о том, что же теперь, собственно делать, и как жить. До добра такие мысли сейчас не доведут, и то, что случилось в Командном пункте – живое тому подтверждение. Хотя, скорее, мертвое.

Вот мелькнула еще одна переборка, Трегубов резко дернул дверь на себя и вошел внутрь Командного пункта.

– Ну и что тут? Ага. Понятно. – Трегубов резко развернулся в сторону начальника гарнизона охраны. – И из-за этого ты меня дергал? Сами не могли управиться? Или мне убраться помочь?

Тарас еще раз взглянул на то, что находилось за спиной у Трегубова. В кресле дежурного сидел заместитель полковника, майор Фесенко. Возле кресла валялся табельный «Макаров», а обзорные экраны, за которыми, если бы ЗКП был действующим, полагалось следить дежурному, были выпачканы серо-бурым. Верхняя часть черепа майора отсутствовала.

«Ствол под челюсть нижнюю сунул, вот крышку черепа и снесло», – мелькнуло в голове у полковника.

– Точно сам? – Трегубов вопросительно взглянул на Воронова.

– Так точно, Петр Николаевич. Боец из срочников видел.

– А сейчас где он, этот боец?

– В сортире, блюет.

– Тащи его сюда.

Старший лейтенант развернулся и вышел. Трегубов подошел к пульту, вытянул из-под него второе кресло и внимательно осмотрел. Не обнаружив на нем ни брызг крови, ни ошметков мозгов, удовлетворенно кивнул, откатил кресло подальше от трупа самоубийцы, уселся в него и с явным наслаждением закурил, откинувшись на спинку.

Не успел он докурить сигарету, как в коридоре вновь послышались шаги. Первым в Командный пункт вошел бледный, худощавый солдатик. Глаза бойца испуганно бегали, а нижняя челюсть подергивалась, из-за чего складывалось впечатление, что солдат вот-вот заплачет. А может, так и было. Увидев полковника, рядовой придал своей фигурке какое-то подобие уставной стойки «смирно» и, отдав честь, заикающимся голосом доложил:

– Рядовой Кобыев! По вашему приказанию прибыл. – Из-за спины бойца раздался смешок Воронова.

– Вольно, рядовой Кобыев. – Трегубов сбил пепел прямо на пол. – А расскажи-ка мне, рядовой Кобыев, что ты на КП делал? Или у нас тут уже рядовые вахту несут?

– Нн-никкак нет, товарищ полковник! Я… пришел доложить дежурному о творящемся непотребстве, а он тут как раз… Бах! – и мозги наружу… – Боец позеленел, видно было, что слова даются ему с огромным трудом.

– Стоп-стоп-стоп, Кобыев! О каком еще непотребстве? И почему ты, а не старший рабочей смены?

– Так старший тоже там… с ними… сам…

– Что «сам»?! С кем «с ними»?! Где «там»?! – Гаркнул, не выдерживая, Трегубов. – Ты будешь внятно докладывать или продолжишь мычать?

– На ферме… пьют…

– Что??? – Полковник аж подпрыгнул.

– Пьют, товарищ полковник. Вскрыли запасы спирта и пьют… а я… а мне… Нельзя же так! Сейчас, наоборот, когда такое творится…

– Хватит – оборвал Трегубов словоблудие рядового. – Молодец! От лица службы выношу благодарность за бдительность! Воронов!

– Я!

– Дуй, возьми пару своих бойцов – и за нами. А мы пока пойдем, взглянем, чего там, на ферме, творится. Да, Кобыев?

– Так точно, товарищ полковник!

– Вольно, вольно, – осадил Трегубов опять вытянувшегося солдата. – Веди, давай.

Чтобы попасть на ферму, нужно было миновать три жилых уровня и один хозяйственный. На первом уровне находились комнаты офицеров, и так называемая кают-компания – общая комната с телевизором, шахматными досками и мягкими диванами, стоящими по периметру. Здесь в свободное от дежурства время собирался немногочисленный офицерский состав, покурить, посмотреть телевизор, сразиться в шахматы, а то и «расписать пулю». Сейчас там было пусто.

Следующий жилой уровень был отдан гарнизону охраны. Казарма, столовая, опять-таки общая комната, где проводила время свободная смена. Из казармы доносился раскатистый храп, нос полковника уловил терпкий запах портянок, заставивший поморщиться и прибавить шагу. Воронов нырнул в общую комнату, полковник же и рядовой продолжили путь.

Третий уровень был идентичен второму, здесь обитал личный состав бойцов-срочников.

Обычно шумный уровень сейчас был абсолютно тих. И ни единой живой души. Полковник нахмурился и ускорил шаг.

Хозяйственный уровень проскочили еще быстрее. Здесь находились кладовые, медсанчасть, оранжерея, призванная обновлять запас кислорода и разнообразить меню личного состава зеленью и овощами. Здесь же начинался коридор, ведущий к стальной двери малого хранилища.

В принципе, «Объект 847» можно было назвать хранилищем Росрезерва, даже малым, лишь с большой натяжкой. Настоящие хранилища создавались на глубине свыше сотни метров, в соляных шахтах, там, где естественные условия были наиболее благоприятными для хранения всего необходимого для выживания. Площади таких хранилищ могли занимать по несколько квадратных километров, и хранилось там все, от консервов до автомобилей, от автоматов до промышленных станков и запчастей к ним. Такие хранилища были призваны обеспечить всем необходимым на немаленький срок население нескольких областей, и местоположение их было строго охраняемой государственной тайной. Там не было места солдатам срочной службы, лямку тянули только кадровики войск специального назначения. «Объект 847» же по сути своей являлся тем, чем был и до переименования – запасной командный пункт, подвергшийся переоборудованию в рамках переосмысления командованием стратегии выживания после вероятного ядерного удара. Однако именно благодаря переоборудованию у персонала ЗКП имелись все шансы на достаточно комфортное выживание в условиях тотального апокалипсиса. Биогазовый генератор давал энергию для освещения, вентиляционных установок и обогревал убежище, благодаря ферме и оранжерее гарантировался запас свежего мяса и овощей, а в опечатанном складе разместился запас продовольствия длительного хранения. Водой хранилище обеспечивалось из двух подземных скважин, так что в условиях полной автономности просидеть тут можно было не один год.

«А ведь мне нужно благодарить судьбу, за то, что в момент Удара я находился здесь, а не в своем московском кабинете», – подумал полковник, невесело усмехнувшись. Нетрудно догадаться о судьбе столицы. Наверняка, смертельный дождь из бомб и ракет с ядерной начинкой просто-напросто стер с лица земли древний город в считанные минуты. Хотя Москва и защищена системами ПВО и ПРО, их эффективность далеко не так высока, как утверждалось, и весь город сейчас представляет собой один большой радиоактивный котел. Возможно, кто-то спасется в метро, которое, по сути, задумывалось с двойным назначением, как и все серьезные объекты, построенные при Союзе, но вероятность этого была не такой уж и большой. Да, Москва расположена на сейсмически стабильном участке, но множественные ядерные удары наверняка эту стабильность поколебали, и метро затоплено и разрушено. Хотя, кто его знает.

В любом случае – о крупных городах придется забыть. Питер, Новосиб, Москва, – этот список можно продолжать долго. Полковник готов был дать руку на отсечение – во всех этих городах не осталось ничего живого. Помощи ждать неоткуда, а соответственно, нужно было думать о том, как выжить. И желательно, не просто выжить, а прожить то, что осталось, в максимально комфортных условиях. Иллюзий полковник не строил. Техники, способной перемещаться по поверхности в сложившихся обстоятельствах, не было. Если верны выкладки аналитиков, моделировавших последствия ядерной войны, наверху сейчас очень темно, холодно и опасно. Радиоактивные осадки, отсутствие видимости, низкая температура и отсутствие подготовленного к таким условиям транспорта делало любую попытку добраться хоть куда-либо заранее обреченной на провал. Да и некуда добираться было, по сути. Поэтому эти сутки после удара Трегубов не столько пил, сколько проводил отчаянный одиночный мозговой штурм. И то, что его прервали, – ему абсолютно не понравилось.

Преодолевая последний виток винтовой лестницы, ведущей в помещения фермы, полковник страдальчески скривился. Едкий запах, казалось, обжигал до самых легких. «Ну вот, теперь придется форму стирать», – эта на первый взгляд безобидная мысль внезапно неимоверно взбесила его. Напряжение последних суток требовало выхода, и эта мысль была последней каплей, переполнившей чашу терпения.

Дверь на ферму полковник открыл ногой, и то, что предстало его взгляду, заставило его и вовсе побелеть от бешенства.

Ферма представляла собой длинный коридор. С каждой стороны – по длинному загону, в каждом из которых размещалось до сотни свиней. Отдельные загородки для свиноматок, клетка племенного хряка. Запасы комбикорма, которым был забит один из коридоров хранилища, позволяли смотреть в будущее с оптимизмом – в ближайшие пару десятков лет свинкам будет чем питаться, а значит, будет чем питаться и людям. В принципе, коридор был точной копией любого колхозного свинарника, только перенесенной под землю. Правда, в обычном свинарнике в конце коридора не находился резервуар биогенератора, в который загружались отходы свинской жизнедеятельности.

Посреди коридора красовался длинный верстак, обычно стоявший в складском отделении фермы, отделенном от основного пространства перегородкой. На верстаке возвышались несколько литровых бутылей со спиртом, некоторые значительно опустевшие, на газетах разложена нехитрая закуска – овощи из оранжереи, хлеб, – и дымилась наполовину забитая окурками пол-литровая банка, используемая в качестве пепельницы. На мешках и ведрах вокруг верстака разместились оба взвода бойцов срочной службы, практически в полном составе. Не нужно было особенно присматриваться, чтобы понять, что большая часть солдат мертвецки пьяна. Некоторые из бойцов, включая и одного из сержантов, сладко похрапывали, развалившись на мешках. Длительное воздержание от алкоголя, отсутствие горячей закуски, перенесенный стресс, а главное – желание напиться сделали свое дело. Всего за какой-то час отдыхающая и рабочая смены свинарей упились в дым, и сейчас полковнику предстояло выяснить, как это произошло.

– А, товарищ полковник! – Из-за импровизированного стола выбрался командир второго взвода, сержант Киреев, и, пошатываясь, направился к Трегубову. Не доходя пары метров, он остановился, скривился, разглядев за широкой спиной полковника съежившегося Кобыева. С фальшивым радушием, покачнувшись, сделал широкий приглашающий жест. – Присоединитесь, товарищ полковник? Коньяков с разносолами, к сожалению, не имеем, но, как говорится, чем богаты…

Трегубова трясло мелкой дрожью. Казалось, полковник сейчас просто лопнет от бешенства. Это заметили все, кроме Киреева, который продолжал кривляться.

– Так как, присядете, товарищ полковник? Помянем Землю нашу, матушку, близких с родными помянем. Или брезгуете спирт в свинарнике с рядовыми пить? – Маленькие глазки сержанта злобно блеснули, а пошедшее от спиртного красными пятнами лицо исказилось.

Быть может, будь сержант немного трезвее, он бы смог заметить удар, сломавший ему нос и отбросивший прямо на верстак. Заметить – да, отразить – вряд ли. Хотя Трегубов и был тыловиком, но за собой следил. Мало кто из заплывших жиром коллег полковника мог похвастать, что в сорок три года способен выйти на спарринг с КМС по боксу и выйти из поединка победителем. Да, дыхалка уже не та, но удары, с восьми лет оттачиваемые сначала в районной секции, а потом – с приглашенным тренером, били кузнечным молотом. В этот раз только неконтролируемое бешенство помешало полковнику отправить сержанта в глубокий нокаут, а то и убить. Удар вышел несколько смазанным, и уже через несколько секунд сержант неловко сполз с верстака. Мотнув головой, отчего во все стороны полетели кровавые брызги, Киреев нащупал сзади себя бутылку и, ухватив ее за горлышко, прорычал: