Текст книги "Первое поражение Сталина"

Другая партия, также находившаяся в открытой оппозиции к власти, только не справа, как кадеты, а слева (большевистская) после трагических для неё июльских дней на время полностью отрешилась от всего, что беспокоило, волновало страну. На своём 6-м съезде, проходившем в Петрограде с 26 июля по 3 августа (7-16 августа) без скрывавшихся на Карельском перешейке Ленина и Зиновьева, без находившегося в тюрьме Каменева занималась исключительно внутрипартийными проблемами. Даже Сталин, выступивший дважды с основными докладами (отчётным и по текущему моменту) ни разу не вспомнил, ни словом не обмолвился о столь волновавшем его ещё совсем недавно национальном вопросе.

Предельно схожую позицию как бы замалчивания проблем Украины и Финляндии, других национальных окраин, заняли и партии, представленные в правительстве – меньшевики и эсеры. Более всего их тогда заботил самовольный, принявший массовый характер, захват помещичьих земель. Сопровождавшее его уничтожение барских усадеб, но лишь после того, как из них растаскивали сельскохозяйственный инвентарь, мебель, даже посуду, уводили скот и лошадей. Ведь эсер В.М. Чернов должен был защищать, как министр земледелия, частную собственность, законность, препятствовать тому, что буржуазия называла разгулом анархизма. А как лидер партии – этих самых крестьян, всемерно помогать им решить, наконец, вековечный вопрос о земле.

И ещё волновала меньшевиков и эсеров не менее злободневная проблема – власти. Уже ни для кого не являлось секретом, что Временное правительство окончательно и бесповоротно утратило доверие всех. И населения, и политических группировок. Правых кадетов, монархистов, прогрессистов, для которых оно стало слишком мягким, безвольным, ведущим тем страну к гибели. Левых меньшевиков, эсеров, меньшевиков-интернационалистов, посчитавших гонения на большевиков и анархистов не совместимыми с принципами демократии, революции.

Оказавшись в столь безвыходном положении, Временное правительство пошло на отчаянный шаг. Пытаясь снять с себя дальнейшую ответственность, попыталось прикрыться волеизъявлением общественности. Самой широкой. Созвало в Москве 12(25) августа Государственное совещание. По выражению его инициатора, Керенского – истинный русский «земский собор». Подчёркнуто не партийное совещание, участниками которого стали представители всевозможных организаций и обществ. От Союза георгиевских кавалеров, представителей всех казачьих войск, торгово-промышленных кругов, научных обществ до городских дум, земств, профсоюзов и ЦИКов Советов. Временное правительство наивно полагало: за решениями Государственного совещания сможет надёжно укрыться. Но ошиблось.

Открыл совещание Керенский. Сумбурной, как обычно, патетической речью попытался скрыть отсутствие какой бы то ни было программы действий. Зато пересыпал её маловразумительными угрозами всем без исключения политическим силам, и правым, и левым. Особенно же досталось депутатам финского сейма. Вознамерившимся пренебречь запретом Временного правительства и собраться на очередную сессию не когда-либо, а 16(29) августа. Так и не сумевшим сделать того – по приказу из Петрограда здание сейма заняли солдаты. Пока же, предвосхищая только возможные события, Керенский пригрозил социал-демократам Финляндии в случае сопротивления, противодействия применить всю полноту власти.

Зато предельно мягко отозвался о тех, с кем подписал соглашение – о деятельности Центральной Рады. «Я не хочу, по родственному заметил он, – другой интимной и братской распри. Я верю, что многомиллионная трудящаяся, рабочая и городская масса наших братьев по крови и по общей судьбе, украинцев, не смотря на многие, может быть, по недоразумению происходящие обиды и взаимные расхождения, никогда не пойдут по пути, на котором мы могли бы сказать: «Почему же ты, брат, целуешь меня и кто дал тебе тридцать серебренников?».¹⁰¹

Выступления других министров – И.Л. Авксентьева, Н.В. Некрасова (уже не кадета, а «радикального демократа»). С.Н. Прокоповича – не привнесли ничего нового. Оставили собравшихся в полном неведении относительно дальнейших намерений правительства, его программы.

Истинные настроения участников совещания стали раскрываться лишь на второй день. Именно тогда, хотя и вскользь, не став основной, определяющей, и прозвучала оценка отношения Временного правительства к происходящему на окраинах.

Самой мягкой из отрицательных оказалась декларация бывших депутатов Государственной Думы. «Сохранение единства России, – выразил их коллективное мнение кадет В.Д. Набоков. – вполне совместимое с установлением местных автономий властью Учредительного собрания, является исторической задачей», но в трагическую ныне переживаемую минуту всякие попытки к расчленению нашего отечества должны быть осуждены как сознательная или бессознательная помощь врагу».¹⁰²

Более решительно высказались бывшие депутаты Государственной Думы: «В вопросах национальных и социальных деятельность правительства и его местных органов не должна предрешать воли всего народа, выраженной в Учредительном собрании… В частности, в национальных вопросах при полном сохранении прав гражданского равенства и национально-культурного самоопределения /выделено мной – Ю.Ж./, завоёванных революцией, далее идущие стремления национальностей должны быть введены в пределы, совместимые с полным сохранением государственного единства России».¹⁰³

Ту же позицию разделял и М.В. Родзянко. Председатель несуществующего Временного комитета Государственной Думы, и давшего жизнь Временному правительству. «Я с тревогой, – отметил он, – слушал заявление министра-председателя о тех поднимающихся сепаратистских тенденциях национальностей, населяющих нашу великую Россию, и в этом я вижу, что не государство слабо, а слаба та власть, которая не могла всею мощностью остановить все эти движения, которые грозят оторвать от нас коренные наши провинции».¹⁰⁴

Противоположный политический лагерь, меньшевики и эсеры, выступавшие от имени ЦИКов Советов как рабочих и солдатских, так и крестьянских депутатов, продемонстрировали в отношении национального вопроса полную поддержку правительству. Сочли необходимым, явно идя на поводу у сепаратистов, повторить их неизменное требование: «Издание декларации Временного правительства о признании за всеми народами права на полное самоопределение, осуществляемое путём соглашения во всенародном Учредительном собрании… Образование при Временном правительстве Совета по национальным делам, куда входили бы представители всех национальностей России, в целях как подготовки материала по национальному вопросу для Всероссийского Учредительного собрания, так и выработки способов регулирования самих национальных отношений и форм, представляющих нациям возможность разрешать вопросы своей внутренней жизни».¹⁰⁵

Мало того, представленный исключительно эсерами Всероссийский крестьянский союз выразился ещё более определённо.

Он «находит, – указала его декларация, – предпринимаемые Временным правительством меры соответствующими интересам государства как целого, и выражает надежду, что сами окраины не доведут русское государство до распада и гибели».¹⁰⁶

Но все такого рода декларации и выступления только констатировали происходящее. Если и расценивали его отрицательно, то всё же не предлагали ничего, что помогло бы вывести страну из тупика. Потому-то и прозвучали диссонансом на совещании «Военной партии» речи Л.Г. Корнилова и избранного незадолго перед тем атаманом Всевеликого Войска Донского генерала-от-кавалерии М.А. Каледина. Не стесняясь в выражениях – мол, что с них, с фронтовиков, взять – они потребовали незамедлительного наведения порядка. Сначала в армии. И для того ликвидировать вносящие смуту все без исключения солдатские Советы и комитеты, а также систему правительственных комиссаров. Вместе с тем и восстановить былую дисциплину, возродив обязательную отдачу чести нижними чинами офицерам, смертную казнь.

Только такими методами, убеждённо говорили они, можно предотвратить поражение. Спасти страну. Каледин же решительно заключил: «Россия должна быть единой. Всяким сепаратным стремлениям должен быть поставлен предел в самом зародыше».¹⁰⁷

Большевиков среди участников Государственного совещания не оказалось. Формируя на него делегацию, ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов исключил их из её состава. На всякий случай, опасаясь каких-либо эксцессов в связи с июльскими днями. Вынудили тем крайне левую оппозицию заявлять о своих взглядах, своём видении происходящего в стране не с высокой московской трибуны, а на газетных полосах. В петроградском «Пролетарии», московском «Социал-демократе», на время заменивших запрещённый властями центральный орган, «Правду».

Прежде всего большевики обрушились на Государственное совещание как таковое. Объявили его «контрреволюционным заговором против народа», попыткой подменить им и Учредительное собрание, и ВЦИК. Саркастически комментировали отдельные выступления, дабы лишний раз подтвердить собственную правоту. Комментировали и буржуазную прессу. Особенно блестяще сумели, и не раз, обыграть заявление финансового магната П.П. Рябушинского, не постеснявшегося или сделавшего то по глупости пообещать, если потребуется, задушить «костлявой рукой голода… демократические Советы и комитеты».

Не оставили большевики без внимания и национальный вопрос. Правда, не пытались предложить серьёзный ответ на него. Всего лишь использовали конфликт власти и окраин с одной-единственной целью. Привлечь на свою сторону (или заручиться просто поддержкой хотя бы на короткое время) Финский сейм, Украинскую Раду. Действовали согласно испытанному принципу: «враг моего врага – мой союзник».

Так, ещё 10(23) августа член Московского областного комитета ЦК РСДРП(б) Н. Осинский (В.В. Оболенский) счёл нужным выразить в «Социал-демократе» свое мнение о событиях на Украине. В статье «Обманутые кредиторы» рекомендовал Раде и Генеральному секретариату:

«Вместо того, чтобы идти в ногу с коалиционным министерством и поддерживать его 3–5 июля (а это киевская Рада делала в те дни), надо было понять, что сделка с контрреволюционным по своему устремлению блоком приведёт только к разбитому корыту.

Орган Винниченко «Робитнича газета», по сообщению «Русского слова», пишет о том, что «правительство, очевидно, собирается спровоцировать Украину и задушить её войском вместе с Финляндией, либо, если поток крови не удастся, снова перейти к мошенничеству. Но, разумеется, добавляет «Робитнича газета», Центральная Рада не позволит себя спровоцировать.

Пожелаем, чтобы эти слова сбылись наделе и чтобы мелкая буржуазия Украины окончательно и ясно поняла, в каком направлении лежит путь к освобождению всех народов и за кем ей надо следовать на этом пути».¹⁰⁸

Сходные пожелания, адресованные на этот раз финским социал-демократам, выразил и М.И. Губельман, также член Московского областного бюро. В той же газете поместивший под псевдонимом «Ем. Ярий» статью «Судьба Финляндии». Только 18(31) августа, уже после завершения работы Государственного совещания. «Наша точка зрения, – писал он, – финским товарищам ясна и хорошо известна. Мы не только не поддерживали Временное правительство в его репрессиях по отношению к русскому и финляндскому народу. Мы решительно и открыто протестовали против этих насилий и репрессий…

Наша партия, партия революционного пролетариата, может в эти дни, как и раньше, сказать, что узы международной солидарности народов Финляндии и России станут тем крепче, чем свободнее будет каждая страна в деле самоопределения».¹⁰⁹

Но лишь одна статья, в номере «Пролетария» за 13(26) августа, оказалась глубокой, по своей сути – программой для партии. Статья Сталина «Контрреволюция и народы России».

Начал её Сталин примерно так же, как и Осинский: «Распускается сейм в Финляндии с угрозой «объявить Финляндию на осадном положении, если это потребуется» («Вечернее время», 9 августа). Открывается поход против Рады и Секретариата Украины с явным намерением обезглавить автономию Украины». И всё это предпринимается «с тем, чтобы, развязав контрреволюционно-шовинистические силы, потопить в потоках крови самую идею национального освобождения, вырыть яму между народами России и посеять между ними вражду на радость врагам революции.

Тем самым, наносится смертельный удар делу объединения этих народов в единую братскую семью. Ибо ясно само собой, что политика национальных «придирок» не объединяет, а разъединяет народы, усиливая среди них «сепаратистские» стремления. Ибо ясно само собой, что политика национального угнетения, проводимая контрреволюционной буржуазией, грозит тем самым «разложением» России, против которого так фальшиво и лицемерно вопиет буржуазная печать».

Таким образом Сталин и развернул исходную для Осинского точку зрения. Развернул в ту позицию, которую отстаивал вот уже четыре месяца. Отстаивал необходимость единства страны, только теперь, после разгула мелкобуржуазного национализма, не прямо – «против федерализма», а приспособившись к реально существовавшей ситуации.

«Мы вовсе не против объединения народов в одно государственное целое, – обращался Сталин к кадетам, генералам. – Мы отнюдь не за дробление крупных государств на мелкие. Ибо ясно само собой, что объединение мелких государств в крупные является одним из условий, облегчающих дело осуществления социализма». Последней фразой, сделав полный поворот кругом, пояснял свою позицию уже всем социалистическим партиям. И тут же уточнил необходимое:

Номы, безусловно, зато, чтобы объединение это было добровольным, ибо только такое объединение является действительным и прочным. Но для этого необходимо, прежде всего, полное и безоговорочное признание права народов России на самоопределение вплоть до отделения их от России… Необходимо, далее, это словесное признание подтвердить делом, предоставив народам теперь же определить свои территории и формы своего политического устройства на своих учредительных собраниях.

Только такая политика может усилить доверие и дружбу народов. Только такая политика может проложить дорогу делу действительного объединения народов».

Нет, Сталин не заигрывал, как то может показаться, с сепаратистами, не собирался идти на опасные по последствиям уступки. Просто проявил себя редкостным прагматиком, учитывающим все без исключения обстоятельства. И предлагал потому единственно возможный в тот момент способ сохранить единство страны – через власть Советов, через всепроникающую деятельность общероссийской большевистской партии, призванной объединить пролетариев без деления их по национальностям. Но таким образом ставил вопрос о власти:

«Либо народы России поддержат революционную борьбу рабочих за власть, и тогда они добьются освобождения, либо они её не поддержат, и тогда не видать им освобождения, как своих ушей».¹¹⁰

О том, что ключом к решению всех накопившихся проблем является власть, понял не только Сталин. Поняли, и столь же хорошо, и генералы. Государственное совещание завершилось 15(28) августа, а всего через неделю начался армейский мятеж. Начался благодаря откровенному попустительству и двуличному поведению Керенского и его заместителя по военному министерству Б.В. Савинкова. Эсера, знаменитого террориста, державшего в страхе царскую охранку. Начался со сдачи 21 августа (3 сентября) Риги и отхода частей Северного фронта почти на сто километров к северо-востоку. Открывая тем немцам дорогу на Петроград.

В тайне от остальных членов кабинета, Керенский дал согласие снять с фронта и ввести в столицу 3-й казачий корпус генерала А.М. Крымова. Якобы для охраны правительства, обеспечения в городе порядка и предотвращения восстания большевиков, о котором те пока и не помышляли. Помимо того, премьер согласился и с созданием некоей «Петербургской армии», должной вобрать 3-й казачий корпус и все части, расквартированные в Петрограде и его окрестностях, но подчинённой почему-то не командующему Северным фронтом генералу В.Н. Клембовскому, а непосредственно Ставке. То есть Л.Г. Корнилову и начальнику штаба Верховного Главнокомандующего генералу-от-инфантерии М.В. Алексееву.

Керенский отлично понимал, что дело идёт к государственному перевороту, и тем не менее одобрял все предложения «военной партии». Ничего не предпринимал даже тогда, когда 26 августа (8 сентября) корпус генерала Крымова, сопровождаемый купленными в Великобритании броневиками, двинулся на Петроград. Лишь узнав от В.Н. Львова, обер-прокурора Синода в первом составе Временного правительства, ставшего посредником между генералами и премьером, что будет вместе с остальными министрами арестован, испугался. За себя. Обратился за помощью к ВЦИКу и большевикам. Призвал именно их организовать оборону столицы, защитив демократию и революцию.

Мобилизация членов Красной гвардии, солдат запасных полков и моряков Кронштадта и Гельсингфорса началась 27 августа (9 сентября). На следующий день они выдвинулись на дальние подступы к Петрограду и заняли подготовленные позиции. Одновременно к казакам корпуса Крымова направили агитаторов-большевиков, сумевших распропагандировать мятежников и отказаться от дальнейшего движения. 30 августа (9 сентября), поняв, что путч провалился, генерал Крымов застрелился.

Но Керенский не подал в отставку. 1(14) сентября объявил о двух важных решениях. Россию провозгласили Республикой и создали временный орган управления страной – Директорию. Включившую пять членов старого кабинета – самого Керенского и министров: М.И. Терещенко (иностранных дел). А.И. Верховского (военного), Д.Н. Вердеревского (морского). А.М. Никитина (почт и телеграфов). А накануне Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов подавляющим большинством голосов принял резолюцию «О власти». Потребовавшую создать рабоче-крестьянское правительство, отменить частную собственность на землю, ввести на предприятиях рабочий контроль, предложить всем воюющим странам заключить мир без аннексий и контрибуций. В знак протеста Президиум столичного Совета, состоявший только из эсеров и меньшевиков, подал в отставку. Совет тем не смутился и тут же избрал новый состав своего руководящего органа. Теперь уже – из большевиков и левых эсеров, а председателем утвердил Л.Д. Троцкого, вступившего перед тем в партию большевиков.

5 сентября туже резолюцию принял и Московский Совет, также перешедший под полный контроль большевиков.

Глава II. Три фронта борьбы

Корниловский, точнее – военный мятеж, даже подавленный, коренным образом изменил политическое положение в стране. Устранил некую видимость равновесия во власти, выражавшуюся в надежде на прочность коалиционного правительства. Устранил и безосновательное представление, что союз социалистических партий эсеров и меньшевиков с цензовой буржуазией кадетами и служит надёжной гарантией от любых поползновений контрреволюции. Является той единственной силой, которая только и может отстоять завоевания революции и демократии. Правда, в чём конкретно выражаются эти самые завоевания, объяснить не мог никто. Ведь все давно назревшие, перезревшие вопросы Временное правительство упорно откладывало на разрешение Учредительного собрания. Уповало лишь на него.

Возможно, именно потому известный юрист, приват-доцент Петроградского университета, видный член кадетской партии (выдвинутый ею кандидатом в члены Учредительного собрания) К.Н. Соколов постарался развеять ложные иллюзии, призрачные надежды. Высказал неожиданный для многих, даже парадоксальный прогноз на ближайшее будущее. Заявил, что Россия находится на пороге гражданской войны. Только противоборствующими в ней силами станут не вроде бы очевидные противники – организованная демократия и сторонники старого режима, не буржуазия и социалистические партии, и даже не Временное правительство и Советы, как можно было предполагать. Нет.

«Отныне, – писал Соколов в самом распространённом еженедельнике той поры, «Ниве», – судьбу России решит борьба «контрреволюционеров разных оттенков» и большевиков».¹

Как и очень многие, в своих предположениях Соколов исходил прежде всего из безусловного, непреложного. Временное правительство больше никто уже не воспринимал как власть. Не считал таковой после корниловского мятежа, когда – не за помощью, нет за спасением – оно обратилось к большевикам. К той самой партии, которую всего полтора месяца назад видело своим главным противником. Именно её обвиняло в попытке государственного переворота. Её, которая и спасла правительство.

Не могло считаться Временное правительство общероссийской властью и после бессмысленно развязанного конфликта с финским сеймом, после заигрывания с Центральной Радой.

Но раз эсеры и меньшевики составляли основу такого правительства, то и они никоим образом не могли представлять хоть какую-нибудь силу.

Тогда, может быть, силой явится долгожданное Учредительное собрание? Да, на него надеялись чуть ли не все. Даже большевики. И никто из ожидавших его как нового мессию, не задумывался что и оно окажется бессильным. Ничего не сможет разрешить по самой простой причине – не сумеет выразить интересы большинства населения страны. По одной предельно простой причине – те, кому предстояло участвовать в первых за всю историю России всеобщих выборах, ещё не доросли до понимания своей лишь на первый взгляд простой задачи.

В массе своей народ, выросший и сформировавшийся в условиях самодержавия, не мог представить себе, кого и зачем ему следует выбирать депутатом Учредительного собрания, что конкретно должно собрание сделать. Разве и без него нельзя выйти из войны, дать землю крестьянам?

Так кто же тогда мог реально претендовать на власть? Иными словами, принимать решения, беря на себя всю ответственность за них, за их последствия.

Разумеется, лишь тот, кто чётко и ясно представлял себе те задачи, которые следует решить прежде всего. Сделать всё возможное, дабы вывести страну из кризиса. Политического, экономического, финансового, военного. И сохранить при этом целостность страны. Решить же всё это как можно скорее, не откладывая пусть на близкое, но всё же будущее. Да ещё твёрдо знать, что принятые решения удовлетворят далеко не всех. Неизбежно вызовут возражения, осуждения, даже сопротивление.

Претендуя на власть, следовало знать и главное. При выборах в Учредительное собрание основными станут не голоса, набранные какой-либо партией где-нибудь в Туркестане. У неграмотных кочевников, не имеющих ни малейшего понятия о происходящем за пределами их степей. Или у народов, населяющих Кавказ, Поволжье, Сибирь. Никогда прежде не задумывавшихся о политике, не представляющих смысла созываемого Учредительного собрания.

Самыми весомыми, решающими должны стать голоса почти семи миллионов солдат и матросов. И действующей армии, и тех, кого только что призвали в армию и готовили к отправке на фронт.

Вот потому-то несомненным претендентом на власть являлась прежде всего Ставка. Подчинённые ей корпуса и дивизии, находящиеся на линии, растянувшейся от Аландских островов до далёкой Персии. С также подчинёнными ей военными округами, охватившими всю страну. «Располагающими запасными полками, маршевыми ротами. Словом, с огромной вооружённой массой, приученной выполнять приказы, повиноваться командирам.

Но таким же претендентом выступали и большевики. Обладавшие по сравнению с другими партиями несомненным преимуществом. Жёсткой организационной структурой практически во всех губернских, во многих уездных городах. Членами партии, считающими своим прямым долгом безоговорочно выполнять, как свои, решения Центрального Комитета. Верящими в них. И к тому же, наравне со Ставкой, опиравшиеся на армию. Давно завоевавшие непререкаемый авторитет в солдатских Советах и комитетах. Верившими только большевикам, ибо именно они обещали немедленный мир и возвращение домой, где их ожидал раздел земли. Помещичьей, государственной, императорской семьи.

В своём прогнозе Соколов всё же допустил ошибку. Не учёл ещё одну, и немаловажную, силу. Успевшую к тому времени не раз проявить себя. Сепаратистов, грозивших не только серьёзно изменить расклад сил, но и нарушить все планы тех, кто будет им противостоять.