Текст книги "Первое поражение Сталина"

… Сталин вернулся из Гельсингфорса в Петроград 15(28) ноября. Сразу же узнал не только о содержании «Уведомления» Генерального секретариата и Третьего Универсала. Узнал и о готовности наркома по просвещению А.В. Луначарского передать представителям Центральной Рады реликвий украинского народа – булав, полковых знамен, бунчуков, грамот, пушек. Словом, всего привезенного в столицу Российской Империи после упразднения Екатериной II гетманства. На следующий день Сталин поспешил сделать в Совнаркоме заявление. Предложил не торопиться с возвращением исторических ценностей, ибо оно стало бы фактическим признанием не только Центральной Рады, но и возникновения Украинской Народной Республики.

19 ноября (2 декабря) Сталин вновь выступил на заседании правительства. На этот раз – с аргументированным докладом, результатом которого стали три поручения, данные ему. Сформировать особую комиссию для переговоров с представителями Рады и ответа им – в неё, помимо Сталина, вошли нарком по иностранным делам Л.Д. Троцкий и Луначарский. Выяснить реальное положение дел на Украине, в случае необходимости воспользовавшись прямым проводом (телетайпом). И подыскать кандидата для поездки в Киев, как уполномоченного Совнаркома – наиболее подходящим для такой миссии сочли Г.Е. Зиновьева, уроженца Херсонской губернии.⁴⁵

29 ноября (12 декабря) особая комиссия Сталина внесла на рассмотрение ВЦИКа проект сразу же утверждённого решения, практически отклонившего возвращение исторических реликвий.

«Представители Всеукраинской Рады, – отмечала преамбула декрета, – просили, чтобы передача была сделана в их руки, однако в мандатах этих представителей не была предусмотрена сама передача, и не было нового обращения к Совету Народных Комиссаров как к законной верховной власти в России… Ввиду этого, а также и резкой формы, в которой представители Рады вели дальнейшие переговоры с народными комиссарами, принята следующая резолюция:

Дальнейшие переговоры о сроке и порядке передачи реликвий вести с украинской фракцией Центрального Исполнительного Комитета, и официальную передачу совершить в руки доверенного лица этой фракции».⁴⁶

Так стало окончательно понятно, что же имел в виду Сталин, выступая в Гельсингфорсе за две недели перед тем. Да, можно было согласиться с независимостью Польши, Финляндии. В конце концов они всегда являлись чужеродными для страны. Всегда стояли особняком, жили собственной жизнью, никогда не ощущая себя неотъемлемой частью России. Более того, всегда противились такому представлению. Но вот Украина…

Разумеется, вполне возможна определённая автономия для шести губерний, в основном сельскохозяйственных, с преобладанием крестьянского населения, говорящего на местном диалекте. С чересполосицей национальностей – украинцев (они же малороссы), поляков, русских, евреев. Но говорить не то чтобы о независимости, о даже минимальной территориальной автономии уже девяти губерний, да ещё при планах присоединить к ним по меньшей мере ещё три, где на власть претендовала Центральная Рада, было просто невозможно. Потому Третий Универсал и требовал незамедлительного ответа. Отнюдь не дипломатического, нет. Предельно жёсткого, волевого. Хотя бы для того, чтобы затея киевских сепаратистов не привела к цепной реакции таких же заявлений на всех национальных окраинах.

Своё отношение к событиям на Украине Сталин изложил 17(30) ноября. В ходе переговоров по прямому проводу с Киевом. С С.С. Бакинским, членом бюро Юго-Западного областного комитета (объединял большевистские организации Киевской, Волынской, Подольской, Черниговской и Полтавской губерний), и с членом ЦК Украинской РСДРП, членом Центральной Рады и Генерального секретариата, секретарём труда Н.В. Поршем.

Начал Сталин с «признания за нациями права на полное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства». Но напомнил о том не ради того, чтобы поддержать позицию Центральной Рады, нет. Для иного. Чтобы растолковать – такие решения может принимать только народ, а отнюдь не политики, выступающие от его имени.

«Воля нации, – объяснял Сталин, – определяется путём прямого референдума или через национальные конституанты /учредительные собрания – Ю.Ж./. Если воля нации выражается в пользу федеративной республики, то правительство/Совнарком – Ю.Ж./ ничего против этого не может иметь». И добавил, повторив сказанное в Гельсингфорсе относительно Финляндии: «Что касается автономии, скажем – Украины, то она должна быть полной, не стеснённой комиссарами. Сверху недопустима никакая опека и никакой надзор над народом украинским».

Что же это – готовность признать положения Третьего Универсала? Ничуть. Как и прежде, в марте, Сталин отказывался от мысли о распаде страны. Только теперь, под давлением конкретных обстоятельств, вынужден был использовать для сохранения целостности России систему Советской власти. Повсюду без малейшего исключения для какой-либо территории.

«Власть в крае /на Украине – Ю.Ж./, – откровенно заявил Сталин, – как и в других областях должна принадлежать всей сумме рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, включая сюда и организации Рады… Мы /Совнарком – Ю.Ж./ все думаем, что абсолютно необходим съезд представителей рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Украины. Нам непонятно то недоверие, с которым тов. Порш относится к идее такого съезда. Мы полагаем, что вы – киевляне, одесситы, харьковчане, екатеринославцы и прочие – должны взяться за созыв такого съезда. Конечно, совместно с Центральной Радой. Если Центральная Рада откажется кооперировать с вами в этой области, что кажется нам маловероятным, то созвать его без Рады. Власть Советов должна быть принята на местах. Это та революционная заповедь, от которой мы не можем отказаться…

Ещё раз повторяю наше общее мнение: немедленно созвать краевой съезд рабочих, солдатских и крестьянских депутатов на Украине. Вопросы о Советской власти в центре и на местах не допускают никаких уступок. Иного способа образования краевой власти и иной её формы я себе не могу представить. Мне непонятно недоверие Рады к идее Советской власти».

Лишь после такого пояснения и вместе с тем прямого указания, как надлежит действовать, Сталин позволил себе дать политическую оценку Раде. Счёл её явно недемократическим учреждением. Это «понятно из того, – пояснил он, – что Центральная Рада сверху присоединяет к себе всё новые и новые губернии, не спрашивая жителей этих губерний, хотят ли они войти в состав Украины. Мы все здесь думаем, что в таких случаях вопрос должен и может быть решён лишь самим населением путём опросов референдума и проч. Поскольку Центральная Рада этого не делает, а совершенно произвольно и сверху аннексирует новые губернии, она сама разоблачает себя как организацию не демократическую».

«Съезд Советов Украины, – подвёл Сталин итог сказанному – должен дать, между прочим, мнение о способе опроса населения по вопросу о принадлежности к той или иной области».⁴⁷ Иными словами, полагал нарком по делам национальностей, дело оставалось за небольшим – созывом съезда Советов на Украине. Он-то и позволит распутать тугой узел проблем, созданных киевскими сепаратистами. Ради чего, собственно, направили на юг Зиновьева, но что ему так и не удалось сделать своевременно.

Но в ещё большей степени помешали созвать съезд тогда, в середине ноября, события, разыгравшиеся в Могилёве, в Ставке. Изменившие общую ситуацию в стране, и не в лучшую сторону. Положившие, собственно, начало Гражданской войне.

Исполняя давнее желание народа, а вместе с тем и настойчивое требование к «центральной власти», выраженное в Третьем Универсале, Совнарком направил 7(20) ноября Верховному Главнокомандующему русской армии генерал-лейтенанту Н.Н. Духонину предписание обратиться к командованию германских и австро-венгерских вооружённых сил с предложением приостановить боевые действия. На следующий день, уже нотами Наркомата по иностранным делам, всем союзным странам было также предложено установить перемирие на всех фронтах и немедленно начать мирные переговоры. Тем Совнарком повторил (чуть ли не дословно) обращение папы Бенедикта XV, направленное им еще 1 августа ко всем воюющим народам.

Послы стран Антанты решили на ноты не отвечать и отныне в какие-либо официальные отношения с Совнаркомом не вступать. В свою очередь, руководители военных миссий при Ставке выразили Духонину протест в связи с нарушением Россией союзнических обязательств решать вопрос о перемирии только по взаимному соглашению. Правда, со своим демаршем они опоздали. За неисполнение предписания Духонина сместили с поста, заменив Н.В. Крыленко, одним из трёх «со-наркомов» по военным и морским делам.

Между тем, германское командование ухватилось за возможность существенно облегчить положение хотя бы на одном своём, Восточном, фронте. Поспешило согласиться приступить к переговорам, начавшимся 20 ноября (3 декабря) в Брест-Литовске. В тот же день Крыленко занял Ставку и стал свидетелем зверской расправы сопровождавших его матросов с Духониным. Стало известно Крыленко и иное. Прежний главковерх позволил находившимся в тюрьме города Быхова (неподалёку от Могилёва) руководителям августовского мятежа генералам Корнилову, Деникину, Лукомскому, Эрдели и Маркову бежать в Новочеркасск. Под защиту Донского войскового правительства генерала А.Н. Каледина, ещё 25 октября (7 ноября) отказавшегося признать Советскую власть. У которого теперь появился новый, весьма веский повод для вооружённого противостояния Петрограду (видимо, для того он и отозвал с фронта пять казачьих дивизий) – переговоры с противником.

Тем самым, стратегическое значение территории, на которую претендовала Центральная Рада, резко возросло. Ведь для того, чтобы подавить мятежна Дону, требовалось перебросить войска по железной дороге, и непременно через Харьков. Киевские же власти всё решительнее отстранялись от всего происходившего в России – 23 ноября (6 декабря) секретарь по военным делам Петлюра довёл до сведения Крыленко откровенно сепаратистское постановление Генерального секретариата, принятое на основании резолюции Центральной Рады:

«События, совершившиеся в Ставке главковерха, нарушили оперативную связь с фронтом, что угрожает украинской территории опасностью. Принимая во внимание всякие возможности, вплоть до подписания условий мира, начатые переговоры о перемирии требуют объединения и координирования этого дела на всём Украинском фронте и единства его для соблюдения условий перемирия обеими воюющими сторонами. Только при этих условиях вся территория Украинской Народной Республики может быть действительно защищена.

Ввиду этого Генеральный секретариат объявляет фронты Юго-Западный и Румынский единым Украинским фронтом, входя по отношению к Румынскому фронту в соглашение с румынским правительством и автономной Молдавией, и ставя этот единый фронт во всём объёме задач и работ под общее своё руководство, уведомляя об этом Ставку главковерха для координирования Украинского фронта с остальными фронтами Российской Республики».

Так, Центральная Рада вполне сознательно и преднамеренно использовала то, на чём же сама настаивала. Под предлогом начавшихся переговоров (всего лишь о перемирии) сделала всё, чтобы осложнить задачу российской делегации в Брест-Литовске и вместе с тем облегчить роль немецкой стороны – разрушила, пусть и предельно слабый, не имеющий сил продолжать борьбу, но всё же единый, а потому и представляющий угрозу для Германии и Австро-Венгрии, фронт. Не довольствуясь тем, Рада поспешила предельно ослабить силы Северного и Западного фронтов русской армии.

«Генеральный секретариат, – продолжало его постановление, – уведомляет все украинские войсковые части на всех фронтах, что им принимаются все меры для перевода украинских частей с других фронтов на фронт Украинский, считаясь с общим положением фронта. Все части не украинские на Украинском фронте должны знать, что оборона Украинского фронта защищает также и единство всего фронта всей России и даёт возможность осуществить мир в интересах всех народов России.

Ввиду этого неукраинские войсковые части должны добросовестно и честно выполнять свои обязанности в отношении охраны Украинского фронта, ибо общая защита защищает общие интересы народов всей России. В этой общей работе по охране всего фронта будут принимать участие дружеская и братская румынская армия и части молдавских войск.

Объявляя перемирие на Украинском фронте именем Украинской Народной Республики, Генеральный секретариат считает необходимым дальнейшую работу в отношении немедленного осуществления мира вести в согласии с союзными державами».⁴⁸

Таким откровенным по содержанию постановлением Рада давала понять всем, и особенно своим оппонентам, Сталину Совнаркому, что отныне она больше не будет скрывать своих намерений. Начинает вести собственную политику. Без оглядки на Петроград. Активную. Сразу по нескольким направлениям.

Создавая (пусть лишь на бумаге) собственный «фронт», Рада сразу добивалась весьма многого. Для начала – того, на что прежде не только не могла надеяться, как бы того ей ни хотелось, но и не имела ни малейшего юридического основания. Получала право выступать на переговорах, становясь как бы воюющей державой. Признаваемой не только Берлином, Веной, Софией и Стамбулом. Ещё и румынским правительством. Потерявшим контроль над большей частью своей страны, оккупированной немецкими войсками. В военном и экономическом отношениях полностью зависевшим от сильного соседа, которым неожиданно стала Украина. Присвоившая управление тремя русскими армиями, составлявшими основу Румынского фронта, и Одесским военным округом, тылом этого фронта, где были расквартированы 25 запасных полков, то есть 6 дивизий.

Добилась Рада признания своей суверенности (хотя, всего лишь, де-факто), заодно приобретя и первого союзника, уже три дня спустя. 26 ноября (9 декабря) в Фонтанах, где генерал-лейтенант фон Морген (от имени Германии), генерал Лупеску (от имени Румынии) и генерал-лейтенант А.К. Келчевский (от имени Украины) подписали акт о перемирии на Румынском фронте.⁴⁹ Первый – такого рода – с начала мировой войны.

Тогда же обозначилась и истинная внешнеполитическая ориентация Рады. Прокламированное ею в постановлении от 23 ноября намерение добиваться мира совместно с Антантой на деле обернулось явным подыгрыванием Берлину. Выразилось то в упорном стремлении ослабить силы Северного и Западного фронтов, оставленных Киевом Петрограду, и так с величайшим трудом противостоящих натиску немецких войск. Именно с такой целью и потребовал Петлюра ультимативно от Крыленко пропустить на юг 21-й корпус, заявивший о своём подчинении Раде. Вместе с тем, всячески препятствовал тот же Петлюра передислокации на северный, «русский» участок Германского фронта, тех частей, которые не пожелали «украинизироваться».

Подобная тактика оказывалась на руку только Германии, позволяя ей перебросить ненужные теперь дивизии с Восточного фронта на Западный.

Подобными методами Рада попыталась заодно и дискредитировать Совнарком перед Парижем и Лондоном. Превращала его в сознательного пособника, если не союзника, Берлина. Между тем А.А. Иоффе, председатель российской делегации в Брест-Литовске, и стремился к обратному. Выдвинул как непременное условие ведения переговоров, помимо «очищения островов Моонзунда», то есть отвода немецких частей на старые, дооктябрьские, позиции, ещё и «непереброску войск на другие фронты». Указывал, что для Советской России «дело идёт о перемирии на всех фронтах», и потому задачу свою он видит в «привлечении к переговорам правительств всех воюющих стран в целях обеспечения всеобщего мира».⁵⁰

Не довольствуясь лишь тем, Рада одновременно попыталась объединить, а если получится, то и возглавить, все возникшие за последние месяцы на окраинах России националистические самозванные «правительства», представлявшие только себя. С этой целью 25 и 26 ноября (8 и 9 декабря) Генеральный секретариат направил ноты: Великой Белорусской Раде; молдавскому Совету края (Сфатул цэрий); Крымской Директории, сформированной татарским Курултаем; Юго-Восточному союзу казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей, образовавшему 16(29) ноября в Екатеринодаре своё правительство во главе с генерал-майором М.А. Богаевским; Закавказскому краевому комиссариату, преобразованному 15(28) ноября из Закавказского особого комитета, детища Временного правительства. Не удовольствовавшись столь небольшим кругом адресатов, Генеральный секретариат направил ноту ещё и в Томск, где только что начала заседать Сибирская Областная Дума.

Всем им Рада предложила «образовать по принципу федеративному однородное социалистическое правительство». Предложила, по сути, начать раздел страны по национальному и, вдобавок ко всему, ещё и по территориальному признаку. Исходила притом из ложного представления о слабости Совнаркома, его неспособности (как, видимо, твёрдо верили в Киеве) противостоять неизбежному распаду России.

«В настоящее время, – бездоказательно утверждала нота, – когда совершенно определённо выяснилась невозможность нормальной работы Учредительного собрания, при отсутствии общепризнанной всероссийской власти, которая действовала бы правомерно, установление правительства, опирающегося на авторитет вновь возникающих республик, равно как и на всю социалистически мыслящую демократию России, является крайне необходимым».

Понимая, что никто не станет «покупать кота в мешке», нота содержала и «основы будущего федеративного государства Российского», которые украинский народ мыслит обязательными для всех частей федеративной России;

«К числу таких общегосударственных основ Генеральный секретариат относит республиканское и действительно демократическое устройство каждого государства России, свободу совести, личности, слова, печати, собраний, стачек, неприкосновенность жилища и пр. В то же время Генеральный секретариат стоит на принципе полного взаимного невмешательства в политическую жизнь федерирующихся республик, поскольку таковые не выходят за пределы вышеуказанных основ.

Поэтому правительство Украинской Народной Республики считает преступными попытки сокрушить право на внутреннюю независимость каждой из республик России. Генеральный секретариат будет решительно бороться с узурпаторами чужих прав в случае, если попытки эти будут направлены против истинно демократических и свободных республик России.

Если таковое понимание основ федеративного строя разделяется всеми республиками, если и там мыслимо создание условий, вполне допускающих возможность немедленного действительного проведения в жизнь указанных политических свобод, то Генеральный секретариат не предвидит никаких реальных препятствий для деятельного строительства, совместно со всеми республиками России, нового федеративного правительства, имея в виду, в ближайшую очередь, создание благоприятных условий для работы Учредительного собрания, а также для скорейшего проведения в жизнь общеевропейского демократического мира».⁵¹

Положительный ответ Рада получила только от правительства Донской области.

Далеко не случайно на преступное по смыслу предложение Рады первым, но и последним, откликнулся генерал Каледин. Именно ему, как никому другому, союз с украинскими националистами сулил весьма многое, если не всё. Возможность снять с передовой пять казачьих дивизий, которые позволили бы ему обеспечить независимость Дона, если не от России, то, во всяком случае, от давления не признанного им Совнаркома, необходимости выполнять его постановления и декреты. Обеспечивал проезд этих дивизий через территорию Украины, несмотря на неоднократные протесты Крыленко, призванного как главковерх отвечать за стабильность и боеспособность фронта, особенно во время начавшихся в Брест-Литовске переговоров. А ещё можно было совместно с Радой поделить Воронежскую губернию, на территорию которой претендовали и Киев, и Новочеркасск.

Центральная Рада от поддержки Дона также выигрывала, и немало. Обеспечивала себе надёжное прикрытие от вполне возможного наступления сил Совнаркома с востока. Получала, как ей казалось, время для создания настоящей армии. Призванной заменить подозрительно быстро «украинизировавшиеся», на деле деморализованные, распропагандированные большевиками полки и корпуса.

По приказу Петлюры с 20 ноября (3 декабря) одновременно начались и демобилизация солдат (русских), и формирование профессиональных – «сердюцких» – дивизий. Двух пехотных и одной кавалерийской. В которых, как и в царское время, запрещался выбор комитетов, вводилась строжайшая дисциплина, устанавливалось единоначалие офицеров. Обнаружив острый недостаток в украинском по национальности командном составе, созданный тогда же Петлюрой собственный Генеральный штаб обратился с призывом к русским офицерам, и даже юнкерам, встать на защиту Украинской Народной Республики, вступив в её армию.

Несмотря на столь очевидно негативную для Петрограда ситуацию в Киеве, Совнарком всё ещё считал своими основными противниками мятежные казачьи области, Донскую и Оренбургскую. Но для установления там своего контроля правительство Советской России могло направить верные части только с фронта, причём непременно через территорию, где господствовала Рада. И потому Троцкий, уже взявший в свои руки вопросы не только внешней политики, но и обороны, потребовал от Крыленко «немедленно двинуть по направлению к Москве /главный железнодорожный узел – Ю.Ж./, Ростову-на-Дону и Оренбургу такие силы, которые, не колебля наш фронт, были бы достаточно могущественны, чтобы в кратчайший срок стереть с лица земли контрреволюционный мятеж казачьих генералов». Поручил «запросить Украинскую Раду – считает ли она себя обязанной оказывать содействие в борьбе с Калединым, или же намерена рассматривать продвижения наших эшелонов на Дон как нарушение своих территориальных прав».

В тот же день, 24 ноября (7 декабря), Петлюра в разговоре по прямому проводу с советским главковерхом ушёл от прямого ответа. «Вопрос о том, что же происходит на самом Дону, – заметил он, – следует проверить, дабы не вызвать лишних, а может быть и опасных конфликтов».⁵²

Тогда-то киевские большевики во второй раз образовали Военно-революционный комитет. Были уверены, что не только легко свергнут Раду, но и созовут, как их к тому настойчиво призывал Сталин, Краевой съезд Советов. Однако действовали столь беспечно, что о таких планах сразу же стало известно и Раде, и Генеральному секретариату. В ночь с 29 на 30 ноября (с 12 на 13 декабря) всех членов ревкома арестовали, председателя (Л.Л. Пятакова, брата Г.Л. Пятакова) зверски убили, а солдат гарнизона, принявших сторону ревкома, разоружили и вывезли из города.

Устранив потенциальную политическую оппозицию, Рада поспешно назначила на 4(17) декабря съезд Советов, организовав его на свой лад. Делегировала в его состав 670 делегатов от националистического Крестьянского союза (Селянской спилки) и 950 – от «украинизированных» воинских частей. Они же послушно избрали своим председателем М.С. Грушевского и единодушно одобрили всё, что делала прежде и что намеревалась делать Рада.

Такие события и вынудили Совнарком к решительным мерам. 2(15) декабря на его заседании выступил Сталин, после чего и было принято менявшее всё постановление: «1. Войска против Каледина продвинуть через Украину, не считаясь с последствиями. 2. Официально признать независимость Украинской Республики Советов с конфискацией земли у помещиков».⁵³

Ничего, разумеется, не зная о таком решении, Петлюра в свою очередь отважился на крайний шаг. 3(16) декабря подписал «Обращение к украинским войскам Юго-Западного и Румынского фронтов». В нём же в очередной раз попытался оправдать сепаратизм, ставший основой всей политики Рады.

«Петроградское правительство народных комиссаров, – утверждал киевский военный министр, – с каждым днём показывает неспособность вести армию Российской Республики к миру и устроению жизни исстрадавшихся народов России. Солдаты в окопах и в тылу голодают, одежды не хватает, лошади падают от недостатка провианта. Неумелыми распоряжениями так называемых народных комиссаров окончательно расстроены пути сообщения, и нет надежды, чтобы Верховный Главнокомандующий смог наладить дело подвоза хлеба и фуража».

Нарисовав столь безрадостную и удручающую картину всеобщей разрухи, Петлюра не захотел объяснить, что досталась она в наследство от царского режима и Временного правительства. Но лишь такой подтасовкой фактов он не ограничился. Вполне сознательно умолчал и о собственных, слишком настойчивых, требованиях «украинизации» армии. Ни слова не сказал и о своих домогательствах перемещать национальные части с одних фронтов на другие. В частности, о конфликте с Крыленко по поводу дислокации 21-го «украинского» корпуса. Сдерживавшего немецкие силы у Вольмара (Валмиеры) – последнего препятствия для противника на пути ко Пскову и Петрограду. Преднамеренно обвинял в том большевиков.

«От этого/нехватки продовольствия, фуража и обмундирования – Ю.Ж./ голодные и мёрзнущие солдаты принуждены бежать со своих постов и открывать фронт перед неприятелем, который ещё не заключил с нами перемирия /и опять Петлюра шёл на сознательный подлог, «забыв» и о сепаратном, «украинском», перемирии на Румынском фронте, и об общем, подписанном накануне советской делегацией в присутствии представителей Рады – Ю.Ж./. Генеральный секретариат, как правительство Украинской Народной Республики, не может относиться к этому безучастно».

Далее министр повторил решение полуторанедельной давности об образовании из Юго-Западного и Румынского фронтов объединённого, Украинского. Подчинённого лишь Киеву. Только теперь не в военно-стратегических, а во внешнеполитических целях.

«Генеральный секретариат заявляет, – пафосно продолжал Петлюра, – что с этого дня берёт дело перемирия в свои руки и будет вести его самым решительным образом, причём будет иметь в виду интересы трудового народа, а также честь и достоинство революционных армий – украинской и всероссийской. Принимая во внимание единство фронта всей России и необходимость единообразия в условиях перемирия на всех фронтах, Генеральный секретариат будет употреблять все усилия, чтобы в этом важном для всей России деле быть в контакте со Ставкой Верховного Главнокомандующего как техническим центром всей российской армии. Однако Генеральный секретариат считает необходимым объявить войскам Украинского фронта, что всякие распоряжения Ставки Верховного Главнокомандующего могут иметь силу только при условии прохождения их через Генеральный секретариат Украинской Республики».

Вот так, не больше и не меньше! Ставка отныне – всего лишь «технический центр», а дело мира, дело перемирия, уже достигнутого с огромным трудом в Брест-Литовске, полностью берёт на себя Генеральный секретариат и лично он, Петлюра. Не довольствуясь тем, военный министр Рады снова пошёл на сознательный обман – солдатской массы. Ничего не сообщая о начатом формировании сердюцких дивизий, пообещал тем, кто останется в рядах украинской армии, все блага «национальной демократии».

«Чтобы достигнуть достойного революционных войск перемирия, – растолковывал Петлюра, – а также для того, чтобы как можно скорее заключить демократический мир, необходим порядок на фронте, который, как всем известно, неумелыми распоряжениями народных комиссаров совершенно разрушен, отчего страдают больше всего солдаты. Генеральный секретариат в ближайшие дни издаст устав о реорганизации армии на новых, демократических началах, имеющих в виду равенство всех войсковых чинов, несущих тяжёлую службу зашиты своей земли. До издания же устава, немедленно после оглашения сего, для координирования работы командного состава с выборными организациями должны быть организованы комиссариаты из представителей национальных и областных /т. е. украинских и неукраинских – Ю.Ж./ войск. Военно-революционные комитеты должны незамедлительно передать этим комиссариатам свои полномочия».

В заключение Петлюра вернулся к тому, что действительно являлось самым главным, и не только для солдат. «Мир должен быть заключён, – настаивало «Обращение», – как можно скорее. Все вышеуказанные меры направлены к этой для всех дорогой и желанной цели, а потому Генеральный секретариат, как орган власти солдат, рабочих и крестьян Народной Украинской Республики, заявляет: кто будет препятствовать ему в осуществлении этой цели и намеченных мероприятиях, тот является врагом интересов солдат, рабочих и крестьян Украины, а с врагами демократии Генеральный секретариат умеет бороться».⁵⁴

Именно так, вполне преднамеренно извращая факты, Петлюра пытался заручиться поддержкой солдатской массы. Внушить тем, от кого в конечном счёте зависело не только будущее, но и само дальнейшее существование Рады, что именно она, Рада, и радеет об интересах народа. Только она стремится к скорейшему заключению мира, пытаясь сохранить для того стабильность фронта. Мешают же тому народные комиссары из далёкого и «чуждого» им Петрограда. А потому любую попытку Совнаркома или подконтрольного ему Крыленко вмешаться в события на Украине следовало рассматривать как покушение на самое дорогое – возможность очень скоро заключить мир.

Тем временем Совнарком счёл необходимым довести до всеобщего сведения суть своего решения от 2(15) декабря. Достаточно понятно сформулировать своё отношение к политике, проводимой Радой. 3(16) декабря советское правительство поручило Ленину, Троцкому и Сталину подготовить немедленно, до конца заседания, необходимое заявление, названное, в конечном счёте, «Манифестом».

Хотя данный текст готовили трое, подписи под ним почему-то поставили только Ленин и Троцкий. Может быть, для придания большей категоричности содержавшимся в нём угрозам. И всё же авторство отдельных смысловых разделов «Ультиматума» установить довольно просто – по содержанию. Так, первые три абзаца, безусловно, подготовил Ленин. Повторил в них то, о чём именно он говорил и писал в последние месяцы.

«Мы, – щедро, как всегда, обещал премьер, – Совет Народных Комиссаров, признаём Народную Украинскую Республику, её право отделиться от России или вступить в договор с Российской Республикой на федеративных или тому подобных взаимоотношениях между ними. Всё, что касается национальных прав и национальной независимости украинского народа, признаётся нами, Советом Народных Комиссаров, тотчас же, без ограничений и безусловно».