Текст книги "Бесов нос. Волки Одина"

Глава шестая
Эйнарсага (продолжение)

XLII

Лофотенские острова протянулись с юга на север на многие десятки морских миль. Как будто громадный дракон поднялся из глубин, высунул на поверхность бугристый хребет, и от ветра и холода острия и клинья на его длинной спине окаменели и превратились в горы и скалы. Так говорят про Лофотены люди, которым довелось увидеть эти северные острова. А те, которые до этого побывали во многих странах, добавляют, что, пожалуй, нет в круге земном места более красивого и таинственного, и что Лофотены прекрасны во все времена года: и весной, и летом, и осенью, и зимой.

Эйнар и Кальв прибыли на Лофотены в середине весны, когда Западный фьорд уже полностью очистился ото льда, но снег в горах еще не совсем растаял.

Они сошли на берег, Кальв остался сторожить лодку, а Эйнар решил подняться на холм, чтобы оттуда оглядеть округу.

На вершине холма сидели у яркого костра несколько слуг с большими собаками. Эйнар заговорил со слугами и спросил, откуда они и почему сидят здесь с собаками. Один из слуг спросил в свою очередь:

– Ты разве не знаешь?

– Не знаю. Я прибыл с материка.

Сидевшие у костра переглянулись и другой человек сказал:

– По острову ходит волк. Он убивает скот. Мы сторожим здесь каждую ночь наш скот, укрытый в загоне.

– Хорошее дело. А что ж вы не убьете этого волка? – спросил Эйнар.

Слуги опять стали переглядываться и молчали, пока еще один, самый молодой из них, не сказал:

– Ты человек видный. Может, ты убьешь?

– Может, и убью, – ответил Эйнар.

Тут слуги пригласили его присесть к огню и предложили еду. Но Эйнар отказался, сказав, что хочет засветло добраться до какого-нибудь жилища. Молодой вызвался его проводить. Они спустились к лодке, сели в нее и, немного проплыв вдоль берега фьорда, свернули в залив, в котором за несколькими скалистыми островами виднелась широкая коса, а на ней – дома и деревня. Она называлась Пустоши.

Юноша-проводник отвел их к своему хозяину, и тот предоставил им кров и еду.

На следующий день, расспросив людей, Эйнар вот что узнал о волке.

Он объявился в начале весны и так разъярился, что не щадил ни скота, ни людей, которые пытались помешать ему задирать коз и овец. Те, кто его видел, говорили, что величиной он с медведя. А те, которые не видели, утверждали, что глаза у него горят синим огнем, изо рта течет кровавая слюна, шерсть – дыбом и колючая, как у ежа. Его не берет никакое оружие. Словом, волк необыкновенный. Некоторые рассказчики заявляли, что, судя по описаниям, волк этот похож на большущего волка, на котором приехала на похороны Бальдра великанша Хюрроккин; она управляла им с помощью уздечки из извивавшихся змей, и его не могли удержать четыре берсерка. Другие говорили, что страшный волк произошел от потомков Фенрира, от волков Хати и Скеля, которые охотятся за луной и за солнцем, стремясь проглотить их и затопить землю кровью, капающей из их пастей, и в подтверждение своих слов указывали на то, что объявившийся волк всегда нападает, когда на небе светит луна. Находились и такие, которые предками ужасного волка называли волков Одина, Гери или Фреки, и Один, дескать, наслал на людей это страшилище, потому что они мало ему поклоняются, предпочитая Улля и Тора.

Утром к Эйнару пришел человек по имени Логи и сообщил, что минувшей ночью на хуторе возле ближайшей горы волк зарезал четырех овец и убил двух женщин, служанку и дочь хозяйки. Эйнар спросил Логи, зачем он к нему пришел и это ему рассказывает. А Логи, будто не слыша вопроса, стал объяснять, что волка по-настоящему никто не мог разглядеть, потому что он появляется словно ниоткуда, убивает и исчезает. Охотникам ни разу не удалось его разыскать, но все те, кто выходил на него охотиться, либо сами от волка погибли, либо волк людей их загрыз, как нынешней ночью служанку и девочку.

– А от меня ты что хочешь? – спросил Эйнар. Логи в ответ:

– Ты с материка к нам приплыл.

– И что из этого?

– Ты не из местных. Тебе может у нас повезти.

С этими словами Логи ушел.

Днем ближе к полудню опять приходит Логи и приносит с собой меч. Он кладет его перед Эйнаром и говорит:

– Это Злой Клинок. Против него никакое колдовство не действует.

Эйнар, которому Логи уже успел надоесть, посуровел лицом и спрашивает:

– Моей смерти хочешь, финн?

Логи был финном и родом из Финнмарка.

– Не такая смерть тебе суждена, – говорит Логи.

– Будто ты знаешь! – усмехается Эйнар и прибавляет: – Сам говорил, что никто его не может найти.

– У тебя есть вот это. Вещь не простая. – И Логи показал на уздечку, которая висела за спиной у Эйнара.

– Откуда знаешь? – удивился Эйнар.

– Меня здесь, в Пустошах, все считают за колдуна, – ответил Логи.

Больше в тот вечер они ни о чем не говорили.

А ночью Эйнару приснился сон. Высоко в горах идет он вместе с доброй медведицей и злой волчицей. И вдруг медведица встает на задние лапы и кидается на волчицу. Та отскакивает в сторону, а потом прыгает на медведицу и перекусывает ей горло. Тут Эйнара охватывает лютая злоба и он кричит:

– Вот кто убил мою мать!

И как только волчица это слышит, она рычит и собирается напасть на Эйнара. Тот хватает меч, который дал ему Логи, и рубит им по правой лапе волчицы. Но меч то ли затупился, то ли околдован – лапе ничего не делается, а волчица лязгает зубами и как будто смеется. Эйнар рубит мечом теперь по левой лапе – и снова лапа остается цела, а меч разлетается на куски. Волчица же, рассвирепев, разевает кровавую пасть и хочет проглотить Эйнара. Он теперь безоружный и ему нечем защититься. Ужас и отчаяние охватывают его. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он срывает с ноги башмак и кидается с ним на волчицу.

Тут сон закончился, и Эйнар проснулся.

Утром за завтраком Эйнар произнес вису, в которой на этот раз было несколько кеннингов.

 
Темные думы Бальдра,
Как отраженья на лугах лосося,
Основания шлема нам искажают.
Однако совсем не верить
Этим вороньим шептаньям
Только скальная тварь может.
 

Сидевшие за столом ничего не поняли. С языком поэтов они были незнакомы и не могли догадаться, что Эйнар хотел сказать следующее:

 
Сны, как отраженья
На воде рябящей,
Искажают лица.
Но совсем не верить
Этим предсказаньям
Только глупый может.
 

XLIII

Плотно перекусив, Эйнар вышел из дома. В одной руке он держал меч, в другой – копье, а поясом ему служила уздечка, та самая, которая досталась ему от отца и которую он сберег в долгих скитаниях. Она всегда была при нем. Несколько раз она помогла ему, когда он бегал от Харека. Теперь Эйнар так расположил медные бляшки, чтобы они были со всех сторон: спереди и сзади, справа и слева.

В Пустошах они не звенели. Но как только Эйнар вышел из селения, начался звон. Когда звенело с левого бока, Эйнар поворачивал влево, когда справа – вправо, когда на животе – шел вперед, не разбирая дороги, но все время следил за тем, чтобы не зазвенело на пояснице. Звон то усиливался, то затихал, но никогда не исчезал совсем, и Эйнар догадывался, что он идет по следу, то приближаясь, то отдаляясь от того, кого он преследует. Он дошел до конца долины и стал подниматься в горы.

Был там один утес с пещерой. Перед пещерой была площадка, а за ней обрыв.

Когда Эйнар взошел на площадку и встал перед пещерой, бляшки у него на животе громко трезвонили. Но вдруг замолкли, и тут же зазвонило на пояснице. Эйнар быстро обернулся и над обрывом увидел волка. Он был и вправду весьма велик и ростом с медведя. Но кровь у него из пасти не текла и синим огнем глаза не светились. Глаза у него были очень похожи на глаза человека. И Эйнару впервые стало страшно.

– Правду говорят люди, что ты зверь непростой, – сказал Эйнар, чтобы ободрить себя звуком своего голоса.

А волк вдруг исчез, и сразу зазвонила уздечка у Эйнара на спине. Он снова перевернулся на пятке – волк уже стоял у входа в пещеру.

Тут Эйнару во второй раз стало страшно и он сказал:

– Кто бы ты ни был, похоже, что одного из нас ждет Вавуд.

Эйнар не захотел назвать Одина его главным именем. Но как только он произнес имя Вавуд, показалось ему, что волк улыбнулся.

– Ну-ка испытаем мою медь битвы, – сказал Эйнар и изо всех сил метнул в волка копье. А тот чуть отодвинул в сторону голову, щелкнул зубами и перекусил древко копья, когда оно пролетало мимо.

Эйнара в третий раз охватил страх, теперь похожий на ужас. Эйнар попятился к обрыву. А волк, разъярившись, кинулся на него. Эйнар взмахнул мечом и отсек ему правую лапу. Но левой, словно он был медведем, волк сшиб Эйнара, упал на него сверху и собирался перекусить ему горло, но Эйнар засунул ему между зубов меч. Волк в дикой ярости пытался его разгрызть. А Эйнар ухватил волка за уши, приподнял его морду и сам зубами вцепился волку в глотку. Зверь взвыл, выпустил из пасти меч и силился вырваться. Но места на площадке было мало, и оба, человек и зверь, сорвались со скалы. Волк оказался тяжелее, он первым упал вниз на камни, а Эйнар очутился сверху. Волк сильно повредил себе тот бок, на который упал, тело его не двигалось, но пасть раскрывалась и зубы щелкали. Стащив с ноги кожаный башмак и улучив момент, когда пасть волка вновь распахнется, Эйнар пропихнул башмак как можно глубже зверю в глотку и, не дав сомкнуть зубы, схватил его за верхнюю и за нижнюю челюсти и разорвал пасть пополам.

То ли от бешенства, то ли от страха, Эйнар не отдавал себе отчета в том, что делает. Сначала он кусал мертвого волка и лизал кровь, которая сочилась из раны на шее и из отрубленной лапы. Затем снял с пояса уздечку, взнуздал зверя за верхнюю часть пасти, перевернул мордой вниз, взгромоздился и прыгал, как будто он его оседлал и на нем скачет. Так он долго безумствовал, пока силы его не оставили и он не заснул, обняв поверженного.

Так Эйнар рассказывал, когда к вечеру вернулся в Пустоши, и люди, узнав о его подвиге, устроили пир посреди деревни. Пировали всю ночь и весь следующий день, потому что, как говорится, у молвы много ушей, и со всех концов, из других деревень стали стекаться любопытные, чтобы узнать и послушать. Эйнару приходилось по многу раз рассказывать, и рассказывал он примерно одно и то же. Но как было на самом деле, никто ведь не видел.

Люди Эйнару верили. Хотя тело убитого волка так и не нашли, нападения на скот и людей прекратились. И жители Пустошей отрезали от своего выгона большой кусок земли, отдали его Эйнару и всем селением построили там два дома, для него и для Кальва, а также овчарню, птичник, амбар, корабельный и торфяной сараи и все остальное, что положено иметь в богатой усадьбе.

Ту местность, в которой это случилось, стали называть Волчьими Пустошами, и Эйнар стал там за главного.

XLIV

Теперь надо сказать вот о чем.

После сражения с волком и пиров, на которых, как говорится, пиво вошло, а рассудок ушел, Эйнар несколько дней отлеживался. Среди ночи он просыпался то в тоске, то в ярости, и когда бывал в ярости, слышались ему громкие звуки и в нос ударяли резкие запахи, а когда бывал в тоске, почти никаких запахов не чувствовал и даже не слышал, что ему говорят. Тоска или ярость налетали на Эйнара сначала чуть ли не каждые сутки, потом все реже, и было непонятно, чем они вызываются. Это случалось и утром, и днем, и вечером, в солнечную и в пасмурную погоду, при ветре и в безветрие, в лунные и безлунные вечера.

Однажды Эйнару приснился сон. Они с Кальвом охотятся в лесу и набредают на хижину, в которой крепко спят двое мужчин. Рядом висят две волчьи шкуры. Эйнар и Кальв из любопытства надевают на себя эти шкуры и тотчас превращаются в волков. Они выскакивают из хижины и мчатся через лес, убивая и пожирая все, что им попадается на пути, и прямо-таки пылая яростью.

Проснувшись, Эйнар услышал, как на дальнем выгоне звенят колокольчики, и почувствовал резкий запах крови. Запах шел из хлева. Эйнар туда направился и увидел, что у одной из овец перерезано горло. Можно было подумать, что вновь объявился волк или другой хищник. Но двери в хлев были заперты с обеих сторон, никаких дыр ни в стенах, ни в кровле Эйнар не обнаружил; к тому же тело овцы оставалось нетронутым.

Похожий сон приснился Эйнару через несколько дней. Напарником Эйнара в этот раз был не Кальв, а Логи, и Эйнар во сне никого не успел убить, потому что как только он догнал лань, он тут же проснулся. И вот, он проснулся и видит, что стоит он в хлеву, держит за уши овцу и, задрав ей голову, похоже, собирается зубами перегрызть ей горло.

Эйнар овцу отпустил. Ярость быстро сменилась тоской, от которой Эйнар не мог избавиться весь следующий день.

Больше ему такие сны не снились. Может быть потому, что Эйнар с тех пор перед сном либо выпивал немного свежей крови – если в тот день резали какое-нибудь животное, – либо жевал запекшуюся кровь – он стал сохранять ее для себя после каждого забоя.

К этому вдобавок Эйнар теперь следил за своим настроением, и стоило ему почувствовать первые признаки тоски или возбуждения, он начинал избегать людей, уходил либо на фьорд, либо в горы и там бродил, пока дух его не возвращался в нормальное состояние.

Домашние животные теперь от него шарахались. Собаки скулили и поджимали хвосты. Но это случалось нечасто и лишь тогда, когда, почувствовав недомогание, Эйнар не успевал вовремя уйти со двора или находился на выгоне среди коз и овец.

Какая-то лисица повадилась ходить в курятник и так расхрабрилась, что стала таскать кур при свете дня.

Однажды Эйнар увидел, как она бежит по двору, развеселился и сказал вису:

 
Желаю, чтоб тролли
Тебя утащили,
Плутовка зловредная!
Чтоб Гарм тебя разорвал
Кровью покрытый!
Чтоб в пасти Фенрира
Ты вечно горела!
 

Едва он это произнес, как лисица упала замертво.

Эйнар долго не мог прийти в себя от изумления. И с тех пор перестал ходить на охоту.

Эйнар теперь с почтением относился к богам, особенно к Одину. Ему он посвятил свои копья и два меча. Он и секиру хотел ему посвятить, но Логи отговорил его, сказав, что боевая секира во всех северных землях посвящается только Тору. В дар Одину Эйнар часто приносил скот, и у него в хозяйстве по крайней мере на одном из деревьев непременно висело закланное животное. На дни Одина Эйнар всегда одевался в широкий синий плащ с серыми вкраплениями, на голове носил широкополую шляпу, надвигая ее низко на лоб.

Лицо у Эйнара заметно побледнело, по сравнению с прежним. Волосы и борода посерели, усы же стали еще более темными, иссиня-черными. Эйнар, казалось, стал еще выше ростом и еще шире в плечах. Ему было двадцать восемь лет и он был силач каких мало.

XLV

Неподалеку от Волчьих Пустошей был перешеек, соединявший два полуострова, – место на редкость красивое, но бесплодное.

Однажды, когда над землей стлался туман, похожий на цветущие яблони, Эйнар заметил, что какой-то маленький белый человек пасет на перешейке коз. Эйнар удивился: там было много камней и разноцветных мхов, но трава там не росла. Этого белого человечка и его животных Эйнар явственно видел и, остановившись, долго за ними наблюдал.

Вернувшись домой, Эйнар велел Кальву отогнать коз и овец на перешеек, и пусть они там побродят. Кальв так и сделал. И вот – на следующий год их скот принес такой богатый приплод, что все в округе диву давались.

Во фьорде напротив залива в полумиле от берега был скалистый остров, а вокруг него мели. Рыбу там никогда не ловили.

Однажды, когда над водой стлались лоскутья тумана, похожие на те лоскуты, которыми перевязывают раны, проплывая мимо этого острова на гребной лодке, Эйнар увидел в воде тюленя, который был гораздо больше других. Он плавал вокруг лодки, и у него были большие плавники. Хотел Эйнар воспеть величину этого тюленя, но передумал, вспомнив о том, как однажды висой убил лисицу. Тюлень же, будто из благодарности, нырнул, вынырнул и, перегнувшись через борт лодки, бросил под ноги Эйнару большую рыбину, а потом исчез в глубине.

– Вода здесь точно живая, – сказал Эйнар и велел слугам забросить сеть и тянуть ее между отмелей в ту сторону, в которую направился тюлень. И вот – столько отборных сельдей попало им в сеть, что пришлось звать соседние лодки, чтобы им помогли вытащить улов.

Тут уж Эйнар не сдержался и сказал такую вису:

 
По приказу тюленя
Двинули Грани зыби
К чешуйчатым крачкам струй.
Друзья до отказа
Нагрузили струги
Прибыльной наживой.
 

Надо ли говорить, что весть об удаче Эйнара разлетелась на юг и на север по Лофотенам.

XLVI

Эйнара стали еще больше уважать после вот какого случая.

В трех милях к северу от Волчьих Пустошей на хуторе жил человек по имени Бьярни. Однажды к нему пришел Храпп Борода по Пояс. Он был берсерком. Он ходил по Лофотенам и вызывал на поединок всякого, кто ему не подчинялся. Явившись к Бьярни, Храпп предложил ему на выбор: хочет, пусть бьется с ним на одном островке – островок назывался Крачий, – а не хочет, пусть отдаст ему свою жену. Бьярни сразу решил, что лучше уж биться, чем обоих, и себя и жену, позорить. Сойтись надлежало им через три дня.

Бьярни был человеком не воинственным. А потому его жена, которая много слышала об Эйнаре, тайно от мужа отправилась в Волчьи Пустоши и стала упрашивать Эйнара заступиться за нее, потому что мужа ее, Бьярни, Храпп Борода по Пояс непременно убьет.

Услышав, что берсерка зовут Храпп, Эйнар усмехнулся и сказал:

– Эйнар мне уже снится. Теперь, похоже, настала очередь Храппа, тезки моего деда.

Никто не понял того, что он имел в виду. Но все поняли, что женщине Эйнар поможет.

Когда настал день поединка, и Храпп Борода по Пояс приплыл на Крачий остров, он вместо Бьярни увидел Эйнара, и эта замена ему не понравилась. Он велел расстелить подножники, по углам их произнести заклятия, вбить рубежные колья, что означало, что он собирается биться до смерти. Пока выполняли его указания, Храпп все больше ярился, готовя себя к поединку. А Эйнар отозвал в сторону Кальва, своего секунданта, и сказал:

– Судя по запаху, он из рода медведей. Принеси мне рогатину. Широкую, но не длинную.

Не мешкая, Кальв сбегал в лесок и там срезал и обстругал то, что было заказано. Эту рогатину Эйнар засунул себе сзади за пояс.

Поединок длился недолго. Храпп в исступлении размахивал тяжелой секирой и пытался ею разрубить Эйнара, а тот, несколько раз увернувшись, подставил под удар щит, и когда секира пробила его насквозь, отбросил в сторону щит вместе с секирой. А потом выхватил из-за пояса рогатину, подцепил ею длинную бороду берсерка и стал наматывать, пока развилка не уперлась тому в горло. Тогда Эйнар толкнул Храппа, повалил и, придерживая рогатиной, сказал:

– Похоже, поединок окончен.

А Кальв сказал:

– Если ты его отпустишь, он наверняка захочет встретиться с тобой еще раз.

– Делать мне больше нечего, – сказал Эйнар и спросил Храппа: – Захочешь или не захочешь?

Берсерк лишь рычал и скалил зубы.

– Надо отвечать, когда тебя спрашивают, – сказал Эйнар и, выхватив меч, ударил Храппа в грудь. Это был точный и смертельный удар.

Сели в лодку и стали возвращаться. До берега было еще порядочно, когда Эйнар прыгнул в воду и поплыл следом за лодкой.

На берегу Кальв попросил его объяснить свое поведение.

– Не только медведи ярятся, – сказал Эйнар. – Никогда не мешает остудиться.

После этого случая Эйнар несколько дней чувствовал недомогание и из дома не выходил. Слава же его распространилась еще шире по Лофотенам.

XLVII

Жили на этих островах два брата, Грим и Свейн. Они были родом из Халогаланда и там были объявлены вне закона. Они были берсерками хуже других. Впадая в ярость, они никого не щадили. Они уводили мужних жен и дочерей и, попользовавшись ими неделю или две, отсылали назад. Где только они ни появлялись, всюду грабили и творили бесчинства.

Как-то в середине лета они вдвоем объявились в Волчьих Пустошах и сразу отправились на хутор Эйнара. Они еще не начали буйствовать, но уже были в том состоянии, которое пугает даже храбрых воинов.

Эйнар стоял на крыльце, когда Грим и Свейн вошли к нему во двор. Крыльцо у Эйнара было широкое, на нем могло стоять много народа. В этот раз на нем стояли Кальв и двое поденщиков; рабов у Эйнара не было и он тогда не хотел, чтобы они у него были.

– Ты, говорят, убиваешь берсерков?! – прорычал от ворот Грим.

Эйнар ему не ответил.

– Попробуй-ка нас убить! – крикнул Свейн, его брат.

Эйнар не отвечал.

Берсерки подошли ближе.

От охватившей его ярости Грим больше не мог говорить. Сначала он несколько раз укусил свой щит, а потом поднял его над собой и стал биться о щит головой. Грим был высокий и широкоплечий. Руки у него были толстые и короткие, а ноги – длинные и кривые.

Кальв и один из работников ушли в дом. Эйнар остался на крыльце. Лицо его стало бледнеть, а ноздри раздувались.

Второй берсерк, Свейн, был невысок ростом, но такой ширины в плечах, какую не встретишь. Руки у него были длинными, ноги короткими и толстыми, как пеньки, лицо было безобразным, особенно передние зубы, которые торчали у него изо рта.

– Ты, что, оглох?! – крикнул Свейн. Он тоже ярился, но еще мог говорить.

Эйнар молчал. Лицо его еще сильнее побелело, а глаза стали желтеть.

– Принюхиваешься? – спросил Свейн, когда братья подошли к крыльцу. – Чуешь, что смертью твоей пахнет?

Только тогда ему Эйнар ответил и сказал:

– Пахнет кабаном.

– Еще бы тебе не пахло! – сказал Свейн. – Нас обоих на островах называют Братьями Кабанами.

Тем временем на крыльцо, вооружившись, вернулись Кальв и работник.

– С крыльца не сходите, – тихо велел им Эйнар. А Гриму и Свейну громко сказал: – Ждите. Я скоро вернусь.

Он ненадолго ушел в дом и вернулся с двумя горящими факелами. Они были крепкие и длинные, как колья из плетня.

Свейн, который еще не впал в беспамятство, удивился и сделал несколько шагов назад. Грим же, не помня себя от бешенства, отбросил щит и, взмахнув тяжелой секирой, устремился на Эйнара. А тот прыгнул навстречу берсерку, выбросил вперед руку и факелом ткнул Грима в бороду. И тут же отпрянул, так что секира берсерка резанула воздух и вонзилась в землю. У Грима же вспыхнула борода, огонь пополз на щеки и к волосам. А Эйнар, вращая обоими факелами, спросил у Свейна:

– Ты, что, ослеп? Не видишь, брат у тебя загорелся?

Свейн бросил на землю щит и секиру и принялся стаскивать с себя плащ. Но Грим не стал дожидаться. То рыча, то ревя, он пустился бежать к воротам, а оттуда к заливу. Свейн – за ним. Два щита и две секиры остались лежать на земле.

Эйнар отдал факелы работникам, на голову надел шлем, в одну руку взял меч, в другую копье. Вместе с Кальвом они вышли за ворота и стали смотреть на то, как один брат тушит плащом другого, – до воды Грим не успел бы добежать, так хорошо занялись у него волосы.

Лицо у Эйнара было белым, как подснежник, глаза – желтые, как сурепка.

– Вот так надо охотиться на кабанов, – сказал Эйнар.

Когда Грим и Свейн возвращались со стороны залива, и Грим опирался на Свейна, проходя мимо Эйнара и Кальва, Свейн сказал:

– Сейчас мы не станем продолжать. Но мы вернемся.

– Ваше оружие будет вас ждать, – ответил Эйнар.

– Давай убьем их, чтобы нам больше не было с ними мороки, – предложил Кальв.

– Негоже убивать тех, кто хочет вернуться, – возразил Эйнар.

Больше он ничего не сказал. Пошел во двор. Там один из работников рубил дрова. Эйнар велел ему ворошить сено. А сам поднял с земли брошенные секиры и стал то одной, то другой рассекать широкие чурбаны. Никто из людей не смел к нему подойти. Лицо у Эйнара стало серым, а глаза – как угли, когда на них дуешь.

Больше в этот год ничего важного не случилось.