Текст книги "Первое поражение Сталина"

Перечислив далее те требования, которые украинская делегация предъявила Петрограду, которые «центральное российское правительство отвергло, провозгласил:

«Нас принудили самих творить свою судьбу. Мы не можем допустить наш край до разрухи и упадка. Если Временное российское правительство не может ввести ПОРЯДОК у нас, если не хочет приступить вместе с нами к большой работе, то мы сами должны взять её на себя. Это наш долг перед нашим краем и перед теми народами, которые живут на нашей земле.

И посему мы, Украинская Центральная Рада, издаём этот Универсал ко всему нашему народу и объявляем: отныне сами будем творить нашу жизнь… С этого времени каждое село, каждая волость, каждая управа городская или земская, которая стоит за интересы украинского народа, должна иметь самые тесные организационные сношения с Центральной Радой. Там, где по каким-либо причинам административная власть осталась в руках людей, враждебных украинству, предписываем нашим гражданам /выделено мной – Ю.Ж./ приступить к широкой, мощной организации и осведомлению народа, и после этого переизбрать администрацию…

Народ украинский, перед твоим выборным органом, Украинской Центральной Радой, стоит большая и высокая стена, которую ей надо опрокинуть, чтобы вывести свой народ на путь свободы. Нужны силы для этого. Нужны сильные, смелые руки. Нужен великий народный труд. А для успешности этой работы, прежде всего, нужны большие средства (деньги). До этого украинский народ все свои средства отдавал во Всероссийскую центральную казну, а сам не имел, да и теперь не имеет от неё того, что должен бы иметь за это. А посему мы, Украинская Центральная Рада, предписываем всем организованным гражданам сёл и городов, всем украинским общественным управлениям и учреждениям с 1 числа месяца июля обложить население особой податью на родное дело и точно и немедленно регулярно пересылать её в казначейство Украинской Рады.

Народ украинский! В твоих руках судьба твоя. В этот трудный час всемерного неустройства и развала докажи своим единодушием и государственным умом, что ты – народ хлеборобов– можешь гордо и достойно стать наряду с каждым организованным державным народом как равный с равным».⁶⁶

Итак, Центральная Рада расставила, наконец, точки над «и». Провозгласила, не заботясь больше о последствиях:

1. Она якобы избрана всем народом края, правда, не указав, на какой же территории и когда прошли такие выборы; 2. Отныне народ Украины сам, без какого-либо вмешательства, но непременно в лице Рады, будет сам распоряжаться своей жизнью. 3. Больше не станет дожидаться всероссийского Учредительного собрания, а создаст собственный сейм. 4. Ещё до созыва такого сейма все местные органы власти края обязаны ей подчиниться, а если не сделают того, должны быть заменены на послушные. 5. Начиная с 1(14) июня вознамерилась обложить население края собственным налогом.

Мотивировала Рада столь беспрецедентные, незаконные решения стремлением всего лишь не допустить распространения на Украину «разрухи и упадка», якобы воцарившихся вне её пределов. Такое чисто экономическое толкование как бы подчёркивалось тем, что Универсал обошёл две проблемы, совсем недавно являвшиеся для Рады принципиальными, хотя и вызывали наибольшие споры с правительством. Ни разу в акте не упомянули те самые двенадцать губерний, которые постоянно и объявлялись Украиной. Ничего не говорилось и о формировании национальной армии. Видимо, авторы Универсала постарались избежать поводов для новой острой полемики.

И всё же, суть акта от 10(23) июня явно выходила за рамки допустимого тогда дискуссией содержания понятия «автономия». Скорее свидетельствовала об ином – полной готовности провозгласить вскоре суверенитет края, к чему Рада явно решила идти напролом.

Опасения киевских сепаратистов, если они у них ещё и оставались, оказались напрасными. Ни Г.Е. Львов как премьер и министр внутренних дел, ни А.Ф. Керенский как военный министр, столкнувшись со столь неоспоримым фактом государственной измены – а именно так следовало квалифицировать в условиях военного времени Универсал – не отдали приказ о роспуске Рады и аресте её членов. Ограничились заведомо безрезультатной в сложившейся ситуации публикацией, да и то в одной только газете «Киевская мысль», весьма запоздалого «заключения» Юридического совещания при правительстве. Заключения, всего лишь повторявшего уже переданное украинской делегации три недели назад мнение Особого совещания.

«Временное правительство, – с олимпийским спокойствием констатировал своеобразный ответ на универсал, – не вправе разрешать вопросы об автономии Украины, подлежащие компетенции Учредительного собрания… По вопросу об участии украинцев в международной конференции совещание высказалось против его удовлетворения, ибо в международной конференции принимают участие государства, а не народы. Образование отдельных войсковых частей совещание признало делом военного министра».⁶⁷

Словом, заключение перечисляло всё то, что Временное правительство не собиралось делать, что оставляло на волю Учредительного собрания либо отдельных министров. Но не содержало наиглавнейшего – юридической оценки действий и Рады, и её универсала.

Потому-то Рада и поспешила воспользоваться очередной уступкой Петрограда – а его бездействие иначе трактовать было невозможно. 15(28) июня сделала следующий шаг на пути к независимости Украины. Объяснила: отныне ей следует «стать национальным сеймом, в котором должны освещаться и разрешаться веете вопросы, которые выдвигает жизнь». Исполнительным же органом её станет Генеральный секретариат. Краевое правительство во главе с В.К. Винниченко, включающее одиннадцать генеральных секретарей (министров) – внутренних дел, финансов, юстиции, продовольствия, земледелия, иностранных дел, труда, путей сообщения, военного, торговли и промышленности, просвещения. Представлявших три основные украинские региональные партии – социал-демократическую рабочую, социалистов-революционеров, социалистов-федералистов.

Лишь теперь Временное правительство осознало прямую угрозу целостности страны, свою ответственность за происходящее. Однако и на этот раз предпочло прибегнуть только к словам. К ничего не менявшему воззванию.

«Братья-украинцы, – уговаривало оно без какой-либо веры в успех. – Не идите же гибельным путём раздробления сил освобождённой России. Не отрывайтесь от общей родины, не раскалывайте общей армии в минуту грозной опасности. Не вносите братоубийственной розни в народные ряды как раз тогда, когда напряжение всех сил народных необходимо для защиты страны от военного разгрома, для преодоления внутренних препятствий. В нетерпеливом стремлении теперь же закрепить формы государственного устройства Украины, не наносите смертельного удара всему государству и самим себе, ибо гибель России будет гибелью и вашего дела».⁶⁸

Тщетно. Центральная Рада не захотела прислушаться к крику души, к последнему аргументу. Своим упорством сыграла на руку противнику.

В тот же самый день, когда Временное правительство обратилось с воззванием к украинцам, 16(29) июня, давно согласованное с союзниками наступление Юго-Западного фронта должно было начаться. С запозданием натри месяца. Несмотря на полное разложение русской армии – 7-й Сибирский корпус после отдыха в тылу отказался вернуться на позиции; 1-й Сибирский корпус и 2-я Кавказская гренадёрская дивизия объявили, что решили вернуться домой, в места формирования; несмотря на категорический запрет Керенского, началась самочинная украинизация 10-го, 26-го и 39-го корпусов…

И всё же наступление, призванное, прежде всего, продемонстрировать верность союзническому долгу, началось. По плану разработанному Генштабом ещё в феврале и в мае одобренному главнокомандующим генералом от кавалерии А.А. Брусиловым, три армии Юго-Западного фронта прорвали австрийские укрепления, чтобы попытаться вновь занять Галицию с её административным центром Львовом.

Две недели наступление развивалось более или менее успешно. Позволило овладеть такими важными стратегически городами, как Галич, Станислав, Калуш. Однако противник сумел не только быстро оправиться от удара, но и, подтянув к району прорыва новые силы, перейти в контрнаступление. А 6(19) июля под Тарнополем нанести мощный удар. После него русские армии уже не оказывали ни малейшего сопротивления. Потеряв свыше 150 тысяч человек, стремительно, беспорядочно отступали вплоть до реки Збруч. Только там, на старой, довоенной границе, и остановились.

Смена командующего Юго-Западным фронтом 10(23) июля (генерала Е.А. Гутора заменили генералом Л.Г. Корниловым, которого уже 19 июля (1 августа) повысили, назначив главнокомандующим) ничего не изменила. Солдаты больше не желали воевать, проливать свою кровь неведомо за что. Русская армия окончательно потеряла боеспособность.

Проигранное в Галиции сражение серьёзно осложнило положение и союзников. Полагаясь на поддержку Юго-Западного фронта, они также перешли в наступление. Во Фландрии, в районах Ипра и Вердена. Однако быстрый (слишком быстрый!) успех на востоке позволил немцам перебросить подкрепления на запад, сдержав англо-французские войска. Сражение во Фландрии затянулось до конца ноября, так и не принеся перевеса ни одной из сторон. Только британским дивизиям ценою огромных потерь удалось продвинуться на… 8 километров.

Продуманная, тщательно разработанная совместная операция во второй раз за 1917 год завершилась ничем. И снова Париж и Лондон винили в том свою союзницу, так и не оправдавшую надежд.

Между тем, в Петрограде ещё 3(16) июня открылся Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Вторая, по общему мнению, власть в стране, которая из-за паралича воли Временного правительства с каждым днём обретала всё большую и большую силу, значимость.

Первым, а, следовательно, и самым важным из предложенных для обсуждения, неизбежно оказался вопрос о власти. Следует или нет поддерживать коалиционное правительство. Однако было вполне очевидным, что положительный ответ на него предрешён. Известен загодя, ибо эсеры, меньшевики, трудовики и народные социалисты, чьи представители согласились принять министерские посты, на съезде составляли большинство. Обладали 564 мандатами из 1090.

Так оно и оказалось. Тон задал выступивший первым лидер правых меньшевиков и вместе с тем министр почт и телеграфов И.Г. Церетели. Скучно, невыразительно призвал всех выразить полное доверие Временному правительству. И поступить так лишь на том основании, что ни все социалистические партии вместе, ни одна из них якобы ещё не готовы взять на себя ответственность за судьбы страны.

Вторым оратором – от большевиков – стал Ленин. Он же не только подверг уничтожающей критике политику правительства. Уверенно заявил, что уже сегодня вся власть должна перейти к Советам. А если потребуется, то его партия в состоянии взять на себя ответственность за будущее России. Выступая с докладом по столь широкой проблеме, Ленин, естественно, остановился и на не менее злободневном вопросе – о войне. Точнее, о «мире без аннексий и контрибуций», которого столь дружно вроде бы добивались все партии, представленные на съезде. Но вот тут-то он неожиданно затронул и иное – национальную проблему.

«Революционная демократия, – заметил Ленин, – это большие слова, но применяются они к правительству, которое мизерными придирками осложняет вопрос с Украиной и Финляндией, не пожелавшими даже отделяться, а лишь говорящими – не откладывайте до Учредительного собрания применение азбук демократии». Заодно, мимоходом – не подтверждая убедительными доказательствами – поддержал идею федерализации, которая, по его мнению, и должна исключить возможность угнетения какого бы то ни было народа. И многозначительно добавил, обращаясь к правительству: «Мир без аннексий и контрибуций нельзя заключить, пока вы не откажетесь от собственных аннексий».⁶⁹ Явно имел здесь в виду ситуацию с Финляндией и Украиной.

Но на конкретных отношениях власти с этими национальными окраинами останавливаться не стал. Счёл более важным озаботиться судьбами иных, нежели Россия, стран. Мексики – там с марта 1916 по февраль 1917 года хозяйничал американский экспедиционный корпус генерала Дж. Першинга. Албании – несколькими днями ранее её, нейтральную, оккупировала Италия, установив над ней протекторат. Греции – в ней франко-британские силы совершили государственный переворот свергли короля Константина и вынудили новое правительство вступить в войну на стороне Антанты. Выразил Ленин и беспокойство судьбами Эльзаса и Лотарингии (кому в конечном счете достанется эта территория?), Ирана (что сделают с ним русские и британские войска, находящиеся там?).

С Лениным поспешил вступить в полемику А.Ф. Керенский. Естественно, защищая Временное правительство и его политику.

«Чтобы закрепить завоевания нашей русской демократии, – эмоционально воскликнул он, – нам говорят: покажите на примере собственного государства, что вы против аннексий, покажите сами внутри, что вы отказываетесь от завоеваний! Как же это мы можем сделать? Нам говорят: вот военный министр Керенский ведёт борьбу с Финляндией и Украиной. Я пользуюсь парламентским выражением и говорю: Это неправда!.. И в отношении Финляндии и Украины мы являемся горячими защитниками их автономии.

Мы говорим только одно.

Мы, как Временное правительство, не обладающее, не желающее иметь самодержавных прав, мы до Учредительного собрания не считаем себя вправе декретировать независимость той или другой части русской территории. Нам, товарищи, в этом месте нашей защиты – поддержка всей страны. Кто может пока ещё не высказалась решительная воля русского народа, заниматься декретированием и перекройкой карты русского государства? Мы считаем, что это вне нашей компетенции, и этого делать мы не имеем права».⁷⁰

Словом, при всей своей категоричности, нежелании «перекраивать карту русского государства», не отверг такого рода домогательства национальных окраин. Просто отложил решение проблемы до созыва Учредительного собрания. Мол, «вот приедет барин, барин и рассудит».

Продолжил прямой спор с Лениным и большевиками идеолог и вождь эсеров В.М. Чернов. Выступая на следующий день. 5(18) июня, счёл для себя непременным остановиться на том же вопросе. Названном им «громадным» – «Об отдельных национальностях и о тех даже отдельных местах, о тех местных радикальных группах, которые при старом строе жили под ярмом тяжкой централизации и у которых поэтому отдача в сторону децентрализации, полной свободы, полной самостоятельности колоссальна».

Собственно, спором позицию Чернова назвать было трудно. Как и Ленин, он отстаивал всё тот же федерализм, который стал общим лозунгом всех националистов. Отлично осознававших, что открытое провозглашение отделения до Учредительного собрания может для них даже в революционной России, где свобода переходила в анархию, завершиться весьма печально.

Ведь накануне открытия съезда, 2(15) июня, все газеты сообщили о восстановлении 129-й статьи ещё царского уголовного уложения. Гласившей: «Виновный в (устном или печатном) призыве к учинению… насильственных действий одной части населения против другой, к неповиновению или противодействию закону или постановлению или распоряжению власти наказывается исправительным домом, крепостью или тюрьмой не свыше трёх лет». Наказанием за такое преступление применительно к воинским частям во время воины являлась уже каторга.⁷¹

Но о том Чернов и не помышлял. «Когда мы говорим, – обратился он к делегатам съезда, – что великий принцип децентрализации, автономизма, федерации должен лечь в основу организации России, мы говорим, что право самоопределения, согласное с потребностью кооперации, великого сотрудничества народов под свободною широкою кровлею, дающей полную свободу проявления каждой отдельной народности. Вот где решение, а не в этом сепаративистском пути, который, продолженный до своих логических последствий, я не знаю, что даст ибо каждой мелкой народности будет поставлен вопрос. Или извольте отделяться, тогда совершенно отделитесь, или извольте подчиняться централизации и совершенной централизации. Этим мы обрекаем их на сепаратный путь».⁷²

Спустя четыре дня, выступая во второй раз, Ленин вернулся к национальному вопросу, и в том самом аспекте, в котором затронул его 4 июня. Снова бросил прежнее обвинение в адрес Временного правительства. Только теперь большую убедительность его речи придало сообщение из Гельсингфорса. Известие о прошедшем там чрезвычайном съезде обладавшей в сейме большинством Социал-демократической партии Финляндии. И о резолюции, принятой ею 6(19) июня. Куда более радикальной, нежели киевский Универсал.

Пока ещё только партийная, а не от имени правительства Великого Княжества или его сейма, резолюция решительно отвергала право правительства России, в том числе и Временного, «утверждать финские законы, принятые сеймом», «распускать сейм Финляндии или назначать открытие или закрытие» его. Сейм, настаивала резолюция, «должен иметь неограниченное право решения относительно финансов и таможенных пошлин» Великого Княжества. Но, главное, требовал документ, «русское правительство не имеет права ни в каком отношении выступать в качестве высшей представительной власти по отношению к финскому народу».

Особо оговаривала резолюция отношение социал-демократов (но только их как партии) к вопросам военным. «В собственной постоянной армии, – указывала она, – финский народ даже и при своей полной самостоятельности вовсе не нуждается».

Подводя итог пока лишь пожеланиям, финские социал-демократы обращались «к социал-демократическим партиям всех стран, но прежде всего к товарищеским партиям России, апеллируя к ним и прося у них поддержки для достижения и обеспечения самостоятельности Финляндии».⁷³ И в том разительно отличались от также называвших себя социалистами членов Центральной Рады.

Вот теперь Ленин смог с гораздо большим основанием бросить упрёк и Временному правительству, и представленным в нём партиям, к тому же составлявшим большинство на съезде Советов.

«Вы говорите, – обличал он собравшихся, – о войне против аннексий и о мире без аннексий, а в России продолжаете внутри политику аннексий. Это есть нечто неслыханное. Вы и ваше правительство, ваши новые министры на деле продолжаете с Финляндией и Украиной политику аннексий. Вы придираетесь к украинскому народу, воспрещаете его собрания через ваших министров. Это не есть аннексия?

Это – политика, которая представляет надругательство над правами народности, терпевшей мучения от царей за то, что дети их хотят говорить на родном языке. Это значит бояться отдельных республик. С точки зрения рабочих и крестьян, это не страшно. Пусть Россия будет союзом свободных республик».⁷⁴

Ленин, сославшись на запрет Керенским войскового съезда в Киеве, не пожелал вникнуть в существо случившегося. Ему потребовался убедительный пример антиреволюционных, но только с его точки зрения, действий правительства, и он использовал первый подвернувшийся. Главное посчитал только в запрете самом по себе, не более. Ну а Керенский (и подписавший телеграмму, о которой шла речь) расценил новое упоминание о нём как личный выпад. Поспешил подняться на трибуну, чтобы дать отповедь политическому противнику. Попытался разъяснить истинные причины запрета, опасность не только для страны, но и для революции сепаратистских устремлений Рады, однако утопил их в потоке излюбленного, привычного для него как адвоката прекраснословия.

«Я не буду отвечать, – вещал он, вступая в открытую полемику. – на обвинения по отношению к Финляндии и Украине. Никто и никогда не запрещал украинцам говорить на собственном языке с момента революции. Гражданин Ленин сказал: Мы боремся с украинской культурной автономией. Но мы боремся не с автономией Украины… Вся русская демократия, вся армия говорит: во время войны невозможна генеральная перегруппировка воинских сил на принципе национальностей. Мы не можем допустить, чтобы во время войны, в самый острый военный момент мы могли делать перегруппировку сил по признаку той или иной национальности, ибо и солдаты, и офицеры понимают, что это невозможно тактически».

Затем, напомнив о резолюции финских социал-демократов, подразумевая прежде всего именно её, а потом и свой конфликт с Киевом, перешел к основному:

«Мы установили принцип автономии для всех. Мы только говорим: товарищи социал-демократы, в этот момент, когда всё будущее русской демократии и ваша собственная свобода зависят от успеха русской революции и торжества русской демократии, не вносите всеобщую борьбу тонов и слов, и приёмов, разлагающих единство братства, единство всех трудящихся. Идите вместе с нами, не увлекайтесь шовинистическими тенденциями о том, что необходим обязательно какой-то особенный украинский штык, чтобы создать свободу для всех народов России. Идите вместе с нами! Русский рабочий, солдат, русский крестьянин – такой же демократ. Возьмите его руку в руку и идите вместе!»⁷⁵

Как можно было легко предвидеть, препирательство лидеров фракций с участием Керенского ничего по существу не изменило. Не повлияло на проект резолюции, подготовленной секцией по национальному вопросу, ведь возглавлял её М.И. Либер, и только на том основании, что помимо партии меньшевиков представлял ещё и «угнетённый при царизме, гонимый еврейский народ». Немаловажным оказалось в данном случае и иное. То, что в секцию от большевиков включили не делегата съезда Сталина (вполне возможно, фракция не без оснований опасалась его самостоятельного, расходящегося с ленинским внезапного предложения категорически отказаться от федерирования страны), а А.М. Коллонтай, всю свою революционную деятельность посвятившую защите положения рабочих, но особенно – женщин; и Е.А. Преображенского, не успевшего зарекомендовать себя теоретиком в какой-либо отрасли марксизма.

Зачитанный Либером 20 июня (3 июля) текст проекта резолюции не принёс чего-либо неожиданного. Просто объединил, несколько упорядочив, всё ранее высказывавшееся на съездах и эсеров, и меньшевиков, и даже большевиков;

«В интересах закрепления завоеваний революции и сплочения трудовой демократии всех национальностей, революционная Россия должна немедленно вступить на путь децентрализации управления…

Для обеспечения прав национальностей свободной России революционная демократия будет добиваться в Учредительном собрании широкой политической автономии для областей, отличающихся этнографическими или социально-экономическими особенностями, с обеспечением прав национальных основными законами путём создания предварительных органов местного и общегосударственного характера».

А как более конкретные, практические меры, проект предлагал Временному правительству издать декларацию «о признании за всеми народами права самоопределения вплоть до отделения, осуществляемого путём соглашения во всенародном Учредительном собрании», а также образовать «Советы по национальным делам, куда входили бы представители всех национальностей России в целях как подготовки материала по национальному вопросу для Всероссийского Учредительного собрания, так и выработки способов регулирования самих национальных отношений и форм, предоставляющих нациям возможность разрешать вопросы внутренней жизни».

Особо оговорил документ наиважнейшее, самое актуальное: «Съезд высказывается против попыток разрешения национальных вопросов до Учредительного собрания явочным порядком, путём обособления от России отдельных её частей».⁷⁶

Словом, проект резолюции с одной стороны безоговорочно признавал право народов России не только на самоопределение, но и на отделение, полную независимость, но с другой – призывал не делать того немедленно, подождать до Учредительного собрания. Именно такую двойственность и отметила Коллонтай в своём выступлении. Предложила иной проект – от имени фракции большевиков. Ту самую формулировку, которую впервые использовал Сталин, которую повторила резолюция Апрельской конференции.

«Вопрос о праве наций на свободное отделение, – настойчиво взывала она, – непозволительно смешивать с вопросом о целесообразности отделения той или иной нации в тот или иной момент. Этот последний вопрос партия /здесь Коллонтай оговорилась, забыв, что речь идёт об акте съезда Советов – Ю.Ж./ пролетариата должна решать в каждом отдельном случае совершенно самостоятельно, с точки зрения интересов классовой борьбы». И уточнила, что автономия должна предоставляться не нациям, а территориям, независимо оттого, кто её населяет.⁷⁷

Большевистский вариант проекта делегаты съезда решительно отвергли. Как поспешивший заявить о том Либер, так и поддержавший его единомышленник, одесский городской голова И.Н. Лодкипанидзе. Эсер, сугубо штатский человек, но, тем не менее, представлявший солдат 4-й армии Румынского фронта. «Каждая нация, – настаивал он, – должна получить национально-территориальную автономию».⁷⁸ Таким же стало и мнение большинства, проголосовавшего за предложенную Либером, а не большевиками, резолюцию.

Тогда в дискуссию вступил – впервые проявив себя, как истый политик – Е.А. Преображенский. В очень скором времени соавтор Н.И. Бухарина по «Азбуке коммунизма», этого букваря для совершенно не знакомых с марксизмом большевиков, автор теоретического труда «Первоначальное социалистическое накопление», послужившего основанием и для разработки первого пятилетнего плана, и для коллективизации деревни. Он воспользовался тем фактом, которым пренебрёг, так и не поняв его истинного смысла, Ленин. И чтобы попытаться переломить настроение благодушествовавшей аудитории, напомнил о грозной опасности распада, нависшей над страной и, следовательно, революцией.

Уже «произошёл ряд конфликтов, – напомнил Преображенский, – между правительством и Финляндией с одной стороны, и с Украиной с другой стороны… Перед нами, может, острый конфликт с украинской национальностью». Чтобы избежать его, предложил внести в только что одобренный проект такое дополнение:

«Съезд осуждает как антидемократическую, контрреволюционную политику Временного правительства, оттягивающую до сих пор разрешение насущных и неотложных вопросов, связанных с осуществлением национальных прав угнетённых народностей России, и слагает с себя всякую ответственность за последствия такой политики, приведшей к конфликтам с Финляндией и Украиной».

Предложил всего лишь отмежеваться от политики правительства, не более. Трудно понять, на что надеялся Преображенский и стоявшая за ним фракция большевиков, предлагая эсерам и меньшевикам, сидящим в зале заседания, осудить политику их же министров. Но всё же такой полемический ход вынудил съезд срочно принять не дополнение к прежней, а две новые, отдельные, резолюции. Одну – по финскому вопросу, всего лишь повторившую требования социал-демократов Великого Княжества. А вторую – по украинскому, более содержательную, но столь же непоследовательную, как и всё выходившее из-под пера Либера.

«Признавая, – констатировала она, – что украинская автономия может быть окончательно установлена лишь Всероссийским Учредительным собранием, съезд считает необходимым, в соответствии с пожеланиями, высказанными Центральной Радой, немедленное создание временного органа, представляющего демократию всех наций, населяющих Украину, для разработки начал автономного устройства края и для руководства всей подготовительной работой, в частности, по созыву съезда из представителей всего населения Украины.

Съезд предлагает Временному правительству войти в соглашение с органами украинской революционной демократии для организации указанного временного краевого органа для установления и проведения конкретных мер, необходимых для удовлетворения национальных потребностей украинского народа».⁷⁹

Преображенский попытался было объяснить, что имел он в виду совершенно иное. «Нами были выдвинуты требования, – уточнил он, – которые давали бы возможность украинскому пролетариату развить свою классовую борьбу внутри украинского народа против всякого шовинизма» /выделено мной – Ю.Ж./. Однако его слова остались гласом вопиющего в пустыне. Его так и не услышали. Не пожелали понять. Более чем разумные разъяснения отвергли, не вдумываясь в них.

– Хараш, объединение еврейских социалистических фракций: «Временное правительство должно признать право на национальную автономию за всеми населяющими Россию народностями.

– Бер, меньшевик-интернационалист: «Я полагаю, что то обстоятельство, что большевики выдвигают здесь другую резолюцию, даёт против этой резолюции орудие в руки украинских буржуазных националистов для борьбы с украинскими социалистами… Мне кажется, что это есть удар в спину украинским социалистам.

– Зиновьев, внепартийная фракция украинцев: «Мы полагаем, что осуществление всех демократических принципов возможно и до Учредительного собрания революционным путём… Политика Временного правительства, игнорируя все самые справедливые заявления и требования революционной демократии Украины, давала только почву для агитации шовинистов, для агитации национально-буржуазных групп. Эта политика правительства в данном случае не боролась с анархией, с сепаратизмом, а только давала лишний козырь в его руки… Поэтому хотя данная резолюция, выработанная комиссией, в которой мы участвовали, может быть и не вполне нас удовлетворяет, но так как в ней есть шаги к соединению именно революционного пролетариата и вообще всей российской демократии и демократии украинской, ввиду всего этого мы… со своей стороны к ней присоединяемся».⁸⁰

Так, склоняя на все лады изрядно уже затасканные за четыре месяца слова «демократия», «революционный», «пролетариат», «шовинизм», «буржуазный национализм», спекулируя ими, потерявшими изначальный смысл, ставшими обязательными при произнесении речей, ни Либер, ни поддержавшие его делегаты так и не осознали – своей скоропалительной, непродуманной резолюцией они пускают волка в овчарню. Ведь украинские националисты даже не могли ожидать столь выгодного только для них предложения, к тому же освящённого высочайшей значимостью Всероссийского съезда Советов.

Ещё бы, они могли в тот же день уведомить Петроград о выполнении всех предложений. Временный орган? Так он уже существует в лице Центральной Рады и Генерального секретариата, в которых подавляющим большинством представлены именно братские социалистические партии. Те, что и ведут борьбу с шовинизмом. Русским. Не приходится вырабатывать и «начала автономии». Они готовы, не раз изложены как в обращениях Рады к Временному правительству, так и в Универсале. Что же касается «съезда всего населения Украины», то и его давно, 6(19) апреля, провели.