Текст книги "«Горовиц был мне, как брат…». Письма Натана Мильштейна Владимиру Горовицу: от повседневности к творчеству"

«Я учился у Сергея Тарновского с 12 до 16 лет в Киевской консерватории. И я всегда буду благодарен ему за все, чему научился технически и музыкально.

Владимир Горовиц.

Нью-Йорк

12 марта 1930 г.»5454
  Записка эта, впрочем, не вполне соответствует истине, ибо официально В. Горовиц учился у С. В. Тарновского с января 1918 по июнь 1919 гг. См.: [51, c. 275—289].


[Закрыть]

Сия декларация, выдержанная в холодном, деловом тоне должна была, видимо, служить пропуском для Тарновского в музыкальный мир Америки. Прошло много лет. Сергей Тарновский обосновался в США. И вот как описывает встречу В. Горовица и С. Тарновского Гарольд Шонберг: «Главным событием в жизни Горовица сезона 1975—76 годов, было возобновление отношений с судьбоносным человеком из его прошлого… …Встреча, вспоминал Говард [ученик С. Тарновского. – Ю.З.], была «очень тёплой и эмоциональной». Горовиц и Тарновский обняли друг друга. «Это единственный оставшийся в живых человек, – говорил всем Горовиц, – который знал мою семью». Затем он снова обнял Тарновского. Все с облегчением вздохнули. Их предупредили, что Горовиц бывает непредсказуемым. Все боялись, а что, если он отнесётся с пренебрежением к своему старому учителю? Но нет. «Горовиц искренне разволновался», – говорил Говард. – Сначала они говорили на английском, а затем автоматически перешли на русский. Вскоре все покинули комнату, дав им возможность поговорить наедине.

Тарновский вернулся домой из Пасадены ошеломлённым от счастья. Горовиц позвонил ему на следующий день, чтобы назначить встречу, но Тарновский плохо себя чувствующий, был не в состоянии с ним увидеться. Месяц спустя, 22 марта 1976 года, Тарновский, последнее звено, связывающее Горовица с Киевской консерваторией, умер» [17, p. 245—246].

Статья Дж. Вагнера о С.В.Тарновском в журнале «Clavier». Архив Ю. З.

Итак, благодаря С. В. Тарновскому Владимир Горовиц познакомился с Натаном Мильштейном. Регина Горовиц оканчивала Киевскую консерваторию, как ученица Тарновского, а Владимир занимался в его классе, Сергей Владимирович был частым гостем в доме Горовицев, в 1930 году пианист помог своему учитею, когда последний пытался обосноваться в Америке… Словом, я отсылаю читателя к страницам книг, в которых описаны сложные взаимоотношения педагога и его ученика5555
  Подробно см.: [51, c. 275—289].


[Закрыть].

ГЛАВА V

О ПИСЬМАХ

И увижу две жизни

далеко за рекой,

к равнодушной отчизне

прижимаясь щекой,

– словно девочки-сестры

из непрожитых лет,

выбегая на остров,

машут мальчику вслед.

И. Бродский

Они получили признание и концертировали во многих странах, включая Северную и Южную Америки. Оба в сентябре 1939 г. окончательно покинули Европу, уже вступившую во Вторую мировую войну и обосновались в США, где впоследствие получили гражданство, прожили долгую жизнь (Горовиц скончался в возрасте 86 лет, Мильштейн – почти 90), были достаточно обеспеченными и до последних дней купались в лучах славы. Почти семьдесят лет два величайших музыканта столетия были связаны узами дружбы. Первые 10—15 лет после знакомства практически не расставались, в середине тридцатых стали меньше видеться, т.к. оба много концертировали, да и обзавелись семьями… Затем была Америка, где нужно было устраивать быт, урывая время в напряженном графике концертных поездок.

И все-таки, было что-то удивительное в этом, длящемся всю жизнь духовном содружестве. Владимир Горовиц бесчисленным своим интервьюерам всегда тепло говорил о своем друге, проводя параллели с великими музыкантами века: «Рахманинов и Крейслер очень любили друг друга, так же как я и Мильштейн» [цит. по:, 17 p. 60].

Натан Мильштейн высказался совершенно определенно: «Многие говорили, что я был самым близким другом Горовица, – говорил Мильштейн. – Это не вся правда. Горовиц был мне, как брат, а это совсем разные вещи. Друзья отдают и берут друг у друга. Володя брал, но не давал. Он был таковым, и я это принимал, так, как брат принимает недостатки своего брата, которого он любит» [цит. по: 11, p. 179].

Учитывая сложный характер Владимира Горовица и Ванды Горовиц-Тосканини, Натану Мильштейну единственному из всего, довольно многочисленного окружения этой семьи, позволительно было знать то, что было «за семью печатями» для всего остального мира. А, нужно сказать, скрывалось многое…

В 2004, 2005 и 2012 годах автор приобщился к «святая святых» – архиву Ванды Тосканини и Владимира Горовица, хранящемуся в Йельском университете. Прежде всего, конечно, ознакомился с электронной версией архива, содержащей информацию об адресатах переписки пианиста. В первую очередь, искал письмо няни маленького Володи Горовица, которое упоминалось в англоязычных биографиях музыканта, в котором она, якобы, рассказывала о его детстве. Конечно, интересовала и переписка с родными, особенно в первые десять лет эмиграции Владимира – времени, когда еще можно было получать и писать письма за границу из СССР.

Ничего из перечисленного в архиве не было! Удивительным образом там сохранялись поздравительные телеграммы, переписка со многими импресарио, разумеется, письма, открытки и телеграммы от таких великих музыкантов как С. Рахманинов, А. Тосканини, С. Прокофьев, Д. Шостакович5656
  Приведу, далеко не полный, перечень имен адресатов В. Горовица, письма которых хранятся в архиве: Pierre Boulez, Alfredo Casella, Ottorino Respighi, Leonard Bernstein, Mieczyslaw Horszowski, Nicolas Slonimsky, Ignace Jan Paderewski, Wanda Landowska, Paul Badura-Skoda, Arthur Rubinstein, Rudolf Serkin, Nadia Reisenberg, Martha Argerich, Van Cliburn, Alicia de Larrocha, Sviatoslav Richter, Emil Gilels, Jakob Zak, José Iturbi, Maurizio Pollini, Herbert von Karajan, Leopold Godowsky, Lorin Maazel, Leopold Stokowski, Georg Solti, Charles Munch, Eugene Ormandy, Bruno Walter, Zubin Mehta, Fritz Kreisler, Jascha Heifetz, Yehudi Menuhin, Isaac Stern, Gregor Piatigorsky, Mstislav Rostropovich, Henry Z. Steinway, Sol Hurok, Michael Chekhov, Serge Lifar [20].


[Закрыть], множество сообщений, связанных со знаменитой поездкой в СССР в 1986 г., очень немного писем от сестры Регины Горовиц (только с послевоенного периода) … И только одно письмо Н. Мильштейна, датированное довоенным периодом, точнее 1930 годом.

Вновь и вновь пересматривая корреспонденцию, я удивлялся: ведь известно, что первые годы пребывания В. Горовица за границей, он воспринимался как молодая советская музыкальная звезда, посланная за границу государством, для совершенствования мастерства. Он и Н. Мильштейн постоянно поддерживали связь с посольством СССР во Франции, бывали частыми гостями посла Константина Раковского: «Мы по-прежнему считали себя советскими гражданами, гастролирующими на Западе по мандату Республиканского революционного военного совета. В Париже нас постоянно приглашал к себе Кристиан Раковский, первый советский полпред во Франции» [11, p. 81].

В 1926 г. Болеслав Яворский, будучи в Париже по поручению всесильного комиссара просвещения Анатолия Луначарского, специально идет слушать Владимира Горовица, чтобы определиться с кандидатурой, представляющей СССР на первом конкурсе Ф. Шопена в Варшаве5757
  Как известно, на Первом конкурсе Ф. Шопена в Варшаве победил Лев Оборин, Григорий Гинзбург получил четвертую премию, а Дмитрий Дмитриевич Шостакович стал дипломантом [4].


[Закрыть], и пишет об этом министру5858
  См.: [128, c. 357—358].


[Закрыть]. Судя по письму, которое Б. Яворский отправил Леониду Николаеву, кандидатура В. Горовица была обсуждена и утверждена такими «весомыми» органами, как ГУС (Государственный ученый совет) и ВОКС (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей). Так, в письме от 11 декабря (№91)5959
  Там же.


[Закрыть] он пишет: «На сегодняшнем заседании ГУСа назначены на конкурс:

2 из Москвы: Оборин, Гинзбург, 2 из Ленинграда: Софроницкий, Шостакович, 1 из Украины: Горовиц.

Выбор сделан после двухдневного обсуждения в ВОКСе и ГУСе с учетом самых различных привходящих обстоятельств.

Кандидатом на случай отказа Горовица намечен Каменский, хотя под сомнением его возраст (род.1900 г.)»

Следовательно, переписка с родными должна была существовать – она, де-юре, была разрешена. Однако ее нет. Притом, что сохранены даже счета, множество магазинных чеков, записки и другие мелочи. Гарольд Шонберг приводит утверждение двоюродной сестры пианиста Наташи Зайцевой: «Он интересовался семьей настолько, насколько он мог бы интересоваться кем-нибудь ещё кроме себя, тем не менее, он на самом деле обожал свою мать, – говорила Наташа, – но карьера была на первом месте. Позднее, когда он обосновался на новом месте, он переписывался с ними, никогда не терял связи6060
  Приведем, факт, доказывающий наличие переписки. Г. Пласкин с некоторой долей иронии отмечает, что В. Горовиц, не зная о своей семье ничего, придумывал, якобы, о ней что-то. Так, например, он говорил, что его брат Георг работает в Таганроге. Когда же было выяснено [49, с. 58], что Георг действительно с 1944 до 1945 гг. работал в Таганроге, следовательно, Горовиц ничего не притдумывал, а знал, я подумал о том, что устойчивая связь с семьей никогда не прерывалась.


[Закрыть]» [17, p. 66]. Далее Г. Шонберг еще раз повторяет: «Горовиц никогда не прерывал связь со своей семьёй и общался со своим отцом и матерью с тех самых пор, как уехал на Запад в 1925 году. Он регулярно высылал им деньги» [17, p. 144]. Интересно, что в устном интервью, которое было дано дочерью хозяйки квартиры в Одессе, где недолгое довоенное время жил Григорий Горовиц, она вспоминала, что ежемесячно брат (Владимир) присылал Григорию посылки и деньги6161
  Интервьюер – историограф Международного конкурса молодых пианистов памяти Владимира Горовица Юлия Смилянская.


[Закрыть].

В одном из интервью влиятельному американскому журналисту Гарольду Шонбергу пианист, рассказывая о первых годах его эмиграции, упомянул о своих связях с семьей: «Жизнь в Германии была ужасна», – размышлял Горовиц. – «Когда я писал домой в 1930-х [выделено мной. – Ю.З.], я говорил, что Германия и вся Европа были „Гибелью богов“. Чем-то нехорошим веяло в воздухе. Я не был дураком» [17, p. 100]. Таким образом, сам пианист утверждает, что переписка с родными была! Тогда где же она? Конечно, необходимо помнить, что после 1934 года молодая семья Горовица-Тосканини вела отнюдь не домашний образ жизни: они жили, как правило, в гостиницах, летом – снимали виллы, чаще всего в Швейцарии, а в сентябре 1939 г. выехали из Европы окончательно и обосновалась в Америке. Возможно, пианист не хотел обременять себя перевозкой старой корреспонденции. Возможно… Но как в этом случае трактовать наличие программок концертов 1922—1925 гг. (даже консерваторских) и 1925—1940 гг., писем, открыток, телеграмм, фотографий, анонсов и афиш концертов, сохранившихся в архиве?

Известно, что в 1930 г. от перитонита умерла Софья Яковлевна Бодик-Горовиц – мать музыканта.

Софья Горовиц (урожденная Бодик). Архив Йельского университета.

.В том же году арестован НКВД и сослан сроком на три года на печально знаменитые Соловки, брат Владимира Григорий Горовиц6262
  См.: [50, c. 47—61].


[Закрыть], который после своего освобождения устроился на работу в одесскую школу6363
  Видимо, не без помощи папы, так как известно, что Самоил Горовиц имел влиятельных родственников и друзей в Одессе. В областном архиве сохранилось даже «разрешение на присвоение И. Горовицу (скорее всего, родственнику) звания почетного гражданина города».


[Закрыть] для одаренных детей им. П. Столярского6464
  В архиве В. Горовица в библиотеке Йельского университетаесть три фотографии Самоила, Регины и Григория, сделанные в 1933 г. и, видимо, привезенные сыну в 1934 г. отцом в Париж [49, c. 278—292]. Есть и фотографии, относящиеся ко времени после 1925 г., т.е. после отъезда Владимира из СССР. Именно это наводит на мысль, что все письма, которые он получал из дома, были уничтожены. Вопрос – когда?


[Закрыть]. Еще раньше, в 1927 г. Регина Горовиц вышла замуж во второй раз за молодого экономиста Евсея Либермана [смотреть электронную книгу «Русская корреспонденция Владимира Горовица в Йельском университете»]. В 1937 вновь (уже в четвертый раз после революции 1917 г. [см.:50, c. 45—59]) арестован отец и отправлен в концентрационный лагерь, откуда он уже не вышел живым. Во второй раз в Таганроге в начале 1945 г. арестован Григорий, который умер спустя год6565
  Более подробно об этих фактах биографии семьи Горовицев см.: [50].


[Закрыть]. И ни одному из перечисленных событий нет подтверждения в личном архиве пианиста, хотя арест и гибель отца, смерть Григория произошли уже после окончательного устройства Владимира Горовица в Америке и списывать отсутствие документов на переезд уже невозможно. Ни одного письма, телеграммы, хотя бы открытки!

Вывод напрашивается сам собой: все, что хоть как-нибудь могло «повредить» репутации великого пианиста безжалостно уничтожено, причем, видимо, во время передачи документов в архив Йельского университета6666
  Впрочем, в своей монографии Гарольд Шонберг прямо указывает на Ванду Горовиц-Тосканини: «Летом 1986 года, Горовиц начал отсылать материалы в Йельский университет, в учрежденный там архив Горовица. Материалы, в основном, систематизировала Ванда [выделено мной. – Ю. З.]» [17, p. 285].


[Закрыть]. Учитывая это, те несколько писем и телеграмм Натана Мильштейна к Владимиру Горовицу, уцелевшие, видимо, после значительной «самоцензуры» последнего, представляют большой интерес для исследователей жизни и творчества этих двух великих музыкантов ХХ столетия. Первое – датировано 24.09.1930 г., последняя телеграмма – 29.09.1989 г.

Н. МИЛЬШТЕЙН – В. ГОРОВИЦУ

КАТАЛОГ ПЕРЕПИСКИ

– Письмо 04.09.1930

– Телеграмма 26.12.1933 – Свадебное поздравление.

– Письмо 23.07.1942

– Телеграмма 12.01.1953 – Жалею, что не с вами.

– Письмо 20.06.1954

– Письмо 30.10.1955

– Письмо 24.07.1956

– Телеграмма 16.01.1957 – Соболезнование на смерть А. Тосканини.

– Письмо 18.07.1957

– Письмо 28.05.1959

– Открытка 1961 – Натан самый умный. С припиской Н. Мильштейна.

– Письмо 25.09.1964

– Письмо 15.05.1965

– Письмо Октябрь 196?

– Телеграмма 01.10.1968 – Поздравительная – день рождения.

– Телеграмма 01.10.1983 – Поздравительная – д/р.

– Телеграмма 09.11.1983 – Не могу быть здесь.

– Телеграмма 01.10.1987– Поздравительная – д/р.

– Телеграмма 30.09.1988 – Поздравительная – д/р.

– Телеграмма 29.09.1989 – Поздравительная – д/р.

ПИСЬМА Н. МИЛЬШТЕЙНА В. ГОРОВИЦУ И КОММЕНТАРИИ

Письмо №16767
  Номера писем даны по каталогу переписки.


[Закрыть]

24.09.1930

Wien 24-IX-1930 (1)
Дорогой Володенька

Очень уж твое письмо меня взволновало, но [,] тем не менее [,] через три [видимо, дня. – Ю.З.] после его получения имею полную возможность немного анализировать все происшедшее в Кельне (2). Все это меня очень взволновало и поразило, не потому, что я этого не ожидал, а потому, что я этого не ожидал так скоро. Имея всегда в тебе защитника его честности и морали, Марсель не представлялся иным, чем ты этого хотел. Вот поэтому-то и этот сын, вернее Сукин сын («Deutchland, Deutchland über alles») [подчеркнуто Н. Мильштейном. – Ю. З.] (3) тебя обманул, ибо зная, что это так именно произойдет, он у тебя все-же брал деньги. После его поступка для меня больше не существует мифической честности немцев, которые не только тебя обманули, но обманывают себя, (ведь их тупость им не позволяет этого видеть) и обманули всех, когда мне нужно было уступить свои финансовые дела несколько лет тому назад. Они тогда просто обокрали всех, кто им поверил. Я говорю о том [,] как немцы-свиньи восстановили, вернее стабилизировали свою валюту (4).

Что же касается тебя, то ты должен забыть этого сукиного сына раз и навсегда. Этот номер не для тебя, и ты должен был это понять раньше. Я здесь у Кнайз [а]6868
  Парижский модный портной, у которого Горовиц шил костюмы, называя его «превосходным модельером».


[Закрыть] заказал серый и синий костюмы, фрак и синие пальто (5). Крепко тебя целую. Буду очень рад, если получу от тебя весточку. Я больше не живу в «Imperiale». Я снял на 3 недели прямо королевскую комнату с самой дорогой мебелью, какую себе только можно желать. В этой комнате имеются самые дорогие картины и скульптуры знаменитых мастеров (6). Напиши мне [,] как ты себя чувствуешь после отдыха. Я не плохо. Мой чудный смычек вторично сломался (7). Безумно жалко.

Ну, еще раз тебя [видимо, целую. – Ю. З.] и желаю всего доброго [,]

твой Натан [,]

Адрес «Inhma» Prinz Eugen Strasse 13

Для меня Wien IV

Надпись сверху верх ногами: о чем и как говорил Саша с Франклином? (8)

Комментарии

1. «Wien 24-IX-1930». — Письмо датировано сентябрем. Надо полагать, что оно является откликом на какое-то недавнее событие в жизни B. Горовица. Известно, что почти полгода, т.е. всю зиму и весну этого года пианист очень напряженно гастролировал по Америке. Об этом упоминают все авторы биографий пианиста. В частности, Гленн Пласкин в своей монографии пишет: «Американский концертный тур 1929—1930 годов для Горовица оказался самым длительным и самым напряженным, – на шесть месяцев было запланировано не меньше чем семьдесят семь концертов» [16, p. 138]. А 15 апреля 1930 г. Горовиц играл в Карнеги-холл, что подтверждается концертографией пианиста6969
  См.: [19].


[Закрыть]. Следующий концерт, следуя тому же документу, состоялся в Лондоне 27 октября 1930 г.7070
  April 15, 1930: Carnegie Hall, New York City, New York. Programm: Chopin: Ballade No. 1 in G minor, оp. 23; Chopin: Ballade No. 2 in F major, оp.38; Chopin: Sonata No. 2 in B-flat minor, оp. 35; Chopin: Etude in A minor, оp. 25 No. 11 (Winter Wind); Chopin: Etude in C minor [unspecified]; Chopin: Etude in C-sharp minor [unspecified]; Chopin: Etude in F major [unspecified]; Chopin: Etude G-sharp minor, оp. 25 No. 6; Chopin: Etude in B minor, оp. 25 No. 10 (Octave); Chopin: Three Mazurkas in C-sharp minor [unspecified]; Chopin: Polonaise in A-flat major, оp. 53. October 27, 1930: Queen’s Hall, London, England. Programm: Rachmaninoff: Piano Concerto No. 3 in D minor, оp. 30 [см.: 19].


[Закрыть] Такую датировку предлагает и Гарольд Шонберг в своей книге о пианисте: «Когда Горовиц посетил Англию в 1930 году, он исполнил Третий концерт Рахманинова с Вильямом Мен Гелбергом, а затем, записал его с Альбертом Коутсом» [17, p. 124]. Таким образом, можно сделать вывод, что инцидент, происшедший с В. Горовицем, видимо, произошел летом 1930 г. Напомним, что письмо Мильштейна датировано 24 сентября. В Советском Союзе летом того же года, а именно 19 июля 1930 г. был арестован по печально знаменитой статье 58—10 УК РСФСР брат пианиста Григорий Горовиц, которому было предъявлено характерное для НКВД обвинение в контрреволюции7171
  См.: [50, c. 69—70].


[Закрыть]. Наконец, в том же году внезапно скончалась мать пианиста Софья Горовиц, которую Владимир очень любил.

2. «Очень уж твое письмо меня взволновало, но [,] тем не менее [,] через три [видимо, дня. – Ю.З.] после его получения имею полную возможность немного анализировать все происшедшее в Кельне». – Письмо В. Горовица, о котором пишет Н. Мильштейн, видимо, содержало описание какого-то плохого поступка, совершенного по отношению к Горовицу неким Марселем. Скорее всего, этот, упомянутый далее в письме, Марсель (имя скорее французское, чем немецкое) обманул пианиста и тот понес довольно значительные финансовые потери. К таким выводам заставляет прийти дальнейший текст письма Н. Мильштейна. Марсель не был секретарем музыканта, т.к. в монографии Г. Пласкина (по утверждению того же Н. Мильштейна, основанной на дневниках А. Меровича), наиболее полно описывающей тридцатые годы жизни пианиста, подобное имя не упоминается7272
  Г. Пласкин в своей монографии, подчеркивает, что секретарем пианиста в течение шести лет один и тот же человек, но отнюдь не Марсель. Он описывает один из разговоров В. Горовица со своими друзьями, который происходил накануне женитьбы пианиста, т.е. в 1933 г.: «…показывая на своего секретаря-мужчину, который путешествовал с ним последние шесть лет. Секретарь сопереживал Горовицу и также был помолвлен. Путешествуя вместе, два будущих жениха выставляли фотографии своих невест на ночные столики у изголовья кроватей каждый на свое место и насмешливо покачивали головой, перед тем как погасить свет» [16, p. 162].


[Закрыть]. Известно, что камердинером-секретарем пианиста был молодой белокурый немец, который работал у него шесть лет вплоть до женитьбы В. Горовица на Ванде Тосканини, которая произошла в 1933 г., т.е. значительно позже описанных событий. Весьма возможно, что эта потеря была не столь значимой, так как этот случай в жизни пианиста нигде больше не описывается. Во всяком случае, поиски в корреспонденции архива В. Горовица не принесли результата: ни в одном из писем, адресованных В. Горовицу, не упоминается о каком-либо случае его обмана, как, впрочем, и все наиболее полные опубликованные биографии пианиста умалчивают о драматическом событии финансового порядка, происшедшем в 1930 г.

3. «Вот поэтому-то и этот сын, вернее Сукин сын („Deutchland, Deutchland über alles“)». – Здесь Н. Мильштейн использует знаменитую фразу в уничижительном смысле, подчеркивая всю ее нелепость, в связи с событиями кризиса и острой инфляции в Германии, начиная с середины 1929 г., темпы которой были таковыми, что за два неполных года (до лета 1930 г.) количество безработных выросло до 4 миллионов человек; промышленное производство сократилось в два раза, а национальная валюта – марка подешевела так, что, например, газета в 1929 году стоила 40 миллионов марок7373
  См.: [85].


[Закрыть]. По всей видимости, упоминаемый в письме Марсель, «обобрал» пианиста, что и послужило поводом для Н. Мильштейна в столь уничижительном тоне использовать девиз «Германия превыше всего!».

4. «Я говорю о том [,] как немцы-свиньи восстановили, вернее стабилизировали свою валюту». – В середине 1931 г. слабым звеном в мировой валютной системе оказались Германия и Австрия в связи с отливом иностранных капиталов, уменьшением официального золотого запаса и банкротством банков. Германия ввела валютные ограничения, прекратила платежи по внешним долгам и размен марки на золото. Фактически в стране был отменен золотой стандарт, а официальный курс марки был заморожен на уровне 1924 г. С середины 1930 г. Германия прекратила платить репарации, которые были рассчитаны на 37 лет, таким образом, сохранив свою национальную валюту и укрепив ее.

5. «Я здесь у Кнайз [а] заказал серый и синий костюмы, фрак и синие пальто». Фраза, подчеркивающая неудержимую страсть Н. Мильштейна и В. Горовица к модной одежде, хорошей еде, шикарным гостиницам… Наверное, это естественная реакция молодых музыкантов, воспитанных в хороших условиях, обеспеченных семьях интеллигентной социальной среды7474
  Здесь уместно вспомнить совместный (Софья Горовиц с сыном и Н. Мильштейн) поход в кино в Киеве послереволюционных годов, описаный Н. Мильштейном, с присущим ему юмором: «Госпожа Горовиц начала готовиться с утра. Горничная из Польши помогла ей одеться. Мы с Володей помогали стягивать ее корсет. Это было нелегко. Мы взяли по шнуру и тянули, опираясь на ее спину. Она вылила на себя несколько флаконов „L’Origan by Coty“, надела черный шелковый костюм (это был июнь!), сшитый по моде 1900 года, обильно наложила желто-зеленые тени и увенчала все это невероятной фиолетовой шляпой с вуалью. Мы вышли на Большую Житомирскую улицу. Солнце нещадно палило. Все с интересом на нас смотрели. Мы решили остановить трамвай между остановками, потому что до следующей остановки мы бы не дошли. Трамвай со скрипом остановился при виде госпожи Горовиц, и с невероятными усилиями мы протиснули ее внутрь трамвая. Рабочие, сидящие внутри, с изумлением уставились на нее. Но русские рабочие были достаточно сдержаны и вежливы. Они сразу же предложили госпоже Горовиц сесть. Она смерила их взглядом через лорнет сверху до низу, остановив взгляд на грязных ботинках, и сказала достаточно громко, чтобы все ее услышали: „Именно такие порядки сейчас?“ Фильм с известным актером не произвел на госпожу Горовиц никакого впечатления. Она пришла домой и больше никогда не выходила» [11, p. 41—42].


[Закрыть] и внезапно оказавшихся как бы в другой стране – немытых, нищих людей, ограниченных в еде, толпящихся в грязных поездах, сквернословящих, ограниченных, а порой и страшных. Поэтому, наверное, и в СССР, и после отъезда за границу, молодые музыканты обращали такое внимание на внешние аксессуары: одежду, еду, гостиницы, предметы роскоши. Кстати, многие авторы упоминают об «элегантности» любимых Мильштейном пуловеров. Как мы помним из литературы, Горовиц тоже был «франтом»: носил всегда элегантные пиджаки, смокинги и фраки в ансамбле с контрастными по цвету и рисунку брюками, всегда появлялся в новых галстуках-бабочках и даже, собирая их, стал членом всемирного клуба любителей бабочек. Начиналась эта любовь к модным и красивым вещам еще в СССР, когда молодым людям едва было за 20: «Мы выходили на сцену в шелковых чесучовых рубашках с жабо, черных широких брюках и открытых кожаных туфлях. В Киеве мы нашли портного г-на Купера, у которого всё еще были хорошие ткани. Он шил для нас одежду, и мы хорошо выглядели. Конечно, это был провинциальный шик. Нельзя сравнивать нашего г-на Купера с лондонскими портными. Но в России в то время мы выделялись» – пишет Н. Мильштейн [11, p. 43]. А далее добавляет, уже о Москве: «У нас с Горовицем были деньги, поэтому мы могли ходить в знаменитое кафе в Столешниковом переулке, где собиралась капиталистическая элита [новая экономическая политика, введенная В.И.Лениным. – Ю.З.]. Мы ели необыкновенно вкусные пирожные с хорошо взбитым кремом. Нас окружали красивые дамы в потрясающих мехах и богатые господа. Жизнь была прекрасна. Нас с Горовицем приглашали в лучшие дома в Москве. Мы познакомились с художником Леонидом Пастернаком и его сыном Борисом, молодым поэтом. Мне не очень нравилась живопись Пастернака. Я считал, что смог бы писать картины на таком же уровне, хотя, возможно, я ошибался. Московские звезды первой величины, такие как Константин Станиславский, основатель Московского Художественного театра, часто бывали в доме Пастернака» [11, p. 50].

Н. Мильштейн диктовал свои воспоминания С. Волкову в восьмидесятых годах. Он был уже далеко не молод, однако с гордостью говорил о роскошной гостинице в Петрограде (Санкт-Петеребурге), о ресторане на последнем ее этаже7575
  Речь идет о концерте 12 декабря 1923 г. в Большом зале Петроградской филармонии под управлением А. К. Глазунова.


[Закрыть]: «После концерта мы пригласили Глазунова пообедать с нами в гостинице «Европейской», где мы остановились. Лучшее место в городе, как раз напротив филармонии, самое трудное, что должен был сделать Глазунов, так это перейти улицу. Гостиница «Европейская» – роскошное, «старорежимное» учреждение. Там даже на последнем этаже был ресторан…» [11, p. 59]. Несколько дальше Мильштейн говорит уже о Москве: «Мы с Горовицем жили там как богатые иностранцы. Мы разгуливали в дорогих заграничных костюмах и даже носили короткие гетры, верный признак того, что мы принадлежали к элите! Кроме того мы постоянно посещали лучшие рестораны Москвы [11, p. 61].

А вот как описывает Г. Пласкин первую встречу В. Горовица со своим будущим менеджером: «Владимир приехал в гостиницу на встречу [первая встреча с Александром Меровичем – будущим импрессарио В. Горовица. – Ю.З.] рано утром в черных лакированных концертных туфлях, в ярких зеленовато-голубого цвета носках, его волосы были довольно длинными (прическа в духе времени), лицо было ужасающе бледным, почти просвечивающее. Меровича, безусловно, больше впечатляла сильная привязанность Горовица к роялю, чем его щегольской стиль в одежде [11, p. 61].

Когда друзья обосновались в Париже, Горовиц был разодет по последней парижской моде, «от Кнайза», подчеркивал он. Мерович абсолютно безуспешно пытался привить своему протеже чувство меры и часто раздражался, когда видел, как глупо и наивно Горовиц транжирил деньги, он говорил друзьям: «Если коробка спичек будет стоить сто долларов, Горовиц обязательно её купит» [11, p. 139].

Уже позднее, в Нью-Йорке В. Горовица приводили в восторг автомобили. Любимая опубликованная фотография Горовица была сделана около его «Роллс-Ройса»: «Я только что купил, чтобы вы думали, автомобиль!» (наверное, читатель помнит этот снимок счастливого пианиста возле своей машины). Он стал носить самую лучшую одежду стиля «Бонд Стрит со своеобразными деталями, граничащими с эксцентричностью». Его вкус в одежде часто очаровывал и веселил публику, особенно красные и розовые рубашки, от которых он был без ума [11, p. 136—139].

6. «В этой комнате имеются самые дорогие картины и скульптуры знаменитых мастеров». – Натан Мильштейн увлекался живописью и хорошо разбирался в ней. Он сам писал картины и, как отзываются его современники, неплохо. В своей автобиографической книге «Из России на Запад» он признается: «Горовиц знал, что я с детства рисую. Я любил ходить в Эрмитаж в Петербурге, когда был мальчиком. У русских царей была изумительная коллекция живописи – среди них картины Рафаэля, Тициана, Веласкеса, одна лучше другой. Особенно в Эрмитаже меня поразили картины Рембрандта. В музее Александра III я восхищался русскими художниками – Левитаном, Репиным, Серовым» [11, p. 197—198].

Когда Н. Мильштейн стал достаточно востребованным в Европейских странах, он получил возможность знакомиться с искусством Италии, Испании, Франции, Голландии. «Я с удовольствием вращался в артистической среде Парижа. В моих планах также были поездки по Европе. Такое происходит постепенно: вы встречаете талантливых людей, настойчиво интересуетесь искусством, читаете новые интересные книги по истории и философии – и неожиданно замечаете, что ваше мировоззрение очень изменилось» [11, p. 86—87]. Он признается в своей любви к живописи: «Я буквально пожирал искусство, проводя целые дни в музеях, особенно в Италии и Испании. Я знал точное место расположения каждого портрета Гойи. В Прадо в Мадриде я застывал пораженный перед картинами, изображавшими казнь повстанцев. Я почти возненавидел это произведение – оно напоминало мне ужасы гражданской войны в России.

Я влюбился в Делакруа, который к тому же был блестящим музыкантом и написал лучшие портреты Шопена. Шопен работы Делакруа не традиционен – он очень динамичный почти авторитарный и в то же время чувствуется возвышенная поэзия, скрытая в этом человеке, как и в его музыке.

Я почти оценил современные палитры Курбе: некоторые из его работ божественны и колоритны как симфонии, а другие неинтересны, как старый табак. Шаг за шагом я начал понимать что-то в живописи. Это как вино – вы пьете и сравниваете, пьете и сравниваете. И, наконец, вы знаете, как определить, какое вино хорошее, а какое нет. А для неспециалиста этого достаточно. Если вы начали понимать сравнительные достоинства каждого вида, тогда вы – специалист»! [11, p. 198].

Натан Миронович не только хорошо знал мировую жисвопись, но и разбирался в стоимости картин, посещая престижные салоны и аукционы. Подтверждением тому может служить известный случай его оценки П. Пикассо7676
  Следует заметить, что скрипач хорошо знал и любил творчество этого художника: «Я преклонялся перед Пикассо и его работами» – признается он на страницах своих воспоминаний [11, p. 86].


[Закрыть], которую купил В. Горовиц: «Немного позже Горовиц пригласил меня снова7777
  Незадолго до приобретения Горовицем полотна Пикассо, пианист пригласил Мильштейна, чтобы последний оценил купленные им картины американских художников. См.: [11, р. 198—199].


[Закрыть] и сказал: «Натан, посмотри, я купил Пикассо за пятьдесят четыре тысячи долларов, а Сезанна за восемь». Работой Сезанна был неприглядный набросок портрета его жены, обычно художники такие работы выбрасывают. Я посоветовал Горовицу вернуть Сезанна, даже если он потеряет на этом деньги. Но я остановился перед Пикассо – это была большая картина, изображавшая акробата в красном. Тем не менее, у меня были сомнения относительно ее цены. В то время одним из моих друзей был дирижер Владимир Гольшман, у которого была хорошая коллекция работ Пикассо и Брака. Мы всегда вместе ходили к продавцам живописи, поэтому я разбирался в ценах. Я сказал Володе: «Я думаю, что тебя надули на Пикассо. Самый дорогой Пикассо сейчас идет приблизительно за двадцать пять тысяч».

Володя был доволен! Он сказал жене: «Вандочка, Натан знает цены!» А потом сказал мне, что на самом деле он заплатил только двадцать четыре тысячи за эту работу Пикассо7878
  Картина П. Пикассо, которую В. Горовиц впоследствие продал висела в его кабинете. К счастью остался снимок, где семья (Ванда Владимир и их дочь Соня сидят под этой картиной.


[Закрыть]. Он просто хотел поразить меня» [11, p. 199].

Семья В.Горовица под картиной П.Пикассо (Photograph by the New York Times)

7. «Мой чудный смычек вторично сломался. Безумно жалко». – В своих мемуарах Н. Мильштейн подробно останавливается на выборе инструмента и своем отношении к нему: «В России я не в полной мере понимал, что скрипка может звучать по-разному красиво, поэтому мне было безразлично, на каком инструменте играть. Моя скрипка стоила тогда около двадцати копеек, а мой смычок – подарок Ауэра – и того меньше» [11, p. 87]. С годами он начал понимать, насколько солирующий исполнитель зависим от инструмента. Тем не менее, скрипач описывает несколько случаев, когда на концертах, в связи с обрывом струны, брал у кого-нибудь из оркестровых скрипачей любой инструмент и продолжал выступление на нем: «Я помню, как в Гамбурге я пришел на репетицию с оркестром под руководством Ойгена Пабста и вовсе без скрипки. Кто-то из оркестра одолжил мне свою скрипку, в тот вечер я играл на чужой скрипке!» [11, p. 87].

Первое время на Западе он играл на случайных инструментах. К 1930 г. музыкант уже был обладателем скрипок Гварнери дель Джезу и Страдивари. В 1945 г. он купил третью скрипку, на которой играл до самой смерти. Во время гастролей Мильштейн возил с собой четыре смычка. Он объяснял: «Сейчас я всегда говорю студентам, что хороший смычек почти также важен, как и хорошая скрипка. Но не каждый может позволить себе качественный смычек: хороший смычек может стоить более пятидесяти тысяч долларов» [11, p. 89]. Письмо, напомним датировано 1930 г. В этом году были приобретены две великолепные скрипки и, видимо, очень хорошие и дорогие смычки. Можно себе представить степень расстройства музыканта в связи с такой потерей.

8. «о чем и как говорил Саша с Франклином?» – Ключевая фраза письма. Для того чтобы объяснить это, необходимо вернуться на пять-восемь лет назад. Известно, что с 1923 г. до отъезда за границу импрессарио Натана Мильштейна и Владимира Горовица был представитель Госконцерта Павел Коган. Примерно с того же времени к ним присматривался и Александр Мерович. Это был профессиональный музыкальный менеджер. До Первой мировой войны у него было свое артистическое агенство. Затем он был призван в армию, а после революции три года (с 1918 по 1921) работал в музыкальном отделе Наркомата просвещения. С момента провозглашения НЭПа амбициозный и авантюристки мыслящий Мерович носился с идеей покорения Америки российским оперно-балетным искусством и хотел привлечь к этому проекту Ф. Шаляпина, А. Павлову и других знаменитых актеров оперы и балета, но идея так и не была осуществлена.

Услышав в Петрограде «музыкантов революции», А. Мерович понял, что имея подобных артистов, сможет пробиться на Западе. Это был для него счастливый билет в одну сторону. Поэтому именно он, Александр Мерович, долгое время уговаривал юных скрипача и пианиста уехать из СССР. В апреле 1925 г., когда заместителем Реввоенсовета Иеронимом Уборевичем молодым музыкантам было выдано письмо со следующей формулировкой: «Революционный военный совет республики не возражает против поездки за границу товарищей Мильштейна и Горовица с целью артистического совершенствования и культурной пропаганды» [11, p. 70—71], А. Мерович встретился с отцом пианиста – Самоилом Горовицем для обсуждения условий контракта. Это были долгие переговоры, в которых импрессарио обещал организовать европейский дебют Н. Мильштейна и В. Горовица, и взять на себя хлопоты по их дальнейшей гастрольной деятельности. Договоренность была устной, тем не менее, в ней оговаривались 20% от гонораров музыкантов в течение первых трех лет и 15% – на протяжении всей дальнейшей их музыкальной карьеры, которые должен получать импрессарио7979
  В конце концов, и Н. Мильштейн и В. Горовиц отказались от услуг А. Меровича. Произошло это уже в Америке, куда оба переехали в конце тридцатых годов.


[Закрыть].

На протяжении всего 1925 года А. Мерович проводил переговоры с европейскими менеджерами относительно концертов Мильштейна и Горовица в Европе. Он договорился о первых концертах пианиста, а позднее и скрипача в Берлине. Он же, впоследствии, обеспечил их дебют в Париже и других столицах и городах Европы. Все концертные поездки до тридцатых, а некоторые – и сороковых годов были организованы А. Меровичем – Сашей, как называли его друзья, которых с 1926 г. стало трое. К ним присоединился виолончелист Григорий Пятигорский8080
  Процитируем слова Мильштейна: «Мы с Горовицем встретили Пятигорского в 1926 году в Берлине, вскоре после нашего приезда из России. Вместе нас свёл наш покровитель Александр Мерович, и мы сразу же стали звать Пятигорского его уменьшительным именем, Гриша. В то время Гриша был первой виолончелью в симфоническом оркестре Берлинской филармонии, которой руководил Фуртвенглер» [11, p. 80].


[Закрыть], хотя, как утверждает Н. Мильштейн, импресарио наибольшее внимание уделял В. Горовицу.